2. 25-2. 55

Создай новое , искусственное, но идеальное по своей сути. Создай и посмотри, как удивительно станет легко. Главное -  я верю: ты сможешь с изяществом изобразить мне маслом свою мечту. Любыми цветами рисуй то, что надо. В первую очередь для меня, потом для остальных. Ты же сейчас понимаешь, что миллионы раз преобразованные буквы это не я, миллионы раз перековерканные сознанием фразы, поставленные в непонятную форму – это не я. Всё где-то близко. Рядом. Чуешь? С улицы тянет холодком, фантазия и чуть ванили,…, убери! Нет, не то. Улица тоже не Улица. Знаешь, как крайности пересекаются в одной точке, перелетают друг через друга; я с ними, я тоже хочу с ними, сейчас перелечу в другую букву и опять скажу, что Я … везде звук и хор голосов. Хор и звук. Выбери, пожалуйста, красную или желтую кнопочку. Вон, видишь автомат? Мы можем выиграть миллион фантазий на день - просто опусти жетон, или монету, или два звука, слова – и миллион фантазий на день. Очнись, я про крайности и их пересечение в одной точке.  Когда наша планета проснулась, это было 100 000 000 лет назад, она взяла в руки нежно (как мать ребёнка) две крайности, рассмотрела их, поставила в космос и сказала им счастьем что-то волшебное, тогда две крайности разбежались, и начался Великий перебег. Они поначалу позволяли себе течь, как вязкая жидкость по мировому сознанию, вселялись в каждого, в каждую эпоху, и даже в ромашку, выросшую в Неаполе. И пусть не было тогда Неаполя и не было там Ромашек, но в том и заключалась суть, что заранее рождённая крайность не могла более никогда исчезнуть. Ты два раза моргнул и уставился на меня с блаженством полного непонимания, а я тебе только в слух – «Ну, лови же! Крайности. Лови их! Не будет таким, лови!», переспрос с третьей ноты – «Каким таким?…», потом опять блаженство непонимания. За окном увидела собственное отражение и сказала, что тебе знать и понимать это вовсе не обязательно, достаточно просто ко мне прислушаться. Дыхание, слышишь? А сейчас? Открыла окно, и вздох стал более коротким и нетерпеливым, я убегаю от колящего морозного воздуха в конец комнаты и  с прищуром прошу закрыть окно. Закрыли. Понял, как дышат люди? Я нет. Всегда всё по-разному. Так же с крайностями, они бежали ещё много столетий, пока не увидели, что все непреодолимые препятствия есть не что иное, как память. Прошлое? Ой, ты чуть не ахнул при этом слове. Да – прошлое. Прорвались последние слова – «спокойно ночи». А к чему ты так со мной? Ну, нам же ещё долго бежать. Сколько? Лет 200,наверное. Нет, нам никак-с меньше.
        Сон был не кстати. Совершенно размаянная и остолбеневшая от бесконечного потока городского шума, я не хотела спать. Жара, удушливо возвращавшаяся к нам каждое утро, была уже привычкой, отказаться от которой не было ни смысла, ни возможности. Гудеть стало где-то в голове. Пару раз щелкнуло справа от шеи и напряжение, охватившее всё тело исчезло. В темноте комнаты я ещё раз мысленно пробежалась вместе с крайностями, вспомнила о том, что мы живем не 200 лет и ,доводя глаза до приступов незнакомой боли, стала всматриваться в углы. Ничего нового. Всё так же. Легла на пол и пыталась дождаться утра. Мне была уготована привычка жары, так трудно без которой было спать. Уже на полу я почувствовала, как потянуло сквозняком по спине, всё холоднее и длиннее…городской смрад служил всегда внешним обманом для крепкого сна, я об этом часто задумывалась перед тем как проснуться: понимала, что жизнь где-то за окном, да это так, а на самом деле явно восприняла жизнь внутри, горящую и созвучную жаре. По утрам, укутавшись в две простыне и одеяло, тело проваливалось в новые впечатления от атмосферного давления и жары. Нет, я ни во что не верю, не верю ни в ощущения тела, ни в чувства души, ни в крайности, лежа на полу я лишь вижу  пустыню неверия, путь через которую поможет мне утвердиться в крепкой и алмазно-чистой вере. Для всех . Потому что так велело сердце. Безвиновность положения прохождения пути от атеизма к уверования подкупала. В этот период так много светлого могло произойти и происходило из ниоткуда, по просьбе высшего дяди. И не понимание существования Высшего влекло за собой неминуемые последствия страха и злобы, не признав естественный факт проявления высших сил, есть ни что иное, как…холодный пол и совершенно глухие мысли в ночи. Для всех.
   Ровно в три часа по полудни я сошла с ума («Я сошла с ума, о мальчик странный, в среду, в три часа!»)  Это строчки. Это цифры. Вот, прямо за мной я вижу цифры: они отражаются зелеными палочками на экране мобильника. Я подношу железку ближе к лицу и наблюдаю удивительное превращение (преломление!) цифр: вместо 2.25 стало 2.55. Необычное свершение ночью меня порадовало  и как-то по-детски обнадежило , оправдывая не пустынность (от сл.пустынник) начало существования. Теперь время пребытия на земле человека, да и вовсе как этих цифр электронных часов, было ровно минуте. Ее можно было измерить в любой системе. Принцип один – всегда эта единица была недооцененной и почти что самодостаточной от собственной абсолютности и непреодолимой правдивости ( т.е. совершенстве), потому и никому не нужной она оказалась сейчас, и завтра, и вчера. 2.25 – 2.55. Сошла с ума в три часа по полудни. Слова есть цифры, это есть преломление человека. Я быстро, а то и медленно переворачиваю строчку стихотворения и остаюсь в недоумении, что же будет, если сойти с ума в три часа ночи: в три часа стрелочка на циферблате  сделала легкое, мелкое движение вперед и в вечном процессе падения и остановок подалась вниз и встала. Минута четвертого. 
      Утро. Рваное и осколочное, меня поразило утро прямо в глубь самого сердца, в глубь чувств. Солнце, чуть бледневшее за окном и свет, проходящий сквозь бежевые шторы, задевал меня своей особенной неповторимостью. Скользящий по паркету и цветам свет прошёл далеко в глубь комнаты и занял нейтральные позиции. Ура, победа, настало утро. Так это было прекрасно и замечательно, что ничто не могло опровергнуть данный факт в моём сознании.  Остался на месте?