Он стоял и смотрел на море

Он стоял и смотрел на море. Ветер легонько трепал  прическу. Море было таким же, как вчера, но непохожим на то, каким оно будет завтра. Вот уже второй год он не мог понять, какое оно для него.
В нем вряд ли можно было увидеть великого морехода. Определенно и Колумб, и Магеллан гораздо больше походили на покорителей водной стихии. Он жил в городе у моря всю свою жизнь, но почти не плавал. Он подолгу стоял и смотрел на тех, кто, резвясь, залетал в воду, барахтался там, кувыркался, или же просто плавал, наслаждаясь прохладой чистой морской воды. На него часто непонимающие смотрели друзья и просто незнакомые люди. Обычно он приходил на пляж рано утром и стоял там до вечера, наблюдая за морем. Иногда он приходил к морю с друзьями, но итог все равно был один и тот же: он оставался на берегу один с их вещами, с беззлобной завистью наблюдая за их веселыми играми. Друзья часто убеждали его зайти в воду, говоря, что в воде нет ничего страшного, что она теплая или же прохладная, что плавать в ней может даже ребенок. Он внимательно слушал их и даже послушно делал несколько шагов, но неизменно возвращался на берег. Он не мог понять, что не так. А они не могли понять его. Зачем приходить на море, если ты не хочешь плавать? Зачем тогда стоять и подолгу всматриваться в то, что тебе никогда не видать. Он не знал ответов на эти вопросы, более того, они были для него совершенно не важны. На все призывы друзей он отвечал лишь, что простое купание для него неинтересно, а для более долгого плавания он был еще не готов. И не то, чтобы его не привлекало купание, нет, просто он считал, что море нужно для другого, что к нему нельзя относиться как к своему знакомому или приятелю. Его отношение к морю в корне отличалось от всего того, что он видел раньше.
Иногда он засматривался настолько, что, уходя домой, не замечал, что идет по улице босиком, рассеяно перекинув сандалии через плечо. А иногда он просто оставался сидеть на пляже, глядя на то, как солнце садится в море, в его море,  бесцеремонно погружая в него свое раскаленное тело. Порой ему казалось, что он уже готов зайти в воду, но эти мысли по большей части были непостоянны и сомнительны. Он часто говорил, что ждет подходящую волну, но настоящая причина была далеко не в этом. Он боялся, что море не примет его, что оно просто не позволит ему плыть вместе с ним. Долгое время он думал, что лучше тихо сидеть на берегу, лишь слегка подставляя ступни под прибой или же неторопливо прогуливаться вдоль берега.
Он и сам удивлялся свой компромиссности - ведь и воздух и горы уже давно покорились ему. Для него не составляло труда сесть в параплан и прыгнуть с парашютом, он совершенно без ропота и легко спускался с командой единомышленников в самые непролазные пещеры или участвовал в совершенно диких автогонках.  Он чувствовал, что и небо, и подземные глубины, и скорость есть лишь способ на время спрятаться от того, к чему его влекло бессознательно – от моря. Что сами по себе они лишь части чего-то неизмеримо более важного, что последний элемент - море - важен даже не сам по себе. Ведь в глубине души он знал, что все это было нужно только для того, чтобы подготовиться к морю. И там же, но еще глубже, он понимал, что несмотря ни на что все его увлечения есть лишь попытки скрыться от него.
Осознавая это, он уходил в горы, проводя по нескольку недель на безлюдных склонах. С них открывался поразительный вид, ради которого, как ему казалось, он поднимался. И, правда, море отсюда было великолепно. Оно тянулось насколько хватало взора, перемежая длинные песчаные пляжи с совсем  безлюдными отвесными кручами. И, всматриваясь в эту картину величия, ему становилось ясно: море много прекраснее там, у берега, нежели с далеких гор. И он снова спускался к берегу.
Спускался, чтобы понять – море давно принимает его, ему осталось лишь принять море.