ЗОНА

ЗОНА

Роман


Описанные события носят вымышленный характер. Любые совпадения имён, фамилий, должностей, учреждений, обстоятельств и сроков случайны.

«Следить за русской политикой – это все  равно, что
наблюдать за дракой двух псов под ковром»
        Сэр Уинстон Черчилль

1.

Если бы раньше жителям Ростова-на-Дону сказали, что в канун Нового года возможен проливной дождь при температуре в десять градусов тепла,  никто бы не поверил. Но снежные зимы остались в благословенных старых временах. А ныне – дождь и до омерзения плюсовая температура.

Ещё вчера ехидный моросящий дождик понаделал лужи. На центральных улицах Ростова это не очень заметно.  Здесь же, в трущобном закоулке, стало непролазно и гадко.

Из-за дождя старенькая улица Донская пребывала в дурном настроении и, вспоминая иные, снежные зимы, плакала и раскисала. И только грузовикам, которые съезжали сюда с Ворошиловского моста, погода была безразлична: они преодолевали препятствия,  ворча, чихая, обдавая редких пешеходов и стены домов грязью и вонючим дымом.

Ватаги местных мальчишек научились извлекать пользу из этой ситуации. Когда  машины буксовали в грязи, они успевали залезть в кузов и, если там находилось что-нибудь пригодное для продажи, сбрасывали, передавая по цепочке друг другу. Тем и жили.

– Бардак в стране, – говорил Георгий Витальевич Осипов, глядя из окна своей квартиры на моросящий дождь.

Однако на следующий день, а это был вторник 28-го декабря 1999 года, поднялся ветер, грязь и лужи высохли; уже можно пройти к дому, не увязнув в луже.

– Давно бы так, – сказал  Георгий Витальевич. – Ураганом бы всё смести! Под корень! К чёртовой матери!

Он осушил стакан водки и потянулся к закуске. А закуска у Жоры была в основном одна: чёрная икра. Много чего другого появлялось на столе. Но по-настоящему он уважал только икру. И, странным образом, она у него никогда не переводилась. И это притом, что жил он в жалкой трущобе, в  холостяцкой двухкомнатной квартирке. Голодранец, безнадёжный пропойца, псих – только такой человек и мог жить в этих потрескавшихся стенах, ходить по этому прогнившему полу под готовым в любую минуту рухнуть потолком.

Напротив сидел плотный русоволосый мужчина лет сорока.

– Попытки смести всё подчистую уже делались, – возразил гость. – И что получалось? Строить надо. Новое и полезное. Но вырезать скальпелем или выкорчёвывать бульдозером – это уже вопрос техники.

Жорин гость, Алексей Николаевич Медведев, красавец со шрамом на левой щеке, сидел в продавленном кресле и делал вид, что зашёл к товарищу, «крестному отцу», так сказать, чтобы проведать, пропустить стаканчик да вспомнить минувшие дни.

– Если бы всю энергию, – продолжал гость, – которую мы разбазарили на всякие показные мероприятия, да пустить в дело, представляете, куда бы мы  ушли?

Медведев почтительно говорил Жоре «вы», а тот своего гостя по старой привычке называл  «ты».

– И никуда бы мы  не ушли, Лёха! – возразил Жора. – Так бы и сдыхали себе под забором, как сейчас сдыхаем. По натуре наш народ свинский. Все – сволочи! И все – свиньи!

Алексей Медведев отодвинул от себя наполовину опустошённую миску чёрной массы, обвёл взглядом комнату и усмехнулся.

Жора внимательно посмотрел на гостя:

– Чего смеёшься? Думаешь, раз живу в этой хибаре, то и я стал таким же свинтусом, как они?

– Ничего я такого не думаю. Тем более что живёте вы здесь, Георгий Витальевич,  по собственному желанию, из принципа. Вас никто не заставлял. И потом: кто это – они?

– Эти все! Все они там! – заорал Жора, показывая в сторону окна.

Что-то дешёвое, балаганное было во всех его жестах, в зловещем бандитском голосе, в нарочито придурковатом выражении лица. Всё  производило впечатление то ли какого-то розыгрыша, то ли наваждения.

Медведев с любопытством посмотрел в окно: с высоты хибары, стоящей на высоком крутом берегу Дона, ничего, кроме серой воды и пустынного берега по ту сторону реки, не было видно. Ветер гудел за окном, поднимая рябь на воде, гнул молодые деревца. Вновь заморосил дождик, и капли забрызгивали окна, делая изображение расплывчатым и волнообразным.

– А я вот возьму, Лёха, и открою собственное сыскное агентство. Или, в крайнем случае, – охранное! Понабираю стоящих ребяток, раскручу дело, и тогда такие бабки повалят! Такие бабки!..

Осипов продолжал рассуждать. Голос его звучал глухо, на одной ноте, затихая в конце предложения. Казалось, он вот-вот заснёт. А  гость слушал его, порою что-то отвечал, но, на самом деле, думал о чём-то своём…


Почему-то вспомнилось, как  много лет назад в Афгане они напоролись на засаду. Все уже поговаривали, что скоро конец, и вдруг такие дела… Он тогда служил в разведбате восьмого полка спецназа ВДВ. Их расстреливали с двух сторон, как на полигоне. Негде было спрятаться, да и никто даже не успел среагировать. На его счастье подоспели вертолёты.

В живых осталось только трое.

Через неделю прапорщик Никифоров повёл их мстить за товарищей в тот самый кишлак. Действовали, как роботы. Без сожаления к старикам, женщинам, детям, молящим о спасении…

Они открывали двери домов и бросали гранаты… Боевики, как они думали, были из этого селения.

Но потом оказалось, что вовсе не из этого. Военная прокуратура возбудила уголовное дело. Тогда Алексей и встретил своего злого гения в лице подполковника Осипова.

И Георгий Витальевич поставил перед ним простой выбор: либо  небо в клеточку, либо сотрудничать с настоящими патриотами, с организацией, которую в этой истории в дальнейшем мы будем  именовать Конторой.

Алексей выбрал второе и получил агентурную кличку Медведь.

Потом были новые бои.

Он не единожды попадал в засады, горел и тонул. Но всякий раз выживал и возвращался в строй. Его мотало по стране, вздыбленной переменами, но в жизни мало что изменилось. Менял паспорта, как сорочки, жил в постоянном напряжении и давно к этому привык. Столкнувшись с предательством и подлостью, старался никого не пускать в свою жизнь, ни с кем не сближаться.

Женщины не были исключением.

Они были фоном, иногда – средством достижения цели. Однажды, в очередной раз, когда он находился на курсах, где его обучали премудростям новой для него жизни, вдруг мелькнула мысль о семье. Ему понравилась белокурая девушка из обслуживающего персонала. Потом оказалось, что она такая же, как он, и красота и обаятельность – её оружие. О его мимолётной слабости стало известно начальству. Был неприятный разговор, и с тех самых пор он перестал даже думать об этом.


Мысли вновь вернулись к тому, из-за чего он здесь слушал разглагольствования старого маразматика.

Куда его заносит?.. Почему?..

Что-то нереальное было во всём этом. Необъяснимое. Не может быть, чтобы он сам верил в то, что  мелет. Не может быть, чтобы – при его-то уме! –  надеялся, что собеседник всерьёз воспримет весь этот бред. Какой-то перебор. Зачем? Ведь всему должно быть логическое объяснение… Так зачем?

Но приказа выяснять что да как, отчего да почему, у Медведева не было. Был другой приказ.

Пора уже было. Пора!

Словно бы подслушав его мысли, Жора орал:

– Приказы нужно выполнять! Приказы! И порядок наводить! Порядок!.. Всё сметать! Кто не с нами – тот против нас! Нас не просто согнуть! Мы…

Медведев ничем не выдал изумления, хотя и содрогнулся от этого совпадения. И в самом деле: пора! Ещё искать его художества… Писака долбаный! А это может занять и час, и два. Да и следы лишние  ни к чему…

Жестким был когда-то начальником этот изрядно одряхлевший Жора. Вспомнилось, как  после афганской бойни Алексей решил, что сможет вернуться в свою деревеньку в Алтайском крае, но Осипов, взглянув на него, хмуро проговорил:

– Тебе это не светит. Устал? Отдохни. Заслужил. – Речь у Жоры в те времена была чёткая и краткая, не чета нынешней. –  А смыться от нас и не мечтай. Зря столько сил на тебя потрачено, что ли? Ты теперь с потрохами наш…

– Мать у меня болеет… Повидать хотел.

– Молоток! – одобрительно кивнул подполковник. – А я что говорю? Полетишь… на три дня. Больше не могу. Тебя в Москву затребовали. Что-то там назревает, и ты понадобился…

Прошли годы. Много воды утекло. Но теперь он был не рядовым исполнителем, а инструктором, командиром таких же железных, механических аппаратов. Целые дни проводил в тренировках. Стрельба из всех видов оружия, вождение всего, что движется, плавает и летает. Минирование, разминирование… Рукопашный бой и умение вести светскую беседу, общаться с женщинами, не теряя головы…

Жора Осипов за это время поднялся лишь на одну ступеньку и стал полковником, а вот его бывший подчинённый Алексей Медведев прямо-таки взлетал: из сержанта срочной службы – и в лейтенанты; недолго побыв старшим, прикрепил погоны капитана. Офицер в армии может отпахать верой и правдой четверть века и так и уйти на пенсию капитаном или майором. Медведев же проскочил и этот рубеж!

Время от времени кто-то из подчинённых Алексея уходил на задание, иногда отсутствовал по нескольку месяцев. Никто не знал, где он был, что делал. Не знал этого и Алексей. И ему тоже приходилось выполнять задания. Взрывы, подрывы, ходки в горы и многодневные  скитания по ущельям и лощинам, командировки в  сопредельные государства – Грузию, Азербайджан, Таджикистан…


– А кто это «вы»? – усмехнувшись, спросил Медведев. – Эти бомжи и алкаши, с которыми вы теперь водите дружбу?

Подумал: «Совсем спился… А когда-то был грозой… А за водку, за жратву  эти его дружбаны-алкаши на всё согласятся, стерпят любые издевательства…»

Как-то был свидетелем, когда пьяный Жора кричал на собутыльников так, что содрогалась вся округа, да наверно, и далеко внизу, на набережной Дона, было слышно: «Паскудники! Всех пересажаю!» или: «Всех поперестреляю!..» Но отходил и примирительно говорил: «Кто старое помянет…»

Те готовы были претерпевать всё новые и новые унижения, только бы кормилец-поилец подбросил им бутылочку-другую да с шашлычком, а то и с люля-кебабчиком собственного приготовления. Осипов любил готовить. Особенно мясные блюда. Они у него всегда хорошо получались. На пустыре между кустами шиповника и грудами мусора постоянно устраивал дымно-шашлычные мероприятия  с песнопениями, с воплями на виду у всего дома.

Странный это был дом.

Он обладал удивительным свойством: со стороны улицы казался одноэтажным, а со стороны Дона –  из трёх этажей. Всё дело было в крутом обрыве, на котором его водрузили строители лет сто пятьдесят тому назад. А то и все сто семьдесят! Дом был построен на совесть и имел толстые кирпичные стены, но, пройдя все войны с их канонадами, перестрелками и бомбёжками, порядком обветшал. А тут ещё и другие дома, весьма крупные, продавливали грунт, вытесняли его. В результате дом пошёл трещинами, готовый в любой момент сползти с обрыва на большую наклонную поляну, распростёртую ниже. Поляну много лет назад превратили в свалку, и жильцы с ужасом смотрели из своих окошек на этот мусор, с которым им когда-нибудь придётся смешаться, если вовремя не успеют выскочить из своего аварийного жилища.

И вот в одной из квартир этого дома и сидели сейчас сорокалетний красавец и престарелый замухрышка – и разговаривали… Один орал, другой  спокойно слушал, выжидая подходящего момента и попутно думая о чём-то своём.

По-настоящему необычными были не все эти внешние признаки его сумасшествия, тут были кое-какие другие обстоятельства.

Осипова выгнали с работы за пьянство, а Медведев остался служить и дослужился до высокого чина. Между тем, мало кто в Конторе догадывался о его существовании. Никто не видел его в офицерском мундире. Для всех он был преуспевающим бизнесменом, улыбчивым и мягким, всегда готовым помочь.

Единственная странность за ним водилась – некоторых она шокировала, но многие её просто не замечали: Медведев никогда и ничего не записывал. Все телефоны и адреса запоминал с первого раза, а если приходилось что-то подсчитать,  делал это в уме.

Он умел определять время, не глядя на часы. Взглянув на длинное слово, сразу же мог сказать количество букв. Одним движением рисовал идеально правильный круг, определял на глазок расстояния…

А пришёл он к своему бывшему шефу не для того, чтобы слушать всякие бредни и фантазии. Пришёл  для того, чтобы этого самого хозяина ликвидировать.

Не больше и не меньше.

И сейчас этот странный тихо-громкий разговор вели между собою не два сослуживца, а палач и жертва…

Осипов явно не мог быть объектом, достойным столь пристального и высокого внимания. Да, он занимался каким-то мошенничеством: у него в квартире то и дело появлялись таинственные ящики и мешки, но в них не было ни взрывчатки, ни наркотиков, ни оружия. Всякая дребедень – в основном краденая.

Другое занятие, которым промышлял Жора, было изобретено на юге России ещё в прошлом веке. Это когда мальчишки пробегают по улицам и сокрушают камнями налево и направо все окна, а затем вдруг по мановению волшебной палочки является стекольщик и криками извещает жильцов о том, что готов оказать услуги.

Весьма прибыльное и вполне уважаемое занятие. Почти такое же почётное и древнее, как проституция. Современные компьютерные гении зарабатывают таким же точно способом очень даже немалые деньги: сначала изобретают вирусы и усиленно внедряют их, а потом сами же находят против них противоядие.

А политики?! Сколькие организовывали на себя покушения, чтобы потом иметь возможность «закрутить гайки» или убрать нахальных оппонентов! А пожар рейхстага? Да мало ли примеров?!

Именно в этом направлении и работал Жора. Если на его или на окрестной улице совершалось какое-либо ограбление, все знали, куда надо обращаться за справедливостью. За небольшую мзду он оказывал эту услугу: вроде бы как вытряхивал из кого-то что-то и частично возвращал ворованное. Его уважали и побаивались.

Была у Жоры одна слабость: любил показуху. Мог кинуть сотенную старушке, покатать детей на  резиновой лодке, соседскому мальчишке починить велосипед... Мол, я хотя и небожитель, но ничто человеческое мне не чуждо.

Все эти глупости и даже преступления были, однако, не столь уж большим грехом, чтобы начальство снизошло до них. Гораздо хуже было то, что со временем у  Жоры-бандита – так его за глаза называли соседи – всё больше и больше развязывался язык. По пьянке он похвалялся, что пишет то ли мемуары, то ли размышления (в разных случаях он говорил по-разному) о своих подвигах во времена героической службы.

А недавно встречался с каким-то журналюгой.

– Повествование, – говорил он, – будет подкреплено документами. Мне бы только складно изложить факты! На тебя надеюсь. Не пожалеешь!

И  тогда терпение начальства иссякло. У журналиста долго допытывались, что же показывал ему свихнувшийся Осипов. Узнав, на каких высоких чиновников собрал Жора компромат,  припугнули журналиста, разъяснив ему закон о сохранении государственной тайны,  а к самому Жоре решили послать «крестника», чтобы тот по-свойски, по-приятельски, тихо и прилично и, главное,  профессионально  сделал всё, как надо.

Вот Алексей Николаевич Медведев и явился в гости к Жоре-бандиту. И теперь ему осталось уже совсем недолго трепаться о том, какие все кругом гады и паскудники и какой он наведёт порядок, когда откроет своё сыскное агентство «Щит и меч» и напечатает  мемуары с названием, рождающим героические ассоциации: «Сталь продолжает закаляться».

Медведев  не принёс с собою пистолет с глушителем. Он поступил намного проще.

Когда Осипов окончательно нализался, а для этого ему хватило двух бутылок водки, он отключился. Медведев в воде растворил две таблетки клофелина и почти насильно влил содержимое рюмки в рот. Потом  поволок Жору в туалет…

– Лёха! Паскудник!.. Я тебя уважаю, – бормотал Жора. – Я всегда тебя уважал!..

Медведев, вместо того чтобы положить «крестного отца», участника исторических событий в горячих точках, многократно раненного и к тому же с одной почкой,  в постель,  бросил  Осипова на цементном полу. Окна оставил открытыми.

– Лёха! – бормотал Жора. – Спасибо тебе за всё. Ты всегда был…

И отключился. И уже никогда больше не включался.

Не потребовался контрольный выстрел в голову!

Через час Медведев покинул квартиру, унося рукопись бессмертного шедевра с надписью на обложке: «Сталь продолжает закаляться» – толстую папку, в которой, кроме затёртой общей тетради в коричневом коленкоровом переплёте, лежали  какие-то бумажки: счета, платёжки, письма, чьи-то записки, какие-то листочки с адресами, телефонами и столбиками цифр.


Стоит ли говорить, как горевали Жорины друзья собутыльники, пришедшие на следующее утро. Отец-благодетель валялся между закутком для угля и туалетом…

Соседи говорили, что этого давно уже следовало ожидать.

А  Дон продолжал нести свои холодные воды в Азовское море, одно из древнейших морей на нашей планете. И Земной шар вращался в ту же самую сторону. Но уже без Жоры.

Жору-бандита отвезли в морг.


На раскисшую улицу  на сверкающих джипах примчались родственники покойного Жоры: двое сыновей, внуки и знакомые. По-деловому хлопали дверцы,  мужчины дымили дорогими сигаретами и вели многозначительные разговоры.

Родственники уже успели побывать у него дома и обсудить, что будут делать с его квартиркой. Кто-то высказал предположение, что хорошо бы, мол, выкупить весь этот старый дом со всеми его квартирами да и снести, а на освободившемся месте отгрохать такое чудо – с башенками, со сводчатыми окнами. А потом выходить на террасу и любоваться панорамой  Дона. Один такой дом уже стоял неподалёку. А  чем мы хуже?.. Но тут возник вопрос, кому же именно из родни должен будет достаться этот участок. Должен быть один хозяин, чтобы не два медведя в одной берлоге… Или три! Вы про меня забыли?.. А про меня?.. Потом пришли к выводу, что строить здесь ничего нельзя, а этот безвкусный теремок с синей крышей неминуемо рано или поздно сползёт в Дон, так же, впрочем, как и эта нелепая многоэтажка, примостившаяся на краю пропасти у Ворошиловского моста. Кто-то тяжело вздохнул: «Все там будем, но пожить-то красиво хочется!»

Никто не углублялся в тёмные глубины Жориной жизни и столь ожидаемой его смерти.  И во что там углубляться-то особенно? Чтобы углубляться, нужна глубина, а что в его смерти могло быть глубокого, кроме  могилы?! Что теперь думать о Жоре?

Просто кто-то могущественный стряхнул пепел с сигареты, и он сорвался, и его унесло ветром…

2.

Сила, толкнувшая Медведева на преступление, носила вполне обычное имя: Иван Иванович Чернов.

Генерал безопасности  опасался  вычисленной им по косвенным уликам папки. В тот самый момент, когда Медведев вышел из дома Осипова с ядовитой папкой,  эта самая сила наблюдала за ним, пытаясь угадать, несёт ли он нечто грозное. Нет, он, конечно, для этого  Москву не покинул. Сидел у себя  дома и, как бы отдыхая в кожаном кресле в стиле ампир, смотрел фильм по телевизору. Умелец,  каких пекла Контора,  читал не только по лицам, по походке, жестам и прочим телодвижениям. Но так и не смог разгадать по представленной видеоплёнке этого алтайского Медведя. Увы, и тот с этой телописью был неплохо знаком. Возможно поэтому  Чернов только хмурил белёсые брови и ёрзал, сердясь. Впрочем, нет. Прославленную в узких кругах ясность его аналитической мысли затемняли отягчающие душу обстоятельства. И они имели лицо и плотную фигуру президента, теперь уже почти бывшего. Всё, что тогда делалось и могло быть отражено в этих идиотских записках придурковатого полковника Осипова, делалось с молчаливого согласия и престарелого Президента, и с благословения члена Совета Безопасности этого трижды проклятого Березовского, только за связь с которым сегодня можно было поплатиться не только благополучием, но, что всего вероятнее, жизнью. И это Иван Иванович прекрасно понимал. Для этого не нужно было быть аналитиком. Полоса тревоги, узким лучом коснувшаяся Медведева, восходила, расширяясь через Чернова в самые высшие апартаменты.



Медведев спал крепко и сомнениями или угрызениями совести не мучился. Лишь каким-то глухим фоном в нём таилось сомнение в достоверности Жориного сумасшествия. Но вся его жизнь последних лет сплошь состояла из таких и более труднообъяснимых вещей, и он давно перестал удивляться им.

Наутро, однако, сомнение усилилось и, пока он делал гимнастику, брился, а потом стоял под ледяными струями душа, из глухого гула перешло во внутренний вой сирены, несмолкаемый и невыносимый. Срочно нужна была какая-то кнопка, чтобы отключить этот сигнал тревоги.

Но кнопки не было. А если где-то и была, то он её пока не обнаруживал.

Чай, два варёных яйца, кусочек хлеба с маслом.

Кнопки пока ещё не было, а тревога усиливалась.

Оделся. Хоть сейчас на приём в Кремле.

Кнопки не было…

Уселся в кресло, не продавленное и драное, как вчера у Жоры, а приличное, мягкое, с широкими подлокотниками. Рука потянулась к журнальному столику.

Как развязались тесёмки на папке, Медведев и сам не заметил, но к тому времени, когда раскрытая папка оказалась у него на коленях, сирена  резко оборвалась.

Прошуршав бумагами, пальцы сами нашли то, что нужно: записка лежала сверху,  сложенная вчетверо. Чтобы содержание бросилось в глаза не сразу.

«Вот я и сдох. И хрен со мной! Кому такие идиоты нужны? – писал Жора в своей обычной манере. – Пребываю в состоянии полёта. Спасибо, что помог.

То, что найдёшь в этой папке – твоё. Обрати особое внимание на рецепты водочной клизмы, на тутовую настойку (моё личное изобретение, у всех остальных – гадость, даже и не пробуй) и на жаркое из собачьего мяса – его я изобрёл ещё в Анголе, когда нашему отряду пришлось сильно голодать. Если хорошо приготовить, то вполне съедобно. Раки, варённые в молоке, тоже ничего. А раки в коньяке…»

«Опять кривляется!» – с досадой подумалось Медведеву. Глаза пропустили ещё несколько кулинарных строчек и выделили затем следующее:

«Со всем остальным материалом поступи по своему усмотрению. Знаю, что не зря учил тебя, и ты найдёшь этому достойное применение. И помни: Жора Осипов всегда был настоящим чекистом, а если ему когда и приходилось делать что-то не совсем красивое и чистое, то ведь работа у нас такая – работа мусорщиков. Правильно, что нас называют иной раз мусорами. Чего обижаться? Мы и есть мусора, мусорщики! Я бы сказал,  мастера чистоты! Делать мир чище и красивее – тяжёлая и грязная работа!»

И ни числа, ни подписи.

Когда ж он это написал? За день до прихода Медведева? За месяц? За час?

Впрочем, какая теперь разница.

Жорина придурковатость как-то сразу вдруг разъяснилась: когда-то это был респектабельный работник Конторы –улыбчивый, вкрадчивый, с чувством юмора и часто сбивающий с толку своим простодушием. И ведь в сущности таким он и оставался до последней минуты жизни.

Жоре очень легко давались роли грузчиков, всякого рода блатняг. Когда сидел в компании алкашей на ящиках возле какой-нибудь пивнушки, то это всегда смотрелось вполне натурально. Но и в хорошо сшитом штатском костюме он тоже выглядел очень даже ничего.

«А я-то поверил! – с досадой подумал Медведев. – Рецепты водочной клизмы, тутовой настойки и прочее – всё это на самом деле могло содержать в себе какую-нибудь ценную информацию. Быть может, как-то зашифрованную. С этим надо будет ещё разобраться.

Э, да тут и про события в Абхазии… И про Шеварднадзе…

А вот номера счетов в банках на Кипре и в Швейцарии… –тоже очень интересно. Имена-то у людей больно заметные…  Ух ты! Даже конторщики высветились! Да и суммы не малые! Постой-постой! Да это же, кажется, наш депутат Хлястин! Ну конечно, он! Ого! Вот и платёжки, и договора! Да… радиоактивная папочка. Опасна и для тех, на кого в ней собраны бумажки, и для того, кто этой папочкой обладает! Ну и Жора! Ну и сукин сын!».

Толстая потёртая папка оказалась настолько интересной, что Медведев по телефону отменил все запланированные встречи и целый день скрупулёзно изучал пожелтевшие листки, отпечатанные в разное время. Документы, счета, свидетельские показания, фотографии… В бумагах мелькали звучные фамилии самых высокопоставленных чиновников и членов правительства, местных депутатов и воротил.

Не такими простыми оказались бумажки сбрендившего полковника. Нет, не такими безумными!

Медведев открыл тетрадь. На первой странице красными чернилами было написано: «Сталь продолжает закаляться!» Считая литературные притязания Жорика чрезмерными, а записки  не заслуживающими внимания, Медведев хотел было закрыть её, но привлекла первая фраза.

Усевшись удобнее в глубоком кожаном кресле, он стал читать.

«Чтобы понять, что сегодня происходит в России, – писал Жора, – нужно вернуться к началу девяностых годов, когда  угроза распада выглядела вполне правдоподобно. Достаточно вспомнить вопли в Татарии о независимости. Вот, возможно, и родилась в недрах нашей Конторы идея создать такую ситуацию искусственно и устроить отступнику «показательную порку». Чтобы у всех других любителей независимости этот пример навсегда отбил охоту покушаться на целостность страны. Выбор пал на Чечню. Именно с этой целью ей передали оружие и три года позволяли творить всё, что только заблагорассудится.

Когда к концу 1994 года в Конторе пришли к выводу, что объект для показательной порки созрел и приобрел в глазах общества соответствующую репутацию, настало время «власть употребить» и навести «конституционный порядок».

Но, как всегда обосрались! Гладко было на бумаге, но забыли про овраги!  Вместо показательной порки на страх всяким там сепаратистам, получили полномасштабный Афганистан, где сил одного полка явно не хватило!

Без лишней скромности отмечу, что это я предвидел и говорил, когда спрашивали моё мнение. Только после этого меня и отправили в Тмутаракань, и больше никто моего мнения и не спрашивал! И правильно: не чирикай лишнего!

Армии нужна была передышка. Появилось Хасавюртовское соглашение. Но и в Чечне понимали это не хуже всяких там конторщиков. Им  нужно было втянуть Россию в войну именно сейчас, пока власть и армия по уши в говне.

Сколько же можно было издеваться и над страной, и над армией! И каждый правитель, как мог, старался отметиться. Лысый боров Хрущ, подаривший Крым Украине, сокращал армию и уничтожал поршневую авиацию. Бровеносец-орденопросец довёл её до ручки в погоне за убегающей Америкой… А Бориска-хрен, так  тот просто…

Нет! Не буду отвлекаться! Моя задача показать, что сталь продолжает закаляться! Несмотря ни на какие…

Итак, Контора так рано воевать не собиралась. Понимала нашу слабость. Чечены очень хотели втянуть Россию в войну.  Наши же идиоты или купленные с потрохами чеченами, имеющие власть на маразматика-Бориса, предложили устроить военную «разборку», с помощью которой «партия власти» продемонстрировала бы свою силу  и тем обеспечила себе победу на предстоящих выборах. Мол, повзрываем, постреляем, пошумим, а потом обо всем договоримся. Не понимали, уроды, что цинковые гробы никогда не вызывали симпатий к власти!

Естественно, «партия власти» должна была оплатить накладные расходы чеченской стороне плюс согласиться на статус Чечни в качестве члена союзного государства по образцу Беларуси. За власть над Россией цена – не самая высокая.

Посредником в этой провокации выступал человек «великого комбинатора», лучшего друга русского и чеченского народов – Березовского Бориса Адамовича. Сама же сделка была заключена во Франции, где Басаев встречался с этим мудаком. Но о сделке прознали  писаки.  Нет, я терпимо к ним отношусь, но – врут, сволочи! Нам в Конторе не говорили, чтобы  никакая сволочь об этих переговорах не узнала. Вот и узнали!

На тех переговорах были оговорены основные детали представления: мы «с боями» освободим северные районы и останемся на зимовку. Весной, ближе к президентским выборам, проведём показательные «сражения» ещё в нескольких районах республики, чтобы создать полное впечатление близкой победы над сепаратистами.

Но наши сраные генералы не остановились и полезли вглубь Чечни. Победы им вскружили головы. Подняли крик, что их хотят остановить! Но это был как раз тот рубеж, на котором положено было остановиться. Армия слишком шустро продвигалась вперед,  задолго до парламентских выборов «освободила» надтеречные районы и  с ходу вторглась в те районы, которые были оставлены для весеннего представления непосредственно перед выборами. Чечены, согласно договорённости, потребовали остановить войска. Но мы этого уже сделать не могли! Генералы грозились сорвать погоны, и в Конторе поняли, что если войска действительно остановятся, весь предвыборный спектакль пойдёт псу под хвост. В итоге было решено плюнуть на все договоренности и воевать дальше. Авось и вправду удастся победить.

Россия влезла в полномасштабную войну.  Великий комбинатор Березовский пропал с экранов и страниц газет: ему очень не хотелось расхлебывать заварившуюся кашу. В качестве компенсации за нарушение договоренностей  Контора прекратила возбужденное против него уголовное дело».


Медведев не мог поверить. Это были записки не пронырливого журналиста, а опытного сотрудника Конторы. Видимо, каждое утверждение Жора мог документально доказать.

Он пролистал несколько страниц, но никаких документов не увидел. Вернулся к тому месту, где прервал столь увлекательное чтение.

«Всем было понятно, что с помощью штурмовиков и гаубиц с террористами не борются. С их помощью проводят только карательные операции против мирного населения. А за это обществу придется платить соответствующую цену.

Возникла опасность полной блокады России. От санкций нас отделяли в лучшем случае три-четыре недели. Ничем нельзя было заставить Запад покупать наше сырье и продавать нужные нам товары. Мы ничем от экономической катастрофы не были защищены. И в Конторе это хорошо понимали.

Пока на саммите Европейского союза в Хельсинки вопрос об экономических санкциях был снят. Послали с инспекцией председателя ОБСЕ. Чечены избегали решительных сражений. Они ждали экономического удара по России с Запада.

Вероятнее всего, в этом и состоял стратегический замысел Масхадова.

Они без боя оставляли населенные пункты: им ни к чему раньше времени демонстрировать свою силу.

Что же касается ожесточенной обороны Грозного, то в глазах мирового сообщества он должен был стать вторым Сталинградом.

План их состоял из пяти пунктов:

1.  втянуть Россию в полномасштабную войну;

2. сформировать на Западе представление о карательном  характере  действий  России;

3. подставить Россию под удар экономических санкций Запада;

4. после того, как группировка российских войск расползётся по десяткам мест дислокации и окончательно разложится, разгромить её одним ударом;

5. по итогам экономической и военной катастроф при поддержке Запада добиться независимости Чечни.

На сегодня можно констатировать, что первый и второй пункты выполнены полностью».


«Ну и Жора! Ну и аналитик! – подумал Медведев. – Россия, конечно, не Югославия, а Ельцин не Милошевич».


Медведев взял из бара початую бутылочку коньяка, налил в рюмку, и выпил. Жорины записки подтолкнули к грустным размышлениям.  Из записок следовало, что многие взрывы в разных городах России были организованы Конторой, сначала для создания общественного мнения и оправдания своих действий в Чечне, потом – для поддержания престижа Путина. Перечислялись фамилии исполнителей, указывалось на их связь с Конторой. Это было невероятно! Но убедительными были и утверждения склеротического полковника, что чеченцам просто не выгодны эти подрывы домов с мирными жителями.

«Для того  чтобы хотя бы представить себе масштаб задумок Конторы, – писал Осипов, – нам следует обратиться к истории и логике событий.

К войне на Северном Кавказе  нужно было подготовить общественное мнение. На общественное мнение легко было бы повлиять, если бы чечены стали бороться за свою независимость с помощью терактов. Осталось дело за малым: их организовать! Но взрывы почему-то устроили, когда они им были не нужны. Да и чечены заявили о своей к ним непричастности, что делало  теракт бессмысленным. Как это понимать?

В ноябре 1994 года общественное мнение было на стороне чеченского народа. Зачем же им нужно было производить теракт в Москве? Куда естественнее заниматься диверсиями в расположении российских войск на чеченской территории.

18 ноября 1994 года в Москве при попытке взорвать железнодорожный мост через реку Яузу погиб капитан Андрей Щеленков из Конторы…

Войной в Чечне было  легко прикончить Ельцина политически. И те, кто затевал войну и организовывал теракты в России, хорошо это понимали…

Контора умело перекладывала вину с больной головы на здоровую. Расследования терактов не проводили – всё было и так ясно».


«Мало ли что можно насочинять?! – подумал Медведев. – Параноик Осипов готов был обвинить Контору во всех грехах. Но то, что террористы могли быть и не чеченцы и война не будет маленькой и победоносной, это можно было предположить. Пути Господни и нашей Конторы – неисповедимы!»


И вдруг, без всякой связи с предыдущим, шли несколько страниц, в которых было то самое, что так тщетно он искал: кто, когда, что, кому, за сколько. Куда перечислены деньги. В некоторых местах даже указывался банк, страна и номера счетов.

Вот это была бомба! Ядерный взрыв!

Медведев не верил глазам. Снова и снова перелистывал  страницы, просматривал фамилии, должности… Здесь были известные в стране люди, о которых бы никогда не подумал, что… Впрочем, почему бы не подумал?

Пробегая глазами список, он понял, что теперь ему головы не снести. Только побывав в его руках, эти сведения сделали его  прокажённым!

А имена! Известные олигархи и высшие чины армии и Конторы, правительства и администрации…

Были и неизвестные фамилии. Это, скорее, обыкновенные функционеры, администраторы местного масштаба. И суммы иные.

Подумалось: страшнее всего, когда зло делается  хладнокровно. Просто кто-то выполняет свою работу.

Так тюремщик унижает и издевается над заключенными не потому, что он злой и неотзывчивый человек. И  киллер  убивает жертву, порой даже не зная, кто этот человек и за что приговорён.

А вот и босс, любезный Чернов Иван Иванович! Понятно, почему так обеспокоился! Но откуда он мог знать содержимое этой хилой тетрадки в клеточку в обыкновенном коричневом коленкоровом переплёте? Неужели Осипов и у него что-то просил? Нет, не таким уж он был идиотом. Видимо, собиралась она многие годы, и на каком-то этапе он не знал, что его друзья-товарищи, чекисты с горячим сердцем, не все имели чистые руки. Конечно, Чернов в этом страшном списке почти в конце. Может, он ему и посылал копию этого взрывоопасного списка?! Может, те и боялись его трогать, потому что мог предупредить: если что… Да! Это тебе не счета какого-то Хлястина!

Медведев уже внимательно читал только должности и фамилии. Потом вздохнул с некоторым облегчением: нового президента там не было!

Ну и Осипов! Ну и Жора! Неспроста он последние годы придурком прикидывался! Ох, неспроста! И послала Контора к нему его – тоже неспроста. А почему? Перестал быть нужен? Или – высокое доверие?

На последних страницах текст словно и не прерывался тем убийственным списком. Текст, судя по содержанию, Жора писал сравнительно недавно.

«В Чечне война практически закончилась, и там начинается полоса серьезного кризиса. Реальным полководцам делать стало нечего. Опасно!»

Медведев с теплом подумал о первом своём учителе. «Непростым был он человеком, ох, непростым! И умным. Понимал больше, чем показывал окружающим. А это – высший пилотаж! Понимал… Вспомнить хотя бы последние слова командующего группировкой, на вид  простого добродушного  человека с крестьянским лицом:  «Теперь мы будем считать мирными жителями только женщин, детей до десяти лет и стариков старше шестидесяти. Со всеми остальными будем разбираться самым жестоким образом».

Вот, господа-богоносцы, и приехали! Со всей нашей исключительной духовностью, соборностью, всемирной отзывчивостью, причитаниями о слезинке ребенка.

На пороге XXI века мы громко заявляем: мы воюем с враждебным нам и преступным этносом. Нашему Великому Рейху нужен этот клочок земли, свободный от чеченцев мужского пола старше десяти лет.

Медведев встал с кресла, снова наполнил рюмку и выпил, не закусывая.

Взглянул на часы. Около двух.

Снова взял в руки тетрадь.

Зачистка! Зачистка  мозгов! Почти по Шекспиру:

Пусть больше скажут. Будь, что будь, я всё –

Хотя бы наихудшее – узнаю...

По мне, все средства хороши отныне.

Я так уже увяз в кровавой тине,

Что легче будет мне вперед  шагать,

Чем по трясине возвращаться вспять.

Медведев отложил тетрадь. Ему казалось, что он провалился в уборную и не может избавиться от вони.

Подумал: «А могу ли я втягивать в это кого-то ещё? Не подставляю ли под удар?»

На последних страницах прочитал:

«Для того  чтобы общество стало управляемым, его нужно объединить. Это можно сделать двумя способами: сформулировав понятную и нужную  цель или предложив общего всем врага.

Правильную цель сформулировать сложнее.

Таким методом всегда пользовалась Контора, впрочем, как и некоторые хреновые руководители. Они искали и находили врага, и все дружно кричали: «Ату его, ату!». Исчезал один враг, появлялся другой! Без врага они жить не могли.

Бюрократическая элита – самая слабая из элит. Бюрократы, в сущности,  надзиратели в зоне. Поэтому у них туго с мозгами, но зато всё в порядке с пороками.

Только наличие во власти качественной экономической и интеллектуальной элиты способно ограничить коррупцию и бесконтрольную власть надзирателей в зоне. А как раз их-то в распоряжении  правителей и не хватает…»


И потом вдруг прямое обращение к нему, словно Осипов знал, кто будет читать эту обличительную тетрадь:

«Поверь мне. Мы знали друг друга не один год! Всем должно быть ясно:  Контора дурит нас. Это она умеет!  И сейчас вопрос лишь в том, какого очередного врага нам  подготовили! Путин пока не может сформулировать ни новую идеологию, ни представить новую элиту. Но он знает, что делает. Уж поверь мне! Он добьётся цели, и дай Бог, чтобы этой целью было не просто высокое слово Россия, а счастье и безопасность наших людей! Мы всё ещё не научились мыслить критически. У нас  нет демократии. Есть  восточная страна с восточной системой управления: с единой вертикалью и иерархией при наличии свободы слова, которая тоже контролируется хозяевами. Свобода слова тоже используется как ресурс в борьбе за те же материальные блага и власть. Свобода слова стала товаром.

Откуда взяться честным политикам? В основе экономики страны лежат теневые структуры. И либо президент эту вертикаль перестроит, предложит новые правила игры, выгодные для всех, а не только для олигархов, аппарата или губернаторов, либо повторит то, что уже было. А это – адова работа.

