American dream... Глава из романа Немецкие каникулы

Герр  доктор Пауль Краутер – здоровый детина.
Он наливает мне «Московской» водки и предлагает мне огурчики по-московски.
За огромным окном его оффиса собирается ночь. За окном зажигается миллионами огней Франкфурт-на-Майне.
За окном шумит и ворочается финансовое сердце Германии.
Герр Краутер – член правления Коммерческого банка.
С 41-го этажа, где мы пьём водку, виден весь Франкфурт-на-Майне.
В прошлом году журнал «Capital» включил Краутера в десятку лучших менеджеров Германии.
Наверно, это большой успех для 37-летнего финансиста.
Здание Коммерческого банка – самое высокое сооружение в Европе, кажется, есть выше только в Куала-Лампур, где-то в Юго-Восточной Азии.
В деловых кругах, говорит Краутер, Коммерческий банк называют по-свойски коротко «Коба», но не в честь партийной клички великого вождя Сталина, а просто на весёлый и упрямый немецкий манер.
Мы пьём водку с огурчиками, «у Кобы».
Я не называю финансиста – герр доктор Краутер.
Я называю его «Пашка».
Герр доктор Краутер – с моего села. Моя мать учила его в школе немецкому языку. Он жил на соседней улице. На улице Пушкина. Я жил на улице Попова. Ещё вроде бы не так давно мы вместе играли в футбол на пустыре, где сегодня построено новое здание техникума. Он тоже не называет меня «герр доктор Красин», он зовёт меня по той мальчишеской кличке, которую он помнит, мне смешно, но я ничего не имею против.
Я для него тоже человек с того пустыря, где он пацаном гонял старый мяч.
Он пьёт со мной водку.
С огурчиками по-московски.
За окном шумит и ворочается финансовое сердце Германии.

А город моей мечты – Хьюстон.
Город моей американской мечты.
Мечты длиной в целую жизнь.
Здесь космический центр.
И когда я попадаю в свою мечту, это всё мне кажется сном.
Ну ладно, не Боги горшки обжигают.
Я – ни Бог, ни Царь и ни герой. Я просто Борис. Или Бориска. Так меня называла одна голубоглазая девчонка в Ставрополе. Мы с ней качались на качелях в парке, меня сразу укачивало, и она надо мной смеялась.
Та голубоглазая девчонка.
В Ставрополе.
Вот никогда не думал ...
В Хьюстоне осень.
Конец октября.
Здесь я просто инженер по бортовым системам.
А Стив тиснул меня в свой дублирующий экипаж, по линии сотрудничества НАСА с Европой.
Стив – славный парень. Я встретил его в Южной Германии, когда мы делали спутники при «Дойче Аэроспейс».
Тогда я смеялся над его немецким, теперь он смеётся над моим английским.
Ругаемся мы уже по-русски.
Научил.
Больше всего ему нравится слово «Кошшшмаррр!!!».
Так он его произносит.
По эмоциям это что-то 10-этажное в русском языке. Если перевести «Кошшшмаррр!!!» Стива на русский.
Да, но «кошмар», кажется, французского происхождения ?!

Когда я полюбил «Шаттлы»?
Да сразу, как увидел!
Моя инженерная душа к таким штукам неравнодушна.
Шаттлы – это не водородная бомба.
Шаттлы – это искусство.
Шаттлы – это красота и совершенство.
Шаттлы – это мечта.
Моя американская мечта.
Мы проходим подготовку на «Колумбии».
Янки говорят «Каламбиа».
Я написал, чтобы Вы знали, о чём речь. «Шаттл» значит по-английски «челнок».
Или лодочка. Мы качались в лодочках в парке в Ставрополе, меня укачивало, и голубоглазая Галочка звонко смеялась.
Стив пьёт водку хорошо.
Хорошая водка. Наша. «Московская». Самарского разлива.
Чистая, как слеза.
Я объясняю Стиву про нерегулярности в поле тяготения.
Стив кивает и понимает.
Если развернуть «Каламбию» в тени Земли поперёк орбиты, то бортовой компьютер и Юстон должны зафиксировать лёгкий сбой в системе навигации.
«Кошшшмаррр!!!»
Стив наливает
выпивает
и
замечает, что если сбой будет не лёгким, а, скажем, тяжёлым, то
«Каламбиа» сгорит в атмосфере и вернётся на Землю красивым лёгким звездопадом.
Объясняю. Я.
Пьём.
У нас отпуск. 12 дней.
Завтра у нас бросок во Флориду, а потом Стив покажет мне Нью-Йорк, город жёлтого дьявола.
Едем.
Стив спит.
Может, всё ещё будет хорошо.
Стив – очень славный парень. И те ребята в Самаре – просто молодцы!

