Ремиксы дней

Мокрый асфальт. Отражения фонарей под ногами. Надо же, не заметил, как осень настала. А что прежде было? А!!!… Точно… лето. Кажется лето. Лееето… ммм. А было ли оно? Жаркий ветер на щеке, вкус земляники на губах. Оно такое короткое и так быстро заканчивается. Верится не сразу, но оно кончается. Как кончается всё. Кончается. Качаются и качаются, скрипя качели на опустевшей детской площадке. Качается маятник, отсчитывающий время. Время дождя. Холодного, унылого, серого.  Протягиваю руку и ловлю каплю воды. Скоро эта капля застынет крупинкой льда. Пахнет. Прелой листвой. Это тополя опадают. Первые. Ночь. Ну, в смысле,  темно. Хотя как разобраться когда заканчивается день и начинается ночь? Фиг его знает. Я не знаю. Я даже этого не знаю. Я запутался. Да……В начале лета ещё что-то понимал.  Но лето закончилось и закончилось моё понимание.
Летом она от меня УШЛА. Хотя это слово не правильное. Ни кто, ни куда не уходил. Я просто перестал её видеть. И тогда я понял, что самая сильная любовь приходит постфактум.  Это, наверное, единственное, что я понял. Горечь утраты обостряет чувства. Хотя я так же понял, что страсть и любовь вещи совершенно разные. Для себя я решил, что если когда-нибудь почувствую нечто подобное – бежать буду сломя голову. Да такого я, наверное, уже не почувствую.
 Она появилась в моей жизни внезапно. Мы познакомились в городском парке. Я тогда шёл с Валей, изнывая от похмельной жажды. Она сидела на лавочке, щурясь на солнце. Просто сидела и смотрела с интересом по сторонам. На ней был лёгкий простой сарафан и босоножки. Светлые густые волосы были нарочито небрежно  подвязаны шнурком в хвост. У неё были удивительные изумрудные глаза. Она была похожа на девушку с журналов 60-х с эдаким характерным для тех лет романтическим чистым образом. Сначала я не заметил, что рядом с ней стоял бидончик. Он как-то совсем не писался с её внешностью. Трёхлитровый. Такой же, с каким я ходил в детстве за молоком. И тут я совершил нечто не свойственное мне. Анализируя потом наши отношения, я пришёл к выводу, что с ней я всегда совершал не свойственные мне поступки. Я подошёл к ней и заговорил, вызвав удивление на Валином лице. Не помню уже с чего я тогда начал. Но помню, как она спросила, что нам угодно. Тогда я произнес длинную витиеватую фразу на тему измученных жаждой путников, спасение которых, по-видимому, находится в том замечательном сосуде, что находится рядом с ней. Она улыбнулась и спросила, откуда я знаю, что находится в её бидончике. Я сказал, что мне хотелось бы верить, что там ледяной квас. Моему удивлению не было предела, когда там действительно оказался ржаной квас, о котором пять минут назад я рассказывал Вале и который делает моя мама. Когда мама его варила, непременно в ближайшие дни начинался дождь. Но смысл не в этом. Я понял, что мне нельзя уходить. Иначе я её просто больше никогда не увижу. Валя немного посопротивлявшись согласился скоротать время в парке. Он периодически  отлучался за пивом и тогда я начинал волноваться и нести всякую белиберду. Что опять же было не свойственно мне. Предпочитаю молчать если нечего говорить и взвешиваю все слова. Странно, но она ни куда не спешила. Искренне звонко смеялась, запрокинув голову, и обнажала великолепные белые зубы. И тогда я замирал, боясь спугнуть момент. На вопросы о ней самой ответов я не получал.  Она просто смотрела на меня и улыбалась. И это обезоруживало. Помню, я тогда спросил её о возрасте, отчего она вообще растерялась, но потом ушла от вопроса, сказав, что не корректно спрашивать даму о таких вещах. Вечером она сказала, что ей пора и очень огорчила меня, не дав своего телефона. Зато взяла мой, сославшись на то, что у неё нет мобильного. Я очень удивился. В наш то век коммуникаций. Но  она позвонила. С городского.  Как я тогда был рад. Мы начали периодически встречаться. Это было как в ранней юности. Встречались, говорили, гуляли. Меня сначала смущали её пуританские взгляды, но потом это стало придавать особую запретную остроту нашим отношениям. Поцеловались мы только на третьей встрече. Через некоторое время, как и следовало ожидать, у нас случился секс. И тут она меня опять удивила - она оказалась девушкой. Я начинал замечать за собой, что увлёкся не на шутку и не думал о ней только когда мы были вместе. Скоро я понял, что погряз в неё с головой. Я влюбился, так как не когда ни в кого не влюблялся. И мне было очень одиноко, когда она уходила. Я не хотел её отпускать, но она говорила с грустью, что так надо и ни когда не оставалась, как бы я не упрашивал. 