Иначе зачем он пойдёт в президенты? А мне пора уходить! Боливар троих не вынесет. Пока кто-то приватизировал предприятия, другие попытались приватизировать страну. И какому президенту это понравится?

У Путина нет другого ресурса, кроме борьбы с коррупцией. Ясно, что первыми должны будут пойти под гильотину серьезные фигуры. И начнёт он со своего окружения, с олигархов, которых ненавидит народ. Но самое главное, самое обидное, ЧТО МЫ ЖИВЁМ В ЗОНЕ, где нет законов и всё – по понятиям! И Путин должен быть готов исполнять роль пахана…»


Медведев читал, потом перечитывал отдельные листки, сопоставляя факты, события тех времён, снова и снова возвращался к отдельным пожелтевшим листкам и всё лучше понимал, какую бомбу держит в руках. Ему сначала захотелось поскорее избавиться от этих документов, переслать их в Контору или ещё куда. Но вовремя понял, что само прикосновение к ним делает его прокаженным. Он становится нежелательным свидетелем преступлений, а персоналии столь значительны, столь приближены к Олимпу, что только факт его соприкосновения с этими разоблачающими их документами становился смертельно опасным.


Он весь день и всю ночь размышлял над тем, что же ему делать. Спрятать и забыть? Вряд ли удастся. Их будут искать. О них, наверняка, знают. Шантаж – любимый приём, которым пользовался покойничек. Тем и объяснялась чёрная икра, которую Жора жрал. Скорее всего, он, по своему обычаю, сшибал с этих людишек деньгу за своё молчание… Удивительно, что он вообще так долго ходил по земле. Ведь это большое искусство – знать  много и жить  долго.

Спрятав папку в сейф, он решил положить её в тайник в Москве, о котором не знала ни одна живая душа. Но до него нужно было ещё добраться, а Алексей не был уверен, что после контакта с Осиповым его не ведут. Документы настолько опасны многим толпящимся у трона высоким чинам армии, да и некоторым руководителям самой Конторы, что если бы кто-то из них узнал о том, что они у него, – его жизнь не  стоила бы и гроша!

Это было стратегическое решение. С этого момента Медведев перестал кому бы то ни было доверять. Он играл свою игру, потому что понимал, что иначе не проживёт  и до Нового года!
3.

Старый Ростов девятнадцатого века – как давно это было! Когда-то  был крохотный городок, прилепившийся на склоне правого берега Дона у подножья крепости. Кто бы мог тогда подумать, что это сонное местечко вдруг начнёт разбухать и превратится в город, вполне сопоставимый со средним губернским городом европейской России.

Одним печальным свойством был наделён этот город, теперь уже современный, переходящий из века двадцатого в век двадцать первый: не было в нём старинных памятников архитектуры. Таких, чтобы о них можно было сказать, что они представляют собою особенную ценность. Всё сносилось, и на этом месте снова и снова что-то строилось, а потом и оно сносилось. Даже и от крепости Дмитрия Ростовского не осталось ни единого камешка. Доживали свой век только такие жалкие домишки, как тот, в котором Жора-бандит коротал последние годы. Его снесёшь – и никто не пожалеет…

И ни извозчиков, ни цокота копыт, ни городовых, чинно прохаживающихся по центральным улицам, ни стекольщиков, нанимающих бригады мальчишек, ни грузчиков, разгружающих прибывшие баржи и таскающих на горбу мешки с зерном на склады купца Парамонова, ни традиций, ни строений, ни даже самого духа ушедшего города не сохранилось…


Жека Кабанов, по прозвищу Кабанчик,  с толстым лицом, на котором расположились маленькие глазки, – приятное исключение из этого правила.

Редкая профессия была у Жеки Кабанчика! С точки зрения многих людей, прежде всего, уважаемых и любящих кабинетный уют с кондиционерами и коньячком, –  просто смешная. Давно вышедшая из моды профессия. Ну кто нынче в России вскрывает сейфы?! Да и кто в сейфах держит деньги?!

Бедный, бедный Жека. Ну что за непутёвый ты мужик!

В ночь с 29 на 30 декабря люди ещё не гуляли и были заняты подготовкой к празднествам: украшали ёлочки, развешивали гирлянды, ходили по магазинам в поисках подарков.

На экранах телевизоров мелькали комики и сатирики. Снова и снова прокручивали старые выпуски «Аншлага», и Задорнов рассказывал, какие тупые эти американцы. Галкин и Воробей пели на разные голоса, а Николай Басков, подражая лучшим западным образцам, брал верхнее «соль» по-итальянски.  Всё было как всегда. Передачи прерывались рекламой прокладок с крылышками и средства от перхоти.

Падал  снежок в грязь и лужи, тут же в них и таял. А представитель почти забытой и такой неуважаемой теперь профессии вошёл в дворик на улице Донской и, не привлекая внимания бродячих собак, проследовал к  двери покойного Жоры. На фоне окружающей нищеты дверь эта выделялась железной прочностью и имела два очень дорогих замка.

Тёмным силуэтом Жека Кабанчик прильнул к холодной стали двери. Одна из собак тёрлась о его ногу, а другая и вовсе дрыхла под крыльцом. Не прошло и минуты, как Жеку поглотила темнота Жориного жилища.

Некоторое время спустя со стороны улицы появились ещё две фигуры. Это были заказчики. Они теперь уже беспрепятственно вошли в стальную дверь.

Косой дождь со снегом загнал людей в дома.

Жека Кабанчик, получив причитающиеся ему тугрики,  свалил с места событий от неприятностей подальше.

Заказчики же принялись за дело.

С точки зрения Жеки Кабанчика, деньги он заработал не такие уж и позорные: и за целый год изнурительного труда работяга не получил бы того, что ему досталось за  несколько минут.

И всё-таки причины считать его неумным были. Ведь шла речь совсем о других деньгах! То, что искали двое парней в Жориной квартире, были не шуршащие купюры, не радующая глаз зелень американских долларов и даже не акции на несметные богатства страны, заводы и пароходы, золотые прииски и нефтяные вышки… То, что они искали, им казалось более ценным. Это была ничем не ограниченная власть над людьми, над всеми этими богатствами, индульгенция на все случаи жизни. Они, найдя нужные бумаги, были бы прощены за любые действия, любые преступления. За это они  готовы были по кирпичикам разобрать весь дом.

Чисто внешне оба, казалось, ничем друг от друга не отличались – тёмные безликие силуэты. Но один из них был начальником, а другой беспрекословно ему подчинялся. Где-то были ещё и третий, осуществляющий наблюдение за подступами к дому, и хозяин, сидящий дома  в тревожном ожидании звонка. Какое шампанское? Какая донская селёдочка? О чём вы?! Сейчас не до того!

Работали с фонариками чётко, профессионально. Простукивали, просматривали, щупали. Молча, очень тихо и по-деловому отодвигали мебель, шарили по всем полочкам.

Начальник осветил фонариком  полочку с посудой.

– Ну-ка, глянь пока там, а я тут с подоконником поработаю…

Затрещало старое дерево. Рассохшийся подоконник с лёгкостью обнажил все свои тайны – ничего под ним не было, кроме старых кирпичей и пожелтевшего от времени листа бумаги, на котором красовался нарисованный тушью кукиш и надпись крупными печатными буквами: «На-кась, выкуси!»

А за стеной, из недр соседней квартиры, завывала Маша Распутина.

В скором времени выяснилось, что ни мебель, ни какие бы то ни было другие предметы, способные стоять или лежать на полу или цепляться к стенке, не содержат в себе никаких нужных бумаг.

Ночные гости были вполне готовы к этому и приступили к оценке стен, потолка и пола. Они простукивали каждый квадратный сантиметр, как это делает терапевт при обследовании больного. Пол в Жориной квартире обладал двумя свойствами: в одних местах прямо под этими деревянными досками находилась квартира людей, живущих ниже, а в других –скалистый грунт, выровненный  потрескавшимся цементом.

Гости были профессионалами высокого класса, и вскоре их внимание привлёк уголь, насыпанный в специальную загородку. Между загородкой и туалетом получался тесный коридорчик.

Поставив крест на своих дорогих костюмах, принялись за работу…

А старый дом стоял себе и стоял на краю обрыва и смотрел со своей высоты на протекающий где-то внизу Дон.

Умным человеком был Жора-бандит: все три окошка его квартиры не нуждались в  решётках. Они находились на неприступной высоте и  выходили на этот самый Дон и на этот самый обрыв.

Что ни говори, а Жора-бандит красиво  ушёл из жизни! Всех на уши поставил, всех дураками выставил.


Настроение у народного избранника Иннокентия Сидоровича Хлястина было испорчено.  Двоих перепачканных с ног до головы помощников он не пустил дальше прихожей своего скромного четырёхэтажного домика с башенками и шпилями. Доклад делали, не отходя от входной двери.

– Всё перерыли, даже и уголь, полы снимали и подоконник, всё простукивали. Ничего не обнаружено.

– Так, может, и не было ничего? – высказал предположение один из шахтёров.

– Было, было, – задумчиво ответил хозяин. – Точно знаю. Кое-что покойничек мне показывал. Сам, своими глазами видел. Не мог он держать всё в голове.

Сказал, а сам подумал: «Мог, конечно. Профессиональным был шантажистом, сволочь!». Но Хлястин не понимал истинных масштабов личности полковника Осипова. Для него это был просто вымогатель. Неожиданно ловкий и хитрый.

– Есть ещё один вариант, – сказал один из черномазых ночных гостей.

– Ну?

– Свалка перед домом. Там и мусор, и скальные выступы, и какой-то разрушенный старый фундамент.

– Не верю, что там что-то есть, – задумчиво проговорил хозяин. – Но посмотреть, конечно, придётся. Сразу после Нового года, числа второго – третьего и  заделаетесь у меня мусорщиками. Надо будет соответственно и приодеться. На машине поедете, при документах. Если ничего не найдёте, то хотя бы мусор вывезете! Хоть такая от вас польза будет!

Черномазые шахтёры угрюмо молчали. Праздничные деньки предстояли тяжёлые.

Дверь в прихожую открылась, и оттуда вырвались две дочери Хлястина – шестнадцатилетняя Дианочка от второй жены и меньшенькая, та, что от третьей, восьмилетняя Аллочка.

– Папа, ты скоро?

Мрачное лицо Хлястина вдруг смягчилось, и он нежно проговорил:

– Скоро, мои дорогие, скоро!

Он очень любил своих девочек. Нежно и тихо. А ещё ведь у него был и мальчик – тот, что от самой первой жены. Это был большой балбес, которого в первых числах января предстояло женить. Торжественно, как и подобает порядочным людям. Чтоб запомнил на всю жизнь, кто он на этой земле и кто у него папочка… Да, январь предстоял весёлый. И ответственный!

– Мы там репетируем. Иди, посмотришь! Дядя Дима так смешно в деда Мороза вырядился!

Дядя Дима – это был другой народный избранник, давнишний приятель и партнёр Хлястина.

– Ой, а это кто?

Младшенькая, увидев двух чёрных страшилищ, решила, что это какой-то новый предпраздничный розыгрыш, и стала хохотать.

Диана улыбалась, но как-то неопределённо, наверно, что-то понимала или чувствовала.

– Идите, доченьки, идите! Я сейчас вернусь! – папа ласково затолкал их назад и закрыл за ними дверь.

– Мусорная свалка – это, конечно, ерунда. Остаются только родственники, – сказал Хлястин.

– Вроде порядочные люди, – высказал предположение один из черномазых. – Живут по понятиям.

– Все они порядочные, когда спят зубами к стенке, – процедил сквозь зубы Хлястин. – Ладно, идите, отмывайтесь. Завтра  предстоит много работы.


Евгений Кабанов, он же Кабанчик, ещё в далёкой молодости, когда мотал первый срок на усиленном режиме,  сделал открытие – ценное, важное и одновременно очень простое. Простое как камень, валяющийся под ногами, простое как дважды два четыре: зона – это совсем не так уж и плохо, как может показаться для непосвященных. В зоне жить можно.

Однажды его вызвал в свой кабинет начальник отряда и неожиданно вкрадчивым, а не приказным и грубым голосом обратился к нему:

– Послушай сюда, Кабанов! Ты не мог бы сделать мне одолжение?

Девятнадцатилетний парень почуял что-то неладное.

– Это смотря какое. Если стукануть на кого надо, то этого я не буду.

– Да нет! Этого совсем не нужно, – капитан Мелихов махнул рукою, словно бы отгоняя ненужные подозрения. – Всё будет по понятиям. И ещё в накладе не останешься. Отблагодарим.

– А чё надо-то?

– Понимаешь ли, какое дело, – начальник отряда замялся. – На кон поставлена и моя репутация, и честь отряда.

– Ну?

– Дело в том, что у нашего начальника оперативной части завтра проверка, а сейф почему-то не открывается. Что-то сломалось, что ли  даже и не знаю.

– Ну и что?

– Сейф там у него очень непростой. С каким-то секретом. И пока что в нашем учреждении не нашлось специалиста, который бы знал такую технику. А резать автогеном не хочется: бумаги можно спалить.

– А Ванька Мотыль из шестого отряда?

– Уже пробовал. Не смог.

– Ну, тогда можно старика Семёныча из третьего, – посоветовал Коля.

– Привлекали и Семёныча.

– Фраера! – процедил сквозь зубы Жека. – А ещё старшее поколение! Чему они только научат молодых!

– Есть у нас такой вариант, – задумчиво сказал начальник отряда. – Вызвать можно было бы специалиста из другой зоны, но вроде бы как не солидно. Что ж мы  своих не имеем, что ли? Ну, ты понимаешь, о чём я?

– Понимаю, понимаю. Вроде как соцсоревнование. И мы должны быть впереди!

Жека на секунду задумался. И не то, чтобы он дорожил честью родного исправительного учреждения, а были у него кое-какие соображения.

– Ну, допустим, открою. И что дальше?

– Ну, тогда документы и достанем.

– Да я не о том! Нужны мне ваши документы! Мне-то с того какая  радость?

– А что хочешь?

– На свободу хочу.

– Рано тебе ещё об этом думать. Рано. Но в личное дело можем записать благодарность.

– На хрена мне ваша благодарность?! А свидание? Мать пусть ко мне придёт. Давно не виделись. Хочу, чтоб пирожков принесла.

– И свидание можем устроить внеочередное. И пирожки. Потихоньку, конечно. Всё можно, если с нами по-хорошему. Кто к нам с душой – тому и мы…

И Евгений согласился.


В кабинет к начальнику оперативной части набилась толпа народа. Сам начальник колонии пришёл посмотреть. Почему-то все верили: именно этот паренёк сейчас сотворит то, что оказалось не под силу ветеранам.

А тот, нисколько не смущаясь столь высокого внимания, поковырялся немного какими-то примитивными инструментами в железном механизме, да и открыл.

Все так и ахнули.

Оно бы всё и ничего. Да только оказывать услуги своим мучителям на зоне считается западло. Истинный вор никогда не станет вскапывать контрольно-следовую полосу или ремонтировать ограждение. А начальник оперативной части – это ведь главный специалист по разведению стукачей. Помочь ему – значит самому уподобиться тем, кто на него тайком работает.

В этот же вечер вызвали Жеку на ковёр в другую инстанцию. По бокам от главного авторитета стояли и сидели авторитеты рангом пониже. Главный сурово спросил:

– Ты что, сука, делаешь? Перед кем выслуживаешься?

– Да ни перед кем я не выслуживаюсь, – спокойно возразил Жека. – Попросили – я и сделал. Долго ли умеючи?

– А ты – умеешь?

– Умею. Открыл же.

Авторитет задумался, а потом спросил:

– А нам почему не рассказывал про свои способности?

– А я  скромный. Зачем мне лишняя реклама? Взяли меня за драку на вокзале. Вот я за неё и срок тяну.

– Всё равно  странно как-то, – засомневался один из авторитетов. – Мы тут ничего не знаем, а они там, – он кивнул наверх, – всё знают.

– Значит, хорошо у них служба поставлена, – рассмеялся Жека. – Я им ничего про себя не рассказывал. Значит, кто-то подсказал – и из наших же.

– Ну ладно, – сказал наконец Главный. – Дело есть.

Оглянувшись на своё окружение, бросил:

– А вы пока хиляйте отсюдова.

Все вышли, и Жека Кабанчик остался один на один с грозой колонии.

– Один на льдине? – спросил Главный.

– На какой льдине? – удивился Жека.

– Ну, это так называется тот, кто работает в одиночку. В отрыве от коллектива: один на льдине.

– Один? Ну да, один я. На льдине? Да, на льдине!

– С нами поработаешь?

– Можно, – согласился Жека.

– Предложение хорошее. Согласишься – не пожалеешь.

Жека и не пожалел. Предложение основывалось на том, что высшее начальство исправительного учреждения время от времени отпускало некоторых питомцев в творческую командировку. Выполнив нужное задание, ребята возвращались туда, где их не могла настичь рука закона, а именно в зону.

Хорошая вещь зона. Надёжная.

За хорошее поведение Жеку выпустили на свободу раньше срока. Давно это было. И зоны сейчас стали совсем не те, что были прежде. Хорошие теперь пошли зоны. Культурные. Цивилизованные.
4.

Некоторые считают, что Земная ось –  нечто незыблемое и основательное, она пронизывает насквозь Земной шар, и тот вращается на этом самом стержне. Ось же имела скверную привычку сильно колебаться и, как показали открытия советского космонавта Джанибекова, могла вообще изменить направление своего вращения на прямо противоположное. По каким законам она  могла это сделать, никто не имел ни малейшего представления, но все  знали, что Земной шар вот-вот вступит в 2000 год, и предполагали, что вслед за этим должны произойти какие-то перемены.

Алексей Николаевич Медведев, хотя и был интеллектуалом, но в астрономии разбирался мало. А астрологию и вовсе не считал за науку. Он просто жил по человеческим законам, и это занятие ему нравилось.

Так вот, Земной шар медленно и со скрипом в очередной раз провернулся на этой шпаге, и таким образом настал следующий день, а именно четверг 30-го декабря 1999 года.

День был предпраздничный, люди атаковали магазины и рынки, волокли сосенки и ёлочки, а установленная на Театральной площади Главная городская ёлка уже блестела гирляндами и светилась разноцветными лампочками.

Медведев  поехал в супермаркет, набил багажник своего «Ауди» разной всячиной  и направился на Северный. Так назывался спальный район города, обезображенный безликими многоэтажными домами с застеклёнными лоджиями и изгаженными и изрисованными подъездами.

В квартире на четырнадцатом этаже его никто не ждал, но ему как всегда были рады. Эта семья состояла из трёх человек – шестидесятилетнего мужчины, его молодой супруги и красавицы Марины, студентки престижного московского вуза.

Хозяина звали Василий Петрович Леонов. По профессии математик, он работал в большой строительной фирме и нёс ответственность за все компьютеры, программы, микросхемы, сканеры, принтеры, короче, за бесперебойную работу аппаратуры и вполне справлялся с этим делом, благо имел характер имел уравновешенный и покладистый.

Внешность его ничем особенным не отличалась. Ходячий памятник дружбы русского и армянского народов. В Ростове это обычная вещь. Если бы не одно обстоятельство, а именно – потрясающее сходство с покойным ныне Георгием Витальевичем Осиповым. Сходство это не имело разумного объяснения, но тем, кому следует, было совершено точно известно, что Василий Петрович Леонов и Георгий Витальевич Осипов в родстве не состояли. Да, они одного и того же возраста, но Василий Петрович родился в интеллигентной ростовской семье, а Осипов – в Краснодарском крае, в Белореченске. Русско-армянские корни были у обоих. Всё тот же волнистый нос: переносица как у курносых, но чуть ниже – такая горбатая слива с выпуклыми ноздрями, тип облысения – абсолютно одинаковый; подбородок, лоб и всё остальное… Отпечатки пальцев разные – это да. И ещё не совпадал рисунок уха: мочка была в точности такая же – удлинённая и немного сросшаяся, но все эти углубления, изгибы и узоры совершенно разные. Как, впрочем, и голос, и речь  Василия Петровича явно изобличали человека весьма образованного и интеллигентного. Всё это в своё время тщательно оценивалось, проверялось, сличалось и описывалось экспертами и было совершенно неизвестно самому Василию Петровичу. Он о существовании своего двойника, естественно, не знал. Так и жил себе, ни о чём не подозревая. Ходил по лезвию бритвы, а думал, что по твёрдой земле передвигается.

Познакомились Василий Петрович и Медведев не случайно, а по заданию Конторы. И произошло это несколько лет тому назад.

Всё происходило по рецепту тех же дореволюционных стекольщиков. Какие-то плохие люди напали в темноте на приличного пожилого человека. Избили. Что-то пытались отнять, но тут, совершенно случайно, из темноты появился незнакомец и разогнал эту сволоту, а пострадавшему оказал помощь: посадил к себе в машину, успокоил, обработал ссадины и раны и отвёз домой.

И там познакомился с ним поближе. Самым сердечным образом. Возникла дружба, ненавязчивая, спокойная, с редкими встречами и посиделками на кухне…

Всё это было спланировано  и исполнено людьми, которые свои действия многочисленными тренировками довели до автоматизма. Как опытный скрипач или пианист играет свою партию, не глядя  в ноты, и лишь боковым зрением следит за палочкой дирижёра.

Медведев оказался добрым ангелом этого почтенного семейства: кроме спасения от грабителей, он умудрился в охваченном безработицей городе найти Леонову хорошо оплачиваемую работу, достойную его способностей. Сколько получает профессор в институте?! Стыдно сказать. В фирме же, в которую по рекомендации Медведева приняли Василия Петровича, платили в пять раз больше, чем в институте!

По каким-то своим каналам добрый ангел помог их дочери поступить в престижный институт. И не в Ростове, а в Москве!

И всё это – просто так. Чисто по дружбе. Просто: человек хороший. А если хороший, то какие тут нужны объяснения? Хорошее не нуждается в объяснениях, разве не так?


Ростов не очень большой город: миллиона полтора. И все в этом городе друг друга знают, не напрямую, так через знакомых, родственников, соседей, сослуживцев. Между двумя ростовчанами почти всегда можно выстроить цепочку общих знакомых…

Раза два-три кто-то из приятелей попрекнул его невнимательностью:

– Зазнались вы, что ли? На прошлой неделе встречаю вас на Пушкинской, здороваюсь, а вы мне даже  не ответили.

– Я? На Пушкинской?.. Вы, должно быть, что-то перепутали… Хотя, может, и был  по пути с работы. Наверно, думал о чём-то своём.

В другой раз его видели в необычной компании. Леонов удивлялся: я не мог быть в том месте и в таком обществе…

Случаев таких было не много. Сам он совершенно не придавал им значения. Они у него не складывались в единую схему и не наводили ни на какие тревожные мысли. Если бы ему кто-то подсказал, если бы какие-то обстоятельства подтолкнули его к более тщательному анализу тех небольших странностей, с которыми он сталкивался…

Между тем, когда Василий Петрович появлялся в том или ином месте, то на самом деле он, сам того не подозревая, обеспечивал алиби Осипову, который был в это время в другом месте и делал по заданию Конторы какую-нибудь очередную пакость, за которую вполне мог поплатиться жизнью. Оно бы и ладно: туда ему и дорога!  Но в случае чего, на его место мог быть подставлен ни о чём не подозревающий Леонов для того, чтобы принять удар на себя и отвести его от Жориной шкуры.

Решение о том, куда кого подставлять, принималось в Конторе. Его нельзя было ни отменить, ни предотвратить. О своём решении она не ставила  в известность того, кого намечала в качестве жертвы.

Однако поводов для таких решений не возникло, и Леонову даже в голову не пришло возблагодарить за это судьбу.



Василий Петрович усердно рассказывал анекдоты.

Медведев смотрел на  добродушное лицо профессора, слушал, смеялся и не мог отделаться от ощущения, что перед ним  Осипов. Самый настоящий Жора. Он опять кривляется – это у него очередной прикол. То он был спасителем отечества и суперменом, то забулдыгой, а теперь вот подался в математики, в добродушные хозяева…

Медведев смотрел в смеющиеся глаза Василия Петровича, пытаясь проникнуть туда, в тайники, которые за ними прятались, и хотелось крикнуть: «Жора, зачем ты это делаешь? Ведь я же знаю твою тайну, и это на самом деле ты!» Но потом наваждение проходило, и Медведев понимал, что перед ним не Осипов, а самый настоящий Василий Петрович – человек, не запятнавший  руки в крови, а совесть в подлостях.

А Жора… Жора – он теперь далеко-далеко. Где-то в Космосе. Пролетает между галактиками куда-то к своей, одному Господу известной цели. А когда прилетит на место, там и найдёт покой и станет простым, тихим и добродушным… В это трудно поверить, но именно таким Медведев его тоже наблюдал когда-то и точно знал: это и есть настоящая Жорина сущность…

Медведев задумался. Снова, как  в берлоге у вечно пьяного Осипова, у него поползли в памяти разные картинки из прошлого. Вот и ещё одна возникла: военно-медицинская. Но не сразу, а как бы с предисловием…



Давно закончился Афган, а работы не становилось меньше. Взрывы и убийства стали его специальностью. Он мог утром завтракать в Абхазии, мило беседуя с отдыхающей дивой, обедать – в Грузии, лениво просматривая свежий номер газеты, а ужинать в Москве…

Между тем, он не был разведчиком. Был он оперативным сотрудником, хирургом, который делал операции…

Давно это было, в Афганистане…  На последней операции ему не повезло.

Обрушившаяся от взрыва стена придавила его вместе с несколькими другими прохожими. Карета скорой помощи отвезла его в госпиталь.

– Ничего страшного, – сказал хирург, – залатаем...

У постели белокурая сестричка налаживала капельницу.

– Ты кто такая? – спросил Алексей.

– Сестра. Не видишь, что ли?

– Зовут-то тебя как?

– А тебе-то зачем?

–Чтобы знать, кого благодарить.

– Марусей меня зовут… Ты, давай, не крутись. Игла из вены выскочит…

– Не выскочит, Маруся… Что ты капаешь? Очень спать хочется…

– То и капаю, чтобы заснул. Спи. Всё будет хорошо…

И вот, проснувшись после наркоза, он смотрел на блестящие и манящие карие глаза медсестры и по тем же ассоциативным законам вдруг ясно вспомнил, как в военкомате, в небольшой комнате теснились, толкая друг друга десять голых парней, стыдливо прикрывая руками своё мужское достоинство. Мужчина-хирург бегло ощупывал очередного призывника, мурлыча под нос егерский марш.

У двери за небольшим столиком примостилась белокурая сестричка. Она была в марлевой повязке, и только её огромные глаза светились призывным светом.

Отмечая фамилии тех, кто прошёл осмотр,  лениво бросала:

– Теперь в третий кабинет…

Он стоял и ни на кого не обращал внимания. Ему было всё равно. Сколько раз с деревенскими ребятами они купались в речке, что протекала прямо за их домом, в чём мать родила! «И чего такого? Тоже мне, невидаль какая! Голый мерин – не кенгуру! Да и этой белокурой, наверно, не впервой! Районный центр не Медведки. Вон сколько жеребцов по улице шастают…»

Он подошёл к хирургу и стал в ожидании…

– Откуда ты, добрый молодец?

Он молчал.

– Чего же ты молчишь?

– А чё говорить? Там всё написано.

– Написано, говоришь?

Хирург пролистал карточку, потом пальцем поманил, приглашая его подойти поближе.

Он не двинулся с места.

– Ты чего застыл как истукан? Подойди ближе.

– А я  не проститутка. Чего вы меня пальцем  зовёте?

– Ну ты и фрукт…

– Горький…– согласился он. – Но не проститутка.

– Не проститутка… Заладил одно и то же… Жалобы есть?

– На кого?

– На здоровье, голова садовая…

– Чё на него жаловаться? Не-а, жалоб не имею…

– А подними-ка руки.

Хирург стал прощупывать его, а он стоял как каменная глыба.

– Чего ты стоишь как памятник?

– А как стоять?

– Не щекотно?

– Не-а…

– В каких войсках хочешь служить?

– Ни в каких… Чё я там не видел?

– Но служить-то нужно.

– Нужно, – согласился он.

– Одевайся, – сказал хирург, делая отметку в карточке.

– Чего одевать-то?

– Трусы надевай, чудило.

– Чего их надевать-то, если у другого доктора снова раздевать?!

– Ну, хочешь, иди голый! – Хирургу надоел этот глупый разговор, и он посмотрел на следующего призывника.

– Не-а, я лучше надену, – сказал Медведев, натягивая трусы и направляясь к столику сестрички. – И охота тебе здесь глазеть на мужские прелести? – сказал он, подходя к ней. – Иль не видала?

– Кончай философствовать, парень! Теперь – в третий кабинет. Умник нашёлся! – крикнул хирург.

Третий кабинет, четвёртый, пятый… А затем – заключительная инстанция – большой торжественный зал. Длинный стол, на нём красная скатерть. А за столом  какие-то военные и штатские…

Начал когда-то с простого, грубоватого паренька. Дерёвня да и только! Затем испытания – как ступеньки куда-то далеко наверх лестницы, ведущей вниз, в преисподнюю… Не совсем удачная операция со взрывом чуть было не поставила точку в его жизни. Но – выжил и на сей раз…



И вот теперь бывший деревенский паренёк сидел за одним столом с интеллектуалом и как бы между делом прикидывал, куда бы этого математика ещё можно было пристроить, и планы по этому поводу у Медведева созревали в голове один удивительнее другого. А интеллектуал-бедняга и не думал ни о чём таком и не гадал. Всё-таки интересно вот так работать с людьми, когда они про тебя – ничего, а ты про них – всё!..

Уже были все несколько хмельными, когда профессору захотелось произнести тост.

Он встал из-за стола  и торжественно произнёс, словно читая лекцию студентам:

– Как-то раз замёрз маленький Воробышек. Обледеневшее тельце шмякнулось на землю. Проходившая мимо Корова задрала хвост и шлёпнула на Воробышка свою лепёшку. В дерьме Воробей отогрелся, пришёл в себя. Высунул  голову и на радостях громко зачирикал. А пробегавшая мимо Кошка схватила Воробья и сожрала…

Так выпьем же, друзья, и запомним: не всяк тот враг, кто тебя обгадил, и не всяк тот друг, кто тебя из дерьма вытащил! А уж если ты и попал в дерьмо, то сиди и не чирикай!

Он залпом выпил  бокал вина и уселся на место.

Евдокия Викентьевна тоже вспомнила какой-то тост – из жизни кавказских долгожителей, но гость извинился: больше ему пить  нельзя, надо ехать по делам. С вами хорошо, но  сами понимаете: бизнес есть бизнес… Они вышли на кухню покурить перед форточкой. Разговор плавно перетёк к вечно волнующей хозяев теме – о дочери.

– На четвёртом курсе уже, – с гордостью сказала Евдокия Викентьевна. – Скоро сессия. Я так беспокоюсь, так беспокоюсь, если б вы только знали, Алексей Николаевич. У них там в Москве нравы, знаете, какие. А девочка-то наша ещё неопытная…

– Знаю, знаю, – усмехнулся Медведев. – Только к вашей дочке это никак не относится. Она у вас глупостей не наделает.

– Дай-то Бог, дай-то Бог…

– Москва – город громадный. И там возможны всякие варианты: можно и чистоту свою сохранить, а можно и пасть на самое дно.

– Может, поехать, с сессией помочь? –  неуверенно сказала Евдокия Викентьевна.

– Не стоит, – возразил Медведев. – Зачем? У неё экзамены, зачёты, а вы будете только мешать. Да и ей предстоит доклад готовить к научной конференции…

– Да вы-то откуда знаете? – удивилась Евдокия Викентьевна.

– Ну что вы?! Я с Мариной встречаюсь, когда в командировках в Москве бываю… Как-то ужинали в ресторане. Она мне свои стихи читала…

– Стихи? Ну и ну, – изумилась Евдокия Викентьевна.

– Ну да, чего ты удивляешься? – махнул рукою Василий Петрович. – У этих дурочек только романтика одна на уме.

– А про что стихи?

– Странный вы задаёте вопрос, – рассмеялся Медведев. – Про что могут быть стихи у двадцатилетней девушки?

Какая любовь без страдания,

Дружба без уважения,

Счастье без покаяния,

Вера без поклонения?!

Ложью губятся души.

Жизнь всё оплатит сурово.

Можно любовь разрушить

Неосторожным словом…

– Ты смотри!– с удивлением пробормотал Василий Петрович. – А мне казалось, что у неё только физика в голове!

– Но по секрету всё-таки скажу: они не мне посвящены. Стар я для этого.

– Может, и в самом деле есть у неё молодой человек? – спросила Евдокия Викентьевна.

– Нет, – мотнул головою Медведев. – Ждёт волшебного принца.

Когда Медведев ушёл, Евдокия Викентьевна задумчиво сказала мужу:

– Это ж надо, принца ищет.

Было над чем задуматься.

В самом деле: сорок лет против двадцати... Но ведь чем не принц?

Алексей Николаевич  действительно казался им прекрасной партией. И голова  у него –  настоящий компьютер. Обеспеченный, при машине, всегда в красивом костюме, атлетически сложенный, подтянутый. Ну а что шрам на лице – так то понятно. В Афганистане побывать и отделаться одним шрамом – повезло человеку...

А Медведев ехал в своей машине и, усмехаясь, вспоминал жестокий тост хозяина…
5.

Наина Иосифовна в то утро проснулась в плохом настроении. Здоровье мужа последнее время стабилизировалось, но настроение его было пасмурным. Он ходил из угла в угол, что-то бормоча себе под нос, будто продолжая спор.

– Ты, наконец, можешь успокоиться? – спросила Наина Иосифовна, вставая с постели. – Ты же уже всё решил. Столько раз мы всё обговаривали. И что за колебания?

– Что ты понимаешь?! – буркнул Борис Николаевич. – Это решение, пожалуй, поважнее того, в девяносто третьем.

– В девяносто третьем?

– Когда мы  вытащили занозу и уничтожили осиное гнездо Хасбулатова. Сегодня от этого решения может зависеть не только наша спокойная старость, но и сама жизнь. И не только наша, но и девочек…

– Но ты же давно всё решил, когда назначал Путина!

– Решил… – буркнул Борис Николаевич. – Одно дело – премьер, другое – Президент! Хозяин! Это, как говорит мой тёзка, две большие разницы!

– Странно… – заметила Наина Иосифовна. – Вчера я говорила с Глобой…

– Вечно у тебя какие-то завихрения. Неужели действительно веришь всякой  ерунде?

– Не скажи! Ты его назначил в августе, как раз накануне полного солнечного затмения в знаке Льва.

– Ну и что с того?

– Градус в знаке Льва, в котором находилось Солнце в августе, совпадает с градусом, в котором Солнце бывает седьмого апреля в Овне: в этот день все христиане празднуют Благовещение. Помнишь, архангел Гавриил принёс Деве Марии благую весть о том, что у неё во чреве  Сын Божий. Таким образом, утверждает он, для России это и есть та самая «благая весть»!

– Неужто ты серьёзно  веришь всей этой ахинее? Благая весть, твою мать! Архангел Гавриил…  А вот возьму я этого архангела, да и в кутузку, чтобы не морочил голову… Благая весть! И в чем благая? В том, что вынужден уходить? Тоже скажешь…

– Но ты же сам решил…

– Решил… Не от хорошей жизни решил. Все меня бросили. Как крысы с тонущего корабля. И все стараются урвать кусок пожирнее. Пропади они пропадом…

– А  седьмое января, в день рождения Иисуса Христа – градус Козерога. Солнце совпадет с градусом Тельца.

– И что с того?

– А то, что его будут считать Спасителем России, как считают Христа Спасителем.

– Тоже скажешь! Спасителем России был я! Слышишь, я! И никто другой! Не будь меня, до сих пор стройными рядами шлёпали бы в коммунизм! Помнишь, как шагали? «Левой, левой, левой! Кто идёт правой? Левой, левой, левой!». Неужели непонятно?!

Наина Иосифовна промолчала. Потом, подтянувшись, спросила:

– И что же ты решил?

– Что я могу решить?! За меня решили обстоятельства!  Обидно всё же: только дополз до настоящей власти, а на финише здоровье подвело. Но он мне обещал. Березовский говорит, что сдержит слово…  Давно за ним наблюдаю…

– Обещал… – эхом отозвалась Наина Иосифовна.

Всё это напоминало ловкий рекламный трюк, где прослеживалась рука изощрённого астропсихолога. Всё, что должно было свершиться, напоминало удачную подтасовку, сценарий, воздвигнутый на астрологическом фундаменте. А это означало, что ему уготована роль жертвы. Однако нужно признать: есть хватка! Но не круто ли берёт? Тоже мне, пахан выискался! Его будут любить и ненавидеть, бояться и раболепствовать… а уж если сравнивать его со Спасителем, то надо не забывать, что Иисус был распят на кресте за наши грехи. Пусть готовится умереть на кресте. Он когда-то говорил, что мать тайком его крестила, а Патриарх считает человеком богобоязненным. Впрочем, Алексий  из его же конторы! Чувствует силу, поёт, заливается! Недаром кликуха у него была  Дрозд! Споются, сработаются! И то хорошо: в России нужна сильная рука! Ох как нужна!  Лишь бы он сдержал слово!..

А я не хочу пока умирать! Да и он, видимо, не будет торопиться. Он, скорее, искупает в кровушке своих противников, прежде чем погибнуть на кресте…

Несколько месяцев назад Зюганов сказал, что не видит разницы между Путиным и Степашиным. Остальные тоже заявили о своем согласии с назначением премьера. А как они отреагируют на моё сегодняшнее  заявление? Вот поднимется буря!

Борис Николаевич надолго задумался.

Конечно, уже не догоняю… Уметь вовремя уйти – это может не каждый! Как это?

Тогда уйду я в ночь глухую,

Не буду камнем на пути…

Искусство – вовремя уйти!

И свечку сам свою задую.

Хрена вам! Свечку задувать рано! Только бы он сдержал слово. А власть  и так утекает из рук, и лучше отдать её эффектно и самому, нежели ждать, пока отберут. И решение это я должен принять сам. Никто мне в этом не поможет.

Если он сдержит слово… если только он сдержит слово… Я, как никак, первый президент России. Этого уже не вычеркнуть из истории… И я сам передам ему власть. Сам! Не умер ещё, не вынесли ногами вперед, не вытолкали, как Никиту или Меченого. Сам! Это – поступок. Это заслуживает уважения. Хотя... Всё же есть какой-то привкус. Умники, конечно, понимают: не демократично передавать власть преемнику. А что выборы?! Фикция! И людишки это понимают… научены уже… хотя дураков в России много!  Да… Он – не дурак! Вовремя стал разбираться с Чечнёй. Правильно выбрал момент! И в этом – тоже его сила! Это станет основным фактором, который обеспечит исход выборов. Народ сегодня стремится к порядку больше, чем к реформам!

Но главное, чтобы он выполнил слово! Уж коль нужно власть отдавать, то я вручу её сам! А он не сможет этого не оценить, не сможет забыть, кому обязан.