Жёлтые листья завалили тротуары в Хьюстоне.

Когда это было?

- Цивилизация стоит на костях инженеров. На костях Боинга и Феррари, Даймлера и Бенца, 
   Кулибина и Королёва. Наша цивилизация стоит прочно!
Он смотрит на меня чёрными глазами. Красивый мужик-кабардинец. Косая сажень в плечах. Главный инженер НПО «Севкавэлектронмаш».
Я – молодой специалист после института. Мне 21 год. Сегодня у меня первый день на заводе.
Самый первый.
За огромными окнами висит над летним городом Главный Кавказский хребет.
Лето. Конец июля.
- Мы делаем Шаттлы. – Говорит Главный инженер. – Мы должны обойти американцев.
Его фамилия Алиев.
- А почему у тебя ботинки рванные? – Замечает.- Зайди в профком, третья дверь по
   коридору, получи матпомощь, купи ботинки, потом приходи. Какой из тебя работник в 
   рванных ботинках? 
- Вельветки, как вельветки. На стипендию зашить дешевле, а купить дороже!
Кажется, Алиев улыбается.
В новых ботинках я являюсь в отдел Главного Конструктора.
К Мирзоеву.
Он уже в курсе.
Я буду заниматься системами передачи данных.
- Американские Шаттлы не выгодны и не надёжны, – говорит Мирзоев, а наши и выгодны, и надёжны!
- Только не летают!
Мирзоев смотрит на мои ботинки.
- Есть грех.
Над городом висит Кавказский хребет.

Когда это было?

В Москве идёт дождь.
Электричка выплёвывает меня в Подлипках.
И ещё метров 100 я иду по лесной тропинке.
Вот как здорово: метров 100 я иду по лесной тропинке!
Не люблю спешить. Если не спешить, много можно успеть.
А тут ещё и дождь. Летний дождь. Чистый и тёплый.
Здесь в КБ комиссия принимает систему.
Мы работаем в 3 смены.
Федька, Саша, Шурик и я.
Начальники командуют.
Федька и Шурик со Львова, я – с  Юга, Саша – московский пижон.
Украинцы говорят по-украински, Саша акает по-московски, я трещу, как все на Юге.
Нам нужна одна победа.
В Подлипках идёт дождь.
Раннее утро.
Я ставлю чайник.
Хлопчики спят за принтером.
Саша включает систему. На панели вспыхивают синие огоньки готовности.
Рабочий режим.
Хлопцы спят.
Дождь сменяется туманом.

Когда это было?

Первые 72 секунды в Космическом центре в Юстоне мёртвая тишина. Чуть шумят мониторы. Тихие реплики операторов. Никто не говорит ни слова.
Очередной Шаттл уходит в высокое, ослепительно голубое небо.
Молча все смотрят на экраны.
Тишина оглушает.
Нет ничего в Юстоне тяжелее этих 72 секунд.
Девушка справа от меня закрывает лицо руками.
Толстый негр что-то шепчет.
На 72-й секунде после старта в январе 1986 года взорвался «Челленджер».
Тогда в Питере, Главный попросил всех встать и почтить память минутой молчания.
В Подлипках, наверно, идёт холодный дождь, на Кавказе ещё тепло, а здесь в Юстоне золотая осень.
Совсем русская осень.
В русскую голову после русской водки лезут русские мысли.
Что думает Стив после русской водки?

По вагону идёт толстый латинос, проверяет билеты.
Я засыпаю, как Стив.
Поезда не стучат на Западе на стыках рельсов. Потому что стыки заварены.
А у нас нельзя.
Варить стыки. Иначе рельсы лопнут. Сталь плохая.
А, чёрт, а что у нас сейчас хорошо?
Я сплю и думаю про девушек, это меня успокаивает, расслабляет, а медики говорят, что у меня железные нервы!
Мысли они ещё не читают.
И слава Богу!
Ну а вот сейчас я буду думать про Лену.
Если можно.