Впереди огромная лужа. Здесь всегда так. Перейти невозможно. Подъезжает машина. На первой скорости  переплывает.  Я не машина. Придётся обходить. Иду во двор. Пятиэтажка. Длинная. Там тоже лужа. Но не такая глубокая. Перебегаю по бетонному бордюру. В одной руке бутылка с пивом. В другой сигарета. На плече сумка. После выпитого я уже не самый крутой акробат. Выбираюсь снова на улицу. Делаю последний глоток. Наблюдаю за траекторией полёта бутылки. Та уходит в темноту. Слабый звон стекла об камешек. Глухой удар об землю. Шорох катящейся бутылки. Иду дальше. Я иду так уже очень, очень давно. Останавливаюсь, обхожу,  кидаю. Как родился, так и иду. Сворачиваю к железнодорожным путям. Иду по проулку. Запах хорошо знаком. Это запах мазута и ещё чего-то такого, чем пахнет дорога. В детстве, когда мы с мамой куда-то отправлялись и приезжали на вокзал, от этого запаха бежали мурашки. Дохожу до переезда и сворачиваю налево. Вокруг тихо и только слышен свист рельсов. Тревожный и жалобный. Сортировочная. Кто-то здесь что-то сортирует. А такое ощущение, что всё сортируется само. Огромные тяжёлые вагоны и цистерны движутся сами собой. Периодически слышно как ударяются сцепки вагонов. И только иногда можно встретить путейного рабочего, который по-хозяйски недовольно и пристально посмотрит на тебя. Дескать, вот придурки, по ночам шатаются. Потом поправит загаженную мазутом оранжевую жилетку, деловито стукнет ключом под вагоном и потопает дальше. Дальше и дальше.

Всё дальше тот день, когда я последний раз её видел. Но у меня не затуманивается её образ как это бывает.  В моём воображении она наоборот приобретает какую-то более чёткую форму. Я закрываю глаза и в точности помню её всю. Помню, как она радовалась таким мелочам как мороженое, кино, ночные прогулки по городу, катание на коньках зимой в парке. Помню, как останавливалась, хитро заглядывала в глаза и, потянувшись ко мне на встречу просила, чтобы я её поцеловал. Помню, как чувствовал себя с ней сильным и могущественным. Я стал любить те моменты, которыми я пресытился и перестал радоваться сто лет назад. Она вдохнула в меня давно забытые малые радости и научила получать удовольствие от простых вещей.