Да и кого убедят эти выборы? Когда и где они были справедливыми? А передача власти на излете не просто года – тысячелетия будет иметь оглушительный эффект и символическое значение. Примак и Лужок останутся с носом. Они – прошлое. Чем они лучше меня?!

Всё. Решение принято! Даже как-то легче стало. Нелёгкая достанется ему ноша. Ну что ж, пусть несёт. Молодой. Гэбэшная закалка. Пусть наводит порядок. Только пусть сдержит слово!

Нужно отдать ему должное. Сумел использовать момент. А может, и сам создал нужную ситуацию. Чечня – моё проклятье, мой крест. Пусть теперь он несёт. Но начал умело. Нет,  хватка у него есть! Президент не должен быть рабом обстоятельств. Он сам их должен организовывать. А этого у него не отнимешь. Это у него есть!

Борис Николаевич грустно взглянул на жену и пошёл в ванную комнату.
6.

Москва – столица нашей родины, а Питер –  как бы вторая столица, город номер два. А какому городу в России можно было бы присвоить статус города номер три?

Таким  городом могла быть Столица Южного Федерального округа – Ростов-на-Дону. Именно здесь переплетаются многие политические и финансовые нити. Именно здесь – ворота на воюющий Кавказ. Здесь на душу населения самый высокий процент криминальных объединений, торговцев оружием, наркотиками…  Здесь решается судьба  нашей страны.

А сердце Кавказа – в Ростове. Здесь расположен штаб Северокавказского военного округа, откуда высокие военные руководители старательно рисуют синие и красные стрелы и по картам планируют боевые операции в одной из наших южных республик, передвигают на макетах с горными хребтами и бумажной растительностью игрушечную бронетехнику, окружают и уничтожают сепаратистов.

Значит, в первую очередь нужно контролировать Ростов.



Медведев не любил, когда в машине навязчиво дребезжат, лязгают  и бьют по голове современные ритмы. Его больше устраивала тихая мелодичная музыка, она не мешала думать.  Конечно, если в машине с ним ехал кто-то посторонний,  такой музыкальный выбор мог показаться подозрительным. И тогда врубал то, что положено по стандартам. Но сейчас он был один и наслаждался своим плохим вкусом…

Тёмно-синяя  «Ауди» с тонированными стёклами просигналила, и охранник, здоровенный, натренированный парень в пятнистой одежде, узнав машину хозяина, услужливо открыл ворота, торопливо гася сигарету. На территории категорически запрещалось курить.

Офис фирмы располагался в двухэтажном здании бывшего детского садика. Во дворе оставались окрашенные в яркие цвета качели-карусели, грибочки и навесы. Казалось, орава ребятишек вот-вот ворвётся сюда снова со своими игрушками и мячиками, криками и смехом и всё будет, как обычно; но во дворе всегда было тихо. Это был спокойный район, где порядок таинственным образом поддерживался  сам по себе.

Медведев прошёл в кабинет и попросил секретаршу, миловидную тоненькую девчушку, приготовить ему кофе.

– Вам чёрный, с лимоном?

– Как всегда…

«Интересно, что он  скажет? Как это будет? Вот расшевелит муравейник! Может, стоит передислоцироваться в Москву? А то так и  застряну в провинции… Но вряд ли босс согласится. Да и здесь никого нет…»

Оленька принесла на подносе кофейник с ароматным кофе, кружочки лимона и рафинад.

– Ликёр? –  она взглянула на шефа с нескрываемым подобострастием.

Медведев помедлил с ответом.

– Нет, пожалуй, рюмочку коньяка.

Оля было метнулась к бару, но он остановил её.

– Я сам. Спасибо. Принеси-ка, Олюшка, мне ксерокс.

Оля принесла аппарат, Медведев поблагодарил  и попросил, чтобы его не беспокоили.

– Меня ни для кого нет!

Медведев налил  коньяк в хрустальную рюмку, поднёс к носу, потом медленно стал цедить, прижимая смоченный коньяком язык к нёбу. Поставил  на журнальный столик пустую рюмку и посмотрел на фигурную бутылку.

Удобнее усевшись в мягком кожаном кресле, налил в чашечку из кофейника густой, почти чёрный кофе. Не терпел никаких растворимых суррогатов. Только единственный сорт – «Арабика», свежего помола, в деревянной кофемолке. Но, конечно, деликатесом были Жорины бумаги…

Он снова и снова перечитывал их, сортировал счета и платёжки… До глубокой ночи он копировал документы и складывал в отдельную папку. Наконец около трёх  прилёг на диван.



За окном свирепствовала не по-зимнему плюсовая температура. Вчерашний ветер наконец-таки унялся, и сквозь редкие тучи иногда проглядывало солнце. В здании всё ещё стояла тишина. Медведев снова погрузился в чтение бумаг, словно старался запомнить длинный список фамилий и номера счетов.

Через час пришла Оленька. Он кивнул головой, не отрываясь от столь занимательного чтения.

Всё то же самое обожание, всё тот же кофе… Медведев кивком головы поблагодарил девушку.

Медведев сюсюканья не терпел. Тем не менее, у Оленьки был значительный недостаток, который далеко не каждый начальник согласился бы терпеть: она училась заочно в строительном  институте. Сотрудники переглядывались, перешёптывались, но объяснения  начальственной прихоти никто не находил. Кто-то даже искал сходство: уж не дочь ли его? Мало ли чего не бывает...

Медведев держал телевизор включённым, звук приглушил. Ещё на прошлой неделе, когда он был в Москве, ему шепнули, что именно в этот самый день, а именно 31-го в двенадцать должно всенепременно последовать важное сообщение…

Медведев увеличил звук.

На экране, стараясь скрыть бурю чувств, за столом сидел Сам и дребезжащим от волнения голосом, который так ловко копировали многие эстрадные шуты, произнес:

– Дорогие россияне! Осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории. Наступает 2000 год. Новый век, новое тысячелетие.

«Ему важна магическая составляющая, – подумал Медведев. – А как же реалистическая? Впрочем, нужно признать, взбаламутил страну сильно… Но тот же Жора всегда говорил, что умение вовремя смыться  отличает профессионала от любителя! А он – профи!»

– …Дорогие друзья! Дорогие мои!..

«Волнуется. Но сказать всё-таки придётся. Куда деться? Зажат со всех сторон. Не та весовая категория…»

– Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием. Но это не всё. Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам как Президент России. Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку.

Медведев налил в рюмку коньяк и выпил. Но теперь как водку, сразу, одним глотком. Закусил ломтиком лимона, втягивая в себя кислый сок.

«Это мы уже проехали…»

Из телевизора раздавались ещё какие-то слова, но Медведев думал уже о другом. И вдруг:

– …Я хочу попросить у вас прощения…

«Ну вот и приехали… Ему ещё по-стариковски бы слезу пустить. Прощение… Давнишняя привычка, грешить и каяться, грешить и каяться…  Да кто тебя простит за столько погубленных жизней?!»

Медведев снова наполнил рюмку и выпил, как пьют воду.

– …В соответствии с Конституцией, уходя в отставку, я подписал Указ о возложении обязанностей Президента…



Представитель Совета Европы вернулся из инспекторской поездки в Чечню, – подумал Медведев, –  и вот царь Борис  засобирался в отставку! Ему расхотелось руководить страной в тот момент, когда её постигнет самая большая из устроенных им катастроф. Поэтому Путин так спешно начал предпринимать действия, которые, с одной стороны, могли бы произвести на Запад благоприятное впечатление, с другой стороны – не сильно испортили бы его имидж «национального героя»: убрал наиболее одиозных генералов и приостановил штурм Грозного.

Боря всегда умудрялся переложить ответственность за собственные провалы на других. В девяносто восьмом,  почувствовав приближающийся крах пирамиды ГКО,  подставил вместо себя Черномырдина и  Кириенко. И сейчас повторил тот же трюк: посадил  преемника вместо себя на чеченскую бочку с порохом. Ничего не скажешь. Ловко!

Итак,  это был не уход а, скорее,  «выход» из ситуации. Теперь многое становится понятным… И Путин теперь будет делать всё, чтобы не оказаться очередным зиц-председателем  конторы «Рога и копыта».

Перед Путиным стоят, как минимум, две задачи: выбраться в президенты и после этого стать реальным президентом. Он будет окружать себя преданными людьми, создавать команду... Значит, снова – чистка рядов. Сколько таких чисток уже было! Жалко. Уходят профессионалы. А придут новенькие, и скорее всего,  питерцы. Конечно питерцы!

Армия же наша станет заложницей… Вот сволочи!»

Медведев выключил телевизор.

Вызвал секретаршу. Вышколенная, исполнительная, она замерла в ожидании.

– Свяжись с аэропортом. Вылет в Москву через час.

Оля молчала, понимая, что это  не всё.

– Предупреди Владимирова, что меня не будет несколько дней. Буду на связи… Всё.



Фирма, которую возглавлял Алексей Медведев, была фактически прикрытием для него. Дела вёл заместитель. Он же и имел право подписывать документы. Старые сотрудники некогда мощного строительного треста к Медведеву сначала относились настороженно, мол, награбил, а теперь изображает голландский сыр: сидит в своём кабинете и издаёт запахи! В строительстве ни хрена не смыслит, а туда же!.. Но со временем увидели, что не так-то прост этот Медведев. Сразу схватывал суть вопроса. Не было случая, чтобы повысил голос. Говорил тихо и твёрдо. Споров не допускал. Слишком строптивых  гнал без колебаний. Какие профсоюзы? С улыбкой говорил: «Здесь я и партийная, и профсоюзная организация!»

Но, как оказалось, в мелочи не влезал. Только изредка приглашал бухгалтера и требовал отчёта. Его мало интересовали проценты прибыли, налоги, откаты, взятки… Всё передал заместителю, который и был фактическим директором фирмы, строящей высотные дома, школы, больницы по всему Северному Кавказу. Недавно в Нальчике сдали прекрасный корпус санатория, в Грозном восстанавливали железнодорожный вокзал…

В то время, когда другие сидели на голодном пайке без заказов, в их фирме с незамысловатым названием «Донской строитель» заказов было – только успевай строить! А заказы-то как раз и обеспечивал Медведев.



Размышления прервал голосок Оли:

– Алексей Николаевич, в приёмной Владимиров. Просит разрешения зайти.

Медведев убрал в стол потрёпанную папку Осипова.

– Пусть войдёт.

В кабинет вошёл мужчина лет сорока пяти. Лоб мыслителя, серые усталые глаза, чёрный костюм и белая, не первой свежести сорочка. Чёрный галстук небрежно сдвинут в сторону.

– Что случилось? – спросил Медведев.

– Вы надолго? – вопросом ответил заместитель.

– Дня на три-четыре. Так что всё-таки случилось?

– Нас замучили проверки. За последнее полугодие это  третья. Работать не дают.

– Пусть себе проверяют. Или вас что-то тревожит?

– Да нет. Людей от работы отрывают. А у нас сроки поджимают.

– Они что, проектантов от работы отрывают?

– Да нет…

– Что вы темните? В чём дело?

– Интересовались, как получили заказ на проектирование больницы в Майкопе. Говорят, что там тендер не проводился.

– Так пусть их и проверяют! Чем бы дитя ни тешилось… А почему тендер не проводился, так это не наши проблемы. Мы официально получили заказ на проектирование. И все дела! Так что же их всё-таки интересует?

– Почему у нас низкие расценки на проектные работы. Говорят, что подключат антимонопольный комитет.

– Что говорит служба безопасности?

– А что она может сказать?

– Это дела наших конкурентов. Надо выяснить каких конкретно. Я ведь не надолго, скоро приеду. К этому времени хочу знать, откуда ветер дует.

Он встал и проводил посетителя до двери.

– Кстати, пригласи-ка ко мне нашего юриста.

– Он, наверное, домой ушёл. Скоро же Новый год.

– Ладно. Это можно и позже… – согласился Медведев и закрыл за посетителем дверь. Снял трубку:

– Оленька, я же сказал, чтобы меня не тревожили! Впрочем, иди домой. Скоро Новый год. Передавай родителям  привет.

– Спасибо, Алексей Николаевич…



Он снова стал размышлять о злополучной папке.  «Да… Жора и есть Жора! Ну и нюх! Ищейка, да и только! Интересно, сколько он собирал эти документы? За короткое время такое не накопаешь! Много бы дали за эти пожелтевшие листки местные и не только местные воротилы. Но, поручив мне такое, Контора, видимо, надеется, что я принесу им на блюдечке с золотой каёмочкой Жорину папку. А я не принесу! Это опасно. Очень опасно. Тогда возможны неожиданности. Эти на многое способны. Из одного зверинца хищники… Знания  не всегда благо. За такие знания недолго вспорхнуть вслед за незабвенным Жорой… И полечу я в Москву обычным рейсом. Пути Конторы, как и Бога, неисповедимы…

Всё меняется… – думал Медведев. – Только жульё остаётся прежним. И кто жульё? Карманник, вытянувший у пенсионерки последние гроши, или жирный чиновник в костюме от модного Кутюрье, или боров в золотых погонах, продавший на сторону ракетную установку или несколько самолётов? Отдать сейчас Жорину тетрадь означает в очередной раз спустить этим сволочам. Нет. Пусть уж полежит у меня до поры. Целей будет. Может, ещё и выстрелит, как то ружьё, которое висит себе и висит в первом акте пьесы. А Жора…  что Жора? Подох, как собака.

И не такая ли участь ждёт и меня?»
7.

С присущим ему чувством тихого домашнего юмора Василий Петрович Леонов отнёсся совершено спокойно к известию о перемене власти. Собственно, какая разница: тот или этот? Мало что изменится. Что-то подобное он даже и в Библии прочёл однажды. Впрочем, он не был особенно тонким знатоком этой книги.

По молодости увлекался математикой, системным анализом. Потом повальное увлечение  компьютерами привело его к программированию. Даже написал пару работ на эту тему и был отмечен специальной грамотой академического института. Лучше бы премию дали!

Василий Петрович был убеждён, что использовать его разработки могли бы и силовые ведомства. Он мечтал о карьере, сотрудничестве с закрытым институтом, рассчитывающим траектории баллистических ракет… Но произошёл тот нелепый случай с его ограблением, а потом и вовсе закрыли тему. Штаты института сокращались, как шагреневая кожа. Никто не интересовался теоретическими науками. Всех  больше привлекала прикладная математика. Вскоре кафедру закрыли, сделали курс. Зарплаты в институтах  копеечные.

Почему-то вспомнилось, как, будучи студентом, втюрился в смазливую Леночку из своей группы. Так же, как и он, она  была влюблена в математику. Так же, как и он, увлекалась в то время модной теорией решения изобретательских задач Альтшуллера. Но потом оказалось, что Леночка увлекалась не только ТРИЗом, но и доцентом кафедры латинского языка. Живой, остроумный, он пописывал стихи и подшучивал над её  друзьями, считая их «сушёными воблами». Любую сухую рыбу он называл воблой. Когда же однажды Леночка обиделась за них, он обнял её.

– Ну что ты?! Я же в шутку. Привык, знаешь ли, Cum grano salis, с крупинкой соли… Это мой стиль…

Леночка ушла к доценту, а  Леонов стал грызть гранит науки. И прогрыз-таки! В двадцать семь защитил диссертацию  и  решил, что можно и о семье подумать!  Но Леночка от латиниста ушла и  вышла замуж за  какого-то языковеда. Другие девчонки тоже устроили свою судьбу. И здесь на его счастье подвернулась Дуся, студенточка, приехавшая на учёбу из Ремонтненского района Ростовской области. Вскоре у них родилась дочь Марина. И потом много у них было и хорошего, и плохого. Оба ощущали друг в друге самую острую необходимость, страстно любили удобства и всякие радости жизни, но не преуспели в их добывании, может быть, потому, что слишком много тратили.

Как бы то ни было, но единственное сокровище, которое у них было на старости лет, это единственная дочь Марина, ныне двадцатилетняя студентка московского вуза.

Дочку пора было выдавать замуж, в этом Василий Петрович и Евдокия Викентьевна были единодушны.

И что бы там ни говорил их добрый знакомый Алексей Николаевич Медведев, мол, у неё в Москве кто-то есть, а стихи, которые пишет, посвящаются не ему, – знаем мы эти штучки! Алексей Николаевич – человек занятой и не понимает женского коварства: девчонка ему одно говорит, а сама-то думает другое… Конечно же, он! И только он! И как мы с тобой сразу-то не догадались?


В канун Нового года, когда дочка приехала погостить у родителей, Евдокия Викентьевна как бы между прочим перешла к делу.

– Мариночка, скажи, разве Медведев так уж часто бывает в Москве?

Марина, теперь уже настоящая московская красавица, а не какая-нибудь ростовская фифочка, с ответом не торопилась. На диване с родителями вместе ей почему-то не сиделось, и она стала наряжать ёлку. Родители с изумлением обнаружили у неё на плече какую-то разноцветную татуировку.

«Интересно, настоящая ли она или просто временная, как сейчас модно?» – не сговариваясь, подумали оба родителя, но промолчали. Ожидали ответа.

– Не так, чтобы слишком уж часто, но когда в Москве бывает, навещает… – как-то растягивая слова, ответила Марина. – Иногда раз в месяц, а иногда и чаще.

– Так ведь ездить – это же сколько денег стоит! – ужаснулся Василий Петрович.

– А он и не ездит, – спокойно парировала Марина. – Он летает на самолёте.

–  На самолёте?! – воскликнула Евдокия Викентьевна, мысленно прикидывая, почём нынче билеты.

– Если дела требуют, то почему бы и не слетать? – сказала Марина. – Его фирма прокручивает миллионы. И не рублей, а долларов. И потом: если самолёт собственный…

– Как собственный? – изумились родители.

– Да так, – Мариночка старательно развешивала на еловых ветках серебристый дождик. – Фирма солидная, приносит большой доход. И собственный самолёт для такой фирмы не проблема.

– Ну и ну… – только и проронил старый математик. Когда-то ему казалось, что он достиг положения и многое может себе позволить.

Родители многозначительно переглянулись.

– Н-да-а-а… Всё оказывается намного серьёзнее, чем мы с тобою думали.

И тут Евдокия Викентьевна возьми да и спроси, этак тонко:

– Мариночка,  откуда ты это всё знаешь?

– Да, в самом деле, откуда? – повторил тот же вопрос Василий Петрович. – Мы тут живём в Ростове, видимся с ним время от времени и даже и не подозревали о таком размахе его фирмы…

Марина рассмеялась.

– Просто я и Алексей Николаевич – хорошие друзья. И мы часто видимся. – Помедлив, добавила: – Довольно часто.

Вечер потихоньку переходил в ночь. В новогоднюю, прекрасную ночь.

Они знали: у дочки характер ещё тот. Так что приставать к ней нельзя. Но и оставаться в неведении  тоже ведь нельзя.

И теперь, пока на кухне что-то резалось и раскладывалось по тарелочкам, расставлялось на столе, мысли у них были только на одну-единственную тему.

С опытностью истинных разведчиков, тонких, скрытных, наблюдательных, они подкрадывались к двум основным и решающим вопросам:  «доченька, а не пора ли тебе?..» и «доченька, а не Медведев ли это?»

Подкрадывались, подкрадывались, можно сказать подползали на брюхе. Но, странным образом, подползти всё никак не могли.

И что у неё в башке, – возмущался про себя Василий Петрович. – Ведь не понимает же ни черта! Своего счастья не видит… А напрямую не скажешь. Тут  подход нужен. Момент нужен!

На экране куранты отбивали бегущее время, взмывал салют… Василий Петрович, его супруга и их любимая дочь подняли бокалы, обмениваясь привычными словами…

– А что, Мариночка, – Василий Петрович вдруг осмелел и взбодрился. – Нет ли у тебя планов по поводу Алексея Николаевича?

– Каких планов, папочка? – Марина вскинула на отца большие тёмные озёра. Кроме русско-армянских переливов, в них плескались ещё и донские волны, светились степными рассветами и лихой вольницей, – мама-то у неё была из казачьего сословия.

– Ну, доченька, – мама положила на стол вилку, лицо её стало серьёзным, – скажи нам с папой: чем Алексей Николаич для тебя не жених?

8.

Эту новогоднюю ночь Владимир и Людмила Путины встречали не дома за своим столом  с двумя дочерьми, с привычным кругом нескольких родственников или гостей, с ёлкой, которая своим по-детски наивным видом будила сладкие воспоминания о далёком детстве. Нет, в этот раз они были в пути. Громыхающий вертолёт нёс их над заснеженными горными хребтами, и военные люди указывали в иллюминатор то на один объект, достойный внимания, то на другой, объясняя  смысл увиденного: складки горной местности или огоньки какого-то селения – всё это имело своё особенное значение, отовсюду можно было ожидать чего угодно. Как правило, тревожного или даже плохого.

Всякому, кто впервые вот так пролетал над Кавказом, у кого в голове была хотя бы капля воображения, становилось ясно: Кавказ – грандиозное явление в масштабе всей планеты. Можно было пролетать над горами большей высоты и большей площади где-нибудь в Южной Америке или на западе Китая и не увидеть под собою столько же проблем, сколько таила в себе эта необыкновенная земля.

У новоиспечённого президента с воображением было всё в порядке. Громадная географическая карта, расстелившаяся под ним, не обещала ему лёгкого пребывания на посту, но именно она же и гарантировала странным образом само это пребывание. Совершенно очевидно было одно: либо ты разбираешься в этой карте, либо можешь сразу же подавать в отставку.

Владимир Владимирович был настроен решительно: разберусь. Значение ночных огоньков или складок местности ему объясняли так тщательно, как будто готовили к какому-то ответственному экзамену. Владимир Владимирович слушал молча, с интересом, с уважением к тому, кто давал пояснения. Часто задавал вопросы – дельные, осмысленные. Обдумывал услышанное, кивал или неодобрительно покачивал головою и – мысленно принимал решение.

Людмила верила мужу, но, прижимаясь к его плечу, со страхом смотрела на белеющие в темноте хребты, на другие вертолёты, грозно летящие где-то слева и справа, и думала про себя: «Господи, и зачем он только ввязался в это дело? И что теперь будет?» Но вертолётов было много, и, судя по доносящимся докладам, по разрозненным командам, можно было понять: громадная сила поднята на дыбы  и на земле, и в воздухе. В это не верилось, но она знала: тысячи и тысячи людей сейчас подняты на ноги и следят за их полётом с земли, в воздухе, из каких-то кабинетов и штабов…

Высоты и стремительного полёта в небесах она не боялась, но ничто в жизни не предвещало ей такого головокружительного взлёта к вершинам власти. Это была простая русская женщина, красивая в молодости, симпатичная и в зрелые годы, хозяйственная, чуткая к чужой боли, а вовсе не какая-нибудь взбалмошная жена первого секретаря райкома или горкома партии, генеральша, на которую работают запуганные солдаты. И, между прочим, высоты и воздуха она не боялась не только по причине бесстрашия, а потому что работала когда-то стюардессой. Профессия и красивая и торжественная, но одновременно и очень простая, что-то вроде официантки. Стремительный взлёт мужа был для неё полною неожиданностью...


Больших начальников на Руси можно, конечно, разделить на хороших и плохих, на умных и глупых, на толстых и тонких...

Но на самом деле, смотреть на них нужно под совершенно другим углом зрения. Делятся они на Руси на подпадающих под уже существующие в народе представления о возможных властелинах и не подпадающих. Подпадающих любят или проклинают. Иногда свергают. Но не подпадающих не терпят ни при каких обстоятельствах. И долго они не живут. Рекордсменом по долгожительству среди не подпадающих был Павел Первый, человек умнейший и таких  достоинств, какие и не снились никому другому из людей его редкой профессии. Обычно властелины, не понятные народу, долго не живут после пришествия к власти. Как правило, неделя, две и не больше. Павел подзадержался, и был зверски убит. Народ не оценил его достоинств, не оставил о нём воспоминаний или легенд, ни высказал ему ни слова благодарности, и даже историки так и не поняли, кто это был и почему вообще был… Его сын, Александр Первый, какое-то время, изображая русского царя, играл как по нотам, стараясь не сбиться с такта, но как только понял, что выходит за рамки этой тяжёлой для него роли, тотчас же сошёл с дистанции, не дожидаясь, когда его уберут…

Среди ожидаемых и понятных в народе вариантов есть и такой: труженик, сидящий в кабинете за письменным столом всю ночь напролёт. Страна спит и видит сладкие сны, страна отдыхает и веселится, страна ошибается и колеблется в принятии нужных решений, а он один что-то пишет всё и пишет, и всем от этого делается хорошо и даже ещё лучше.

И неважно, кто этот властелин: районного ли масштаба или общегосударственного. Таких сейчас называют трудоголиками. Но если это начальник совсем уж верховный, то ему непременно подобает ночью сидеть в своём кремлёвском кабинете, одинокий огонёк которого будет мерцать на фоне величественного и тёмного кремлёвского безмолвия, нарушаемого лишь изредка боем курантов. И тогда какой-нибудь поэт, глядя на этот одинокий огонёк издали, скажет, что, мол, там, за кремлёвскою стеной, сидит не человек, а деянье! И думает о нас, простых смертных, думает!..

Второй вариант российского начальника совсем не вступает в противоречие с первым, а часто даже является его продолжением: это тихий и сладкоголосый властелин, часто толстый и малоподвижный, реже худой и спортивный. Он очень вежлив, тих, кроток и скромен. Не топает ногами, не стучит кулаком по столу и не орёт, не вращает глазами и не суживает их в жуткие щёлочки, не предвещающие ничего хорошего. Но от его нежности в голосе и томного, кроткого, часто даже ленивого взгляда у окружающих кровь в жилах стынет. Характерно, что этот образ, хотя и не так уж часто встречается на Руси, понятен русскому народу. К нему относятся с пониманием и величайшим почтением, как к возможному избавителю и спасителю.

Один из таких пролетает сейчас в вертолёте над восточными районами Северного Кавказа и прекрасно знает, что он нужен стране.

Именно он – на своём месте.

Поэтому всякий раз, когда очередной властелин той или иной величины заступает на свой пост, такой человек должен непременно войти в некую гардеробную, невидимую взгляду простого смертного, и там примерить соответствующий образ. Порыться в шкафах, посмотреть на себя в зеркало и выбрать образ, какой больше подойдёт.

Но может ведь быть и так: войдёшь в гардеробную и выяснишь, что всё нужное у тебя уже есть: ты это получил от рождения. Ну и тогда, естественно, ничего менять не нужно. Главное не растерять того, что имеешь. И не забывать: ты должен соответствовать и ещё раз соответствовать.

Иначе – сметут.


В Гудермесе их не приняли: стоял густой туман.

Владимир Владимирович был человеком военным и дисциплинированным.

– Нельзя значит нельзя, – спокойно сказал он. – Вернёмся в Дагестан. И оттуда въедем в Чечню на машине.

Так и сделали: повернули небесную тарахтелку и полетели  обратно.

Выходя из вертолёта, Людмила оступилась и слегка подвернула ногу, но не придала этому значения. Возвращения высокого гостя ждали. Ночь, да ещё и новогодняя, но все подняты на ноги: охрана, штабные офицеры, телевизионщики и прочие журналисты, местное штатское начальство... Левый голеностопный сустав Людмилы несколько опух, и врач наложил ей тугую крестообразную повязку, порекомендовав меньше ходить. Меньше ходить! Зачем тогда нужно было лететь на Кавказ? Но ещё ни разу Новый год они с мужем не встречали отдельно.

Новый президент с самого начала дал всем чётко понять: никакой помпезности и показухи он не потерпит. Предельная простота в общении и человечность – мой стиль. Краткий отдых в казармах с чаепитием и бутербродами и снова в путь – в том же самом направлении, но уже по земле.

Людмила изумлялась: неужели это и есть высшая власть? По какому признаку взоры всех этих людей устремлены лишь в одну-единственную точку – на её мужа? С чего это они взяли, что именно в этой точке находится средоточие мудрости?

Но замечала и другое: услужливые советчики подсказывали, в каких местах нужно останавливаться, а в каких не нужно. Каких солдат или офицеров, согласно существующим спискам, наградить за отличие в службе или за подвиги; каких раненых в санчастях проведать и подбодрить, кого деловито спросить о том, как, мол, обстановка на данном участке и, кивнув в знак понимания и озабоченности происходящими событиями, следовать дальше. Это было не совсем то, что можно назвать властью. Временами казалось, что её муж и вовсе не имеет никакой власти, а просто делает то, что нужно. Он не может поступить иначе.

Людмилу поражало то, что муж не свободен в своих поступках: он ехал не туда, куда хотел, а туда, куда нужно; он говорил слова не те, которые хотел, а те, которые были предписаны его высоким положением. Вручал награды людям, о которых ничего до этого не знал, просто доверяясь спискам или решениям. Она не сомневалась в том, что списки составлены правильно и награды вручаются достойным, а едут они по единственно возможному маршруту, и всё же было странно. «И в чём же тогда заключается власть, если даже и тут не можешь делать того, чего хочешь»? – думала она. Хотелось шепнуть что-то очень важное мужу, поговорить с ним вот об этом самом, но понимала, что и она не свободна в своих поступках, ведь и на неё смотрят. Люди могут узнать потрясающую тайну: оказывается, эти мужчина и женщина – обыкновенные земные люди, которые думают и чувствуют так же, как остальные.

Лишь в одном месте, возле какого-то блокпоста, Владимир Владимирович вдруг обратил внимание на весьма печальное состояние обуви у военнослужащих. Тихо поинтересовался у сопровождавшего генерала: а в чём, собственно, дело? Тот смутился, и Людмила почувствовала, как тотчас же по каким-то невидимым радиусам от них стали распространяться переполох и тихое смятение… Генерал принялся было распекать стоявшего рядом полковника, но президент пресёк всю эту говорильню, заявив тихо, но достаточно резко:

– Давайте не будем препираться. Просто нужно с большим вниманием относиться к возникающим проблемам и не доводить их до такого абсурда.

Сказано это было как будто только для генералов и полковников из свиты, но тихий президентский голос достиг ушей и простых солдат. Эффект, распространившийся в воздухе, был такой силы, что, казалось, его можно было потрогать руками. И даже когда поехали дальше, Людмила прямо-таки чувствовала, что эффект так и остался на блокпосту, стал историческим фактом и пополз шлейфом вслед за их машиной.


В одном из степных чеченских селений остановились особенно надолго. Произошла заминка:  выясняли дальнейший маршрут, и, чтобы не терять времени даром, президент вышел из машины, смешался с толпою окруживших его военнослужащих и долго с ними о чём-то говорил.

Людмила на какой-то момент оказалась в стороне, окружённая охранниками, стояла у машины, вдыхала холодный ночной воздух и оглядывала непривычную местность: вроде и деревня, но не такая, как в России, постройки не те и планировка другая...

Внезапно она услышала шум, не слишком  сильный, но что-то многозначительное и тревожное раздавалось в этих голосах и интонациях.

Людмила двинулась туда, чтобы посмотреть, что случилось. Охранники молча следовали за нею, никто ничего не приказывал, но по какому-то волшебству толпа раздвинулась перед нею, и она вдруг оказалась рядом с мужем в самом центре происходящих событий.

Двое парней лет тридцати стояли перед президентом России и что-то взволнованно говорили. Президент внимательно и спокойно слушал, а находившиеся у них за спиной генералы молчали и не шевелились, но в скупом освещении было видно, что они пребывают в тихой ярости, которую пытаются спрятать за своими каменными масками.

Тот из парней, что повыше ростом, говорил:

– А потом министр заявил: у меня нет пленных! И кого вы там держите у себя в плену, не знаю! И они, эти шакалы, показывали потом эту видеозапись и смеялись нам в лицо!..

– Мы воевали за Россию, – вмешался тот, что пониже ростом. – Мы ж не ради своего удовольствия здесь оказались. Мы выполняли приказ, а нас предал наш министр обороны!

Высокий снова заговорил:

– Мы были рабами! Нас били,  унижали даже их дети и женщины! И вырвались мы из плена не потому, что нас кто-то спас, мы сами сбежали!

– А когда вышли на свободу, – заговорил низкий, –  нас ещё и допрашивали: кто такие и откуда взялись. И опять били. Получается: что здесь, что там – никакой разницы!

– Вы не беспокойтесь, – тихо сказал президент. – Я разберусь с вашим вопросом.

– С министром бы лучше разобрались! – дерзко крикнул высокий.

Тишина вокруг стояла полная. Всем было понятно, что парень переступил какую-то черту, но одновременно было понятно и другое: здесь и сейчас решается что-то очень важное, когда и президент и простой солдат – участники одного и того же исторического процесса. Ни обмануть, ни увильнуть. Можно только сказать правду.

Президент тихо ответил:

– Этот министр теперь в прошлом. А с теми, кто собирается и дальше действовать прежними методами, я буду поступать соответственно.

Вздох облегчения прошёл по толпе. Поднялся шум, но уже не враждебный, не задиристый, а какой-то доброжелательный,  деловой. Кто-то из присутствующих осмелел настолько, что стал рассказывать о случаях массового повального предательства среди генералов и высших офицеров: они продавали чеченцам оружие, продавали своих же солдат в рабство. Каждый раз, когда чеченцы оказывались в окружении, откуда-то непременно приходил приказ об отступлении, и чеченцы уходили безнаказанными.

Вопросы были острые и жёсткие. Людмила никогда не стремилась в политику, но и ей было понятно: прежнему президенту таких вопросов никто бы не задал.

9.

Велика и прекрасна донская земля, с древнейших времён происходят на ней великие события. Одно Азовское сидение чего стоит! А ведь многие россияне даже и не знают об этом. Некоторые убеждены, что слово «Азов» обозначает Азовское море, и про город с таким названием не слыхивали. Но ведь оборона Азова в 1641 году ничем не уступает по своей грандиозности обороне Брестской крепости! А  какие в донской земле племена оставили свои след – греки, скифы, гунны, турки...  Кому это интересно?! Поругался Филя с Ароян – это да! И кто кому забил гол, и какой завтра будет по телику сериал, и многие другие события занимают умы ростовчан.

И происходит такое не от одного только равнодушия к истории, а, главным образом, от чрезмерной величины нашей родной земли. Слишком уж из многих лоскутков сшито одеяло России.  И на каждом клочке  что-то происходило, кто-то великий рождался в безымянных деревушках, кто-то безымянный погибал на полях сражений. И не охватишь взором всего,  не постигнешь. А ящик, он и есть ящик! Смотри себе цветные картинки и смотри. Наскучат – переключай на другие.

Только в одной-единственной точке и сходились все эти невидимые нити – пошлость и величие, измены и подвиги… Шли они и от Владивостока, и от Махачкалы, и от Челябинска, и от Калининграда, и от Мурманска…

Но даже и в этом центре России ощущение грандиозности происходящего одним было безразлично, а другим давило на психику.

В Москве действовали какие-то мистические кружки, в которых что-то высчитывалось, составлялись гороскопы… Центром событий объявлялась не просто Москва, а та её точка, на которой стоял конный памятник маршалу Жукову. От неё якобы огнедышащими радиусами исходила невидимая космическая энергия тринадцати степеней, и в тех местах на планете, где эти радиусы соприкасались с чем-то другим, что-то происходило – фатальное, мистическое…

Находились, впрочем, и такие, которые утверждали, что всё совсем не так и центром является не памятник сталинскому маршалу, а Минину и Пожарскому. Чумак заклинал воду, кто-то продавал драгоценные лечебные камни, играл цифрами: умножал и делил исторические даты, отнимал дни рождения и прибавлял  дату первого свидания, делая  умопомрачительные выводы.

Но большинству добропорядочных граждан всё это было непонятно и неинтересно. Многих прорицателей и экстрасенсов плодила Контора для выполнения конкретных задач. Ящик круглосуточно вещал и внушал, доказывал и обосновывал. И, странное дело, всё воспринималось как единственно верное, давно желанное… Так ли это на самом деле или совсем не так, мало кого интересовало. Коллективный гипноз…

Так формировалось общественное мнение. Люди превращались в стадо. Ими легче становилось манипулировать. И события, происходящие где-то там, в Москве никого не тревожили, не волновали. Один ушёл, другой пришёл. Пост сдал, пост принял! Передача власти? У нас – демократия! Будут выборы и изберут… преемника! Так хочет народ. Об этом и в ящике говорили…


Вечером в первый день Нового года Медведев сидел в просторном сводчатом погребке, притаившемся невдалеке от станции метро «Пятницкая» на улочке, в самой глубине двора.

С давних пор этот погребок считался пристанищем московской богемы, в основном, полусумасшедших молодых поэтов и их почитателей, лохматых бардов, утончённых философов и прочей интеллектуальной накипи на теле нашей богатой на истинные таланты страны.

Ни вывески, ни рекламы. Затрапезная дверь  всегда заперта. Кому надо – сам найдёт. Откроет дверь собственным ключом. Поздоровается со швейцаром, с гардеробщиком, с официантами, с хозяйкой. Здесь было принято называть всех по именам и на «ты». Обслуживающий персонал знал своих посетителей,  их привычки и предпочтения… Кивали пришедшим почти небрежно, но вполне дружелюбно.

Зал погребка расположился под большим старинным домом, но имел при этом странную форму – с закутками и закоулками. Все это придавало ему неповторимый шарм, а заодно и служило чем-то вроде отдельных кабинетов.

В одном из таких закутков и сидел Медведев с дамой. В этот вечер в погребке было необычно шумно. На сцене взъерошенный поэт, представитель какой-то заозёрской школы, с простой фамилией  Жуков, читал стихи. Его никто не слушал. Потом проводился неприличный конкурс. Со стриптизом, измерениями и  выдачей призов победителям. Прокуренный воздух наполнился гулом и звоном бокалов. На небольшой импровизированной сцене утончённые интеллектуалы и молодящиеся красотки по очереди подходили к организатору мероприятия – молоденькой поэтессе с голым пузом, на пупке которого поблёскивала золотая серьга, а сквозь прозрачную блузку призывно  просвечивались две полусферы с выступающими сексуальными сосками. Поэтесса сначала задавала каверзные вопросы, называя всё своими именами, при этом ничуть не смущаясь, выказывая искренний интерес к самым интимным подробностям, а уж потом измеряла параметры обычной сантиметровой лентой, пытаясь измерить и то, что измерению не подлежит.

Медведев пришёл в этот кабачок потому, что именно здесь можно было затеряться в огромном городе. Он беседовал с женщиной, по-видимому давней знакомой. Одета она была просто. Ничего лишнего. Элегантное тёмное платье с умеренным декольте. На тонкой шее – скромное янтарное ожерелье. Небольшие золотые серёжки с бриллиантами, обручальное колечко. Тронутые сединой волосы уложены в модную причёску. Гладкая, холёная кожа лица, высоко поднятая голова и грустный взгляд словно говорили окружающим, что она знает себе цену и в сочувствии не нуждается.

Это была Мария Сергеевна Ванина, врач, жена сослуживца Медведева, знакомого ему ещё по Афганистану. Последнее время сослуживец сделал карьеру и был допущен ко двору. Алексей Николаевич и хотел сориентироваться в обстановке, поговорив с приятелем. Но, как оказалось, в Москве его не было. На встречу пришла жена.