Я всегда вспоминаю Лену, когда мне совсем плохо или когда мне хочется быть чуть-чуть счастливым.
Она была тоненькой девушкой среднего роста, каштановые волосы, карие глаза. Она была удивительно красивой, ни раньше, ни потом, я не видел таких красивых девушек.
Я звал её Ленкой, но чаще – Айкой. Так она отвечала иногда. Ах, Ленка-Айка, спасибо тебе за эти несколько недель счастья. Мы любили весело и без трагедий. Я даже не помню, как мы с ней встретились и как расстались. Я помню, как она приходила ко мне, варила чай и целовала меня. Ещё я помню зимний город, занесённые снегом улицы и Дворцовую площадь, на которой мы с ней целовались. Иногда мы просто пили вино, Ленку быстро клонило в сон, и она спала у меня на груди. Ах, Ленка, Ленка. Мы были счастливы целую вечность. Она была из фармацевтического института и соседнего общежития на нашем бульваре. И когда я не видел её пару дней, я писал ей письма на обрывках своих конспектов.
Ленка, Ленка, Ленка! Как мы были счастливы! Я буду любить тебя всю жизнь!
Иногда мне кажется, если завтра я прилечу в Пулково и возьму такси на Серебристый бульвар, я обязательно встречу тебя! Ты будешь идти мне навстречу своей лёгкой мальчишеской походкой, и я закричу тебе: Лена! – я закричу тебе: Леееееннккааааа!!! –
И ты удивлённо посмотришь на меня и скажешь: Айка?!
И мы опять будем счастливы!
Целую вечность!

Толстый латинос что-то мне бурчит.
Протягиваю билеты.
Пробивает.
Сплю.
Хорошо спать в мягком кресле в чистом вагоне в красивом поезде, который несёт меня во Флориду.

- Ты меня любишь? – Спрашивает Йоханна.
- Да.
- Нет, скажи.
- Что?
- Скажи: Я тебя люблю.
- Я тебя люблю.
- Йоханна.
- Йоханна.
Она смотрит на меня и молчит. И вдруг плачет.
Большие, огромные слёзы бегут по лицу вниз и капают ей на грудь.
- Перестань! – шепчу я ей . – Что ты как девочка!
- Я знаю, - рыдает Йоханна. – Ты меня совсем не любишь, ты смеёшься надо мной, я для 
   тебя, как кукла. Красивая кукла! Ты меня не любишь!
Слёзы текут уже рекой, настоящей рекой.
Вот же умеют бабы!
Я начинаю злиться.
- Как хочешь. Верь или не верь.
- Скажи! – Рыдает Йоханнка.
Я вытираю ей мордашку.
- Я люблю тебя, Йоханна, больше всего на свете. Ты моя женщина, ты часть моей души, я 
   ждал тебя всю свою жизнь, ты моя любовь и судьба. Я люблю тебя, Йоханна.
Я вытираю ей мордашку.
- Правда? – Хлипает Йоханна. – У тебя иногда такой смешной немецкий!
- Ах, ты моя дурочка! – Думаю я. – Сказать это тебе по-русски? Не поймёт же.

Этот ресторанчик называется «Золотой дракон».
В самом центре Юстона.
Белая метель бушует за окном.
На входе сидят, разинув рты, два огромных золотых льва.
Ресторан.
В Хьюстоне. Юстоне.

- Ты меня любишь? – Плачет Йоханна.

Метель здесь в Юстоне, как в Москве, воздушная и неземная. И чуть-чуть синяя.
Как в Подлипках.
Йоханна плачет.
Или нет ...

Сквозь треск метеоритов и разрядов мы идём со Стивом во внешний бокс.
Натягиваем скафандры.
Стив понимает.
И доверяет.
Я сам поверну «Каламбию».
Он тоже устал от чиновников. Даже и очень умных.
Давление падает. Индикаторы вспыхивают лёгким синим светом.
До выхода в открытый космос остаётся минута.
И тогда приходит отчаянье.
Совсем неожиданно. Я понимаю это. Я вижу её, зарёванную и заплаканную, в маленьком ресторанчике в Юстоне, её шепот и стон, её слова и лепет.
Ах, Йоханна, если бы я мог сейчас посмотреть в твои глаза, поцеловать их, твой лоб, прижаться к твоей груди, больше всего на свете, Йоханна, я хотел бы снова увидеть тебя, твои глаза, твои губы и сказать тебе ...
Стив что-то кричит мне, тянет за рукав, я вспоминаю ...
Плоскости уходят в стороны, я вижу холодные звёзды и делаю шаг в пустоту.
Если я вернусь, Йоханна, если я вернусь ...

«Каламбиа» падала навстречу Солнцу со скоростью 8 километров в секунду ...