Её очень интересовала тусовочная жизнь. Она с неподдельным интересом ходила со мной в клубы рассматривала людей, слушала музыку. Но везде было ощущение, что она не в своей тарелке. Хотя она ни когда не жаловалась, и каждый выходной тянула меня куда-нибудь. Редко танцевала. Немного странно, но очень пластично. Как она может двигаться, я знал. Зачастую по тому, как девушка танцует можно определить её способности в постели. Здесь же наоборот по её природному эротизму, чувству ритма и страсти в кровати я определял её танцевальные способности. Мне нравилось. Сильно она удивила меня на рок-н-рольной тусовке, которая проходила по пятницам в одном городском клубе. Как она тогда танцевала!  Раскрасневшись с блестящими от азарта глазами она выделывала какие-то безумные финты. Весь клуб на неё смотрел. Смотрел и я. Ни когда не видел такой зажигательной энергии, которую она излучала. Это было как озарение, когда  сидишь за столом в незнакомой компании несколько часов и тут приходит твой старый знакомый, на которого ты тут же набрасываешься с разговорами. В эту ночь, когда мы приехали ко мне, она любила меня особенно сильно.
А на утро она опять ушла. Я изнывал. Я хотел видеть её каждую минуту. И был уверен, что это взаимно. За всё время она так и не рассказала, чем занимается, кто её родственники, не познакомила ни с одним из её друзей. Я так и не узнал где она живёт и какой у неё телефон. Хотя она так и не сказала ни чего про свой возраст я предположил, что мы с ней приблизительно ровесники. Хотя и мировоззрение наше лежало в разных плоскостях. Я чувствовал, что я умудрённей в быту и  испорченней отношениях. Каждый раз мы договаривались о следующей встрече и она ни когда не опаздывала.
Как не странно, но я не мучил себя подозрениями  о её двойной жизни и, в конце концов, привык не задавать вопросы. Разговоры о переезде ко мне, о семье и планах на будущее отвергались. Тогда я видел грусть в её глазах и  прижимал её к себе, потому что не мог её вынести. Эту грусть.
 По общепринятым понятиям у неё было достаточно много странностей. Она терялась в магазинах, периодически путалась в деньгах, удивлялась весьма обыденным вещам, иногда ставя себя и меня в неловкое положение. Сначала меня несколько удивляла её манера одеваться. Она одевалась в простые яркие, сшитые, судя по всему, самостоятельно вещи в стиле конца 60-х. Лейблов и ярлыков на её одежде я во всяком случае ни когда не видел. Но потом я нашёл в этом определённый стиль и неповторимость, которая мне всегда нравилась в людях. Я даже стал на себе замечать, что постепенно начинаю предпочитать клёш и рубахи с размашистым воротником. Я даже отпустил широкие баки. С друзьями я её не  обсуждал. Она всем очень нравилась. Вопросов ни кто не задавал, а я  старался не заводить о ней разговоры. В итоге она стала практически жить у меня, периодически отлучаясь в неизвестном мне направлении. И тогда я ходил смотреть поезда за нашими домами, чтобы не думать о ней. Они умиротворяли и избавляли мозг от вопросов, на которые нет ответа.
Я никого и никогда сюда не приводил. Это было моё место. Да и кому интересны эти урбанистические пейзажи. Неловко перепрыгиваю грудой сваленные бетонные шпалы. Спускаюсь к рельсам. Балансирую.  Дальние огни бликуют на блестящих, уходящих в даль полосках. По рельсам идти неудобно. Иду по шпалам. Они несколько короче амплитуды моего шага. Так всегда в жизни бывает. А так иногда было охота размашисто чеканить шаг.  Приходится семенить. Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. На тринадцатой останавливаюсь. Смотрю на мокрые шпалы. Влага на их маслянистой поверхности скапливается большими каплями, не впитываясь. Сажусь на корточки. Смотрю в даль. Отсюда можно представить, что шпалы это ступени длинной лестницы, которая уводит куда-то вверх. Кажется, что они сотканы из осколков моей памяти. Что-то желтеет в темноте. Цветок. Маленький. Пожухлый и неопределённый. Сначала хочу сорвать, но почему-то передумываю.  Слышу вдалеке приближение поезда, но не спешу сворачивать с рельсов. Знаю, что поезд ещё далеко, хотя мощный свет фар уже выхватывает меня из темноты и отбрасывает длинную тень.