– И куда ж ты его дела? –  после приветствий и объятий спросил Алексей, будто говорил о предмете, который можно куда-то положить или спрятать.

– Да выгнала к чёртовой матери!

Мария Сергеевна достала сигарету и прикурила от протянутой Алексеем зажигалки.

– Что, прямо на улицу? – улыбнулся Медведев.

– Ну  зачем же?

Она помолчала, оценивающе разглядывая Алексея.

Медведев ждал.

– Чего ты на меня так смотришь? Ведь я всю жизнь, можно сказать, на него положила. – Она достала из сумочки платочек и высморкалась. Затем залпом выпила бокал вина. – Похмельный синдром, чёрт бы его побрал! Вчера в одиночестве, в кои веки, встречала Новый год! Ты такое можешь себе представить?

– Сам такой… – буркнул Алексей.

– Последнее время мой благоверный неделями где-то мотается. Забыла, как выглядит.

–  Служба у него такая…

– Служба… Какая служба! – встрепенулась Мария Сергеевна. – Кот он мартовский! Никак не пойму, и что вы, мужики, ищете нового у нас между ногами?! Пускай  отдохнёт от меня. А я здесь – от него. Пусть там баб к себе водит, если ещё может…

– А что, есть сомнения?

– Как сказал бы незабвенный пролетарский писатель: рождённый пить – кое-чего не может! – Она жалко улыбнулась и, с надеждой взглянув на Медведева, грустно спросила: – Что же мне делать, Лёшенька? Вдова при живом-то муже. Я ведь и не старая ещё.

Алексей Николаевич молчал. Когда-то он был близок с Марией Сергеевной, тогда –  Марусей, медсестрой хирургического отделения госпиталя. Потом судьба забросила его на Запад. А через год случайно узнал, что она вышла замуж за Григория Ванина, весельчака и балагура, человека головокружительной смелости и отваги.

Прошли годы. Медведев иногда встречался с Ваниным в Москве. Он служил в Генштабе. О делах не говорили. Так, встретятся, помянут погибших ребят, поговорят о политической обстановке и… разойдутся. Но Алексей чувствовал, что Григорий хорошо информирован и развитие событий может  рассчитать на три-четыре хода вперёд.

– Так куда же ты его дела?

– Умчал в Новосибирск.

– Служба и есть служба. У меня такая же ситуация. Прилетел… Думал, вместе встретим Новый год… Переночую у вас…

– Чего ж не пришёл? Что я, зверь какой, что ли? И проводили бы, и встретили б… Вместе – не одной! И спать бы уложила, не обидела б!..

Она с надеждой посмотрела на Медведева.

– Да нет… – протянул задумчиво Алексей Николаевич. – Так не хорошо. К тому же, что скажет  девочка?

–  А что дочь?! Взрослая уже. Видел бы ты эту девочку! Семнадцать, а формы  бабьи! И с чего ты взял, что она огорчится? Мы же тебя любим! Правда, Гриша всякий раз, когда ты приезжаешь, становится в стойку, как породистый пёс. Весь напрягается…

– Ты что?! Неужто догадывается?

– Вот, Лёшка, ты дурачок! Он знал с самого начала. Не скрывала я этого. Зачем жить вместе с такой тайной?!

– Ну и ну! – повертел головой Медведев. – И все эти годы, когда я приходил в ваш дом…

– …Конечно, знал! И что с того?

– Ну и выдержка!

– Напрасно ты так. Он тебя уважает. Что с того, что вкусы у вас одинаковые?! И напрягается больше не из-за тебя, а из-за меня. Боится, дурачок, потерять…  А последнее время на дочку  волком смотрит, успокоиться не может…

–  Что она такого натворила?

– А что натворила я, когда с тобой барахталась?

– Анютка?! Семнадцать же только!

– А ты меня когда оприходовал? Эх ты, голова садовая!

– И кто же тот лихой казак?

– Не говорит, партизанка. Да и не казак. Скорее, джигит. В одной группе учатся.

– Ну и дела!..

– Дела… Взяла, да и дала! Какие это дела? Только страшно за неё. Боюсь, чтобы не попала в историю. Ты же знаешь, какая сейчас молодежь. Максималисты все. А время сейчас тревожное.

– Какое такое время?

– Да не темни со мной! Сегодня прослеживают всех, прослушивают, даже электронную почту читают…

– О чём ты? Кому Анюта-то нужна?!

– Знаю, о чём говорю. Все мы – пожизненные обитатели зоны. Шаг влево, шаг вправо – и загудит под фанфары! Вот и боюсь.

– Не нагнетай. Впрочем, я по своим каналам узнаю, что к чему.

– Узнай…

– Узнаю… Я ведь здесь по делам  фирмы. Под угрозой важные контракты. Недолго и прогореть…

– По делам фирмы, – Мария Сергеевна вопросительно взглянула на Алексея. – Ну, ну…

– Ты лучше мне вот что объясни…

– За этим меня сюда  и пригласил?

– И за этим тоже, – твёрдо сказал Медведев.

– Слушаю.

– Нет, это я тебя слушаю. Объясни: что происходит в стране? Я далёк от политики. Мне лишь бы фирма процветала.

Мария Сергеевна с недоверием посмотрела на Медведева.

– Нашёл, что спрашивать у хирурга! Мне вся эта чехарда и перестановки нужны как рыбе зонтик! Смена декораций, так я думаю. Старика вежливо попросили. И он не посмел отказать.

– Вот даже как? – изумился Медведев. – А что за фигура  новый президент?

– Тайна, Лёшенька. Тайна, покрытая мраком. На что в нашей больнице всегда все всё знают, а здесь – темнота, как… да, ты правильно догадался! Как в том самом месте, когда лампочка ректоскопа вдруг погаснет! Никто не знает. Одни говорят, подставная, другие, что проходная. Знаешь, как в шахматах проходная пешка становится ферзем.  Я  думаю, что он только с виду такой вежливый и тихий. А как придёт к власти...

– А какая из партий к власти теперь придёт?

– Та, что ближе к центру. Ни левые, ни правые – эти  вряд ли.  Как у нас в медицине говорят, сопутствующие и неопасные вредности. Так, шумы… А что касается будущих выборов, то этот наш новый и победит, тут и сомневаться нечего. Люди голосуют теперь не за партии, а за личности. А новый говорит красиво, сулит покой и благоденствие. К тому же спортсмен.

– Спортсмен, – задумчиво проговорил Медведев. – Только старый был теннисистом, а этот – дзюдоист.

– Людям нравится. Костюмчик, вежливость, тихий голос скромного человека, много не болтает, но точно знает, что делать. Великолепная спортивная форма. Вот такого и выберут.

Она надолго замолчала. Молчал и Медведев.

– Слушай, Машенька, а мобильник у тебя с собой?

– Что, своего нет?

– Да нет. Забыл зарядное устройство. Хорошо бы сделать пару звонков.

Мария Сергеевна достала из сумочки телефон.

– Мне бы встретиться с одним авторитетом. Но надзиратели не дремлют.

– Так чего же ты хочешь?

– Я наберу номер, ты пригласишь Николая Николаевича. Скажешь:  второго января на дневном сеансе, в двенадцать, в цирке на Цветном бульваре выступает известный дрессировщик с группой бурых медведей. Ему в кассе оставлен билет…

– Конспиратор задрипанный! Неужели, чтобы избавиться от конкурентов, нужны шифры?

– Когда цена вопроса десятки миллионов долларов, конкуренты могут и киллера нанять. Будь добра, по старой дружбе…

Мария Сергеевна взяла трубку. Передав текст, она хотела, было, положить телефон в сумочку, но Медведев снова протянул руку.

– Спасибо, Машенька! Ты меня выручила. Но теперь ещё один звонок.

– Не хочется мне ввязываться в твои игры. Вот так и Гриша мой темнит, разговаривает загадками. Не поймёшь, шутит или серьёзно говорит.

Она помолчала, Алексей набрал номер.

– Попроси Марину к телефону.

– И что ей говорить?

– Говорить буду я.

Через секунду Медведев разговаривал с Мариной.

– Здравствуй, – поздоровался он, уверенный, что его узнали. –  Не можешь ли третьего прилететь в Москву? Да, конечно. Последним рейсом? Хорошо.  Я встречу. Спасибо.

И вернул трубку.

В душе Марии Сергеевны шевельнулось предательское чувство ревности. В глубине души она надеялась, что Алексей всё ещё её любит. Потому до сих пор не обзавёлся семьёй.

Спросила:

– Ты  где остановился?

– Прямо с самолёта и сюда.

– Ну и правильно. Так ко мне  пойдём?

– А  Анюта?

– Она со студентами поехала в Питер на неделю.

– Ну что ж. Пойдём!

Мария Сергеевна жила рядом, тут же на Пятницкой. Скоро они уже были у неё дома.


Медведев просыпался без будильника. Человеку, если он будет долго и упорно тренироваться, можно научиться вообще обходиться без часов.

Проснувшись ровно в девять, Алексей выяснил, что Мария уже давно встала и чем-то гремит на кухне.

Он спокойно пошёл в душ, неторопливо оделся.

Уже за столом, словно бы вспомнив что-то, спросил:

– Послушай, Мариша, помнишь, ты как-то знакомила меня с Протогеновой?

– С Зоей?

– Точно. С Зоей Афанасьевной.

– И зачем она тебе понадобилась? Или у нас  что-то было не так?

– Ну что ты! Ты  прекрасна!

– Так зачем тогда тебе она?

– Тебя время не изменило! Врачом стала. Людей кромсаешь, а всё об одном думаешь. Работает-то она по-прежнему в банке начальником кредитного отдела?

– Да…

Мария Сергеевна несколько успокоилась.

– Так что же тебя удивляет?.. Или забыла, что я  бизнесмен?

– Бизнесмен, бизнесмен, – недоверчиво сказала Мария Сергеевна. – Возьми ещё один бутерброд. Поешь.

Медведев сделал глоток кофе и принялся за новый бутерброд. Он терпеть не мог растворимый кофе.

– Так что же ты хочешь?

– Не могла бы  организовать нам встречу?

– Ну, не знаю… – протянула с сомнением Мария Сергеевна. – Праздники…

– Очень нужно…

– Очень нужно! А что тебе не очень нужно?

Потом, сжалившись, сказала:

– Попробую ей позвонить. Где и когда?

– Лучше сегодня вечером, скажем, у тебя. Не возражаешь?

– Забыл. Праздники же! Могла и уехать куда-нибудь.

– Могла… Хотя уже второе.

– Что ж, попробую. Часов в восемь. И недолго. Третьего мне на дежурство. Нужно раньше лечь.

– Ты меня прогоняешь?

– Ну что ты? Ты у меня вместо снотворного! С Зоей не очень-то воркуй. Она  акула. Знаю таких. Мужика какого приметит – живым не выпустит. Все соки высосет, как паук из мухи.

– Тоже мне,  муху нашла!

– Муха  не муха, а уж мухуй – точно!

Медведев смутился:

– Ну  какой ты профессор медицины? Скорее, на одесского биндюжника походишь! Как ты могла подумать?

– Да я не против. Прав на тебя не имею. Но…

– Нет-нет! – Медведев в притворном ужасе загородился ладонями. – Ничего этого мне не нужно. Деловая встреча. И разговор-то будет при тебе.

– Да нет. При мне она разговаривать не станет. Не дура. Я на часок исчезну. Часа вам хватит?

– Вполне. Спасибо, дружок.

– Так мне звонить?

– Конечно… Только ж ты не предупреждай её заранее о моих намерениях.

– Ну  вот ещё! Предупреждать! Жизнь наша тем и хороша, что полна неожиданностей.

10.

Второго января 2000 года народ ещё праздновал. В некоторых кругах царили смятение и неразбериха: шутка ли – президент поменялся! Люди смеялись и плакали, волновались, готовились к переменам. Новый президент, новые порядки. Кто-то с должности полетит, а кто-то и, наоборот, вознесётся. Кого-то разорят до нитки или даже посадят, а кто-то, наоборот, обогатится. Особенно суетились журналисты.

Но большинство россиян испытывало полное равнодушие. Народ  давно понял: мечты о справедливом царе –  в прошлом.

Уж как любили Горбачёва, а и то разлюбили.  Даже возненавидели.

Уж как любили поначалу Ельцина, Горбачёву такое и не снилось. Но разлюбили и Ельцина. И в очередной раз прокляли.

А сейчас пришёл какой-то новый и молодой. Может, даже и симпатичный. Ну и что с того?.. Нам-то что? Ну пришёл и пришёл. Свято место пусто не бывает.


Медведев вышел от Марии Сергеевны в семь утра. Долго бродил по городу, по привычке путая следы. Наконец, оказался возле Бородинской панорамы на улице Дениса Давыдова.  Безликие многоэтажные дома, напоминающие доски с расчерченными на них окнами, наводили тоску. И он – никто на этом фоне, как муравей, проползающий по чертежу.

В скверике перед величественным округлым зданием из стекла и бетона сутулый пожилой мужчина с пышными усами и весёлыми, с хитринкой, чёрными глазами выгуливал собаку. Он бросал резиновый мячик и хриплым голосом кричал: «Марта, апорт!». Крупная рыжая лайка приносила мячик и требовала, чтобы снова и снова хозяин играл с нею.

Одетая в белый фартук поверх куртки, мела аллейки дворничиха.

Водители на площадке прогревали двигатели своих фур.

Ничто не говорило об опасности.

Медведев прошёл  дальше по Кутузовскому к остановке троллейбуса, потом круто свернул  под арку и оказался во дворе магазина, где рабочие разгружали машину.

Спустившись по лестнице и пройдя спортивную площадку, он, наконец, оказался у цели.

Замок с кодом на входной двери.  Полутёмный загаженный лифт. На седьмом этаже ещё  замок – вход в тамбур с тремя квартирами, а  там –  два замка на тяжёлой стальной двери. Это уже твоя крепость!

Смотри себе в окно или в телевизор и наслаждайся ощущением отсутствия в этом мире. Вы все там, а я вот здесь. Ложное, конечно, ощущение, но приятное.

О том, что Медведев мог оказаться здесь, на всём свете знал только один-единственный человек – Марина Леонова. Она и жила в этой квартире, которую купил на её имя Медведев.

Именно для того, чтобы подготовиться к разговору с Черновым, и пришёл сюда Медведев. Нужно было привести мысли в порядок, продумать всякую мелочь. Впрочем, при общении с Черновым мелочей не бывает.

Усталость чувствовалась во всём теле, но, странное дело, спать не хотелось. Медведев лежал на диване, заложив руки за голову, и думал, думал, думал…

Главный вопрос, который его всё время мучил и томил, звучал очень просто: кто я?

Ну, Алексей Николаевич Медведев – это да.

1960 года рождения – и это понятно…

Полковник… послужной список… есть и награды – ладно… А дальше?..

И другой вопрос: откуда я?

Раньше-то что было?

Деревушка, в которой  вырос Медведев, таилась в долине речки, зажатой с двух сторон горными хребтами. Один был покрыт зазубренными скалами с редкими пятнами зелени,  другой напоминал великана, который лёг на землю да и заснул. Вон то у него туловище с могучею грудью, а вон то – голова со шлемом. Спит себе и спит, да так долго, что покрылся лесом… Но когда-нибудь проснётся,  встанет и вытянется во весь свой могучий рост и достанет до облаков. Что-то подобное Алексей слышал из преданий местных жителей, которые все подряд называются алтайцами, хотя на самом деле здесь проживают, по крайней мере, четыре разных народности.

Алексей ходил на тот хребет  то со старшими, то с ровесниками, а то и в одиночку. Вблизи этот хребет, казалось, ничем не напоминал волшебного великана: лес, тропинки, склоны, зверьё всякое. Ходишь себе, ходишь и не чувствуешь, что это чудо.

Однажды он почти на целое лето отправился с дедом пасти скот. В советских колхозах был такой обычай: кого назначили, тот и идёт.

Дед и не возражал. Привычное это для него было дело: и по лесам ходить, и скотину пасти, и топором дерево срубить, и зверя завалить. Был Фёдор Платоныч огромного роста, легко гнул подковы, тяжести поднимал страшные,  на коне скакал… А сейчас постарел, но не настолько, чтобы по горам не лазить и за скотиной на лугах не присматривать.

Идти до  места нужно было часов восемь. Если в обход, по безопасной тропинке, – то шестнадцать. А если прямиком через хребет –  восемь. Выйдешь в четыре утра, к двенадцати  будешь на месте.

Так они и шли с дедом.  Их никто не ждал: скот должны были пригнать позже. На месте нужно подремонтировать сарайчик, который пастухам заменял летнее жильё. Крышу подправить, дверь проверить. Чтоб потом было где жить, ведь это только летним днём на Алтае жара, а ночью очень даже холодно. Можно и днём замёрзнуть: как только солнце за тучку зайдёт, тут же и холодно делается. А если дождь?

Тяжело было идти, а пришли всё-таки.

Сарайчик стоял расхлябанный весь, растерзанный. Давненько здесь не жили люди, давненько не прикладывали рук к этому полусгнившему дереву.

Сняли рюкзаки, перевели дух и тут же за работу.

– А куда это у нас топор делся? – спросил вдруг дед Фёдор.

– Топор? – удивился Алексей. – А разве ж ты не взял?

– Так я ж тебе велел!

Крутой характер был у деда. Мог и ремнём перетянуть, и слово крепкое сказать. Да только сказал:

– Давай-ка, топай назад. И без топора не возвращайся.

Повернулся Алексей и пошёл. Налегке идти было быстрее, и к семи вечера уже был дома.

Передохнул недолго, взял топор, фонарик, спички на всякий случай и пару свечек. И рано утром следующего дня вовсю мастерил с дедом старенький сарайчик, а когда пастухи пришли, всё  было готово.

Сильным был  Алексей, в деда. И учился хорошо. Маленьким был – таблицу умножения раньше всех выучил, а подрос – и синусы с косинусами на лету уловил, как будто всю жизнь только о них и мечтал. И книжки читал не только про шпионов и про войну, но и Толстого, Тургенева, Достоевского. Особенно полюбил Гомера – «Илиаду» в переводе Гнедича и «Одиссею» в переводе Жуковского.

А потом была армия.

И Афганистан был.

И встреча с подполковником Георгием Осиповым – улыбчивым и жизнерадостным офицером из Конторы.

И много чего другого было…

И всё-таки ощущение собственной силы и грандиозности событий, в которых История удостоила чести участвовать, –  ещё не всё. И канаты стальные, вместо нервов,  тоже не всё. И знание или понимание происходящего  тоже не всё.

И чего там знать-то особенного? Самое-то главное знание  в том, что, как ни крути, сколько ни совершай злодеяний или подвигов, а всё равно умрёшь. Смерть – главный и единственный исход всех наших поступков  и есть главное знание.

Грустные мысли иногда приходили к Алексею…

Джеймс Бонд наводил тоску. Примитивный, пижонистый, самовлюблённый и совсем не похожий на тех, что мы видим в России. Даже покойный Жора Осипов, и тот, при всех своих повадках, сильно отличался. Да, любил покрасоваться перед другими и перед самим собой, а всё-таки глубины в нём было намного больше…

И все герои, которых столь блистательно играет Жан-Поль Бельмондо, они ведь тоже  какие-то все показные, одинаковые.

И вообще, если посмотреть на это дело шире, картина представляется поучительная.

Немцу для того, чтобы совершить подвиг, нужен приказ. Немцы – дисциплинированный народ и отважный. Прикажешь идти на Сталинград – пойдут, прикажешь упорным трудом строить социализм в отдельно взятом немецком государстве –построят.

Французу для того, чтобы совершить подвиг, нужны две вещи – публика и овации. Без показухи  не сможет…

Китаец совершит любой подвиг и жизни не пожалеет лишь из-за  понимания того, что он частица огромного народа. Частица настолько маленькая и ничтожная, что и без неё эта огромная величина будет продолжать своё существование. Китаец бесконечно предан этой величине, а потому и готов умереть за неё.

У итальянцев  ни дисциплины, ни воли к победе в армии не будет. Не любят итальянцы формальной обстановки. Зато те же итальянцы, когда оказываются в партизанских отрядах, представляют собой могучую силу, и всем сразу ясно становится: это мужественный и красивый народ.

Американцы смелы, отчаянны, но любят подвиги совершать за чужой счёт. Любят вступать  в войну, когда уже и воевать-то не с кем, или лишь тогда, когда их мощь неизмеримо больше, чем противника.

Бомбить кого-то с воздуха, не вступая в прямой контакт, это они умеют; приписывать себе чужие победы – тоже по их части.

Израильтяне? Загадочный народ. В России привыкли считать их трусами, а, как ни крути, героев Советского Союза у них на душу еврейского населения  больше, чем у других народов. И в своём Израиле смогли отстоять независимость.

А россиянин способен совершить подвиг, оставаясь наедине с самим собою и своими представлениями о жизни. Оттого столько безымянных костей по всей России. Начальство бросало россиян в бой и тут же предавало их, а они всё равно сражались – и не за начальство за это самое, а за  родину.

Вся история России это доказывает.

А как же наши воры и проститутки, взяточники и прихлебатели, цари и вожди, попившие столько крови у собственного народа? Разве они не наши люди?

Наши и они. Но в том-то и заключается трагизм, что рождаются на нашей земле не одни только герои.

Встаёт иногда что-то громадное на пути у человека, и не объехать, и не свернуть. А можно только преодолеть. Или погибнуть. В лучшем случае, увязнуть, как в болоте. Тогда-то человек и проявляет себя, выкладывает из глубин своей души всё то, с чем  родился на свет.

Из всех героев исторических и литературных Алексею больше всего нравился Ахилл.

Могучим и благородным был царь Агамемнон, но и властолюбивым непомерно. Даже Одиссей, изобретательный, отважный, не походил на идеал, который сложился в голове у Медведева…

Когда с Ахиллом соплеменники поступили бесчестно, он на какое-то время пал духом и отошёл от участия в военных событиях. Греки несли поражение за поражением, а его это как будто и не волновало. Он ходил по берегу моря и звал свою мать, ибо была она не простая смертная, а морская богиня. Эта богиня родила его от простого смертного мужчины, а  люди, рождавшиеся от смешанных браков, становились героями, наделёнными божественными качествами, но лишёнными главного свойства богов – бессмертия.

Звал он, звал свою мать. И та услышала его. И вышла к своему сыну из моря. А у греков было тогда принято, чтобы боги являлись к ним под видом какого-нибудь земного человека. Не любили они смотреть на богов, когда те пребывают в своём истинном виде. Боялись. А боги знали это и щадили их чувства. И потому, когда греки увидели богиню в её истинном виде, они пришли в ужас и смятение и с громкими воплями разбежались. И только один Ахилл остался на берегу. Обнял он свою мать, а та его. И стали они оба плакать. И мать-богиня говорит своему земному сыну: скоро ты умрёшь, сынок, потому что против Судьбы бессильны даже  боги…

И так оно потом и случилась: при штурме Трои Парис метнул своё копьё так удачно, что оно попало в Ахилла и убило его, молодого и красивого, сильного и непобедимого. Того, от кого зависел ход Истории.

То, что и после смерти герой остаётся героем, это ещё не всё.

У Гомера есть поразительная сцена, описывающая, как один из его доблестных героев вляпывается в дерьмо. В самом прямом смысле. С головы до ног. И ведь всё равно остался героем!

Было это вот как. Греки, когда помирились между собою, решили устроить в знак примирения и дружбы спортивные состязания – гонки на колесницах.

Вырвался вперёд доблестный Аякс. А у греков тогда, как на грех, не существовало понятий «первое место», «второе», «третье». И тогда Одиссей взмолился своей покровительнице и заступнице богине Афине, а уж та и постаралась: Аякс вдруг вывалился на полном скаку из своей колесницы и угодил в навоз, который остался от вчерашних жертвенных быков.

Встаёт Аякс с земли, выплёвывает изо рта испражнения, высмаркивает их из носа, кое-как глаза продирает и говорит недовольно: «Вечно богиня Афина помогает этому Одиссею».

На этом месте «Илиады» греки всегда смеялись. Это у них такой юмор был – древнегреческий.

Но что поразительно: никому и в голову не могло прийти, что Аякс, угодивший в дерьмо, стал от этого менее доблестным или прекрасным. Аякс – герой, и этим всё сказано.

Алексей Николаевич встрепенулся ровно в час.

Ополоснув лицо, надел куртку с меховой подкладкой, запер дверь и вызвал лифт.

11.

Медведев  понимал, что встреча с боссом не сулит ничего хорошего. Это как дерьмо, в которое можно вляпаться и после которого нужно будет ещё сохранить человеческое достоинство. А это очень даже не просто. Не во времена древних греков живём.

Участок, на который Контора направила Медведева, продолжал пылать. Этот океан огня не затушить никакими слезами, никакими героическими подвигами. Здесь властвовало Время. Медведев понимал, что нужно решиться, но не знал, как убедить босса, который из тиши своего кабинета плохо представлял, что такое гнев народа, когда каждый камень превращался и в крепость, и в снаряд. Не понимал, что борьбу с народом вести нельзя! Чернов Иван Иванович не слышал никаких аргументов,  никаких суждений. Для него существовало единственное суждение – наследника престола!

А тот в свою очередь – кто он?! Сам же из их Конторы! Правда, умный, волевой, умеет держать удар. С недавних пор – публичный политик. Публичный! Не публичная девка, хоть аналогия и напрашивается. И он теперь должен всем угождать: и правым, и левым… И при этом всё же ему предстоит собрать в кулак всё, что ещё осталось, и не сгореть в океане огня!

А Медведев должен будет теперь всячески способствовать этому. Даже если сгорит, превратится в кочерыжку. Иного пути нет.

Древние греки, описанные Гомером, не были южанами в современном понимании этого слова. Это были типичные северяне, которых занесло, в силу каких-то обстоятельств, на юг. Они и внешне не отличались от скандинавов, и поведением сходны.

Но, с другой стороны: а так ли уж сильны принципиальные отличия между скандинавскими фьордами и Алтаем? Что там, что здесь  суровая земля порождает и людей суровых. Замкнутые, умеющие сдерживать свои чувства, выносливые, порою и жестокие.

Видимо, именно эти признаки да ещё  кое-какие дарования и показались столь привлекательными Конторе, когда она выбирала Медведева, воспитывала в своих недрах и назначала на всё более и более трудные участки работы. Излишняя эмоциональность была ему несвойственна. Он не был похож на сладкоречивого Жору Осипова.

И назначение он получил очень даже государственное: следить из столицы Северного Кавказа за развивающимися событиями. Корректировать их. Или даже влиять на них.


На дворе стояло второе января 2000 года, а время было 14 часов.

У кассы цирка, что на Цветном бульваре, Алексей Николаевич должен был встретиться с боссом. Он понимал, что разговор будет непростым.

Медведев много лет служил в Конторе и был наслышан о выдающихся способностях Чернова. Пунктуальный, требовательный к себе и подчинённым, он обладал блистательными аналитическими способностями, умел ладить с начальством, не унижая своего достоинства, и слыл среди сотрудников колдуном: как правило, все его предсказания сбывались. За какую-то операцию, проведенную в Ираке, босс получил звёздочку на грудь, звание генерала и перешёл в центральный аппарат. Держался по-прежнему скромно, стараясь не привлекать внимание. Такого встретишь на улице и не подумаешь, что перед тобою один из небожителей,  из той же компании, где были Ахиллес или Агамемнон. Скромный, тихий, безликий, при желании мог легко затеряться в толпе.

Иван Иванович возник перед Медведевым из ниоткуда. Поздоровавшись, спросил:

– Что случилось?

– Хотел бы знать, что изменилось на Олимпе?

– Ну, тогда давай зайдём в кафе. Время обеденное. Выпьем по чашечке кофе. А так-то, чего светиться у всех на виду?

Они прошли в ближайшее кафе и заняли столик в глубине зала.

– И что ты хочешь от меня услышать?

– Как могут измениться задачи, которые поставлены передо мной?

– Пока  никак. Делай своё дело, как и делал прежде… Конечно, нужно иметь представление о том, что происходит в нашем королевстве…

– И что же происходит? – нетерпеливо спросил Медведев.

– Ух, какой ты шустрый! Прямо тебе всё возьми и выложи! Ну что ж, начнём с самого начала. Отставка теннисиста, – босс так и не сказал «Ельцина»,  не было у него привычки называть имена, – была бы лишена всякого смысла, если бы не предполагались серьёзные изменения. Это, надеюсь, ясно?

Медведев кивнул.

Чернов говорил тихо, твёрдо. Рубленые фразы, как при инструктаже, содержали утверждения, не вызывающие сомнений.

– Выборы в Думу, – продолжал он, – дали солидную фору в парламенте, лишив надежды его противников.

– Неясно, однако, была ли отставка добровольной? – вставил Медведев.

– Да какая разница! Важен результат. Мы с тобой люди военные, и не наше это дело соваться в такие дела.

Медведев слушал и не верил. Не наше дело! Как же! Но слушал внимательно, вежливо.

Босс уловил в глазах собеседника сомнение.

– Ну, может, и подтолкнули самую малость. Чего ты так смотришь? А подтолкнуть было чем: коррупция ближайшего окружения, отмывание огромных денег в строительной фирме «Мабетекс». Много чего накопали… Хватило бы…

«А сам-то лучше, что ли?» – подумал Алексей, вспоминая строчку из чёрного списка Осипова. Вслух же сказал:

– К тому же, пообещали…

Иван Иванович недовольно взглянул на него.

– И пообещали – тоже. Сам понимаешь, а чего ж тогда спрашиваешь, если такой умный?

– Да нет. Это у меня так, мысли вслух…

– Правильно мыслишь. Только желательно всё-таки не вслух, а про себя. – Босс продолжал: – Предложили щедрые условия. Царские… Впрочем, его уход совпал с интересами страны. И  не будем об этом!

– А что новый? – Медведев тоже не произнёс вслух имени. – Есть ли у него программа?

Чернов помотал головою.

– Так… общие слова. Но тенденция имеется! Хочет перейти к более радикальной модели.

– И тоже не очень понятно…

– Что тебе непонятно? Должен уже понимать. Пока его популярность во многом зависит от войны в Чечне.

– Мне кажется, у него не так много возможностей для манёвра.

Чернов выразительно кивнул, что должно было означать:  вот тут ты прав!

– Выборы назначены на конец марта. Он обеспечил себе поддержку Думы, когда перешёл из Конторы в премьеры. Хорошо, продуманно сработал.

– И кто же  его конкуренты, кто союзники?

– Суди сам. Партия Примака исчезла со сцены вместе с его отставкой. Скроили новую партию власти – «Единство». Зюга – политический труп. Трепыхается ещё, но теперь уж ему недолго осталось. Половина у него – старики, а молодых идеи коммунизма привлекают мало. Молодые хотят жить хорошо не потом, а сейчас.

– А либералы?

– Эти никак не могут объединиться. Пусть себе полемизируют, кто правее…

– Так, это понятно…

– Повторяю: победы в Чечне – основной фактор, который решит исход выборов. При этом  политический курс ещё не определен.

– Но вы ближе к Олимпу.Что из себя представляет новый? – Медведев и на этот раз не произнёс фамилии нового президента.

– Странный ты, Медведь. Сколько лет за тобой наблюдаю и никак не могу понять, дурак или играешь несмышлёныша? – босс откинулся на спинку стула, словно для того, чтобы посмотреть на него ещё раз  с большего расстояния.

– Можете считать дураком. Но я иногда шкурой рискую и хочу знать во имя чего!

– Правильно сказал: не во  имя кого, а во имя чего. Во имя мощи и  процветания России, во имя людей наших. Чтобы жилось лучше и спокойнее. И вовсе не во имя кого: не во имя же него шкурой рискуешь?!

– И то правда. К тому же в сравнении выигрывает: молодой,  энергичный. Говорит о российских национальных интересах…

– Все они любят говорить красивые слова.

– Ну хорошо. А союзники?

– В первую очередь – православная церковь!

– Ну да. Раньше в бой шли за партию и социализм. Теперь  за Бога и Отечество.

– Вот-вот! Он их назвал опорой государства. Стал членом церковной общины храма, который поблизости от Московского университета. За фразы типа «Спокон веков наша страна называется Святой Русью» и «Без православной веры России не существует» патриарх отплачивает ему призывами голосовать за него, награждает церковными орденами.

– Это понятно.

– Что тебе ещё непонятно?

– Я так понимаю: пока ничего не меняется.

Чернов кивнул.

– Но активизировать работу нужно. Война в Чечне когда-нибудь закончится. Нужно подыскивать и готовить кадры. Особое внимание обрати на говорунов. Газеты всякие, телевизионщики… Сейчас акцент в нашей работе будет на этом. И не дай Бог  перевести стрелки на межнациональные или религиозные распри. Такой пожар разгорится, что мало не покажется.

– А конкретнее?

– Сам увидишь. Не маленький. Люди истосковались по порядку больше, чем по реформам.

Иван Иванович откинулся на спинку стула, стараясь понять, чего всё-таки хотел Медведев. Словно не замечая пронзительного, изучающего взгляда, Медведев задумчиво протянул:

– Понятно…

– Ну а теперь ты мне кое-что проясни: что ты нашёл у  Осипова?

Медведев внутренне подобрался, и его напряжение не осталось незамеченным.

– Я тебя знаю не первый год, – продолжал Чернов. – Надеюсь, ты понимаешь, сколь опасно играть в такие игры.

– В какие игры? – притворился, что не понимает, Медведев.

– Опять под дурочка косишь? В самостоятельные игры! Так что ты нашёл?

– Ничего, – ответил Медведев, не отводя взгляда. – По моим сведениям, его бумагами интересовались местные дельцы, купившие депутатские корочки. Осипов взял кого-то на крючок и брал контрибуцию за молчание.

Чернов помрачнел. Некоторое время он молча пил кофе. Потом достал сигарету и закурил. Молчание затягивалось. Наконец проговорил глухим голосом:

– Узнай, что за дельцы. На чём их подцепил Осипов? У них ли его бумаги? Меня они мало интересуют, но там могут быть сведения не только на них. А это становится опасным. Осипов в своё время был близок к самым верхам. Мало ли что этот кладоискатель накопал! Нам не хватает только откровений Моники Левински! Теперь на Западе то и дело то личный шофер, то горничная публикуют такое… Впрочем, и деньги за это гребут немалые… Ты меня понял?

– Понял…

– Не хрена ты ещё не понял, – вдруг ожесточился босс. – Писатели хреновы! Каждый стал играть свою игру! Не понимаете, что мы – команда! Неужели ему было мало?

– Так ведь он в последнее время был не у дел. Обижался…

– Пил много. Да и стар  стал для такой работы. А другую делать не умел. А ведь какой был человек когда-то!

Он ещё раз, уже грустно взглянув на Медведева, подвёл итог разговору:

– Найди эти его дурацкие записки. И тебе спокойнее жить будет. Ты меня понял?

Они разошлись. И Москва поглотила их.

Играть по своим правилам! Кто бы мог подумать, что когда-то исполнительный, как робот, Медведев ступит на этот скользкий путь! Но ведь, с другой стороны, иначе и быть не могло.  Всё находится в развитии: либо ты действуешь как робот и погибаешь, не соображая во имя чего, либо ты постигаешь какую-то истину и выходишь на новый уровень. И тогда сам посылаешь погибать других. И новый президент когда-нибудь станет играть свою собственную игру! Впрочем, и босс – он тоже, наверное, рвётся в солисты.

12.

Недавний снежок растаял. Грузовики спускались с Ворошиловского моста и, чтобы не осквернять своим видом один из самых парадных проспектов Ростова, сворачивали на Донскую, повергающую их в кошмар ям и жидкой грязи. Злополучную, несчастную, не рождённую для того, чтобы по ней шёл такой поток транспорта, и с ностальгией вспоминающую тихие повозки да коляски с извозчиками…

Улицу можно было бы превратить в тихий и уютный уголок со смотровыми площадками. Парочки влюблённых, молодые семьи с колясочками, старики с палочками толпились бы здесь, сменяя друг друга с утра до вечера,  обозревали бы протекающий внизу Дон,  величественную панораму левого  берега, город Батайск, теряющийся где-то в дымке горизонта, и наслаждались жизнью.

Однако целые поколения людей рождались на этой улице, вырастали на ней, старели и умирали, и никакой другой жизни, кроме этой, не знали. А психологи уже давно открыли: если человек с самого рождения видит вокруг себя только мусорную свалку, то ему и весь мир кажется такою же свалкой. И обращаться с ним он будет как с мусором. «Сволочная психология!» – вот как они называют это явление.


Бригада мусорщиков на специальной машине перед одним из домов на этой улице никого не удивила. Правда, народ ещё не отошёл после праздников, и жильцы удивлялись: неужто начал наводить порядок новый президент?

Кто-то, впрочем, спросил:

– А чего это вы надумали в праздники?

Один из работяг горько посетовал на свою судьбу:

– Да тут недавно мэр проезжал. Увидел это всё и дал разгон. Велел к завтрашнему дню убрать.

На том разговоры и кончились.

И братва принялась за работу. Мусоровоз мог остаться только на улице, потому что подъехать к поляне было невозможно. Мусор приходилось рассматривать на месте, грузить на носилки и только затем тащить в машину. Попутно осматривалась и сама поляна, ступеньками переходящая в обрыв. Какие-то глыбы скальных пород и старых фундаментов добавляли таинственности этому участку суши и заставляли относиться к себе с особым подозрением.

Спрятать и в самом деле здесь можно было всё, что угодно, и притом – среди бела дня! Разглядеть поляну целиком можно было только со стороны моста, вооружившись мощным биноклем. А из окон дома ничего разглядеть было нельзя по причине пересечённости местности и зарослей шиповника.

Работы для специалистов было много!


А тело Жоры Осипова как раз в это самое время, второго января 2000 года, опускалось в могилу. Никто из столпившихся вокруг и не думал плакать, но приличия соблюдали все: отпевание прошло как положено, и гроб был недешёвый, и рабочим заплатили очень даже щедро, и памятник ожидался вполне пристойный, и застолье планировалось соответственное…

Неизвестно, где в это время пребывала душа почившего Жоры. Пролетала ли она где-то в Космосе или кружила над головами столпившихся? Но есть очень большие подозрения, что она всё-таки самым хулиганским образом носилась над поляной с мусорщиками и наслаждалась беспомощностью копошащихся на ней кладоискателей.

Сам же народный избранник и любимец господин Хлястин задумчиво смотрел на великолепный вид, раскинувшийся перед его взором, и сосредоточенно размышлял.

Троих детей от трёх  жён  надо было выводить в люди. И содержать. Старшего пора женить, и свадьбу  решили сыграть после Нового года. Да и самому  отцу семейства  тоже ведь пожить ох как хотелось!

То, что Жора Осипов выжимал из него деньги,  было, в конце концов, не страшно. Процесс находился под контролем. Ну а теперь – что? Жора умер, и где теперь все эти документы, которыми он так ловко жонглировал при жизни?

Люди Хлястина, между тем, находились сейчас не только на поляне с мусором. Они были и в толпе, собравшейся на Северном кладбище, которое стало последним прибежищем для Жоры Осипова. Слушали и наблюдали…

И сам  депутат Хлястин то и дело получал  неутешительные сообщения по телефону и усиленно думал: куда могли деться бумаги?

Изобретательным он был человеком, умным и наблюдательным, что да, то да. И такую версию прорабатывал, и этакую. Вот только никаких дельных мыслей не возникало. Он никак не увязывал два слова: «Медведев» и «Осипов».

Иннокентий Сидорович больше всего боялся, что бумаги  эти раскроют тайну не только трёх миллионов долларов, которые ему удалось переправить в оффшорную зону на фирму, записанную на родную тётку его третьей жены, старуху, которой недавно стукнуло восемьдесят.

Это бы ещё ничего. Но из тех бумаг можно было легко проследить связь, которую Хлястин никак не мог демонстрировать, а именно его связь с Березовским. А это уже совсем не шуточки. Сам олигарх, по-видимому, мало чего боится. Живёт себе припеваючи в своих замках в окружении девиц и лакеев, а он, Хлястин, должен сейчас шкурой рисковать!

«Надо бы предупредить банк «Росинвест», – подумалось Хлястину, – чтобы  изъяли платёжки. Нужно же было связываться с этим Березовским! Недаром  говорят: жадность фраера губит! Вот и сгорю, как фраер! И что тогда останется детишкам? Сам погибну и их под монастырь подведу! А ведь когда-то здорово всё начиналось! На бумагах продавали «Жигули» за рубеж, а на самом-то деле продавались здесь же, как реэкспортные! На этой нехитрой операции они заработали хорошие деньги. Да что толку, когда всё это в одночасье может рухнуть! И депутатская неприкосновенность не защитит. Особенно, если вскроется связь с этой сволочью Березовским! Он сейчас  для новой власти – враг номер один! Думал, купил эту власть! Идиот! Забыл библейскую истину: прежде чем сделаешь добро, подумай, какой пакостью тебе отплатят! А он не подумал! Даром что  профессор! Сволочь он, а не профессор! И все, кто рядом, погорят с ним. Это уж точно!»

Иннокентий Сидорович достал из бара бутылку армянского коньяка, налил в рюмку и выпил залпом. Потом поискал взглядом, чем бы закусить, разломил плитку шоколада и  бросил ломтик в рот.

Когда приятное тепло разлилось по телу, ему показалось, что есть ещё выход. Не может его не быть!  Нужно только будет созвониться с Москвой. В  ростовском филиале банка ничего сделать не смогут. Все документы, финансовые отчёты давно в головном банке. А вот как их оттуда выцарапать?

«Сыграю свадьбу и поеду в Москву. Денег эта хищница потребует немало. Но своя шкура дороже. Бог с ними,  с деньгами. Нужно уметь терять! К тому же, слава те Господи, они у меня  не последние!»

Думал обо всём этом Иннокентий Сидорович Хлястин, сидя  в белом пластмассовом кресле. Стильные плавки-шортики и нависающее над ними волосатое пузо. И всё это: и пузо, и шортики – у  голубого озерца, где-то в небольшой рощице на левом берегу Дона, где затерялась уютная сауна с тёплым названием «У Валентины». За стеклянной стеной крытой веранды – озеро, лесок, зима, хотя и бесснежная, но навевающая ностальгические чувства, в общем всё, как у приличных людей… И тишина вокруг! Как будто в пятнадцати минутах отсюда не распластался огромный город-муравейник с его суетой, тревогами и проблемами. Вокруг Хлястина полулежали три полуголые дивы и с восторгом смотрели на хозяина, готовые по малейшему знаку выполнить любое его желание.

Иннокентий Сидорович давно уже был пресыщен всевозможными пикантными забавами и мучился, терзался в надежде придумать что-нибудь новенькое. Хотя зачастую новое – это хорошо забытое старое. Вот если бы то, что он видел у Березовского, да ещё бы и посолить и подперчить, добавить для пикантности лимончика, да побольше обнаженных сексуальных бабочек, да всё бы это сдобрить хорошим красным вином, вот тогда и могло бы получиться не хуже, чем у тех зазнавшихся и высокомерных патрициев из столицы.

Он уже пробовал изобретать велосипед. В компании нужных и влиятельных людей проводил  и «Пятницы-развратницы», и «Вечера, где всё схвачено и за всё заплачено», «райские» и «женские», «с эротическими коктейлями, где детям старше шестнадцати вход воспрещён»! Чего только не придумывал…

А думать-то об этом надо было. Ведь и патриции римские, и византийская роскошь, и древнеегипетские или там индийские увеселения – всё это уже было. Всё описано. Всё пронумеровано и прошнуровано историками. Казалось бы, учись и мотай себе на ус. Так нет же!..

Господин Хлястин не учитывал опыта французской революции, когда из дворца и – прямо на эшафот! А ведь и здесь голову могут снести! И не поморщатся!

Упущением господина Хлястина было то, что он так и не заинтересовался опытом турецкого султана Баязида.  Уж как тот любил роскошь и власть, а с каким смаком он головы рубил и женщинами наслаждался, а и то…

Явился к нему как-то раз Тамерлан – Тимур со своею командой и взял этого самого Баязида в плен. И пировал на радостях Тамерлан, а Баязид сидел у него под столом и жадно ловил куски и кости, которые ему туда кидал в минуты редкой доброты  свирепый пришелец. И поедал то, что давали. А когда Тамерлан взбирался на коня, Баязид изображал своим телом ступеньку, и великий пришелец наступал на эту ступеньку и только затем оказывался на коне.

И неправда, что Тамерлан давно покоится в своей гробнице, а его страшные полчища развеяны по просторам Евразии и  обратились во прах. Всё пребывает в целости и в сохранности, все живы и здоровы! И все остаются на своих местах. Это как везде: здесь, там, сегодня и тогда… Это как в зоне. Как в этой уютной сауне. Всё остается на своих местах… как написано в Библии: что было, то и будет…

Наша отечественная зона, должно быть, самая страшная на всём свете, и до неё господину Хлястину было ох как недалеко!.. А уж там – и под столом будешь сидеть, и ловить куски, бросаемые сверху, и ступеньку изображать, и на пороге как миленький лежать, изображая половую тряпку, и все об тебя будут ноги вытирать…


– Чего разлеглись, бездельницы! – крикнул Иннокентий Сидорович примостившимся у его ног на мягком ковре двум нимфам. – Станцевали бы, что ли! – Зевнул, глядя на девочек налившимися свинцом глазами и, бережно погладив волосатое пузо, продолжил: – Заведите меня, что ли, а то, уж очень пресные вы сегодня. За что только деньги вам плачу!

Девицы торопливо вскочили. Одна из них подошла к магнитофону и врубила музыку.

– Чуть тише! Тише! – приказал Иннокентий Сидорович, оттопыривая нижнюю губу. – Вот так.  И оставь…

Другая стала извиваться возле хозяина, производя откровенные движения животом, руками, тазом. Потом та, что уселась к хозяину на колени, встала, ловким движением сняла лифчик и отбросила его в угол комнаты. Упругой грудью приблизилась почти вплотную и старалась попасть коричневым выступающим соском в полуоткрытый в эротическом возбуждении рот хозяина. Руками же пыталась увлечь его в танец. Иннокентий Сидорович, словно нехотя, встал, прижал девушку к себе и стал неловко повторять за ней движения туловищем и тазом.

Стриптиз продолжался. Две другие девицы последовали примеру первой  и танцевали уже без лифчиков.

В это время в комнату вошли двое голых мужчин. Они только что вышли из сауны, окунулись в бассейне и, привлечённые музыкой, решили посмотреть, что здесь происходит.

– О, да здесь танцы! – сказал тщедушный мужчина с большой лысиной и седыми висками.

– Танцы, – тупо произнёс Иннокентий Сидорович. – О, это идея! Девочки, снимайте трусики!

Та, что танцевала с Хлястиным, стала в первую очередь стягивать плавки с него. Он не сопротивлялся. Потом легко и непринуждённо сняла трусики, продолжая сокращаться в такт музыке. Опытным взглядом она видела, что особый восторг у Иннокентия Сидоровича вызывают её энергичные движения ягодицами. После каждого такого вращения он сильнее прижимал её к себе и шептал:

– Ты моя ягодка, ты моя клубничка… Как хорошо… О, это меня заводит! Я тебя не обижу…

Потом он вдруг прервал танец и, громко объявив, что  уже созрел,  увлёк девушку в комнату отдыха…

Приятели последовали его примеру. Но комната отдыха была лишь одна, и они расположились прямо здесь. Один распластал девушку прямо на ковре, другой, привалив свою к барной стойке, сначала полил её грудь соком лимона, а потом стал слизывать его, постепенно подбираясь к соску. Совершенно потеряв голову, привстал на цыпочки. Она же, обхватив его за плечи, повисла на нём, никак не предполагая обнаружить в партнёре столько изобретательности и темперамента,  и помня, что главное в их профессии  не получать удовольствия от работы.

Ничуть не стесняясь, девушки ласкали престарелых своих клиентов, как им позволяла фантазия. Но, как оказалось, у хозяев этого бала фантазия была богаче.


Не будем вдаваться в подробности происходящего. Скажем только, что в тот вечер парились в сауне, желая сбросить напряжение последних дней, Иннокентий Сидорович Хлястин с приятелями, прокурором и управляющим банка.

Приход к власти нового царя ничего хорошего им не сулил. Призрак зоны навис над ними: Баязид, Тамерлан и прочие тюремные паханы уже были здесь;  их надо было только разглядеть. И проволока колючая, и нары… А может, даже и сам лесоповал – всё было совсем рядом… А жить так хотелось! Красиво, вкусно, сладко!..

Через полчаса они сидели за большим дубовым столом и продолжали трапезу. У них не было принято говорить о делах, когда  встречались на таких мероприятиях.

13.

После встречи с боссом Медведев зашёл в магазин, купил шампанского и французского коньяка, лимоны, шоколад, фрукты, и отправился к Марии Сергеевне. Было около пяти, когда он позвонил к ней в дверь.

– Нашёл? Я думала, заблудишься. Город-то большой!

– Я, действительно, плутал между домами, – слукавил Алексей Николаевич. – Все друг на друга походят! Близнецы – братья! Как в комедии «С лёгким паром!».

– Вот-вот! Я никак не могла привыкнуть. Теперь привыкла…

Она приняла из его рук кульки, спросила:

– Шампанское?

– А ты, хирург, всё больше  к спирту привыкла?

– Да нет! Так было там, в Афгане. Мои высокопоставленные клиенты всё больше коньяком угощают. А! Совершенно забыла. У тебя же встреча с Зоей!

– И совсем наоборот! Встреча у меня с тобой, с моей молодостью! А с ней – деловой разговор. Хорошо, если получится!

– Получится! Ты у нас сердцеед, а она – не поверишь – кремень-баба! Я знаю у неё лишь два недостатка: страшно охочая до вас, мужиков…

– Разве это недостаток?

– Кому как… А второй –  жадная.

«Ну, что ж, – подумал Медведев, – это уже кое-что!»

– И когда же эта кикимора придёт?

– Ну, зачем же ты так? Зоя – совсем не кикимора. Но в свои тридцать пять выглядит… Ты больше двадцати пяти ей не дашь! Умеет держать форму. Уйму денег тратит на это. Всяческие тренинги, диеты, пищевые добавки…

– Но меня уже поздно соблазнять! Да и не нужна она мне как женщина… Впрочем, если ты настаиваешь?..

Он лукаво взглянул на Марию Сергеевну. Та, полоснув взглядом, резко возразила:

– Я вовсе не настаиваю. Скорее, предупреждаю. Впрочем, хозяин – барин! Чего ты стоишь? Раздевайся, проходи в комнату. До её прихода ещё много времени. Зоя – человек точный. Не первый день знаю.

Алексей Николаевич прошёл в комнату и присел на диван.

– Ты знаешь, Маруся, – громко проговорил Алексей, чтобы находящаяся в кухне Мария Сергеевна услышала, – вчера не заметил ваш с Григорием портрет. Я был у вас, кажется, в девяносто седьмом. Он сильно изменился?

– Да нет, – откликнулась Мария Сергеевна. – Только нос заострился  да чуб казацкий поседел.

– Казацкий?

– Ну да! Он же родом из Новочеркасска. Усы отпустил. Хочет смахивать на Григория Мелехова.

– И что, смахивает?

– Разве что по интересу к бабам! Мартовский кот, да и только. Я его котом  и зову. Сначала возмущался, потом  не откликался. Теперь привык, отзывается!

«Ванин… – подумал Медведев, – интересно, чем сегодня он занят? Ветеран уже…».

– Где он сейчас-то работает? – спросил Алексей.

– А ты не знаешь? Генштаб. Как генерала получил, совсем голову потерял. Днюет и ночует на службе. Впрочем, на службе ли?.. Характер у него знаешь какой?! С начальством никак не может ужиться. Всё правду ищет. А где она – правда? У баб между ногами. Вот и ищет там! Мотается по России, договора заключает на оборонных предприятиях. Да бог его знает. Контора у него непростая. Просто так  не пройдёшь. Я у него так ни разу и не была. Да и нужды нет! Чего я там не видела? Мне моей больницы хватает!..


Протогенова Зоя Афанасьевна позвонила в дверь одновременно с боем настенных часов.

– Ну, что я говорила? Точность у неё – высший шик! Небось, у дверей стояла, дожидалась, когда восемь пробьёт.

Мария Сергеевна прошла в прихожую встречать приятельницу.

– Зоинька, привет! Спасибо, что пришла!

– А что случилось-то? У тебя голос был такой встревоженный. Что случилось-то? – повторила она.

Войдя в комнату и увидев постороннего, насторожилась, подобралась, сухо поздоровалась.

– Добрый вечер…

– Добрый вечер, Зоя Афанасьевна! Вы, вижу, не помните меня? Мы с вами как-то были вместе в Центробанке. Медведев, моя фамилия, Алексей Николаевич… Потом здесь, у Ваниных, встречались…

– Давно это было, – не желая показать, что вспомнила этого провинциального дельца, Зоя Афанасьевна присела в кресло и вопросительно взглянула на приятельницу. – Помнится, был такой анекдот: одна красотка говорит высокому начальнику: «Разве вы меня не помните? Мы же с вами вместе спали! – Вместе спали?! – Конечно… На партактиве в президиуме!..»

Медведев оценил настороженность Зои Афанасьевны.

Моложавая, светловолосая, холеная, с большими голубыми глазами и длинными ресницами, она, казалось, только что сошла с обложки журнала. «Да… – подумал Медведев, – у такой, несомненно, есть высокие покровители…»

– Понимаешь, какое дело, Зоинька? Алексей Николаевич – наш старинный друг. Вместе в Афганистане песок и пули глотали. Теперь он – преуспевающий бизнесмен у себя в Ростове-на-Дону. У него какие-то проблемы, и он хотел бы с тобой просто проконсультироваться. Ну, не откажешь же ты  моей просьбе!

– Да брось, подружка! Не крути. Не вчера мы друг с другом познакомились! Чем смогу – помогу. Если смогу, – поправилась она.

– Спасибо, дорогая! Только ты прости, Бога ради, мне нужно в соседний дом к  больному. Неделю назад оперировала. Все у нас такие важные!  Лишнего дня не могут полежать. Заняты. Без них жизнь прекратится! Очень хочу на его живот взглянуть. Я  на пятнадцать минут…

– Ты всегда любила на животы мужиков смотреть! Меня бы пригласила в ассистенты!

– Эка невидаль! Приходи, я тебе живот самого Путина покажу! Не ослепнешь?

И не давая опомниться и возразить, Мария Сергеевна торопливо вышла из комнаты.

Зоя Афанасьевна, прекрасно понимая, что всё это – хорошо продуманная инсценировка, поудобнее уселась в кресле и уставилась на Медведева в ожидании его просьбы.

Медведев отметил: взгляд волевой, чуть насмешливый, настороженный. Зоя Афанасьевна тем временем прикидывала: этот провинциальный бизнесмен, должно быть, станет  сейчас клянчить кредиты. Но в Ростове есть филиал. Почему же  там не просит? Кредитные ресурсы у них есть. Или требуется много? Не кинуть ли решил этот, с виду солидный мужичок?

Медведев тоже выдерживал паузу.

– Что же вы молчите? – не выдержала Зоя Афанасьевна.

– Да  вот, никак не решусь… Понимаете, Зоя…

– Можно просто Зоя. На Западе давно не принято величать с отчеством…

– Хорошо… Понимаете, Зоинька…

Протогенова отметила:  «Зоинька» и подумала: «Не такой уж он и провинциал. Да и смотрится великолепно. Интересно, действительно ли знаком с Машкой ещё по  Афганистану?»

– Понимаете, Зоинька, – продолжал Медведев. – Я возглавляю крупную строительную фирму с многомиллионными оборотами. Мы строим по всей России. Но в последнее время возникли кое-какие проблемы. Появился тип, депутат, а реально – хозяин конкурирующей строительной фирмы. Перехватывает заказы, срывает сроки поставок, что приводит нас к многомиллионным убыткам.

– И  вы не можете с ним поговорить?

– Пробовал… Даже пытался откупиться…

– Не очень понимаю. Вы что, работаете один? Вас никто не крышует?

– До сих пор проблем не было, а нам уже более десяти лет! А у него всё схвачено.

– Не очень понимаю, чем-то я могу вам помочь? Пристрелить негодника? Замочить в сортире, как говорил наш новый…

– Ну что вы?! Я точно знаю, что у него здесь в Москве волосатая рука. Не мог бы он делать то, что делает!

– И  всё-таки, чем-то я могу вам помочь?

–  Он обслуживается в ростовском филиале вашего банка. Мне точно известно, что в июне 1999 года, где-то в двадцатых числах, он перечислил  платёжным поручением № 034/25 три миллиона долларов в оффшорную зону на Кипр. Мне нужны копии его платёжных поручений. За это я готов оплатить ваши услуги достаточно щедро –  тысячу долларов наличными за каждую копию. Я точно знаю, что у него деловые связи с Березовским. Он из этого не делал секрета.

Зоя Афанасьевна понемногу стала понимать, что просит этот на вид простоватый мужик, но отказаться от возможности легко заработать зелёные она уже не могла. А Медведев продолжал.

– Я повторяю: за каждую копию платёжного документа я готов вам заплатить по тысяче долларов, даже если их будет полсотни!

– Но вы-то понимаете, мил человек, что играете с огнём?

– Конечно! Но я и не собираюсь их никому демонстрировать. Хочу только иметь козырь при самообороне!

– Так кто же ваш таинственный недруг? И почему вы не попытались получить копии в Ростове?

– В Ростове документов уже нет. Они у вас в центральном банке. А мой злой гений – некий Хлястин  Иннокентий Сидорович, владелец строительной фирмы «Новый быт».

– Так… Это становится интересным… А знаете ли вы, мил человек, что этот ваш Хлястин левой ногой открывает дверь в кабинет управляющего нашего банка? Знаете ли вы, что он  в близких, если не сказать, в дружеских отношениях с фактическим владельцем  банка, с Березовским?!

– И что? Это может помешать вам выполнить мою просьбу?

– Вовсе нет! Это, скорее, не выполнение просьбы, а контракт. Я  человек деловой. Я вам копии платёжных поручений с отметками банка, а вы мне лаве. Я правильно понимаю?

– Совершенно верно. Только вот вопрос: когда?

– А когда нужно?

– Хотелось бы  не позднее пятого.

– Что за спешка?

– Пятого должен быть в Ростове. Не факсом же пересылать?!

– Они у вас будут четвёртого. Вы сможете зайти в банк часам к шестнадцати?

– У вас отдельный кабинет?

– Вы меня недооцениваете!.. Только зелень не забудьте, и побольше. Я думаю, там таких бумажек наберётся немало.

– Заверяю вас в моей кредитоспособности. Впрочем, могу авансировать предприятие. Здесь пять тысяч. Можете не пересчитывать. У меня как в банке.

Зоя Афанасьевна как-то хищнически взяла пачку стодолларовых купюр и торопливо спрятала в сумочку. Торопливо, потому что услышала открывающуюся входную дверь. Вошла Мария Сергеевна.

– Дорогая Зоя Афанасьевна, пожалуйста, бога ради, помогите получить более дешёвый кредит! Вы посмотрите, что получается: Центробанк определяет кредитную ставку, по которой он продаёт деньги другим банкам. Те наворачивают своё и продают деньги своим филиалам. Те опять наворачивают и, наконец, продают деньги клиентам. Таким образом, кредиты стоят очень дорого. Даже снижение процентной ставки на один-два процента при больших и длительных кредитах позволяет сэкономить огромные средства.

Зоя Афанасьевна отметила, как умело Медведев перевёл разговор на другую тему, и мысленно похвалила его. «Не такой уж он провинциал! С ним можно кашу сварить!».

– Я попробую вам помочь, – сказала она, глядя на Марию Сергеевну. – Свяжусь с вашим филиалом. Думаю, в этом не будет проблемы.

– Хорошего понемногу, – сказала хозяйка. – Зоинька, а у меня есть прекрасный французский коньяк. По рюмочке?

– Не откажусь… – чувствовалось, что настроение у Зои улучшилось. Повернувшись к Медведеву, сказала:

– Кстати, Алексей Николаевич, а почему бы вам не кредитоваться у нас? Вам же это будет дешевле!

– Спасибо за идею. Обязательно воспользуюсь! Так что, хозяюшка, можно выпить в этом доме?

– Можно, можно, – сказала Мария Сергеевна, сервируя невысокий стеклянный столик на колёсиках. – К коньяку у меня есть лимон, сыр и шоколад.

– Вполне… Я вообще ограничиваю себя на ночь. Нужно держать форму, – сказала Зоя Афанасьевна, взглянув поощрительно на Алексея.

– Держи форму! Скоро переломишься! Худющая! И что в тебе мужики находят?!

– Да где ты их видела, мужиков-то? – Потом улыбнулась, сказав: – О присутствующих не говорю!..

14.

Третьего  января Мария Сергеевна рано ушла на работу, а Медведев растворился  в городе: сначала заехал в такси на Киевский вокзал, потом зачем-то ему понадобился магазин «Москвичка» на Новом Арбате.  Был ещё где-то… и наконец подъехал к дому Марины.

Неудивительно, что ключи от квартиры у него были свои: квартиру-то купил он. Объяснений требует лишь то, почему он расположился в ней как у себя дома: переоделся, стал бриться, купаться, а потом развалился на диване…


Для того чтобы это объяснить, следует вернуться назад, к тому времени, когда внезапно появившийся в семье Леоновых Медведев проявил к ним настоящую доброту: помог девушке поступить в московский вуз, да ещё и на бесплатной основе.

Марина хотя и окончила школу с золотой медалью, тем не менее, не имела никаких шансов проникнуть в этот вуз. Москва, она ведь бывает не только златоглавая и показушная, но ещё и всякая другая. Москва бережёт свои границы и не пропускает на свою территорию постороннего. Исключение только гению.

Марина была девушкой умной и прекрасно понимала, что произошло нечто совершенно невероятное.

Она искала объяснения этому  удивительному факту, понимала, что ни дифференциальными уравнениями, ни логическими построениями  не решить такую задачу, и ждала, что рано или поздно  всё выяснит.

У любого крыша может поехать от столь резкой перемены в жизни.

И у Марины она-то как раз и поехала.


Это было после первого курса на летних каникулах. Марина с однокурсником отдыхала у его родственников в Феодосии. Загорала на пляже, ходила в картинную галерею Айвазовского. Дима, так звали её приятеля, жил с родителями в Москве и ездил сюда к бабушке каждое лето. Вот и пригласил Марину провести вместе недельку-другую. Был он начитанным, чрезвычайно высокомерным, циничным. Ощущая за спиной своего папочку – высокопоставленного работника московской мэрии, он его заслуги переносил на себя и нередко пользовался его именем. Но к Марине относился трепетно и строил планы на будущее, пока однажды, после очередного хамства, они не рассорились. Марина сказала ему прямо, что он  дурак и зазнавшийся папенькин сыночек. Такого Дима стерпеть не мог. Перемежая речь отборным матом, он, воспользовавшись отсутствием в доме бабушки, вышвырнул её вещмешок и  выставил Марину за дверь. Жестоко, презрительно улыбаясь:

– Пошла вон, сука!

– Ты что, взбесился? Как же я домой-то попаду? У меня же и денег нет!

– Дотопаешь! Не зима!

– Ты что, ошалел, Серый?

«Серый» – так называли Дмитрия в группе. Он на занятиях никогда ничем не выделялся, старался быть за спинами других. На прозвище это не реагировал. Но сейчас просто взвился:

– Ещё и «Серый»?! Иди, яркая, топай. Автостопом через Керчь. Там рукой подать до твоего Ростова! Если что – заработаешь телом!

И потопала Марина по солнцепёку вдоль моря, не имея представления, как будет добираться до дома и что скажет родителям.

На удивление, проголосовав, она бесплатно на стареньком Жигулёнке доехала до Керчи. Упросила перевезти её паромом на другой берег и оказалась в Тамани.

Долгий летний день подходил к концу. Марина представления не имела, где будет ночевать, что будет делать. Она бы сейчас не прочь и перекусить, и выпить чашечку чая, но… это потом. Сейчас она шла по нескончаемым полям и лесополосам, и обида переполняла её. Нет, она злилась не на этого павлина. Она злилась на себя!

«Дура! Какая же я дура! – повторяла она снова и снова. – Поверила! И кому?! Этому ублюдку? Значит, не умею разбираться в людях!»

Когда  стало совсем темно и она уже подыскивала место для ночлега, вдруг метрах в трёхстах от дороги увидела тёмные фигуры людей, сидящие у костра, и услышала негромкое, с хрипотцой, под Высоцкого пение под гитару. Подумалось: «Что я теряю? Наверно, студенты такие же, как я, путешествуют автостопом…»

Подошла и стала  невдалеке, не решаясь подойти.

А кучерявый тщедушный парнишка пел и пел, перебирая струны:

Я вам мозги не пудрю –

Уже не тот завод:

В меня стрелял поутру

Из ружей целый взвод.

За что мне эта злая,

Нелепая стезя, –

Не то, чтобы не знаю, –

Рассказывать нельзя.

Марина слушала, и, вот странно, ей становилось спокойнее. Конечно же, это студенты! Здесь можно будет и переночевать! И парень этот с виду хиляк хиляком, а поёт здорово.

Мой командир меня почти что спас,

Но кто-то на расстреле настоял,

И взвод отлично выполнил приказ,

Но был один, который не стрелял…

И в это время треснула ветка под ногами. Все посмотрели в её сторону. Увидев её, жмущуюся к дереву, другой парень, сидящий напротив поющего, крикнул:

– И чего ты там жмёшься, как голубь на карнизе? Подходи ближе к костру. Ночи становятся холодными…

Марина вышла из тени и подсела на траву.

– Здравствуйте! Вы кто?

– Здравствуй, здравствуй, – ответил тот, что пригласил её подойти. – Мы  студенты из Ростова. Работаем в археологической экспедиции. А ты кто?

– И я  студентка. Зовут меня Марина. Вот автостопом добираюсь домой из Феодосии.

– Автостопом? Ну и ну! Чего же автостопом-то?

– Деньги закончились…

– Так, – протянула единственная девушка, сидящая у костра. – Меня Еленой зовут. А это  Николай (она указала на парня, сидящего рядом) и Илья. – Жест в сторону певшего.

Потом спохватилась:

– Ты, верно, есть хочешь?

– Чего ты, Лен, спрашиваешь? Конечно, хочет.

Он достал пластмассовую тарелку, ложку. Из казана наложил  каши с тушёнкой:

– Подкрепись…

Илья отложил в сторону гитару и подбросил в костерок поленьев.

В светлой майке, из-под которой выглядывали торчащие в разные стороны волосы, в джинсовых шортах и кедах он казался меньше своих лет. Тщедушный, худощавый, с глазами телёнка, он говорил неожиданно грубым басом.

– И где же ты учишься?

– В Москве, в Бауманке…

Все притихли. Престиж Бауманки был столь высок, что даже гордые студенты Ростовского университета вынуждены были признать, что это вам не халям-балам!

Потом, стараясь не смущать гостью, ребята продолжали свои споры-разговоры.

Илья, демонстрируя учёность, старался показать Марине, что и они не так просты. Девушка ему понравилась сразу.

– Все началось, конечно, не с 862 года новой эры в период так называемого основания Руси, – буднично произнёс Илья, словно продолжая давно начавшийся разговор. – Всё началось гораздо раньше. Лет за пятьсот до этого сюда устремились готы и гепиды из берегов Балтии, а чуть позже – прусские купцы. Их привлекали эти земли.

– Торговые пути? Ведь земледелие тогда было не развито.

– Торговые пути, – согласился Илья. – И не только. Везли янтарь в Китай. И только в  девятом веке инициативу в торговле перехватили голландцы. Их в хрониках называли варягами, викингами.

– А причем же здесь Русь?

Лена училась на факультете журналистики и никак не могла допустить такую интерпретацию прошлого.

– Слово «Русь» происходит от прусского «ирти» (грести). Она была гарантом безопасности восточного торгового пути. Только много позже  торговцы и воины её стали собирать дань с населения.

Марина смотрела на костёр и думала: «О чём они спорят? Неужели это действительно кого-то может интересовать?!» А Илья, взглянув победителем на Марину, продолжал:

–  Рюрик – собирательный образ, легенда. Рёрикс переводится с древнеисландского как «богатый славой», прозвище, характерное для  викингов. Викинги – интернациональное движение  и включало в себя прибалтов, скандинавов, западных славян. Поэтому говорить, что древние русичи – только славяне, неверно.

– Так что, Русь поначалу не была даже славянской?!

Марина  подалась вперед и, отложив тарелку, скептически взглянула на Илью.

– Если судить по именам первых русских князей в Византии, то славян там немного. Примерно пятая часть.

– Пятая часть?!

Это было уж слишком!

– А что ты так удивляешься? Среди бояр князя Игоря были пруссы и скандинавы, балты и тюрки, угро-финны…  Да кого там только не было! Русские, в отличие от, скажем, французов или германцев, – интернациональный народ. Рюрика, например, пригласили быть, так сказать, третейским судьёй. Так позже призвали в Новгороде Александра Невского княжить. Это – князь на договорных началах!

Он встал, снял кипящий над костром чайник, положил пакет растворимого чая и подал Марине. Елена протянула пачку с сахаром-рафинадом.

«Это уже слишком! – думала Марина. Она никогда не увлекалась историей, но то, что сейчас услышала, перевернуло все её представления. – Чепуха какая-то! Русичи –  уже и не славяне! Тогда кто же я?»

Она постепенно теряла интерес к спору. «Спальный мешок лучше расположить под деревом, – подумала она. – Всё  защита, если ночью пойдёт дождик. Занудство сплошное! Тоже мне, умники!»

Когда она снова прислушалась к разговору, говорили уже о другом.

Елена принесла сухих веток и подбросила их в затухающий костёр.

Вскоре Елена с Николаем пошли в свои палатки, а у погасшего костра остались Илья с Мариной. Марина поглядела куда-то вдаль и вдруг рассмеялась.

– О чём вы говорили?! Ночь такая. Луна! Звёзды, а вы о какой-то ахинее!

– Ну что ты?! У меня есть теперь целая программа действий: буду постигать учение брахманов, йогов, иудеев, даоистов, христиан и мусульман... Но одно ясно: тебе совсем не до меня. Знаешь, что я хочу тебе сказать? Жаль. А ты мне нравишься!

– Мы же с тобой  едва знакомы!

– А ты не веришь в любовь с первого взгляда?

– Не знаю… – неуверенно ответила Марина.

– В каждом человеке присутствует Брахман.  Брахман присутствует в мире, то есть мир и есть  Брахман, многообразный и переменчивый в вечном танце, игре. Существование совершенствуется через человека и посредством его. Брахман – жизненная сила, энергия.

– Слушай, Илюша, я в этом ничего не смыслю. Неужели, когда парень говорит девушке о любви, он должен говорить о всякой ерунде?

– Ты понимаешь, все религии мира так или иначе затрагивают схожие темы. Однако, самая ранняя и самая революционная, конечно же, индуизм и потом буддизм. Все остальные – их проекции.

– Ну и что?

– Возможно, религии близки многим потому, что регламентируют частную, мирскую жизнь. Допустим, человек решил не есть мяса. Но однажды понял: для того, чтобы есть мясо, надо убить животное. Если это пришло через понимание, то всё в порядке. Если же это просто волевое решение, то это подделка.

И с сексом тоже. Когда два направления жизненной силы – женская и мужская – соединяются, то они становятся целым, тем самым Брахманом. Но такое соединение – вещь редкая. Потому что человек, кроме Брахмана, состоит из Эго, а Эго мешает ему выйти за пределы личностного, мешает стать целым. Но, с другой стороны, через Эго, и только через него человек может прийти к целому.

– Вот теперь, наконец, я начинаю понимать! Значит, чтобы стать Брахманом, я должна с тобой соединиться?

– А ты разве против? – искренне удивился Илья.

– Не то чтобы против. Но опыта у меня большого в этом деле нет, да и не очень хочу стать Брахманшей!

– Опыт – дело наживное…

Илья ближе подсел к Марине и обнял её. Она не сопротивлялась. Юноша поцеловал девушку, но сделал это неловко.

– Ты, я вижу, тоже не имеешь большого опыта, – сказала она и отодвинулась. – Вот уж, действительно, напридумывал себе бог знает чего. Каким-то холодом от тебя  повеяло.

–  Воистину, Бог создал женщину, чтобы она, загадочная и непредсказуемая, мучила мужчин. Зачем же своё плохое настроение распылять? Я же искренне тебе сказал, что ты мне нравишься!

– И что с того?

– Так почему же ты против?

– Против чего?

Тут Илья снова придвинулся к Марине и, сжав её в объятьях, стал страстно целовать.

…После того, что произошло, Марина лежала на траве и просто смотрела в звёздное небо. А Илья вдруг заговорил простым языком:

– Понимаешь, мы сравнительно недавно переехали в Ростов. До этого  объездили с отцом множество мест. Отец служил в Термезе на границе с Афганистаном.  Ютились в небольшой каморке. Мама, учительница по образованию, работала в военном городке в библиотеке. Потом была Венгрия, Киргизия… Здесь, правда, жилищные условия были получше. Как никак, а командиру батальона старались обеспечить нормальные условия проживания. Но в продуваемом всеми ветрами посёлке Быстровке на Иссык-Куле тяжело заболела мама, и вскоре её не стало. Мне тогда было четырнадцать.  И вот, наконец, Ростов и новая должность – командир полка.

Уже через полгода отец стал водить в дом молодую крашеную  стерву из штаба округа. Хорошо выпив и дождавшись, когда я пойду к себе в комнату, тут же в зале на диване наваливался на неё стокилограммовой тяжестью…

Потом кукла, как я её прозвал, стала появляться чаще. То принесёт пирог с мясом, то ещё какую-то вкуснятину. Нужно отдать справедливость, готовить она умела. А  через полгода отец объявил, что женится.

– В доме нужна хозяйка. Я целыми днями на службе. Да и вы, мне кажется, неплохо поладили.

Так и началось наше совместное проживание. А она, ну, на четыре-пять лет-то старше меня. Вот она однажды, когда отец был на учениях, сначала подсела ко мне на кровать, потом говорила всякие разности и наконец юркнула ко мне под одеяло. Это был мой первый сексуальный опыт, и она  преподала мне первые уроки секса! Потом это случалось ещё и ещё…

Учеником я оказался неважным и надолго стал просто бояться женщин. Не поверишь,  по-настоящему ты у меня – первая женщина!

– А что, у тебя с ней было не по-настоящему?

– Да нет. Ничего похожего!..

Илья сладко зевнул.

– Ты знаешь, мне часто снится один и тот же сон. Будто я приехал в Танаис. В археологический отряд.  Зашёл в степь. Воздух степной. Кругом ни следа цивилизации. Поле. Решил прикорнуть. Положил голову на камень, и он точно втянул меня в далекое прошлое. Потом, когда проснулся, протёр рукой по поверхности, нащупал буквы. Отнёс руководителю, а тот нашёл, что это часть другого камня. Приложив их друг к другу, мы смогли прочесть нечто сенсационное, будто сюда  прибыл на корабле Андрей Первозванный. Ведь, говорят, он был не рыбаком, а моряком. А значит, мог пуститься в далёкое путешествие. Найдена же была в Анапе стела с именами победителей олимпийских состязаний, которые проводились здесь ещё в античные времена!

– У тебя и сны какие-то заумные. Неужели ни о чём, кроме своей археологии, и думать не можешь?

– Знаешь,  мне  часто вспоминается  одна  женщина,  с которой я познакомился в прошлом году на практике.

– И с нею ты проводил свои сексуальные опыты?

– Да нет! Серьёзно. Она такая тоненькая, а сама в возрасте,  не молодая, в морщинах лицо, волосы с проседью, вокруг внуки бегают.  Но у неё был удивительно девичий стан, и лицо, про которое и сейчас можно сказать – красивое. На твоё чем-то похожее. Что-то благородное, тонкое. Как она попала в Тамань, непонятно. Она жила прямо на раскопах, над обрывом, и зарабатывала тем, что продавала туристам и археологам то, что находила на берегу моря. Показала лукошко. За десятку девчонки из экспедиции накупили у неё много мелочей. Кто бусинку из полудрагоценного камня, кто сколок чёрно-лаковый (а это большая редкость), кто огрызок от гребня античного…

Я назвал её «постаревшая Ассоль». Она так и не дождалась своего Грея. Вышла замуж за рыбака, родила дочь. Как-то встретил её на улице. В Тамани. И она сказала, что утром был у неё приступ эпилепсии. Хорошо – внуки рядом. Они всегда рядом, зная, что с нею такое случается.  Эпилепсия – это тоже, может,  погружение в иную действительность…

– Вы – мужики, сеете своё семя, и у вас не всегда есть возможность проследить, где оно произрастёт. Ты, сеятель, давай, спи! Завтра не сможешь работать.

– А ты?

– А я так полежу. Перебил ты мне сон. Спи давай!

Илья не возражал. Он удобнее разлёгся на траве у костра, положив под голову руку, и вскоре заснул.

А Марина думала об Илье, который так здорово хриплым голосом Высоцкого пел под гитару и брал уроки секса у своей мачехи.
«Как оказалось, на общение тоже нужны силы, – думала Марина. – Для меня это открытие. Раньше я общалась легко. А теперь с большим трудом. Рост души  – тяжёлая работа и творится в молчании. И слова ведь ничего не объясняют».

Уже к утру, когда небо стало сереть, Марина собрала свой вещмешок и тихо ушла из лагеря. Илья похрапывал, положив голову на толстую корягу, лежащую  у затухшего костра.

…Было около двенадцати ночи, когда Марина наконец добралась до Ростова и села в пустой автобус, упросив водителя подвезти бесплатно.

Расположившись на первом сидении, смотрела в чёрное зеркало окна. Устала, да и от мерного дребезжания клонило в сон.

Водитель, неуклюжий пожилой мужчина в кожаной куртке,  поглядывая в зеркало, наблюдал за последней пассажиркой. «И куда так поздно? Откуда? Была бы замужняя, давно бы сидела у телевизора, штопала бы мужу носки».