Постепенно наши отношения вступали в фазу, когда надо было что-то решать. Период влюблённости перешёл в стадию крепкой привязанности. Вдруг я стал замечать, что она меняется. Стареет что ли. Это проявлялось и в поведении и во внешности. У неё стали появляться морщины. Меня удивляли эти перемены и я строил нелепые догадки о проблемах со здоровьем. Но оно у неё было отменным. Она стала сентиментальной. Периодически ни с того не с сего просила прощения. Иногда после секса она прижималась ко мне и плакала. Обескураженный я спрашивал, что случилось. Она же отвечала, что это от переизбытка чувств. Когда-то наши загадки должны были во что-то выплеснуться. И в начале лета это произошло. Бессмысленно сейчас думать о том,  кто в этом виноват. Видимо наши отношения рано или поздно должны были прийти к какому-то логическому завершению. Да. Я, сам того не желая, устроил самый настоящий скандал. Просто настроился серьёзно поговорить и получить ответы на мучавшие меня вопросы. Когда она сказала, что от этого знания ни мне, ни ей лучше не будет – меня прорвало. Я высказал все свои не самые умные предположения относительно её второй жизни. Она грустно посмотрела на меня, крепко поцеловала, сказала, что так будет лучше. Развернулась и вышла. Я выбежал за ней в подъезд, но её там уже не было. Выскочил на улицу. Но и там её тоже не было. Она словно испарилась. О том, что было потом говорить не интересно. Потому что потом не было ни чего. Я стал странным самому себе. Хожу по тем местам, где мы гуляли. Думаю. Пытаюсь, что-то понять. Кто она, куда пропадала, почему ушла, где она сейчас.
Сегодня приехал с той самой рок-н-рольной тусовки. Где просидел несколько часов у стойки, глядя на танцпол и накачиваясь пивом. Мне хотелось верить, что она обязательно туда вернётся. Я ходил туда раз в неделю в надежде встретить её там. И один раз мне показалось, что я её видел. Был полумрак и мы встретились глазами. Это были её глаза. У меня оборвалось всё внутри. Но это была не она. Эта женщина была значительно старше. Когда я решил разглядеть её повнимательней – женщина пропала. В тот день я особенно сильно накидался пивом. Сегодня я решил, что иду в этот клуб последний раз. И если её не встречаю – перестаю надеяться. Да,  я, собственно, и не очень-то верил. Она не пришла.
А вот и хорошо знакомое место. Это фундамент разрушенной когда-то железнодорожной будки. Здесь можно сидеть часами, думать, смотреть на перемещения вагонов и слушать их протяжный свист.  По ближайшим рельсам периодически проносятся поезда дальнего следования. Сначала ты слышишь гул рельсов, потом видишь вдали быстро приближающееся пятно света. И звук. ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ…   Как пульс жизни. День-ночь…день-ночь.. Сначала звук тихий, потом он нарастает, начинает грохотать, грохочет, опять становится тише и затихает. Но ритм в независимости от громкости всегда один. День-ночь…день-ночь…день-ночь…   Если быстро двигать головой, то можно увидеть, как люди располагаются на местах. Вокзал недалеко и они только вошли. И прежде чем расположиться, как следует, они ждут, когда проводник соберёт билеты. Они ещё не успели почувствовать дорогу. Не поняли ещё это странное ощущение, когда ты откуда-то выехал, но и ещё ни куда не приехал и ни как не можешь найти себе место и только пялишься на стремительно меняющийся пейзаж за окном, пассивно наблюдаешь за переменой рельефа местности. Ждёшь.  Вот и я как пассажир поезда. Откуда-то выехал, но ни куда не приехал. У меня есть билет, но я не знаю цели поездки и конечной станции. Смотрю в окно на жизнь, пытаюсь следить за расписанием остановок, засыпаю, просыпаюсь. Опять смотрю в окно и силюсь понять, где я нахожусь и сколько времени прошло. И так изо дня в день. Ремиксы в разных обработках. ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… ТУДУФ-ТУТУФ… день-ночь….день-ночь…день-ночь……
 20.02.2005 г.