Когда подъезжали к конечной остановке, Марина спросила:

– А вы не завернёте потом?

Автобусы иногда сразу заворачивают в сторону диспетчерской, не делая крюк. А ей – ближе к дому.

Водитель  засмеялся:

– Завернуть налево?

Сказал не пошло. Она не обиделась, улыбнулась.

– Ну да, налево.

– А можно вопрос на засыпку?

Марина напряглась, подумала: «Ну вот… дай только слабину…». Напряженно бросила:

– Задавайте.

Лицо девушки посуровело. Подумала: «Не хватает мне только сегодня приключений. Неужели нужно будет «отшивать» старого ловеласа?»

– Как вы думаете, в чём смысл жизни?

Марине снова стало легко. Напряжение как рукой сняло.

–  Наверное, всё же в любви. Не только мужчины к женщине. Ко всему: к детям, к жизни...

– У меня пятеро детей. Пятеро! Я их люблю. Радуюсь, когда прихожу с работы домой. Но проходит десять-пятнадцать минут. И они мне надоедают. Радости уже нет. На работе так укатает, что  скорее бы на боковую.

– А кто сказал, что любовь  это обязательно радость?

Постепенно разговорились, между ними возникла  симпатия. Он  о своей жене что-то рассказал. Болеет последнее время, а  лекарства такие дорогие, что никаких денег не хватит.

Марина – о том, что  вернулась с моря. Отдыхала… Отдыхать хорошо! Только, люди живут тяжело. И боятся, чтобы не стало ещё хуже. Везде страх, слёзы и кровь… В Москве я этого не замечаю. Дел много, некогда смотреть по сторонам. А здесь, дома, такого наслышалась… На весь год хватит!

Потом вдруг подумала: и чего это я так раскисла, разговорилась с незнакомым человеком? Устала, конечно, устала.

Автобус подошёл к остановке. Дверь открылась, и Марина легко соскочила с подножки.

– Спасибо! Всего доброго! А любить все-таки здорово!


В один из своих внезапных визитов в Москву Медведев выяснил, что Марина, проживавшая тогда в студенческом общежитии, свободное от учёбы время проводит не без пользы для своего материального благосостояния. С обнаруженным в её постели мужиком Медведев поговорил весьма круто, а её предупредил: хочешь  красивой жизни – ты её получишь! Но без самодеятельности!

Купил ей квартиру, обставил её, одел по последнему слову моды, дал на карманные расходы…

Марина сразу поняла, что к чему: это – шанс. При таком образовании можно и в люди выбиться, и молодость провести так, чтобы потом, на старости лет, не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Родителям Марины Медведев, естественно, ничего не сказал, ну а Марина, сама того не ведая, стала выполнять маленькие поручения своего старшего друга, ни сном, ни духом ни о какой конторе не ведая. Она появлялась с ним, когда было нужно, изображая то влюблённую, то секретаря. Интересы фирмы, поддержание деловых связей, получение важного контракта, ну и прочее в таком же духе – дальше этого  фантазия не шла. Чем могла, она помогала Медведеву, а он, странное дело, принимал это как должное: не читал морали, не ругал, не унижал. Он принимал её такою, какая она была…

15.

Вот почему Медведев оказался в этой квартире и чувствовал себя в ней, как дома.

Отношения с Мариной у него были тёплыми. Иногда даже очень. Но он оставался для неё работодателем, покровителем, защитником, загадочной личностью. Впрочем, у Марины не раз возникали томные мысли. Она не была профессиональной проституткой и ещё не научилась не получать удовольствия от своей работы. С хозяином, как мысленно она называла Медведева, по-настоящему была счастлива. Однажды девушка что-то сказала ему о своих чувствах. После этого он на неё так взглянул, что Марина поняла: сделала что-то не то. Больше никогда она даже не пыталась заговаривать на эту тему.


Тихий государственный переворот в канун Нового года, бумаги Осипова, из которых выяснились подробности связей Хлястина с олигархом Березовским – вот то, что не выходило сейчас из головы у Медведева.

Впервые о связи Хлястина с Березовским он узнал от своего агента, который втёрся в доверие к известному аферисту и кидале по кличке Шкепа. С его слов, этот Шкепа, подкупив начальника кредитного отдела ростовского филиала «Росинвеста», взял большой кредит и умчал на юг. Он-то и рассказал, какими деньгами ворочает Хлястин. «Что мы? – с завистью говорил он корешам. – Мы фраера по сравнению с этим долбаным депутатом! Это тебе не двести тысяч деревянных, а три миллиона зелёных! Сам видел платёжку. Даже номер запомнил: 034/25 от двадцатого, а может, двадцать пятого июня! Не хило? Куда-то на Кипр. Это тебе не хрен собачий! С такими деньжатами можно гульнуть в тёплых краях под пальмами, да с девчонками и обезьянками!»

«Ну, что ж, – размышлял Медведев. – Если Зоя-акула клюнула на приманку, я буду скоро иметь серьёзный компромат и на Хлястина, и на Березовского. В заветной папочке, правда, есть и ещё кое-какой компромат на Хлястина. Но то – так… мелочёвка. Прокручивал бюджетные денежки. Кто этим тогда не занимался? А вот в небольшой записочке упоминается этот самый транш в три миллиона зелёных. И Жора, умный всё же был мужик, предположил, что деньги-то не Хлястина. А откуда? И чьи? От Березовского! Хлястин исполнял роль передаточного звена. За крохи, конечно. Но тогда одно покровительство олигарха всех денег стоило.

На первый план теперь всплывает этот Березовский. Понятно, что новый президент будет стараться избавиться от всех, кто ему помогал долезть до вершины.

В голове неожиданно возникли аналогии: Сталин угробил всех своих соратников, знавших его по годам революции. То же сделал и Гитлер. Зачем новому чувствовать себя обязанным Березовскому? Олигарх может знать такое, что он бы не хотел делать достоянием общественности… К тому же в последние месяцы  царствования Бориса этот идиот проявлял излишнюю активность: вмешивался, давал советы… Забыл, что страна непрошеных советов давно уже исчезла, рухнула в тартарары…

Нет, – думал Медведев, – новый скоро уберёт Березовского, а значит, ему нужны основания, поводы, и Жорины бумажки, подкреплённые Зоиными копиями платёжных поручений – такой повод. Кстати, на Хлястина можно будет свалить исчезновение папки. Такова версия для Конторы».


Итак, кто вы, мистер Путин?

Мысли Медведева перебросились на наследника.

Что мы знаем о восходящей звезде? Знаем, что эта звезда не морская, не Вифлеемская. Она напоминает большую разгорающуюся рекламу, созданную из стеклянных трубок, наполненных светящимся газом. Эту искусственную звезду создали придворные. Короля делает свита! Что ж, это правильно! Они хотят сохранить после Бориса всё, что успели прибрать к рукам. Это тоже ясно. К тому же, спрятать концы в воду. Свет этой звезды наполнен мерцанием взрывов на Каширке и в Волгодонске, пожарами Дагестана, белой плазмой реактивных установок, ведущих огонь по сепаратистам. И рисовали эту звезду, вероятно, Березовский или Контора! Упадёт ли она на русскую землю, испепелив половину народа, превратив другую в роботов и в работников МЧС,  покажет время.

Медведев прикрыл глаза и постарался вспомнить лицо этого Березовского. Перед ним выплывало лицо Иудушки. Лицо, на которое невозможно нарисовать карикатуру, потому что оно само по себе и есть карикатура: хитрое, с бегающими глазками, алчное лицо хищника.

Планомерный переход к авторитарно-демократической модели в России при помощи диктатуры Путина, – продолжал свой анализ Медведев. – А это значит, что Контора будет шире расправлять крылья, окутывать паутиной, запускать щупальцы, пронизывать все стороны жизни общества… Он будет всеми силами стараться ослабить монополистов и олигархов, прибрать к рукам всё, что может ему помешать установлению неограниченной власти. Таким образом, Березовский – политический труп, первая жертва, которую наметил новый хозяин. Ну что ж. Мы ему в этом поможем!

Медведев, не вставая с дивана, взял свежий номер «Tаймс». Он свободно владел английским и привык знакомиться с новостями в первую очередь из иностранной прессы. На глаза попалась заметка на первой полосе: швейцарские власти блокировали счета на общую сумму в 15 миллионов долларов, которые принадлежат лично царю Борису. Подлинность принадлежности счетов была подтверждена при помощи швейцарских банкиров, которые выдали копии номерных переводов и имена агентов, согласных подтвердить расходы, сделанные с данных счетов...

Неужели новый так быстро сдаст Бориса? – подумал Медведев. – Вряд ли. Нет, на это он не пойдёт…

Медведев отложил газету и снова прикрыл глаза.


Странная штука – время: когда оно началось и когда закончится – неизвестно; из чего сделано – неизвестно; можно ли его поделить на неделимые мельчайшие единицы – неизвестно. И как ухватить настоящее, если и охнуть не успеешь, как оно уже оказывается прошедшим? И есть ли вообще какое-то расстояние между прошлым и будущим? И то, что время движется в какую-то одну сторону – оно вроде бы и понятно, но один ли это поток, и есть ли потоки, движущиеся в другом направлении? Ну, например, в противоположном,  чтобы вернуться назад, что-то переделать, а потом опять проскочить в уже благополучное будущее. Никто ничего не знает.

Время обладает только одним хитрым и даже неприятным свойством: всё, что ожидается в будущем, имеет, как кажется, много вариантов, а всё, что было в прошлом,  имеет лишь один вариант. На деле это означает, что человек, если захочет,  может поступить и так и этак, но как только он свой поступок совершил, уже ничего нельзя изменить и переписать: что было, то было.

В одном варианте.

Конечно, учебники истории и свидетельские показания в суде часто меняют  один вариант на другой. Но не об этом сейчас речь. Сейчас речь о том, что было на самом деле.

Рождается на свет мальчик, бегает, прыгает, играет вместе со сверстниками, а потом вырастает, примиряет враждовавшие между собой племена, объединяет их в одну страшную силу и идёт с нею в Китай,  в Среднюю Азию,  в Индию, ещё куда-нибудь. И всё, что ни творит, всё плохое.

И уже потом начинаются раздумья о том, как это случилось. Одни говорят: у мальчика было с самого начала какое-то особое пятнышко на теле, что и было знаком всей его последующей судьбы. Другие замечают, что мальчик родился с таким цветом глаз, которого никогда не бывает у людей этого народа, и из-за этого всё и случилось… Вспоминают его предков, говорят о звёздах, о генах, об исторической необходимости, о неотвратимости… И  всё получается гладко на бумаге: именно тот мальчик и должен был поднять землю на дыбы.

Но если всё так объяснимо, то почему же никто не указал на очередного такого мальчика и не сказал: ему предначертано быть властелином этой страны?

Вроде бы ничто не предвещало мне, обыкновенному деревенскому парню, что буду лежать на шикарном диване в центре Москвы и думать о судьбе страны.  Вроде бы всё говорило лишь об одном: в нищете родился, в нищете и подохнешь. Но в принципе такие взлёты нет-нет, а случаются с людьми, и ничего здесь удивительного нет. А вот то, что такую инициативу возьму в свои руки, это, пожалуй, можно было предсказать. Хотя  вряд ли.  Легко быть умным задним умом.

И по непонятным ассоциативным законам памяти вспомнился  Медведеву случай с Чёртовым ущельем.

Это было даже и не ущелье, а так – щель в скале. Пролезть через ту щель и потом идти по узенькой тропинке то вверх, то вниз можно было… только мысленно, глядя на это место со стороны. А в реальности пройти туда никто не решался. У собак в этом месте перед входом в ущелье шерсть становилась дыбом, они жалобно визжали и прижимались к земле. И люди почему-то чувствовали себя здесь плохо. Старики говорили, что там жили злые духи.

Много раз он пытался преодолеть невидимый рубеж, отделявший его от входа в ущелье. Но всякий раз ужас от этого пустынного и мрачного места был так велик, что ноги подкашивались. А тут ещё и скалы: в зависимости от времени суток они приобретали то одну форму, то другую и напоминали то одно существо, то другое.

Ему было уже шестнадцать, когда он однажды во время школьных каникул, сказав, что уходит на охоту, взял да и пришёл на это место.

Шёл долго по тесному коридору. А там – то камешек откуда-то упадёт, то вода какая-то за шиворот капнет, то звук какой-то почудится. Одним словом, были все поводы для того, чтобы бояться. И он боялся. Как ни подавлял в себе страх, а он то и дело возникал.

Но он всё же сделал то, чего до него не делал никто: проник в ущелье и благополучно вернулся оттуда. И ничего с ним не случилось. Вот только рассказывать об этом эпизоде долгое время никому не решался.


Было это, кажется, в классе восьмом.  Он познакомился с Верой, девушкой из какой-то туристической группы. Ему казалось, что красивее  и не было на свете никого. Она была старше и всё время подсмеивалась над ним, подзадоривала, как бы поощряя на какой-то поступок.

Место, куда они пошли гулять, находилось недалеко от их деревни и не представляло никакой опасности для жизни. Но взбалмошной Вере захотелось пройтись по гребню скалистого выступа. Оно бы и ничего: местные мальчишки часто лазали и по этому гребню, и по другим таким же. Но Вера с самого начала взяла какой-то покровительственный тон: вот я могу, и я иду, и ты мне не указ!

Он, помнится,  пытался отговорить её, но куда там!

Ну а если она полезла, что же делать ему? Полез следом. Она командует, она ведёт.

По мере продвижения выяснялось, что гребень становится всё выше. На самом деле не гребень тянулся вверх, а пропасти по бокам опускались ниже и ниже. Уже давно они прошли тот рубеж, после которого высота не имеет особого значения: в любом случае падение вниз означало верную смерть. А Вера всё ползла вперёд, оседлав обеими ногами гребень.

На самом конце гребня росло большое развесистое дерево. Его корни упирались в грунт, ещё не размытый дождями, проникали в какие-то щели, и дерево так держалось, склонившись над страшною пропастью.

У той Веры, видимо, было плохо с мозгами. А может, просто красовалась, стараясь показать себя суперменкой?  Не задерживаясь ни на секунду, она со смехом и шуточками перелезла с гребня на это самое дерево и стала раскачиваться на его ветках прямо над пропастью.

У него, помнится, дух перехватило. Хотелось крикнуть: что ты делаешь! Но он молча и с похолодевшим сердцем сделал то же самое: перелез на дерево, отчего оно наклонилось ещё сильнее, и стал точно так же качаться над пропастью.

Изображать радость и смех он не мог, но какое-то торжество всё же почувствовал: он опять, в который уже раз преодолел себя!

Сколько раз ему приходилось ещё преодолевать себя?! Афган… В каких только ситуациях не бывал, и всегда выходил победителем!


О чём это я? Ну и занесли же меня воспоминания! Значит, всё-таки устал… И всё же, кто вы, господин Путин? Или, может быть, товарищ Путин? Чем отличаетесь от других? Или вас посетило озарение? Посещали же озарения Сергия Радонежского!

Ломоносов с самого детства знал тяжёлый труд. Так ли вкалывали наши  нувориши?

Пушкин и Лермонтов были с детства склонны к мечтательности и фантазиям, что предопределило их дальнейшую судьбу. Но именно этими свойствами не блистали с детства те, кто потом дорвался  до денег и власти…

Да что – Радонежский, Ломоносов и Пушкин?! Учитель физкультуры в сельской школе, конторский служащий, торговый или складской работник, шофёр на табачной фабрике или, скажем, обыкновенный номенклатурный подхалим, ну или какая-нибудь другая мелкая сволочь… И вдруг все с изумлением обнаруживают, что у него откуда-то взялись деньги и власть, да не простые, а планетарного масштаба. Он и благодетель, спонсор, футболистов содержит, старушкам помогает…

При этом едва владеет навыками членораздельной речи, чуть ли не мычит. В комическом ослеплении теряет над собою контроль и похваляется, что  умнее всех на свете. Становится депутатом, и все ему аплодируют, как тому мерзкому карлику из знаменитой сказки Гофмана. И все боятся признать, что король-то голый!

Как такое получилось? Откуда? Почему? По каким законам? Все в очередной раз изумляются, глядя на этот феномен, думают, размышляют, осознают, предполагают, но ни черта понять не могут.

Это, – подумал Медведев, – тайны Мироздания. Легче понять природу чёрных дыр или Большого Взрыва.

Потом его мысли снова вернулись к президенту.

Конечно, для многих было бы истинным спасением получить твёрдые доказательства того, что родители и другие его предки были людьми нечистыми на руку, жадными и подлыми.

Медведев вспомнил, что недавно видел в какой-то не то английской, не то в немецкой газетёнке фотографию, на которой среди прочих власовцев красовался во всеоружии отец нового президента. Были и другие попытки доказать, что семья его была очень уж плохая или злая.

И всё же большинство газет писали, что семья эта была простой, честной и трудовой. Путины так же страдали вместе со всем народом, воевали и умирали от голода и болезней. Из трёх сыновей, рождённых в этом семействе, лишь последний и выжил в той мясорубке, через которую прокручивалось тогда наше многострадальное отечество.

Сволочи! Путь клеветы и злопыхательства ни к чему не приведёт.

Читал он и о том, что мальчишкой нынешний хозяин земли Русской был страшно драчливым и скандальным. Проникал мошенническим образом в школу без сменной обуви, карабкался по каким-то карнизам и балконам, мог подраться, не спуская обидчику. И соседи не любили его. Однажды всем миром так разозлились, что пригрозили чем-то. С тех пор он притих и уже больше не баловался.

Так ли это страшно, что такой человек был в прошлом шалопаем? Нет, конечно. Тем более что в юности  он обладал и множеством самых положительных черт: например, хорошо учился, понимал самые сложные науки, помогал друзьям, попавшим в беду.

И главное: он не воспитывался в барской атмосфере. Жил в тесной коммуналке вместе с другими простыми людьми. Знал жизнь изнутри.

Ну вот и прекрасно: вышел из простой семьи, имел трудное детство, а потом стал президентом!

Вот только какие-то отрезки его взрослой биографии остаются пока не вполне ясными. Как бы затемнёнными. Когда-нибудь они раскроются и осветятся ярким светом, но тогда это будет уже не так интересно.

Медведев много думал об этом человеке. Без зависти или пустого бахвальства: эх, мне бы на его место, а уж я тогда бы такое сотворил! Привычка к дисциплине не позволяла ему даже думать о таком.

Пришёл новый президент, и надо выполнять то, что он приказывает. Вот и весь сказ.

Выполнять с охотой или по принуждению – это уже другой вопрос. Но пока – какие к нему претензии?! Он хочет того же, что и я. У нас общая родина, общие понимания задач. Он не всё может сделать, потому что возле него всё ещё толпится старое окружение, но когда он отряхнёт его, а это будет нелёгкая работа, тогда и покажет себя…

А в Конторе давно зрела простая мысль: хорошо бы кое-кого и к стенке поставить...

Насчёт того, кого именно, пока не ясно. Но мысль такая витала в воздухе: стрелять их, гадов, надо!

Может, и в самом деле надо. Но если уж стрелять, то нужен приговор, нужны исполнители. А что если к исполнению этой идеи дорвутся люди не очень чистые на руку. И начнут своих вызволять, а чужих подставлять. Ведь это уже всё было. Так что стрелять – это любой дурак может, а вот сохранить самообладание, здравый смысл и человеческое достоинство – не каждому дано.

«Нет, – продолжал размышлять Медведев, – кажется, с новым России повезло. У него есть всё нужное. И самообладание, и чистоплотность, и мужество… Или я ошибаюсь?»

Итак, на вопрос: «ху есть ху?» следует отвечать – «Ху – есть царь!» И все действия Конторы будут направлены на укрепление нового монарха. Ломать он будет всех, кто не склонит голову, покажется ему не верноподданным. Кроме олигархов, на очереди Лужок с кепкой и весь московский клан, Вяхирев с его амбициями. Примак уже давно политический труп. Да и не глуп. Поддержит монарха и тем заслужит индульгенцию.

Олигархи согласятся ему пятки лизать, лишь бы не были пересмотрены итоги приватизации… Да и Шаймиев в Татарии, Россель на Урале, Руцкой в Курске, Яковлев в Санкт-Петербурге скоро приползут  на цирлах… Царь – он и в Африке – царь!

Оставленных Борисом чиновников, скорее всего, сразу  не турнут. Но постепенно будет менять на своих. Понимает, что им доверять нельзя. Конторская выучка!

Сявок вроде Киндер-сюрприза, скорее, постарается приручить. Сявки и есть сявки! Что они могут? Ни денег, ни власти! По крайней мере, так просматриваются ближайшие перспективы.

Теперь – Чечня. Она помогла ему взлететь. Теперь ему эта бойня ни к чему. Но пожар потушить ох как непросто! И это – вторая моя головная боль. Босс сказал, готовить людей, которые смогут умиротворить народ. Но, во-первых, где их взять? Во-вторых, как умиротворить, когда все мы стали их кровниками. Не просто, нет, не просто из болота тащить бегемота!

Если война в Дагестане и Чечне, взрывы домов в Москве, Буйнакске и Волгодонске – дело  рук Конторы, как утверждают вражеские голоса, то, нельзя не признать, что они уж очень помогли ему взобраться на престол! На тысячах смертей, на страданиях сотен тысяч людей он достиг того, чего достиг, сокрушив в бешеной гонке ближайших соперников. Теперь они ему не конкуренты! А что это значит? А это значит, что за него само Провидение! Даже если оно выполняет приказы Конторы. И это тоже нужно учитывать… Ему теперь не страшны ни олигархи, ни народное возмущение… А внешние риски? Да кто к нам сунется?!

Правда, исламский экстремизм на Северном Кавказе, да и в Средней Азии – непредсказуем. Чеченская бойня – это борьба правящей в России олигархической группы с её соперниками, прикрывающими свою алчность демагогией ислама.

Понятно, что в условиях исламской экспансии власть не удержать, и поэтому, вполне вероятно, что в ближайшем будущем начнём развивать военный потенциал России и вкладывать немалые средства в силы сдерживания. Поэтому и заигрывает с военными…

Дальше Медведев не успел домыслить. Глаза отяжелели, веки закрылись, и он незаметно провалился в сон.

Ровно в половине десятого Алексей проснулся, помылся и поехал в аэропорт встречать Марину.

16.

Сказать, что Жека Кабанчик так уж сильно любил зону, означало бы погрешить против истины. Не любил он её, конечно, но и не ненавидел. Потому что понимал: зона – она везде, куда ни глянь,– зона. Надо просто жить по её суровым и простым понятиям. Ну, то есть, понимать, что к чему.

Свою гениальную способность открывать любые замки он на ветер не бросал. Куда попало не лез, что попало не открывал. Откроешь какой-нибудь поганый гараж или сарай – подзалетишь. Ну и зачем? Если уж открывать что-то, так только такое, чтобы взять добычу по-крупному. Деньги, документы, драгоценности. Дверь хорошей квартиры, в которой что-то есть…

Между прочим, были у Жеки и свои моральные принципы. Например, такие: по возможности не трогать бедных, никогда не брать последнего куска хлеба или последней копейки, никогда зря не проливать кровь. За свою жизнь он никого не убил, а кровь проливал только в драках и только при самообороне. В принципе, Жека был миролюбив и добродушен…

Ещё в ту эпоху, когда воровать по-крупному он ещё не научился, Жека сделал одно важное для себя открытие: воровать можно, только находясь в какой-то схеме.

На собственной гениальности далеко не уедешь.

Можно, к примеру, грабануть хороший сейф, в котором лежат хорошие деньги, и после этого жить припеваючи целый год. Но можно и не грабануть. Как найти такой сейф? Как узнать, что именно в это время в нём лежит что-то стоящее? Открыть красиво – ещё полдела. Нужно открыть вовремя. И то, что нужно. А для этого нужно пребывать в какой-то схеме.

Схемой чаще всего бывают  дружки-единомышленники. Но они могут и подвести, и продать тебя же, и даже нож в спину всадить. Хотя и то верно – смотря, какие дружки. Если надёжные и живут по понятиям, то и с ними можно существовать в этом мире.

Всё зависело от обстоятельств, которые нужно увидеть, все предусмотреть, просчитать.


Целых десять лет своей жизни Жека Кабанчик посвятил служению советским железным дорогам. Приехал однажды в Тихорецк, что в ста восьмидесяти километрах к югу от Ростова, и устроился там работать механиком на рефрижераторных поездах. А механиком Жека был прекрасным. Проблемы начались сразу же: во-первых, судимость. Не берут на такую работу людей с судимостью!

Но это, если не знать, как нужно поступать в таких случаях, а тебе хочется, чтоб тебя всё-таки взяли.

Жека знал. И его взяли.

Идти на эту тяжёлую работу не имело смысла, если не знать, что на ней можно поиметь и как.

А Жека знал.

Нашлись хорошие люди, которые по доброте душевной дали ему наводку: иди, мол, и, если голова варит, то не пожалеешь. Вот Жека и пошёл. И целых десять лет не жалел о своём выборе.

А суть работы заключалась в следующем: берётся специальный вагон с дизелями и со всякими прочими нужными приборами, а к нему цепляются четыре других вагона: два спереди и два сзади. А в этих четырёх вагонах мясо или что-нибудь другое скоропортящееся. Его нужно непременно держать в холоде или даже в морозе. И ты, находясь в главном вагоне, в том, что посредине, везёшь это туда, куда нужно. Тебя с твоими пятью вагонами цепляют к большому составу товарных вагонов, и едешь ты по огромной стране… А в нужном месте выгружаешь один товар, загружаешь другой. И так непрерывно два с половиной месяца или иногда чуть больше. А уже затем отдыхаешь не меньше двух с половиной месяцев, но бывает, что и чуть больше. И за то время, что отдыхаешь, живёшь за счёт того, что заработал в минувшую поездку. Зарплаты у рефрижераторщиков были очень даже по тем временам неплохие: в среднем получалось 250 рублей в месяц. То есть простому честному человеку жить было можно при таких деньгах.

Но в том-то и был весь секрет, что зарабатывать можно было и больше. Если не очень хорошо соображать,  то в два-три раза больше, а если соображать получше, то и в десять, и в двадцать, и в сто. Это уж как сумеешь и как тебе повезёт.

Первое, что напрашивалось само собой, это грабить свои собственные вагоны. Для этого требовалось найти подходящее время, когда поезд стоит, при этом таким образом, что машинисты тебя не увидят. Умудриться отпереть запертую в вагоне дверь, сняв с неё пломбу, вынуть из вагона нужное количество мяса, тут же запереть вагон и запломбировать его снова, да так, чтобы потом никто ничего не заметил. Высочайшее искусство! А уже затем это мясо нужно было кому-то продать, пока не пропало.

Хороший способ добывания денег, но если изредка и с умом.

Гораздо лучше, если вагон открываешь не свой, а чужой. И вовсе не обязательно рефрижераторный, а любой, где есть что-нибудь ценное. Поезда снуют по стране туда-сюда, а ты,  незаметный, притаился где-то в одном из этих поездов и время от времени высовываешься и хвать то, что плохо лежит! И дальше едешь, не особенно беспокоясь о том, оставил следы или не оставил – не только ведь ты поехал – и тот чужой вагон тоже поехал, и кто там потом что найдёт и что докажет.

Была, впрочем, ещё и другая возможность. Из подвижного поезда можно было сделать краткосрочную вылазку на неподвижный объект: открыть какой-нибудь склад на какой-нибудь станции, войти или влезть в какой-нибудь кабинет и там стремительным натиском распахнуть сейф.

И всё это в схеме – в простой и в красивой, когда точно знаешь: все вокруг делают примерно то же самое, что и ты. Но – каждый по-своему: начальники станций, дорожная милиция, проводники пассажирских поездов, сторожа и всякая там охрана. А ты находишь место в этой схеме и тоже работаешь по-своему.

Но поскольку всё в этой жизни когда-нибудь кончается, то и эта красивая схема однажды кончилась для Жеки Кабанчика, и он, как водится в таких случаях, загремел куда следует. Но – зачем о плохом?

Во второй раз оказавшись на зоне, Жека сразу же вычислил себе там место – тоже ведь схема! – и зажил себе припеваючи. Вместе с небольшим коллективом таких же избранных, но чётко зная своё место в этом коллективе (а оно у Жеки никогда не было слишком высоким, но и низким тоже не было), Жека жил себе и на зоне. Авторитетным был вором.

И там в скором времени он сделал ещё одно важное открытие: мало быть благодарным судьбе за то, что хорошо живёшь, надо ещё и получать особое удовольствие от того, что ты вообще живёшь! И если ты этого не понимаешь, то тогда ты и жизни не поймёшь и не оценишь, а она тебе, чего доброго, и отомстит за это.

Любимым занятием в зоне была игра с такими правилами.

Коллектив примерно из десяти человек заходил на пространство, ограниченное со всех сторон ящиками, контейнерами и всяким другим хламом, непреодолимым для пешехода. Посредине этого пространства устанавливалась доска, будто качели, на которых с двух сторон садятся люди и катаются вверх-вниз, и получают от этого удовольствие. Но никто не садился на эти качели. На один конец этой доски клался большой камень, а другой конец доски поднимался при этом  и ждал. А ждал он вот какого момента. Участники этой забавы окружали качели и брались за руки. Затем один из них, отобранный по жребию, забирался на высоту в несколько метров и прыгал оттуда на поднятый конец доски. Камень взмывал вверх. И все стояли и смотрели на него, держась за руки до тех пор, пока он не начинал падать вниз, и только после этого можно разбегаться.

Проигравшим считался тот, кто не вовремя вырвал руки и побежал спасаться. В этом случае платился денежный штраф. И проигравшим уже не считался, а являлся тот, на кого этот камень всё-таки падал. В этом случае могло быть два исхода: увечье и смерть  в зависимости от того, куда попадал камень – по голове или по другим частям тела.

Пространство не позволяло слишком далеко убежать, и уворачиваться от падающего сверху камня нужно было в тех условиях, которые тебе отведены схемой.


Как-то, в очередной раз, выйдя на волю, Евгений вдруг обнаружил, что уже честно прожить в этой жизни не может. Денег нет. В шестёрках крутиться не привык. И тогда присмотрел он квартирку на четвёртом этаже в самом центре, на Пушкинской. Фраер, который почему-то жил один, приезжал на фартовой иномарке в сопровождении двух амбалов. Те доводили пузыря до дверей и убирались восвояси.

Покрутившись у дома один день, Жека Кабанчик решил не тянуть и произвести ревизию в его квартире.

Поднявшись  лифтом на пятый этаж, он медленно спустился по лестнице на четвёртый, быстро открыл самые современные замки на стальной двери.

Не успел он даже проверить содержимое ящиков стола, как тихо открылась входная дверь, и перед ним – вот он, хозяин собственной персоной.

Жека Кабанчик был огромного роста и недюжинной силы и  совершенно не понял, как оказался прижатым к полу с вывернутыми за спиной руками.

– Пусти, сука! Больно же!

– Добро! Вставай. Давай поговорим.

Медведев отпустил вора и  сел на стул, загородив Жеке проход.

Жека Кабанчик медленно встал, потирая плечевые суставы и не понимая, как такой, с виду не очень сильный мужик, так ловко уложил его на пол.

– О чём говорить? Звони своим ментам. Чего тянешь?

– Да садись, садись. В ногах правды нет. Ты что искал? Может, скажешь, я сам отдам?

– Ну ты даёшь! Что я мог искать? Месяц, как вышел из зоны. Денег нет. На работу – хрен устроишься! А жрать охота. Что я мог у тебя искать?

– Так чего же в холодильнике не шарил? Или ты денег у меня искал? – Медведев прикидывал, как можно было бы использовать этого тюленя. – А что делать ты умеешь?

– Много чего умею. Только что с того?

– А конкретнее?

– Ну, любой твой замок открою, например…

– Это уже что-то. А этот откроешь?

Медведев указал на стоящий в углу комнаты новый швейцарский сейф, который хотел установить в специально вырубленной в стене нише.

Жека Кабанчик оценивающе взглянул на блестящие никелем ручки сейфа.

– Этот, что ли, – переспросил он. – Да раз плюнуть!

– Не гони пургу! – Потом вдруг, словно что-то решив для себя, Медведев продолжал: – Откроешь за полчаса – будешь свободен. И работу  дам не пыльную и денежную! Пойдёт?

Жека недоверчиво взглянул на Медведева.

– Ты меня на понт не бери! Говори прямо, что надо?

Медведев с сожалением взглянул на огромного парня. Наверно, и он когда-то был таким же несуразным и бестолковым.

– Так что? Попробуешь?

– А чего пробовать?

Жека подошёл к сейфу, внимательно посмотрел на кодовую таблицу, покрутил хромированное колечко, приложил ухо. Потом, казалось, понюхал или даже лизнул его, что-то засунул в щель для ключа и… открыл дверцу!

Медведев не мог этому поверить! Не прошло и двух минут.  Фантастика! Он с удивлением взглянул на Жеку Кабанчика.

– Ты кто?

– Чего тебе надо? Уговор у нас был? Я открыл эту игрушку? Теперь свободен?

– Да погоди ты, дурень! Я же серьёзно тебе говорю. Работать на меня –  не свободой рисковать, да и при деньжатах всегда…

– Не… Я тебя не знаю. С ментами дел не имею… Открыл твою игрушку, – отпускай!

– Свободен. Вот тебе штука баксов и мой телефон. Я никакой не мент. Владелец домостроительной фирмы. Мне такой фрукт пригодился бы в моём огороде. Но – дело хозяйское. Захочешь – позвонишь. Условия простые: вскрывать будешь лишь те замки, на которые укажу. Безопасность от ментовки  гарантирую…

– А говоришь,  не мент!

– Не мент, дурья твоя голова! Есть у меня там глаза и уши. Короче, иди, подумай.

Медведев протянул Евгению пачку долларов и свою визитную карточку.


После этого прошло не менее трёх лет, и никому из них не было причин быть недовольным друг другом.

17.

Встреча Березовского с Бородиным, руководителем  делами при царе Борисе,  происходила в тихом уютном домике у потрескивающего камина. Грузный, с добродушным лицом Пантелей Пантелеевич, из-за трудности произношения близкими приятелями именуемый просто Пан Панычем, как хлебосольный хозяин достал из бара заветную бутылочку крымского коллекционного коньяка «Кутузов».

– Двадцатипятилетняя выдержка! – сказал он, показывая бутылку Березовскому, примостившемуся в кресле  у камина. – Люблю наши коньяки: армянские «Васпуракан», «Двин», «Арарат», украинский «Империал»…

– А я предпочитаю французские: «Хеннесси Парадис», «Мартелл ХО», «Курвуазье ХО»… А у вас нашей водочки нет?

– Обижаете! У меня, как в Греции, есть всё!

Пан Паныч открыл дверцу холодильника бара и поставил на столик запотевшую бутылку «Столичной».

Березовский удовлетворённо крякнул, потирая руки, предвкушая удовольствие. Потом вдруг тревожно огляделся вокруг.

– А здесь прослушки нет?

– И прослушка есть! А где её нет? Пусть слушают! – Он небрежно махнул рукой и с грустью посмотрел в окно на сбросившие листву деревья. – От прослушки и подглядки спрятаться нельзя, ребятки! Мы перед Конторой голенькие, как эти деревья…

– Не скажите, милый Пан Паныч, не скажите! Нужно своим доверенным людям платить достойно и технарей держать, чтобы умели выискивать блох…

– Да не в этом дело! Я ли плачу плохо?! Нет, уважаемый Борис Адамович! Мы живём в зоне. Здесь не спрятаться! Вы ли этого не знаете! Зона и есть зона! Я это хорошо знаю. В Якутии приходилось бывать. Там зона на зоне.

– Ну, хватит каркать! В Зоне! Слава Богу, ещё не в зоне!

– Ну, так скоро будем жить в зоне! К тому идём! Знаете, когда я работал на кирпичном заводе…

– Вы были директором кирпичного завода?!

– Ну да, директором! Работягой вкалывал. Мы жили небогато, без отца. Братьев, сестёр много. Я был старшим. Помогал матери, как мог.  Так там, на заводе, у нас мастером был Минай Иванович. Вот зверюга, я вам доложу! На кирпичном заводе  что украдёшь? Да  ничего! Ан, нет! Ухитрялись ловкачи машинами кирпич тянуть. Проблема была в другом: чтобы не узнал Минай. Узнает – изуродует. Он в профсоюз не жаловался. Сам судил, сам и приговор исполнял. Пахан был строгий!..

– Пахан… пахан… Это вы к чему, дорогой Пан Паныч?

– А посмотрите вокруг! Как привыкли мы к нашему дорогому…

– И что вы сегодня раскаркались? Вроде бы зима только начинается. Вороньё к весне каркает.

– До весны ещё дожить нужно!

–  По моим сведениям, новый умеет слово держать…

– Он что, вам слово дал какое?

– Пока не дал… Но даст! Куда денется?! Вот вы мне скажите: с девяносто третьего, кажется, вы здесь управдомом…

– Вы скажете, тоже… Управдомом!

– Да бросьте кокетничать! Ну ладно, управделами! Успел разобраться… Так и скажите мне: разве при Николаиче было такое? Могли бы вы, к примеру, не выполнить просьбу Коржа или, скажем, Барсука? Знаю, что корешевали, не смотрите на меня, как солдат на вошь! У меня разведка работает хорошо!

– А я и не скрывал! Они сильно помогали мне. А как иначе? Какой же нужно быть сукой, если добра не помнить!

– Так и я же о том! Но чует моё сердце,  не все добро помнят! Ох, не все!

– Да ладно вам о плохом. Давайте выпьем за то, чтобы нам было хорошо!

– Давайте, – обреченно произнёс Березовский и поднял рюмку.

С аппетитом заев водку ломтиком сёмги, Пан Паныч продолжал:

– Под меня давно копают. Разве я не вижу?! И пусть себе копают! Гробокопатели, мать  вашу!.. Не себе же… Разве не понятно?!

– Ну, конечно, «не корысти ради, а токмо волею пославшей мя матушки…», – попробовал процитировать классиков Березовский, но Бородин его не понял.

– При чём здесь  моя Валентина Александровна?

– Да нет! Вы меня не поняли! – старался загладить бестактность Березовский. – Я имел в виду, что некому теперь защитить…

– Некому… Но, как я думаю, служил я не пахану, тьфу, твою мать, не Николаичу, а России нашей горемычной. Так же буду служить и при смене фамилии…

– Ну да, ну да… – протянул Березовский. – Если призовут…

– А что? Могут и призвать. Я ни в чём таком не замешан! Верой и правдой служил… Такие, думаю, всегда нужны!

– Правда ваша. Только, хорошо бы, чтобы и у него к вам была вера.

– А я его никогда не обижал, не обделял… Правда, и запросы у него были, не в пример некоторым! Хорошо вам! Вам наши квартиры и санатории ни к чему! Вам и в Монте-Карло слетать что плюнуть… А он  ваших денег не имеет!

– Не имеет? Значит, если не дурак, захочет иметь. Он же не дурак?

– По моим сведениям, не дурак!

– Значит, не всё потеряно! – сделал заключение Березовский и серьёзно взглянул на Пана Паныча.

Бородин разлил водку и, легко выдержав тяжёлый взгляд гостя, молча выпил. Березовский свой взгляд отвёл. Неспокойно было у него на душе!

– Вы, милый мой Пан Паныч, лучше скажите, и чего-то они так на вас взъелись? Что вы-то им плохого сделали?

– А хрен его знает! Моя Валентина… вы знаете, она простая женщина. Всю жизнь о детях малых заботится. Так вот она рассказывала. Отмечали мы как-то Новый год в своей компании. Сам был в хорошем настроении. Весь бомонд собрался. Так я, находясь уже в хорошем подпитии, какой-то тост неудачный сказал…

– Тост? Да бросьте вы, дорогой Пан Паныч! Можно ли из-за неудачного тоста?

– Можно… как оказалось, можно…

Бородин от одного воспоминания расстроился.

– Да что же вы такое сказали?

– А хрен его знает. Моя Валентина, как утром мне пересказала, так я и сам диву дивился!

– Да что же вы, в самом деле, сказали такого?

– Что-то вроде: мы вот здесь выпиваем, закусываем – икрой, балычком. И никто из вас не представляет, как живут люди за этими стенами. Но я уверен, что Новый год принесёт новые силы, и мы всё преодолеем. И я надеюсь, что на следующий год за этим столом будете сидеть не вы, хрены моржовые, а люди, которые гораздо больше, чем вы, будут знать о том, как живёт народ.

– Да в своём уме ли вы были?

– А я что говорю? Наверно, бес вселился! Но что было, то было! Из песни слов не выкинешь! Потому-то и впал в немилость…

– Не скажите, дорогой Пан Паныч. Мне кажется, это была судьбоносная  речь! Новый оценит!

– Вы так думаете? Дай-то Бог!

– А чего здесь думать? Это вам не дифференциальное исчисление. Это  арифметика! Вы теперь для него  свой в доску!

– Дай-то Бог! – повторил Бородин. – Я верю вашей интуиции, дорогой Борис Адамович!


Березовский пришёл на дачу к Бородину не случайно. Из различных банков Европы стали поступать сведения, что кто-то усиленно интересуется  их счетами. Березовский и хотел привлечь его к противодействию этим любопытным. Но после разговора решил не вмешивать его в это дело. Боялся, что тот первым же  и сдаст его новому пахану?

18.

Что-нибудь случилось, Лёша? – встревожено спросила Марина.

– Ничего не случилось, – спокойно ответил Медведев, забирая у неё сумку, другого багажа у Марины  не было. – Просто захотелось повидаться с тобой, пока я тут буду торчать в этой Москве.

– Опять дела фирмы?

– Они самые. Выбивать кредиты, подписывать бумаги – работа нудная, тяжёлая, но за меня её никто не сделает. Поэтому для поднятия настроения, – Медведев обнял Марину за плечи, – мне сейчас нужна ты.

–  Я готова...

Их «BMW» ехал сквозь разноцветные огни машин, светофоров, этажей и реклам. Марина болтала без умолку, а у Медведева так и застряло в голове многозначительное «я готова».

Эта самая готовность у разных девушек, с которыми его сталкивали служебные обязанности, порою заходила намного дальше, чем это могла представить себе Марина. «Готова!..». Она даже и не представляет себе истинного значения этого слова…


Он вспомнил, как проводили операцию против Кудлатого. Скрытая камера снимала девушек, направленных на выполнение этого непростого задания,  со спины, а лицо Кудлатого (да и не только лицо, но и многие другие части тела)  показали на всю страну.  Эти разоблачения растревожили улей. Так Контора мстила своим недоброжелателям и правдоискателям. Конкурирующая фирма. Жёсткие законы конкуренции. Месяц не могли успокоиться… И никого не интересовали девушки, выполнившие задание. Работа есть работа! Наша служба и опасна, и трудна…

Марина никакого отношения к конторе не имела и никаких её заданий не выполняла. Она была личным достоянием Медведева, его островом сокровищ, его тихой заводью…

Девушка всё больше нравилась ему. Привлекательная, умная, артистичная, она была готова выполнить любую просьбу.

Оценив благородство Медведева, когда он её застукал с парнем в общежитии, Марина сначала не могла поверить, что он на её имя приобрел квартиру, купил машину… Потом, путём сопоставлений и размышлений, стала догадываться, что именно Медведев помог ей поступить в Бауманку. Она не знала, чем точно занимается Алексей Николаевич, но то, что его контора всего-навсего ширма, догадалась легко.

Медведев был сдержан, благороден, ухаживал красиво, и она очень скоро по-настоящему влюбилась. Такого ещё с ней не было. Она старалась его чаще видеть. Звонила чуть не каждый день.

Однажды он исчез на целых два месяца. Марина сходила с ума, хотела бросить институт и уехать в Ростов.

Медведев оказался блистательным дрессировщиком: укротил строптивую. Теперь она стала ему всецело преданным помощником.


Квартира Марины располагалась на седьмом этаже в доме по улице Дениса Давыдова. С балкона хорошо был виден троллейбусный парк, высотные здания, заводские трубы. Соседний дом загораживал вид на Бородинскую панораму и Кутузовский проспект.

Какие-то многомиллионные безликие массы создавали своим трудом и такие квартиры, и такую мебель, как у неё, и изысканную одежду, и утончённую парфюмерию, а она всем этим пользовалась и угрызениями совести не терзалась. Так хотел хозяин. Он на этой земле – бог! Красив, богат, удачлив, умён, опытен… – всё при нём. А в постели! Она была счастлива, когда он позволял ей быть с ним.

Деньги потеряли для неё ценность: всё, что надо, откуда-то бралось. И не было никаких ограничений. Хочешь билеты в Большой – нет проблем! Понравилась небольшая, но дорогая безделушка – к вашим услугам!

Однако, молодость не вечна. Диплом, высокое общественное положение, престижная работа – допустим.  А что потом?

Она не представляла себя без Медведева.

В ванной комнате кафеля не было. Были плиты какого-то камня с разводами, она не запомнила названия. И ещё было окно. При выключенном свете по вечерам или ночью она любила лёжа в ванне смотреть на огни большого города. Можно было включить свет и наслаждаться водными процедурами, зная наверняка, кто-то на тебя сейчас смотрит и тоскует: недостижимая, недосягаемая...

Медведев, отпив глоток шампанского и поставив бокал на столик, обхватил Марину своими сильными руками.

Марина в притворном ужасе закричала и стала плескаться водой. Медведев ответил ей тем же.

Между делом она рассказывала свежие новости из жизни родителей и их соседей:

– Ты не представляешь, какой дурак этот Инокентьев. – Она имела в виду соседа из квартиры над ними. – Во время футбола или хоккея он так топает ногами, что штукатурка осыпается!

– Ну и попросила бы его не топать, – резонно предложил Медведев.

– Да его просить бесполезно. Каждый раз извиняется, а потом снова напивается и куролесит!..

Медведев потянулся к шампанскому.

– А про президента ты что-нибудь слыхала? – вдруг спросил он, словно бы без всякой связи с предыдущими рассказами Марины.

– Про президента фирмы «Эйсебио»? – не поняла Марина.

– Да нет же, про президента нашей страны!

– А-а, этого новенького? А что?

– Да нет, ничего. Это я просто так.

– Ну, так ты слушай, что было дальше… – и Марина продолжала: как однажды этот Инокентьев напился так, что не смог добраться от лифта до двери собственной квартиры, да так и заснул на площадке! Только под утро, когда надо было выводить собачку, хозяйка услышала, как муженёк храпит под дверью…

Медведев оживился:

– Подожди, подожди… А почему она не забила тревогу, когда наступила ночь? Она же видит: муж не пришёл. Может, попал под машину или в люк провалился.

Марина скривилась:

– Ой, да оно ей надо?! Я так думаю, что Антонина Савельевна просто отдыхала от этого алкаша!..

Медведев усмехнулся. Покойный Жора Осипов тоже любил вот так расслабиться…


Было около двух ночи, когда они легли отдыхать.

Спать не хотелось. Алексей подумал о том, что ему ещё предстоит сложный разговор с боссом.

– Ты не спишь? – спросила Марина, когда Алексей повернулся к ней и погладил её упругую грудь. Марина, обхватив его руками, прижалась к нему.

– Нет. Не хочется…

– Проблемы?

– Проблемы есть всегда. Вопрос – как их решать

– Тебя как-то тревожит рокировка в верхах?

– Нет. А почему ты спросила?

– Мне показалось, ты чем-то озабочен.

– Озабочен совсем иными проблемами. Какая разница, кто там будет наверху?

– Не скажи! С приходом Путина многое может измениться!

«Какая она бывает разная, – подумал Медведев. – Только что дурочку играла. И вдруг!..»

Они редко беседовали на серьёзные темы, и ему было интересно узнать, что она думает.

– И что, по-твоему, может измениться? Преемственность курса была публично обещана…

– Обещана! Вот не думала, что ты так наивен! Грядёт свёртывание всех демократических свобод!

– Демократических свобод? Где ты их видела?

– Свобода слова, свобода передвижений… да мало ли за это время произошло?!

– Милая моя девочка! О какой демократии ты говоришь? Не доросли мы ещё до неё! Америка её строила двести лет! Франция там, всякая Англия – и того больше. А мы что? Наши люди привыкли к сильной руке, привыкли жить в зоне! Им нужен пастух, погоняло, надсмотрщик.

– Ну что ты?! Это в сказках у нас Иванушка-дурачок ездит на печи и щук ловит, а Илья Муромец тридцать лет спит. Ты считаешь, мы не готовы понять простые вещи, что нам хорошо, что плохо? Готовы! И понять можем! И зона у нас не только за колючей проволокой. Зона в каждом из нас! И в первую очередь нам нужно убежать из зоны в нашей голове!

Медведев с удивлением слушал Марину. А она, облокотившись на руку, горячо продолжала:

– Ты считаешь, что люди не готовы к демократии, не способны принимать решения и потому не могут выбирать, не имеют права ничего требовать от власти?! Один англичанин  сказал мне, что мы, русские,  рабский народ! Я не согласна! Мы  современные люди с европейским мышлением! И не улыбайся! Захотел узнать моё мнение – слушай! Я не собираюсь от тебя его скрывать, потому что… потому что я люблю тебя!

Она сказала и вдруг засмущалась.

– Нет, нет! Мне интересно, – успокоил Марину Алексей.

– Мы современные люди потому, что сами несём за себя ответственность, за свою жизнь, за близких… В этом нам государство не помогает. Вот почему я считаю, что проблема  не в русском народе, а в сегодняшней власти!

Медведев слушал и удивлялся. Марина говорила то, о чём он последнее время много размышлял. Нельзя строить либеральную экономику, забыв о людях. В результате мы хороним всё: и экономику, и демократию, и нормальное будущее.

Сейчас Контора берёт политическую власть, и за этим последует, непременно последует передел собственности… И мало кто думает о людях. Болтовня, дымовая завеса. Армия, такая армия превратилась  чёрте во что! Кадровые офицеры не имеют жилья, чтобы прокормить семью, вынуждены работать на рынках. При этом армию ненавидят, молодёжь делает всё, чтобы туда не попасть. А разложение армии – это уничтожение государства… Всё зависит от «Крестного отца».

– Мне кажется, – произнёс после некоторого молчания Алексей, – Путин сможет выполнить свою задачу: сохранит Россию. Беда в том, что те, кто его окружает  мешают ему.

– А мне кажется, что путинщина мешает продвижению России к демократии. Его власть чувствует себя хорошо лишь тогда, когда не даёт жить другим. Страну ждёт диктатура! Ты посмотри, кого он перетянул в Москву! Всех своих питерцев.

– Но это же принятая практика: приглашают тех, кого знают, с кем работали, кому доверяют…

– А мне казалось, что нужно приглашать профессионалов! Ты в заместители  позовёшь не приятеля, с кем паришься в сауне, а профессионала. Разве не так?

– Ладно… давай, дорогая, спать… – проговорил Алексей. – Завтра тяжёлый день.

Увидев огорчение на лице Марины, успокоил:

– Мы ещё как-нибудь поговорим об этом. Мне интересны твои рассуждения. Но… поздно.

Он поцеловал девушку и закрыл глаза.


На следующее утро после лёгкого завтрака Марина спросила:

– Так ты сегодня занят?

– С чего ты взяла?

– Сам вчера сказал…

– У меня важная встреча в четыре.

– Тогда, может, пока погуляем по городу? Знаешь, я  коренная ростовчанка, а Москву люблю больше всех городов!

– Если домоуправление, то самое главное! – улыбнулся Алексей. – Ну что ж. Согласен. Только машину брать не будем. Или автобусом до Калининского, или на метро.

–  Тут и пешком можно пройтись! – радостно согласилась Марина. – Здорово! Как я люблю старый Арбат! Это – как у нас в Ростове по рынку бродить.

– Не точно, но похоже, – улыбнулся Алексей и стал завязывать галстук.


Они медленно шли по Кутузовскому в сторону Калининского, разглядывая, что изменилось в городе. На Калининском медленно прогуливаться среди бегущей куда-то публики было неуютно, и они прошли на Старый Арбат. Он считался особенно шикарным и утончённым уголком Москвы: какие-то художники со своими картинами, фокусники, певцы, поэты; кто-то танцевал или произносил речь, и его слушали. Тема не важна, годилась любая, лишь бы это только было на Арбате.

Алексей и Марина остановились невдалеке от театра Вахтангова и залюбовались одиноким поэтом, который громовым голосом читал обличительные стихи. Сначала на него никто не обращал внимания, и все проходили мимо. Но потом один человек остановился, другой, третий... В скором времени вокруг поэта собралась целая толпа.

Они стояли и слушали, – провинциалы, изумлённо глазеющие на чудеса московской цивилизации. Общее настроение у окружавших было примерно таким: во даёт!

У поэта было могучее телосложение и страшные глаза. Он громил Горбачёва и Ельцина, но Путина почему-то не трогал.

Медведев смотрел на этот вид антигосударственной деятельности с интересом, но без малейшего возмущения так, как будто ему, служителю Конторы, было глубоко безразлично, подрывает ли у нас кто-то в публичных выступлениях устои российской государственности или нет. Он вполне допускал, что этот громогласный трибун и есть служитель этой самой Конторы, но вполне допускал и то, что он действует от собственного имени.

– По-моему, он сумасшедший, – шепнула Марина. – А ты как думаешь? Псих, правда?

Медведев лишь плечами пожал.

– Гляди, как глазищами-то вращает! – продолжала ужасаться Марина.

Поэт закончил очередное разоблачительное стихотворение словами:

…А за  углом  артисты и цветы,

И выпить можно там не только сок!

Но  ждут меня давным-давно менты,

И двигатель не глушит «воронок».


Поэт стоял в расстёгнутой шубе, на широко расставленных ножищах, волосы развевались на ветру, и трагическим жестом  он указывал куда-то за угол театра Вахтангова, туда, где, по его мнению, уже стоят зловещие менты. Алексей с Мариной никаких ментов там не обнаружили. Поэт же достал из сумки книжки со своими стихами и лихо принялся торговать ими: сто рублей за томик и сто пятьдесят за него же, но с автографом.

Потом Марина сказала, что не прочь бы и подкрепиться.

Они подошли к ларьку.

– Нам два кофе, – сказал Алексей толстой продавщице. – И что-нибудь поесть, – он посмотрел на ассортимент. Привлекла внимание «сосиска в тесте».

Тут же рядом стояли какие-то ребята, один из которых ел именно такую  сосиску.

– Скажите, – обратился к нему Медведев, – вот это, то, что у вас, можно есть?

– Ем же! – ответил парень. – Подумав и прожевав,  добавил: – По-моему, можно!

Перекусив, Медведев и Марина двинулись дальше.

Что кругом творилось! Казалось, собравшиеся на Арбате задались целью доказать миру, что Центр Мировой Цивилизации, Центр Свободомыслия и Центр Высокой Духовности  именно здесь.

Это были какие-то матрёшки: берёшь Ленина, раскрываешь, а там Сталин; раскрываешь Сталина, а там Хрущёв… Медведев с Мариной дошли до Ельцина и разочарованно вернули товар продавцу: Ельцин уже не раскрывался.

Потом были картины: все великие политические деятели современной России в каких-то шутовских нарядах; Сталин, рубящий головы, и песенка с припевом: «Страна Совдепия! Страна Совдепия!..»

Вдруг певец-гитарист прервал  исполнение и стал жаловаться, что вот вы, мол, какие плохие: потребляете моё искусство, а денег не платите. На него не обращали внимания, и толпы людей проходили и проходили мимо…

Потом они читали рукописные стихи какого-то седовласого старца, кнопками прикрепленные к деревянному забору, за которым шёл ремонт…

Всё было очень занятно, поэтому не стоит удивляться, что на пушкинские или булгаковские участки этого московского района у Марины и Медведева времени так и не нашлось. Они так пресытились увиденным, что хотели только одного: бежать отсюда подальше.


В два они зашли в ближайший ресторан пообедать. Ноги отказывались ходить, хотелось есть, хотелось отдохнуть от этого безумия, посидеть где-то хотя бы в относительном спокойствии.

К столику услужливо подлетел прилизанный официант в нелепой красной униформе, предлагая  меню в шикарном кожаном переплёте.

Марина, с замашками знатока, отложила папку в сторону и продиктовала заказ, обнаруживая утончённый вкус. Официант с уважением посмотрел на ранних гостей.

Было немноголюдно. На пианино лениво музицировал мужчина истощённого вида, остроносый, с длинными, как у Паганини, волосами. Тонкие нервные пальцы его едва передвигались по клавишам. Музыка была мелодичной и томной. Кто-то танцевал, кто-то громко беседовал. В  полумраке  зала  висел пепельный дым сигарет.

Когда выпили по бокалу грузинского вина и расправились с холодными закусками, Медведев вдруг заметил за дальним столиком Андрея Доренко, давно ему знакомого. Выступления его были всегда на грани фола. Он изобличал, клеймил позором, демонстрировал документы, непонятно откуда у него появившиеся, и вообще в последнее время был очень популярен. Журналист заметил Медведева.

– Сейчас он пригласит тебя танцевать, – предупредил Медведев Марину.

Журналист уже пересёк зал и, поздоровавшись, сделал то самое, что и предвидел Медведев. Марина, сияя от счастья, что её пригласила знаменитость, пошла танцевать, а Медведев равнодушно наблюдал, как они прижимаются друг к другу...

Уговорить Андрея остаться за их столом  Медведеву уже ничего не стоило. Тот выпил, закусил  и с нескрываемым удовольствием поддержал тему разговора, которую завёл Медведев: о величии самого Андрея. Вёл себя сдержанно, но всем видом  демонстрировал свою информированность и значимость.

– Событиям, которые в эти дни произошли, россияне во многом обязаны вашему покорному слуге, – заявил он.

– Вы хотите сказать, что помогли старику сделать свой выбор? – спросил Медведев.

– Ни в коем случае! Я не самый большой поклонник талантов нового монарха, но и ничего против него тоже не имею. В любом случае  это намного лучше того, что мы могли бы иметь.

– Вы имеете в виду  человека в кепке?

– Вне всякого сомнения, – ответил Андрей. Голос у него был тихий, а лицо неожиданно приобрело торжественные и зловещие черты. – Вы представляете, где бы мы были, если бы на престол взошёл этот лысый в кепке?

– И где бы мы были? – полюбопытствовала Марина.

– Извините, – Андрей почтительным жестом указал на красиво расставленные закуски, – за столом не хочется называть это неприличное слово.

Марина рассмеялась, она по глазам Медведева поняла, что так и надо себя вести.

Медведев откинулся на спинку стула и сказал:

– Да, но поговаривают, что выбор сделали вы отнюдь не бескорыстно, а по заказу господина Березовского. Называют даже суммы, которыми Березовский расплачивался с вами.

– Правильно поговаривают, – спокойно ответил Андрей. – Если платят, то почему бы и не взять? Зато теперь граждане России могут спать спокойно: у власти не стоит отпетый мошенник…

Вскоре журналист ушёл. Они, закончив обед, расплатились и вышли. Было без двадцати четыре. Банк «Росинвест» был за углом.

– Мариша!– Так Марину Алексей называл не часто, и она с благодарностью взглянула ему в глаза. – Ты поезжай домой, а мне нужно решить некоторые вопросы.

Марина знала: что бы ни делал этот человек, что бы ни говорил, он всегда тщательно всё продумывал. Спорить с ним было нельзя.  Она, привстав на цыпочки, на секунду прижалась к его щеке горячими губами.

19.

В назначенное время Медведев стоял у подножья величественного здания, напоминающего скопище зеркальных кубиков. Войдя внутрь, он сделал совершенно невероятное для простого смертного заявление о том, что желает видеть начальника кредитного отдела – Зою Афанасьевну Протогенову.

Признаки сумасшедшего дома, балагана или стойбища диких кочевников – типичная примета любого уголка современной России. Но только не такого, как этот.

Охранник с карточкой «Секьюрити», прикрепленной к нагрудному карману униформы, был предупреждён, и уже через считанные минуты, Медведев, пройдя сквозь все видимые и невидимые препятствия, был на месте.

Ощущение было такое, что его появления ждали и внизу, и наверху. А может даже и посередине.

Оказавшись в кабинете начальника кредитного отдела, Медведев даже удивился, сколь ожидаема картина, которую он увидел..

Неприступная дама, шикарная, величественная, с голубыми немигающими ледышками, вместо глаз, сидела за помпезным столом. На приветствие едва кивнула надменно и, как могло показаться, презрительно.

Медведев был неплохим психологом и знал, что за этим скрываются обыкновенные человеческие страстишки: алчность, сладострастие, страх потерять всё нажитое.

Сел на указанное ему место, прекрасно понимая правила игры: дама опасается прослушки и вообще  всяких провокаций.

– Вот то, что вы просили, – сказала Зоя официальным голосом. – Восемь документов. – Она подержала их в правой руке, а затем нехотя передвинула пакет по столу в сторону посетителя.

Медведев потянулся не к бумагам, а к себе во внутренний карман пиджака, но был остановлен жестом: ни в коем случае!

Дама колебалась. В  её оттаивающих ледышках плескалось сомнение. Вот сейчас она отдаст бумаги, получит взамен деньги, а затем в кабинет, несмотря на все принятые меры предосторожности, ворвутся люди в масках, и вся дальнейшая судьба – коту под хвост…

С другой стороны, их общий друг Ванина поручилась за этого человека. Не станет же она подводить подругу. Не первый год знаем друг друга.  Да и он вроде бы не производит впечатления подлеца, а деньги, судя по всему, у него есть, и немалые, и расстаться с такою суммой для него всё равно, что высморкаться.

Паузу нарушил Медведев:

– Насколько я понимаю, Зоя Афанасьевна, у вас сейчас конец рабочего дня… А не послать ли нам к чёрту все дела и не мотнуть ли куда-нибудь за город, допустим, ну, или ещё куда-нибудь? На ваше усмотрение, я ведь человек провинциальный, Москву знаю слабо.

Это была хорошая шутка. Провинциал! Деревенский парень  в сапогах и с котомкой за плечами… Зоя чуть заметно улыбнулась. Подобрела.

Разглядывая красавца Медведева так, как будто она покупает арабского скакуна на восточном базаре, спросила:

– Откуда у вас этот шрам?

– С Афганистана.

– Чем?

– Это был какой-то тесак особой тамошней конструкции. Я уже и не помню, как там он у них называется. Какой-то кривой кинжал.

– Как романтично!

– Куда поедем? – спросил Медведев.

– Я найду куда, – уклончиво ответила красавица Зоя.

И они поехали.

И то, где они были и как провели время, не имеет особого значения. Главное, обмен состоялся из  рук в руки

Тысячи долларов оказались у величественной дамы с ледяными глазами, а копии платёжных поручений, способные свалить одного из влиятельнейших олигархов, у  Медведева.

– Мне должны завтра сделать копию ещё одного документа. Ваш Хлястин переводил приличные деньги не то в Литву, не то в Латвию. Деньги большие.

– И кому же?

– По моим сведениям, – Зоя Афанасьевна опасливо оглянулась, – по моим сведениям, он переслал деньги информационному центру Масхадова. Но это – только предположения, – поспешно заверила она.

– Где же эти платёжные документы? – нетерпеливо спросил Медведев.

– Странно, но их у нас не оказалось. Я запросила банк, которому мы перечисляли деньги.

– И что?

– Обещали завтра утром прислать факсом копию платёжки.

– Большая сумма?

– Не малая…

– Это было бы очень кстати! – заключил Медведев. – И, если позволите, я её оплачу уже сегодня!

Он отсчитал и передал Зое Афанасьевне деньги. Она торопливо положила их в сумочку.

– С вами приятно иметь дело!

– Что ж, мне приятно, что вам приятно!..

– Ну да: он оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли он…

Они рассмеялись.

Вскоре Зоя Афанасьевна перешла с Медведевым «на ты» и спросила как бы между прочим:

– И ты думаешь, им за это что-нибудь будет?

Медведев лишь усмехнулся в ответ, а про себя подумал:

«Один из этих двоих теперь просто-напросто – труп политический, другой – труп в самом прямом смысле слова».


Совсем уж расслабляться не хотелось, и поэтому Медведев, выбрав подходящий момент, вдруг встал и заявил, что его ждут неотложные дела. Зоя прекрасно понимала: делу время, потехе час. Если человек за такие деньги стал обладателем таких документов, надо полагать, дела у него и впрямь важные.

Расстались деловито и по-дружески – одновременно. В самом деле, всё их времяпрепровождение на Зоиной даче было смесью этих двух обычно трудно совмещаемых понятий: деловой встречи и отдыха в чистом виде. Обычные люди, как правило, не умеют совмещать этих понятий. Не умел и Медведев, для него это было выполнением того, что он считал своими прямыми обязанностями, а именно делом. Но голубоглазая Зоинька умела: вот сейчас она, к примеру, и кучу денег заработала, и удовольствие получила. И всё одновременно. И всё  в одной упаковке и с доставкой на дом.


Медведев не стал вызывать такси, сказал, что доберётся и так. Выйдя за ворота, он  оказался на хорошо освещённой улице.

Было пустынно и неуютно. Никого. Где-то далеко за заборами, за высокими соснами мельтешил и потрескивал фейерверк. Кто-то что-то праздновал.

Медведеву было не до празднеств и не до веселья. Он понимал, что для него всё в жизни могло вдруг оборваться. И надеяться можно только на себя…

Огляделся. Никаких хвостов, никаких случайных пешеходов.

Это была не городская улица с допотопными панельными кубиками  и не сельская – с хатёнками, с покосившимися заборами, с колечками старых шин и непременными ржавыми тракторами, намертво вросшими в землю. Это была улица из какого-то параллельного мира: дома от двух до четырёх этажей, иногда с башнями и шпилями, иногда с колоннами и арками  в зависимости от того, в какую сторону заносилась фантазия хозяев. Разнообразие архитектурных стилей поражало. Казалось, что некоторые хозяева были явно сумасшедшими. Другие  производили впечатление сдержанных, респектабельных. Третьи же казались состарившимися детьми, которых в детстве обижали, не позволяли вдоволь играть с кубиками, всласть раскрашивать картинки, и теперь вот люди выросли, взяли от жизни своё и в спешном порядке навёрстывали упущенное: понастроили бредовых декораций для каких-то немыслимых сказок…

Медведев шёл по направлению к ближайшей дороге, рассчитывая сесть там на автобус и растаять в светящемся и гулком мире огней огромного города.

Он услышал, как проезжавшая мимо машина неожиданно затормозила, а затем и призывно посигналила. Медведев оглянулся: из водительского окошка ему приветливо махнул рукой недавний ресторанный собеседник.

– Мир тесен, – сказал Доренко, кивая в знак приветствия. – Ходим по одним и тем же местам. И, я так полагаю, не случайно… Подвезти вас?

Медведев поздоровался. Коротко бросил:

– Подвезите.

Сел в машину. Ощущения, что это ловушка или слежка,  не было.

– Вам в центр?

– Да.

Когда тронулись, Медведев спросил:

– Что это за фейерверк там такой? Случайно не знаете?

– Случайно знаю. Как раз оттуда. Фейерверк по случаю радости жизни.

– Кому-то радостно живётся?

– Я думаю, здесь всем радостно.

– Что ж за радость так жить? Ходить по земле можно только с охраной, на заборах видеокамеры, сигнализация. И ведь как они там ни уворачиваются, а их всё равно время от времени то отстреливают, то сажают, то они сами разоряются и куда-то убегают, прячутся…

Журналист усмехнулся

– А они привыкли.

– Как можно к такому привыкнуть?

– А вы помните, как у Достоевского? «Ко всему-то подлец-человек привыкает».

Медведев подумал: «Заснеженная алтайская деревушка – насколько проще и лучше. Сейчас бы: лес, лыжи, ружьё…»

Машина мчалась по коридору однообразных жилых домов, освещённых тысячами жёлтых оконных прямоугольников. Медведев пытался заглянуть то в одно, то в другое, но ничего не успевал различить, кроме занавесок, люстр и фрагментов мебели. И ни людей, ни судеб – ничего. Огни окон мелькали и мчались куда-то назад и исчезали вдали, и он уже больше никогда в них не заглянет…

Доренко что-то рассказывал. Мысленно прокрутив в памяти прозвучавшее, но не воспринятое разумом, Медведев понял, что речь идёт о вечеринке, с которой возвращался журналист. Оказывается, там  отмечали день рождения дочери известного политика.

– Простите, я не расслышал, сколько ей исполнилось сегодня? – полюбопытствовал Медведев.

– Возраст сей дамы – это тайна. То ли двадцать, то ли двадцать пять, толком не знаю. Я не думаю, что для неё это имеет такое уж значение… – Журналист усмехнулся  зловеще, как только он один и умел: – Всё равно ведь девочке недолго уже осталось.

– В каком смысле?

– В прямом. С наркотиками долго не протянешь.

Медведев изобразил дремучего провинциала:

– Скажите, пожалуйста, такая молодая и уже наркоманка!

– И наркоманка, и лесбиянка, и проститутка, и хабалка, и стерва, и – всё на свете.

– А родитель-то весьма почтенный человек!

– Да уж! – Доренко рассмеялся своим ужасным смехом. –  Весьма почтенный! И ведь что особенно обидно – они все убеждены, что эта страна для них. Ради них всё это строилось, ради них отвоёвывалось у врага.

– И вы когда-нибудь напишете про них?

– Может быть, и напишу. Но пока заказа нет, а без заказа наш брат-журналист не работает. Так что пусть пока живут! – Журналист мрачно рассмеялся.

– И не жалко? Ведь после вашей писанины возникают горы трупов.

Это был комплимент на грани с подхалимажем.

– Спасибо, – сказала знаменитость. – Хоть кто-то благодарен мне за мой редкий талант… Ну а что касается жалости – нет, знаете ли. Ведь это всё – мусор человеческий, а у меня работа такая – мусорщик я. Мусорщик!

«Да ведь и я, в сущности, тоже», – с усмешкой подумал Медведев.

Остановились в центре города на каком-то перекрёстке, который, по словам Медведева, и был как раз тем самым, куда он так спешил.

– Спасибо, что подбросили.

– Вам спасибо за компанию.

Уже вышедшему Медведеву журналист бросил, высунувшись из окошка:

– Ходим мы с вами, как я вижу, по одним и тем же местам. Ну, ещё встретимся.

Медведев кивнул и нырнул в  метро, потом на автобусе проехал две остановки и, окончательно убедившись, что слежки нет, в скором времени был дома.


Между тем, ни господин Березовский, ни господин Хлястин ни сном ни духом не ведали о том, что они уже трупы и что какая-то злая сила заранее вырыла им могилы.

Впрочем, следует воздать должное господину Хлястину: вся его манера поведения в последние дни была абсолютно предсмертной. Вести такой образ жизни и потерять голову до такой степени можно только у края могилы. Если голова его и не чувствовала, то душа знала всё и горько плакала по поводу предстоящей и весьма скорой разлуки с телом.

Что же касается господина Березовского, то он не обнаруживал ни  малейших сомнений в том, что его триумфальное шествие по жизни продолжается.

И сейчас речь пойдёт именно об этом господине.

Ещё в тридцать семь лет, защитив докторскую диссертацию по одному из разделов теории принятия решений, выдал на-гора более сотни научных работ на всякие математические темы. А затем взял да и доказал себе и всему миру, что в деле принятия решений он не только теоретик, но и гениальный практик…

Хорошо и вовсе не стыдно, когда великий человек представляет истинные масштабы своей личности: Ломоносов знал, кто он такой, Булгаков знал, и честь им и хвала за это. Хуже, когда это знание отравлено панибратским отношением к Господу Богу или каким-то другим Высшим Силам.

Неизвестно, из каких источников информации господин Березовский получил эти сведения, но был убеждён твёрдо: действует он от имени и по поручению самого Творца.

Новый президент казался ему этаким робко улыбающимся мальчиком, которого можно в угол поставить за ослушание,  покровительственно похлопать по плечу и, щадя мальчишечье самолюбие, по мере возможности, не слишком строго, дать отеческое наставление, подсказать нужное направление, удержать от неверного поступка…

У господина Березовского, как он полагал,  были основания для такого отношения  с сильными мира сего. Делать деньги из чего-то ощутимого и твёрдого на ощупь – это умеют хотя и не каждый, но многие. А вот попробуйте сделать их, эти самые деньги, из воздуха! Вопреки закону Ломоносова-Лавуазье о том, что ничто не возникает из ничего и не исчезает бесследно.

У Березовского  и возникало из ничего, и исчезало бесследно.

Ещё в 1994 году он вдруг воспылал любовью к простому труженику и выступил с инициативой: автомобиль – каждой российской семье! Отец-благодетель (слуга царю, отец солдатам), он создал акционерное общество с реальными, а не воздушными деньгами, изъятыми им у этих самых тружеников, а затем сделал какое-то сальто-мортале (никто так и не понял, какое именно), и всем вдруг стало ясно: ни денег, ни автомобилей не будет. И Борис Адамович в этом ничуть не виноват.

Народный гнев не пал на его голову, судейский  тоже, и всем почему-то было понятно, что это  приятный во всех отношениях человек. Правда, на экранах телевизоров злопыхатели изображали его в каких-то мультиках, а однажды даже покушались на него и  убили личного шофёра, но это лишь увеличивало популярность умельца делать деньги из воздуха.

Всем известно: борец за правду – он всегда гоним на просторах Русской земли. Не умеют у нас ценить истинно великих сынов отечества. А потому их и передразнивают, и поносят всякими плохими словами, а бывает, что  в них и стреляют.

Поэтому, вместо того, чтобы отправиться в тюрьму за мошенничество, Борис Адамович на волне всенародного доверия занялся делами куда более грандиозными, чем продажа и перепродажа автомобилей, сделанных из чистого воздуха. А именно: он озаботился проблемами безопасности всей России. Корил непослушных генералов, которые продавали гранатомёты и автоматы враждующим сторонам, и ставил в угол тех, которые старались договориться друг с другом…

Земные люди казались ему муравьями. Но, несмотря на его активность и усилия, генералы продолжали продавать оружие враждующим сторонам, сепаратисты брали заложников и требовали за них деньги, кровь лилась рекой. А к нему лилась денежная река. Деньги просачивались сквозь все дыры и оказывались на нужных счетах в нужных банках.

И их становилось всё больше и больше.

И не нашлось на Земле человека, который бы ему сказал: что ты делаешь? Опомнись! Зачем тебе так много? А если бы и нашёлся, и сумел подступиться к хорошо охраняемому Березовскому, тот бы его просто не стал слушать. В крайнем случае, сказал бы: ты завистник, вот ты кто! Или так: тебе ли, ничтожному, понять степень моего величия! Сиди и молчи, презренный!


Но мина, подложенная под него, уже тикала. Уже и новый президент – вовсе ведь не мальчик, а просто человек сдержанный и себе на уме – дал понять кому следует: этого замочить! Можно не в сортире. Не жилец! И уже многозначительно приподнятая бровь молодого президента заработала как инструкция по устранению, а Березовский всё ещё ничего не понимал. И  подсказки ему были со стороны, но и они прошли мимо ушей возомнившего себя сверхчеловеком олигарха.

А тут ещё и какой-то жалкий провинциал, родившийся в богом забытой глухой алтайской деревне, зачем-то приехал в Москву из другого богом забытого местечка под названием Ростов-на-Дону. И купил у какой-то дамы какие-то бумажки. И вовсе  не собирался подставлять её никаким карающим органам. И  весело провёл с нею время в уютном уголке на Рублёвском шоссе, играя какую-то свою собственную игру…

И ведь каков наглец! Посягнул на божественное, и  ни раскаяния, ни стыда по этому поводу. Сидел на диване у камина и не терзался сомнениями на тему, имеет ли он моральное право тратить свои душевные силы на женщину с голубыми ледышками вместо глаз или же ему следует сохранять верность кареглазой красавице из донской столицы.

Ничего этого Березовский не знал.

Если бы ему кто-нибудь и рассказал  про всё это, он бы только усмехнулся и ответил: «Эх, люди, люди! Мне бы ваши заботы»…


Уже у себя в загородном доме, не проходя в помещение, Березовский связался с человеком из Конторы.

– Ну что? Ничего не выяснили? – спросил он, зная, что его узнают по голосу.

– Никак нет! Пока глухо, как в танке. Ищем. Это могут быть телодвижения с двух сторон границы. Их тревожит ваша экспансия на Запад.

– Те меня мало беспокоят. Меня тревожат наши сволочи.

– Я вас предупреждал. Необходимо было зачищать каждую сделку сразу, а не оставлять на потом. Святое правило: наследил – подмети!

– А на кой хрен вы у меня? – взорвался Березовский. – Или мало плачу? Так скажите – прибавлю. Но мне нужно, чтобы всё было тип-топ. Ясно объясняю?

– Так точно,– обиженно откликнулся телефон.

– И усильте поиски  папки этого дуремара. Не стесняйтесь в средствах. Все расходы  будут оплачены, а нашедшему в подарок – миллион! Конечно, зелёных! Только найдите!

– Постараюсь… – буркнула трубка и отключилась.

Березовский недовольно посмотрел в темноту сада, набрал другой номер.

– Добрый вечер, – сказал он совершенно другим тоном. – Есть новости?

– Пока  никаких. Все в напряжённом ожидании.

– Чего ждём?

– Всего! Но, по моим раскладам, ничего существенного не произойдёт. Пока пылает юг, никаких телодвижений быть не должно!

– О чём вы, батюшка?! Разве не чувствуете давление на меня?! Обложили, как волка на охоте!

– А кто вам говорил не лезть со своими советами. Забыли, что давно живёте не в стране Советов…

– В стране непрошеных советов, – эхом отозвался Березовский.

– Кто предупреждал не высовываться?! – продолжал строгий собеседник. – Так нет! Захотели в солисты! Забыли, что Адамович, а не Иванович! К тому же, уж слишком независимым стараетесь казаться…

– Как что, так сразу  Адамович! Человек тот, кем себя ощущает!

– Не знаю, кем себя ощущаете вы, но один здесь себя ощущает юристом, другой  богом. Что с того? Человек – животное общественное!

– Ну  что вы мне лекцию по философии читаете?!  Тогда на кой хрен мне  деньги, если я не могу делать того, что хочу?!

– А вы переквалифицируйтесь в управдомы! Вспомните историю господина Бендера.  Он тоже был, кажется, Остапом-Сулейманом-Бертой-Марией! И что с того?

– Вот именно, Сулейманом!.. Но вы же руководитель администрации! Вам знать это положено по определению!

Березовский отключил телефон и ещё долго ходил по аллеям сада, размышляя, как себя поведёт новый президент.

20.

Издавна Российская земля была славна своими ямщиками и извозчиками. Бесшабашные были мужики! Разудалые! Пролететь куда-то с ветерком, с колокольчиком, со свистом, зашибить деньгу, а потом пропить её и мчаться куда-то дальше за новыми заработками, к новым горизонтам… Ничего не изменилось с веками: и сейчас те же самые извозчики мчатся и мчатся по российским дорогам, но только называются  иначе: дальнобойщиками, таксистами, автобусниками. И лошади у них теперь моторные, а повозки железные.  Но суть-то сохранилась всё та же: как они были лихим извозчичьим племенем, так  и остались.

И что-то подобное можно сказать и о трудягах-работягах  городских или деревенских… Что-то подобное – о торгашах и купцах… И о чиновничьем сословии… И о военном…

Меняются времена, меняются костюмы и декорации, а что-то главное остаётся неизменным…


Вот так же точно и лихое сословие царедворцев. Каким оно было, таким и осталось.

С давних пор велась на Руси такая традиция: ползёшь ты на брюхе к вершинам власти, извиваешься ужом возле царского трона и пинаешь всех тех, кто ниже тебя. Да так, что иной раз и головы с плеч слетают от одного только грозного окрика могущественного царедворца. Но только царь-батюшка щёлкнет пальцами или брови нахмурит, как уже царедворцы и сами превращаются ни во что. А тогда и головы летят и многие другие неприятности случаются, незнакомые людям более низкого звания.

Тяжёлая это во все времена работа – угождать царю. То стремительные взлёты, от которых голова кругом идёт, то низвержения в пропасть… Перестановки, перетасовки, доносы, предательства, воровство, убийства из-за угла или ножом в спину – тяжёлая это работа. Вредная для здоровья.

Особенно трудным периодом для людей этой суровой и нелёгкой профессии оказался век двадцатый, наступивший после относительно благополучного девятнадцатого.

Любимейшим занятием самого главного российского царя этого столетия было вот какое: сначала он приближал к себе царедворца, ласкал его, осыпал с ног до головы милостями, а затем, когда тот окончательно терял голову от самомнения, царь отправлял его на лесоповал или в шахту. А то и в подвал велел своим опричникам спустить по разбитым и скользким от крови и слёз каменным ступенькам, а он-то, царедворец наш несчастный, до последней секунды простодушно думал, что это недоразумение, что царь-батюшка ничего не знает, а  всякие предатели проклятые со своими происками – они тайком от царя всё и устроили. И кричали такие наивные царедворцы, оглашая своими воплями страшные своды подвалов, и звали на помощь, но никто их не спасал. Лихие мужички из другого древнего племени, тоже славного, работящего и бесшабашного, ставили вчерашнего царедворца где-то в сырых подземельях к какой-нибудь стенке с плесенью и дырками от пуль и расстреливали как последнюю собаку…

Случались, конечно, всякие варианты: стреляли, бывало, поверх головы, а потом выводили царедворца из подвала живым и заставляли подписывать нужные бумаги, и уж только тогда на лесоповал отправляли. А одного царедворца так и не довели до подвала: ещё на подходе к ступенькам разорвали на части...

Да оно бы и ладно, и чёрт бы с ними, с царедворцами. Жаль только, что много хороших и дельных людей оказались в этих же жерновах, и погибли ни за что, ни про что.

Царь Борис в этом отношении не был исключением: любил приблизить и погладить по головке, а потом отдалить. Нет, конечно, он не порол людей лично, как это делал Пётр Первый, не пытал их, как Иван Грозный, но любил он сначала приблизить, принародно объявить чуть ли не преемником, надеждой народа, а потом – коленками под зад… И находил в этом тихое царственное удовольствие.

А теперь, когда после новогодней хулиганской выходки царь Борис отдыхал в своей резиденции после своих трудов, вся его команда царедворцев пребывала в тихом, но истерическом смятении: что-то с нами теперь будет? На кого ты нас покинул?.. Но многие задавались более практичными вопросами: а не пора ли сматывать, и если да, то в какую сторону и что прихватить при этом на прощанье?

Официально чуть ли не вся команда царя Бориса оставалась на своих постах, получив при этом заверения: мол, живите, ребята, и дальше, как жили. Вас никто не тронет. Но ощущение неуверенности, неустроенности  было у многих.

И усиливалось оно оттого, что у нового президента была команда своих царедворцев, которых он, конечно же, хотел потихоньку продвинуть повыше, предварительно освободив занятые места. То есть: от старой царской свиты.


В Москве, в зоне, недоступной для простого смертного, на загородной даче в кругу близких сторонников отдыхал новый президент России Владимир Владимирович Путин.

Путин хорошо чувствовал людей. Тех, кто имел смелость с ним спорить, он либо сразу удалял от себя, либо, напротив, держал рядом, позволяя им больше, чем другим. Если, конечно, их инакомыслие не переходило рамок служебных обязанностей.

Стратегией он считал для себя закрепление на вершине власти. Политикой – устранение конкурентов, пусть даже только вероятных. Тактикой – вывести противника из себя или, напротив, успокоить, дать надежду на поддержку, усыпить бдительность, столкнуть лбами людей разных взглядов, разных интересов.

Но сегодня речь шла не о государстве и его интересах, а исключительно о тех, кто может составить конкуренцию. То есть о собственном выживании. И не более того. Поскольку дело происходило в зоне, то можно с уверенностью сказать и так: авторитеты расставляли приоритеты.

За период «царствования царя Бориса», сопровождавшегося хаотической сменой правительственного руководства, развалом экономики и государства как института власти, Россия стала существовать как государство лишь номинально. Фактически она представляла  собой неупорядоченное множество «суверенных» княжеств, формально приписанных к Москве. Дошло до того, что регионы установили свои таможенные границы, вводили свои законы, не согласуясь с правовыми полномочиями субъекта федерации. Запутавшаяся в долгах, погрязшая в скандалах, Россия с ядерной дубинкой была опасна и непредсказуема. Поэтому было ясно, что начинать нужно с восстановления управляемости страной и восстановления международного авторитета России.

– Нужно всё-таки что-то делать с армией, – сказал Путин, наливая себе в бокал лимонный сок. – Ты только посмотри, что делается! Раньше такого не было!

– Раньше и финансирование было иным, – заметил военный министр. – Где это видано, чтобы офицер после службы подрабатывал сторожем на автостоянке, чтобы иметь возможность содержать семью?!

– Да брось меня агитировать! Разве я  этого не вижу? Ты лучше скажи, где взять денег? Дыр столько, и чем латать – неизвестно…

– Потрусить толстосумов, – предложил невысокого роста, но мускулистый заместитель руководителя администрации. Он, как всегда, смотрел не в глаза собеседнику, а уставился куда-то в воображаемую точку стола и говорил, не поднимая головы. Напористо, убеждённо. – Правовые основания найдём.

– И сколько ты с них вытрусишь?

– Сколько надо, столько и вытрушу! А остальные сами принесут…

– На блюдечке с золотой каёмочкой?!

– И принесут…

Сегодняшние гости Президента хорошо знали нового хозяина. Они всячески подчёркивали целеустремленность его натуры, устойчивые моральные качества и высокую трудоспособность. И кто будет разбираться, соответствует ли его потенциал тому, к чему он предназначен. Но и соответствовать нужно в каждую отдельную минуту. В нашей калейдоскопической стране всякий раз соответствовать нужно по-разному. Впрочем, кто не работает, тот не ошибается! И резонно спросить: а что вы лично сделали, чтобы избежать этих ошибок? А то: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

– Мудак Березовский, – военный министр не стеснялся в выражениях, – усиленно распространяет слух о том, что именно он посадил вас на престол!

– Где, когда, кому он говорил? Что там Контора чешется? Взять его за задницу!

– Взять  не проблема. Только денег от этого в казне не прибавится. А на Западе ещё вой поднимут, что притесняем частный бизнес!

– К тому же, иностранные инвестиции…

– Да что ты заладил: иностранные инвестиции, иностранные инвестиции! Мне плевать на твои иностранные инвестиции! Сами должны справиться!

– Брось, – скривился Путин. – Не солдафон же – генерал! Должен понимать, что промышленность требует таких вливаний, что никаких запасов не хватит. Новые технологии  дорого стоят. Нам выгодно, чтобы всё было тихо и спокойно…

– Ну да! Как на кладбище!

– Как где хочешь! Только сейчас нам не с руки чирикать. Нужно, чтобы нам поверили… И потому трогать эту сволочь пока нельзя! Разве что  на законных основаниях!

– И я о том же! На законных основаниях, – поддержал хозяина заместитель  руководителя администрации. – А оснований таких мы накопаем...

– И дело даже не в том, что Березовский зазнался, болтает лишнее. Дело в том, что он  владелец всероссийского рупора, и смуту ему поднять –  что два пальца обоссать!..  Знает много, был допущен на самый верх! А интересы страны ему  до лампочки! Ему бы только купоны стричь.

– Он ещё много лишнего вякает по своему громкоговорителю, – поддакнул министр. – Дискредитирует армию нашу народную, хрен моржовый, вошь лобковая!..

– Будет тебе ругаться! – успокаивал Путин приятеля. – Ты лучше учти, что он говорит. Недругов ценить нужно! Кто тебе ещё правду скажет? Подхалим правду не скажет! А Березовский  скажет! Вот и учитывай, исправляйся на ходу!

– Нужно его имущество отобрать, – тупо бубнил заместитель руководителя администрации. – Я дам команду: пусть ищут правовые основания. Подцепить его, я думаю, можно!

– А кого нельзя?! Вспомни основы марксизма! Первичное накопление капитала, как правило, происходит с нарушением законов. Так что правовые основания ищите! Их найти нетрудно. Только веские! Чтобы было что показать западным журналистам.

– Правовые основания! Кому нужны ваши правовые основания?! Закрыть ему пасть нужно!

– Вот я и говорю, забрать телевизионный канал, прикрыть газеты…

Путин молчал. Он думал, как было бы здорово управлять страной без всякой оппозиции!

– А заодно и не только его…

– Что не его? – не понял президент.

– Прикрыть Гуся хрустального, а то гогочет, когда хочет, добрым людям головы морочит, когда в Чечне наших бьют! Я ему погогочу… – и министр, не стесняясь, выругался матом. – А может, пристрелить хитрожопого? Это я организую…

– Да погоди ты! Не гони лошадей! Ты уже организовал однажды! До сих пор не отмоемся. Всё нужно хорошенько взвесить. Ты знаешь, какой вой поднимется! Нет, пока этого мы себе позволить не можем!

– Добрались до власти и не можем позволить себе ухлопать какого-то мерзавца!

– Это для нас он  мерзавец. А для них  богатый человек. У них  богатый и уважаемый – одно и то же!

– Уважаемый… – недовольно пробурчал министр. – Кем уважаемый?

– Ладно. Подумаем, – подвёл итог разговору Путин. – Давайте лучше поговорим, какими должны быть мои первые шаги?

– О каких шагах сейчас может идти речь?! О выборах нужно думать!

Министр – сама энергия! Он готов был уже куда-то ехать, агитировать, организовывать…

– А мне кажется, что ничего делать не нужно. Как раз именно первые шаги будут самой лучшей агитацией. Нужно продемонстрировать именно то, чего ожидают люди, – поддержал Путина заместитель руководителя администрации.

– А чего ожидают люди? – спросил Путин.

– А люди ожидают ВЛАСТИ!

Все  замолчали, понимая, что в его словах есть доля правды.

Путин посмотрел на набычившегося приятеля  и тихо произнёс:

– Вот ты и возглавишь избирательный штаб! И о концепции этой самой думай! И о приоритетах, раз умный такой.

– Да, – крякнул министр.

– И за всё будешь нести ответственность! А то советы он даёт! Все мы можем советы давать!

– А я всё же считаю, что нужно определить приоритеты и обнародовать их. Это и есть лучшая агитация!

– И какие же приоритеты?

– Борьба с бандитами… – сказал он, загибая палец. – Борьба с коррупцией...

– Социальные вопросы нужно подчеркнуть… увеличение зарплаты бюджетникам, выделение средств на здравоохранение, образование, науку… Это всегда срабатывает! – Путин загорелся его энтузиазмом.

– И меньше кричать о демократии. Она уже как красная тряпка для быка, – добавил министр.

– Тюха ты, тюха! Быки – дальтоники! Наукой доказано.

– Ну и что? Нечего о демократии кричать!

– Да какая у нас демократия?! – возразил заместитель руководителя администрации. – Дерьмократия! Но народ её любит. Нужно говорить о стремлении к реальной демократии.

– Ну да! Демократия – власть народа! Если народу отдать власть, что же нам останется?!

– Останется! – успокоил министра президент.


Когда приятели ушли, Владимир Владимирович набросил тёплую, на меху, куртку, надел шапку и вышел во двор.

Лёгкий морозец. Ни ветерка. Аллея, выложенная плиткой, уходила далеко в глубину  охраняемой зоны, петляя между сосен и голубых елей. Здесь он делал вечерний променад,  любил перед сном пройтись, подвести итоги прошедшего дня, продумать день предстоящий.

Но сегодня что-то не мог сосредоточиться. Блуждающие мысли, словно фонарики, освещали то одно, то другое воспоминание.


Почему-то вспомнилось, как дядя Саша взял однажды его, четырёхлетнего, на рыбалку.  Он забрался к нему на плечи и пристально смотрел  на покачивающийся поплавок, крепко держась за голову дяди. Поплавок заволновался, затрепетал и вдруг исчез. В этот момент дядя резко наклонился, и он через его голову полетел прямо в воду с обрыва. Вытащили! Он даже не успел испугаться. С трёх лет уже умел по-щенячьи плавать. Это было его первое водное крещение!

«Теперь крещение предстоит иное… – подумал Путин. – И вытаскивать-то будет некому… А может, постараются и утопить поскорее. Где-то я читал, что правители, как правило, очень одиноки. А я никак не мог этого понять. Как оказалось, это действительно так!».

Потом почему-то вспомнились мальчишечьи драки во дворе и на улице. Он хорошо помнил основное правило: нужно быть сильным и сразу же отвечать ударом на удар. Не задумываясь, атаковать первым!

На минуту Путин даже замедлил шаги. Эта простая мысль поразила его. Конечно же, самое главное: НУЖНО БЫТЬ СИЛЬНЫМ! И не только мне, но и России ВАЖНО БЫТЬ СИЛЬНОЙ!

Потом вздохнул, подумав: «Атаковать первым?! Это хорошо на ковре, где всё доведено до автоматизма. Нужно… но всё же – отвечать ударом на удар!.. И главное, быть сильным!»

И он продолжил прогулку в прежнем темпе.

21.

На утро пятого января Медведев посетил Зою Афанасьевну и получил копию платёжного поручения, свидетельствующего, что Березовский через Хлястина финансировал пресс-центр Масхадова. Теперь можно было  встретиться с боссом.

Сделав ксерокопии документов, он аккуратно уложил их в папку и поехал в центр. В телефон-автомате набрал номер.

– Доброе утро, – сказал он, не называя себя. – Как вам понравились медведи Филатова?

– Медведи хорошие. Только трюки у них старые… – откликнулась трубка.

– Но у  нашего дрессировщика теперь появилось кое-что новенькое.

– Что ж,  хорошо…

–  Занести билеты?

–  Достал?

– Достал. Правда, мест в партере уже не было…

– Это не важно. Площадь Ногина…

– Знаю…

– В двенадцать…


Медведев оставил машину за два квартала от площади Ногина и, прогуливаясь, пошёл в сторону конспиративной квартиры. Время позволяло.

Ровно в двенадцать поднялся по старинной мраморной лестнице и позвонил в ничем непримечательную дверь. Открыл Иван Иванович.

– Добрый день!

– Принёс?

– Кое-что…

– Не понял. Это что у тебя – папка Осипова?

– Нет. До папки  пока не добрался. Но это тоже интересно.

Медведев передал Чернову документы.

Тщательно просмотрев бумаги, он упаковал их в какой-то скомканный файлик и всё это спрятал в папку.

– Так… – неопределённо протянул Иван Иванович. – И откуда это у тебя?

– А что, напрасно суетился?

– Нет, не напрасно. И всё же?

– Там же написано – банк «Росинвест».

– Как ты на них вышел?

– Так ли это важно?

– Ты, Медведь, не темни.

– Есть в Ростове  кидала по кличке Шкепа. Он завёл шуры-муры с бабой из ростовского филиала этого банка. Получил  кредит и исчез, как утренний туман. Он-то и рассказал о платёжке этого Хлястина на три миллиона долларов, которые тот перечислил куда-то на Кипр. Его заинтересовало, откуда у Хлястина такие деньги.

– А с какой радости он тебе всё это выложил?

– А он не мне это выложил, а своему приятелю, известному вору в наших краях – Кабанову. А тот давно у меня на крючке. Использую не часто. Но иногда сообщает важные сведения. Вот я и решил проверить все проплаты этого Хлястина. Денег таких он не имеет. Ясно, что  чужие это деньги. Чьи? Мне кажется, Березовского. Несколько лет назад Березовский финансировал проект Хлястина в Ростове. И именно с тех пор и пошли в гору его дела, и он из дельца средней руки стал быстро подниматься выше. Сейчас вот в депутаты выбился, владеет крупной строительной фирмой.

Иван Иванович долго молчал. Очень долго. Наконец спросил:

– Ну и как ты себе представляешь дальнейшее развитие событий?

Медведев удивился:

– А что, я, по-вашему, должен представлять? Моё дело военное: я выполнил своё, а там уж  как высшие инстанции решат. Как бы ни решили, моё дело отдать под козырёк.

– Ты мне дурачка-то здесь из себя не валяй! Ведь это – взрыв, это бомба! То, что вашего Хлястина посадят  это ладно! Одним идиотом меньше. Но господин Березовский – это уже серьёзно.

– Понимаю, понимаю…

– Ни хрена ты не понимаешь! – рявкнул Чернов. – Это очень серьёзно! Тут ведь такие силы затрагиваются! Страшно сказать  какие!

– Ну, моё дело маленькое. Я вам дал бумаги, а уж вы там с ними сами разбирайтесь.

– Маленькое у него дело… При этих бумагах Березовский  даже и не политический труп. Он труп  во всех отношениях: – в финансовом, в историческом, в биологическом.

Медведев и не думал оправдываться или возражать. Пожав плечами, небрежно процедил:

– Ну и пусть. А что,  жалко, что ли?

Некоторое время Иван Иванович молчал. Медведев ждал от него столь естественного: да не жалко, кому он нужен? Но  не дождался.

Подождал опять. И опять не дождался. Молчание затягивалось.

– Так… – протянул, наконец, Чернов. – Кто ещё знает об этих бумагах?

Медведев изобразил возмущение:

– У вас есть причина меня в чём-то подозревать?

– Ты не горячись, не горячись. Дело может оказаться гораздо серьёзнее, чем ты думаешь.

«Я это уже понял», – подумал Медведев.

Тщательно подбирая слова, босс продолжал:

– Тут ведь можно и голову потерять. Березовский – он и в Африке  Березовский! Тут важно не допустить ошибок.

– Моё дело –  передать  документы. А что с ними делать – решать  вам.

За многие годы Медведев впервые видел генерала таким обеспокоенным.

Иван Иванович подошёл к окну и посмотрел с высоты пятого этажа на то место, где сравнительно недавно стоял памятник железному Феликсу. Достал пачку «Kent» и закурил, не обращая внимания на Медведева. Наконец вышел в соседнюю комнату:

– Ты посиди здесь. Выпей что-нибудь…

Минут за десять, пока не было генерала, Медведев успел хорошо осмотреться. Он не раз бывал здесь: всё тот же продавленный кожаный диван,  тот же круглый стол посреди комнаты… Тяжёлые плюшевые портьеры закрывали вход в соседнюю комнату, из которой был запасной выход на лестничную клетку соседнего дома.

Медведев почувствовал неясную тревогу.

Вошёл Чернов. Он был спокоен и неразговорчив. Слишком даже спокоен, как будто принял какое-то решение и отдал важные распоряжения.

– У тебя всё?

– Да.

– Когда в Ростов?

– Числа седьмого. Есть ещё какие-то вопросы.

– Помощь нужна?

– Нет, спасибо.

– Тогда будь здоров! Тебя ведь не нужно предупреждать, что всё, что ты успел накопать, – дело закрытое?

– Не первый раз замужем.

– Если что ещё откопаешь, звони мне в любое время суток. И вот ещё: всё своё внимание сосредоточь на поисках бумаг этого нашего борзописца – Осипова. Найдешь – лично прицеплю тебе золотую звёздочку… и премию выпишу!

– Да бросьте вы… – поморщился Медведев. – Давно не девушка! Если достану, то не звёздочки ради!

А сам подумал: «Звёздочка, я думаю, всё же будет… на кладбище…»


На улице к нему прицепилось какое-то мурло с просьбой добавить на пиво. Медведев отмахнулся.

И вдруг с удивлением отметил, что его «ведут». Теряясь в догадках, он безучастно прошёл мимо своей машины в сторону «Детского мира». Двое рослых ребят следовали за ним.

«Что это? Кому это нужно? Неужели – босс? А может, служба безопасности банка что-то усекла? Хотя вряд ли. Нет, скорее, босс. Тогда почему так неумело следят? Может, под рукой не оказалось опытных людей? А почему? Неужели он в одной связке с Березовским? Вполне возможно. Ведь Березовский  только теперь стал прокажённым. Раньше был членом Совбеза, особой, приближённой к императору! Тогда и могли переплестись их пути-дороженьки. А теперь – спасает дружка-подельника. Если  так, меня и прихлопнуть могут. А кто папку Жоры будет искать? Нет, прихлопывать они вряд ли будут, но выяснить связи захотят. Только б до Марины  не добрались. Она – моя пристань… Надо оторваться от этих придурков. Ну что ж, это мы умеем…  Умеете ли вы так?..»

Медведев какое-то время постоял у входа, решая, что же ему следует сейчас сделать, потом вдруг решительно нырнул в раскрытую пасть универмага и затерялся в толпе. Он быстро протолкался через первый этаж, поднялся на второй, на третий. В отделе шерстяных и верхних вещей купил тёплый свитер и  синюю куртку на молнии с множеством карманов и тоже  на молниях. Тут же  приобрёл и красивую шерстяную шапочку и кожаный портфель.

Зайдя в туалет, он снял с себя болоньевую куртку и запихнул её в портфель. Надел свитер, новую куртку, шапку. Проскользнув мимо растерянных парней, поджидавших его у центрального входа, прошёл  немного и юркнул в парадную дома. Преследователи  по-прежнему ждали его на том же месте.

Неспешно двинулся дальше.

На машине он долго петлял по городу, заезжал во дворы, снова выезжал и, наконец оказался на Кутузовском.


– Что за маскарад, Лёшенька? Неужели это тебе нравится?

– А что? Так ли уж плохо? – улыбнулся Медведев, рассматривая себя в зеркале. Симпатичный человек, следящий за модой, любящий привлекать внимание девушек.

– Нет, правда. Что за дела?

–  Оказался в универмаге. Понравилась куртка. Потом и свитер приглянулся. Примерил – как на меня! Решил и не снимать! А что? Разве так уж плох у меня вкус? – Потом, переменив тему: – Мариша, я голоден, как три волка!

От Марины не ускользнуло, что Алексей вроде бы и шутил, но как-то через силу. Поняв, что ему нужно побыть одному, сказала:

– Я сейчас пойду в магазин на Кутузовский, куплю всё, что нужно…

– Хорошо, дорогая. Только сначала поставь машину в гараж. Она у панорамы.

Марина вышла. Алексей достал из бара бутылочку давно открытого коньяка, налил в рюмку, выпил, не торопясь, смакуя, и прилёг на диван. Нужно было хорошо всё продумать.

«Итак, что же такого произошло? Генерал Чернов Иван Иванович сидит на двух стульях, играет в команде Березовского. Но, работая в Конторе, он должен играть в команде президента. Таким образом, босс знает, что мне известны некоторые финансовые делишки олигарха. Конечно, никто бы на них не обратил внимания, если бы новому хозяину понадобилось  убрать всех, кто позволяет себе лишнее, кто мешает ему проводить свою политику. Свою политику… Свою политику… А какую такую политику? Может, права Марина: зреет диктатура? Но что можно сделать в  стране, где  каждая область провозгласила самостийность, блокирует любые действия центра… Нет, прав Путин: для начала нужно собрать страну. А это, конечно, не понравится тем, кто в бардаке греет руки и набивает карманы. Кому же нужно в этой ситуации помогать? Босс что-то темнит. Хорошо, что я успел отксерить платёжки и папку Жоры. Но как их передать хозяину, когда нет уверенности, что тот, кому ты их передашь, не кормится с рук Березовского?!»

Завтрашний день ему представлялся таким: арест Хлястина и выдвижение обвинений против Березовского, может быть, с арестом, может быть, с подпиской о невыезде. Топор палача заработает вовсю. Полетят головы и поменьше, только успевай корзину с опилками подставлять. Всё придёт в движение, и всё в конечном итоге станет на свои места: на очередном витке своей истории Россия выживет. И в далёкой заснеженной алтайской деревушке люди наконец вздохнут с облегчением, почувствовав, что и о них кто-то помнит на этом свете.

И кто же вспомнит? Да новый президент и вспомнит! Теперь  на него надежда. И пусть он это сделает как угодно, лишь бы сделал. Там, в алтайской деревушке, людям будет совершенно безразлично, какого цвета перчатки на  руках нового президента России: белого или не очень. И кому она нужна  эта белизна?


В сущности, демократическая процедура передачи власти от одного президента к другому была сейчас совершенно ни к чему. Ушёл Ельцин, старый и нечистый на руку, беспомощный и высокомерный, жестокий и равнодушный. Вместо него пришёл к власти преемник – молодой, сильный, решительный, себе на уме. Хитринка при внешнем показном простодушии  всегда была в характере русского народа. Сколько уже раз придурковатый русский мужичок оказывался на деле не таким уж и простым? И сколько раз уже такие мужички обманывали бдительность наблюдателей. Не сразу, а постепенно, новый президент разберётся со всеми этими прихлебателями и выскочками! И материал по поводу Березовского будет ему сейчас очень кстати…

И это будет работа  не всегда деликатная. И не всегда она будет проводиться скальпелем. Где-то нужна будет и кувалда. Или топор.

Именно с помощью таких операций, а не заумным трёпом по поводу демократических свобод и можно будет навести порядок в нашей бедной стране.

И наводить  его будет Путин!

Хотя возникает другой вопрос: а почему именно Путин?..

Каким образом этот таинственный человек сумел с такою лёгкостью преодолеть три огромные ступени, между каждой из которых пролегает непреодолимая пропасть:

– директор ФСБ – ведь это не просто чиновничья должность, это заоблачная вершина!

– премьер-министр – это вершина ещё и выше!

– президент!..

Какая сила провела его по этим ступенькам? Тут многое непонятно.

Но слишком уж задумываться над этими вопросами сейчас не хотелось. Россия выходила на новый рубеж – вот что было важно.


Медведев остановился, как вкопанный. По телевизору передавали  новости. Будничным голосом диктор сообщила, что известный бизнесмен и общественный деятель Березовский Борис Адамович, срочно отложив все свои дела и даже отменив своё выступление на форуме предпринимателей России, вылетел сегодня в США, где намеревается провести ряд встреч с американскими бизнесменами и поставить вопрос об увеличении инвестиций в российскую промышленность…

Смысл этого известия подавляющее большинство россиян не поняло. Что в том  особенного: знаменитый олигарх, торговец воздухом и кавказский миротворец в одном лице, что-то такое там отменил и затем покинул пределы России…

Ну, покинул и покинул!..

«Круг замкнулся! – подумал Медведев в сильном возбуждении. – Он больше не вернётся! И это босс ему посоветовал унести ноги поскорее. Теперь сомнений нет. Босс и Березовский в одной связке!

Но что же теперь делать? Чернов становится опасным. Скорее, я становлюсь для него опасным. Зная его стиль, можно предположить, что он постарается от меня избавиться. Наверное, теперь его люди рыщут по городу, ищут меня. Отрабатывают старые контакты… Так… О Марине они не знают. Но о Ваниных  знают хорошо.  Стоп! Григорий! Ну, конечно, Григорий Ванин! Он сейчас в Новосибирске. Когда будет в Москве – неизвестно. Но он нужен срочно. И в этом может помочь Маруся. Но звонить к ней я не буду. Нужно её увидеть. Мы вместе что-нибудь придумаем. У него должны быть связи в администрации президента. Не простой чин в Генеральном штабе. Поставками вооружения занимается… Поможет. Конечно, поможет!»


Когда через полчаса пришла Марина, Алексей лежал на диване и тихо похрапывал.

Марина, стараясь  его не разбудить, переоделась и прошла на кухню  готовить обед.


А вечером того же дня Медведев позвонил в дверь к Марии Сергеевне.

– Алексей?! Ты на себя не похож. И всё же как хорошо, что ты пришёл. Я как раз пирог с капустой испекла!

– Чуял мой нос, что пирогом пахнет! Если бы ты только знала, как давно я не ел домашнего пирога с капустой!

– Вот и раздевайся! Дела-то у тебя как? Зоя не обманула твоих надежд?

– Да нет. Всё произошло к взаимному удовлетворению!

– А я и не сомневалась. Видела, как её глазки блестели. И что же ты ей такое наобещал?

– Не поверишь: немного зелени полностью удовлетворили все её запросы.

– Неужто она ещё способна? Я-то думала, забросила она своё ремесло! Ан нет! Ну ты даёшь, Медведев!

– Э, подруга, да ты о чём?

– Как о чём? Ты же сам говорил, что она удовлетворила твои потребности за валюту!

– И что же, ты считаешь, что других потребностей у меня быть не может?

– Да ладно тебе! Я Зойку знаю много лет. Уж что-что, но её не уложишь ни за какие деньги, пока сама не захочет. Правда, хочет она почти с каждым! Но это  другое. Иди руки мыть!


Как же вкусны всё-таки Марусины пироги с капустой! Она брала муку, молоко, дрожжи и готовила опару. Через три часа опара увеличивалась в объёме, становилась нежной, пушистой.

В отдельной посуде Мария Сергеевна разогревала сливочное масло, вбивала яйца, клала сахар, соль, лимонную цедру и ванилин, всё хорошенько перемешивала. Разогретую смесь вливала в пушистую опару и мешала, мешала!  А уж потом в  тесто добавлялась мелко нарезанная белокочанная капуста, поджаренная на подсолнечном масле вместе с репчатым луком, зелень, и только после этого, предварительно смазав каждый пирог яйцом, – в духовку!

Все эти премудрости она рассказывала Медведеву, накладывая в тарелку куски ароматного пирога с блестящей румяной корочкой.

– Послезавтра вечером дочь приезжает, – вспомнила вдруг Мария Сергеевна.

– Так. Ясно, – с сожалением произнёс Алексей. – А Григорий когда собирался?

– Этот не скоро. Раньше, чем через две недели вряд ли будет.

– А ты не можешь меня с ним соединить? – спросил Медведев.

Мария Сергеевна  выдержала пристальный взгляд, набрала номер по радиотелефону и трубку передала Алексею.

– Привет, казак, – сказал Медведев.

– Лёха, ты что ли? Давно ли в Москве?

– С неделю. Слушай внимательно! Мне нужно, чтобы ты завтра утром прилетел.

– Ты чего? Белены объелся? Бросить всё и прямо так – из Новосибирска в Москву? Чем там тебя Машка кормила?

– Пирогом с капустой! Генерал, ты меня знаешь. Дело важное… Стал бы я тебя отрывать!

– Завтра  утром буду. Встретимся у меня дома.

Медведев с недоумением посмотрел на телефон, потом рассмеялся.

– Что он тебе сказал? – нетерпеливо спросила Мария Сергеевна.

– Завтра утром встречаемся с ним  вот здесь, у вас дома.

– Да ведь у него ещё до конца командировки…

– Так ведь мы с ним друзья. А настоящие друзья должны же хоть иногда навещать друг друга.

– И всё же, что ты ему такое сказал, что он всё бросает и…

– Да ей Богу, ничего!

– Будет тебе заливать! Будто я тебя не знаю!

– Знаешь, знаешь, – успокоил Марию Сергеевну Медведев. – Дай-ка лучше ещё пирога!

Мария Сергеевна недоверчиво  посмотрела на Алексея, положила кусок пирога в тарелку и села напротив.

22.

Остаток дня и последующую ночь Медведев провёл относительно спокойно. Он сидел безвылазно в Марининой квартире, полагая, что слежка прекращена, а если возобновится, то будет напрасной.

Марина пыталась как-то отвлечь его от нелёгких мыслей, но он не отзывался и часами сидел перед телевизором, ничего не понимая из того, что мелькало на экране.

А поводов для раздумий на самом деле было больше, чем достаточно.

Россия издавна славилась своими негодяями. О фантастических по своей низости предательствах рассказывали ещё древние летописи. Конечно, можно сослаться и на другие хроники – французские или японские и там найти то же самое, но ведь от этого никому не легче, да и Бог с ними, с чужими странами. Тут нужно со своим отечеством разобраться…

Итак, о чём это я? О предателях! Ну да, всегда были… Но ведь и честные люди – они тоже всегда были. Вот и сейчас, когда кажется, что вся страна спятила с ума и не на кого уже больше положиться, они тоже есть.

Да, Босс, конечно, предатель. Вместе с такими, как эта сволочь Березовский, он душит Россию, пытаясь извлечь какую-то выгоду для себя.

Но ведь Ванин-то  свой. И новый президент свой, хотя и не совсем понятен. И вокруг него тоже должны быть свои. Понятное дело, что большинство из свиты старого президента всё ещё на своих местах, но ведь Новый от них будет постепенно избавляться. И ему нужно помочь.

Марина присела на ковёр возле его кресла. Спросила:

– Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего не случилось, – ответил Медведев, едва ли даже понимая, о чём она спрашивает.

– Но ведь я же вижу…

– Да, есть кое-какие затруднения, но они… – чисто производственные. Кредиты, проценты, ну и всякое такое. Из-за них у меня выскользнул из рук очень выгодный заказ, а это, между прочим, не только моё дело. Вся наша фирма кормится такими заказами…

Медведев погладил Марину по голове.

– Так что, ты пока не отвлекай меня… Я пытаюсь просчитать…

– А хочешь, я тебе калькулятор принесу?

Медведев посмотрел на неё с укором:

– Обижаешь, Мариночка. Я ведь считать умею и без калькулятора. Или ты забыла?

– Нет, не забыла, просто  думала, что тебе будет так легче.

Медведев только улыбнулся в ответ. Подставил перед собою стул и задрав на него ноги, снова погрузился в бессмысленное созерцание экрана. Пальцы сами переключали на пульте канал за каналом, глаза видели перед собою какие-то движущиеся картинки, но уши ничего не слышали, и голова воспринимала только то, о чём он думал.


Ночью он несколько раз вставал. Не зажигая света, курил возле окна, поглядывая на улицу через узкую щель двух плотных гардин: пусто и спокойно. Листал Жорины бумаги. Неожиданно зачитался рецептами водочной клизмы. Подумал: «Почему водочная? Почему не коньячная?.. Жизнь, конечно, у человека пошла коту под хвост, но хотя бы смерть его пошла кому-то на пользу».

Марина во сне ворочалась, реагируя на его вставания, но так по-настоящему и не просыпалась.

Похоже на то, что меня никто не выслеживает, – думал Медведев. – Уже бы достали, если бы знали, где я.

Если мы сейчас живём в Зоне, то с чего всё началось? Разве Россия всегда была Зоной?

Глупые вопросы, ненужные.

Ну началось, так и началось. Всё на свете с чего-нибудь да начинается. Думать нужно о том, как закончить, как жить дальше – вот это разумно… А копаться в прошлом, выискивать в нём правых и виноватых – что теперь толку в этом занятии?

Медведев пытался перейти именно на эти мысли. Но  не получалось. С чего началась Зона? Откуда она взялась?  Вот то, что казалось сейчас самым важным. Самым достойным внимания.

Возникновение жизни на Земле, динозавры, первые африканские обезьяны, которых угораздило спуститься с дерева и затем научиться ходить – это, что ли?.. Или так: племена, славяне, Русь… Это?

И всё  не то. Точка отсчёта должна вестись откуда-то из одного понятного и простого места. И это место  нигде не сокрыто, не закопано, оно должно быть у всех на виду, ведь всё самое великое и самое важное, как правило, объясняется очень просто.

Пётр Первый и Екатерина Вторая? Восемнадцатый век? Новиков и Радищев? Девятнадцатый век?

Да, пожалуй, девятнадцатый – поближе будет. И по времени, и по смыслу…

Но если так, то внутри этого века – что? Разные цари, Бородино, отмена крепостного права, великие открытия в искусстве и в технике?..

Вспомнилось:

Бывали хуже времена,

Но не было подлей…

Двуличие этого человека – оно когда-нибудь будет оценено потомками. Хотя возможен и другой вариант: о нём просто забудут. Тоже неплохо.

Но слова не просто были сказаны – они вошли в историю. Они стали её частью. Так же, как и другие его слова:

Иди и гибни безупрёчно!

Умрёшь не даром, дело прочно,

Когда под ним струится кровь!

Медведев усмехнулся от одного воспоминания. Смешным было то, как оно совпадало с подлым призывом насчёт прочности дела.

Эту маленькую историю ему рассказал когда-то Жека Кабанчик. Жека  вообще то и дело что-нибудь рассказывал… Однажды в детстве своём непутёвом он забрёл с дружками на какой-то пустырь между складом и железнодорожными составами. Время суток было тёмное, место не очень хорошее, и поэтому друзья, как только услышали чьи-то вопли, тут же спрятались за катушками кабелей. В скором времени увидели, как несколько бугаёв выволокли на пустырь дёргающегося от страха замухрышку. Тот о чём-то умолял и как-то оправдывался, слышно было плохо. Далеко, да и постоянно грохотали проходящие составы.  А те ему что-то кричали и время от времени били. А затем самый главный достал нож и воткнул в этого человека. Тот упал. И затем каждый подошёл и воткнул в него свой нож.

Умудрённый жизнью Жека Кабанчик, когда рассказывал эту историю, меньше всего на свете имел в виду проиллюстрировать справедливость призыва, который изрёк когда-то знаменитый страдалец за землю русскую. Он рассуждал так:

– Мальчишками мы всё думали: а зачем нужно было каждому подходить и втыкать нож? Нам было лет по двенадцать, но мы уже и тогда поняли: чтобы повязать всех кровью. Так бы убийцей был только один человек, а теперь получалось, что все. И попробовал бы хоть один не воткнуть свой нож. Убили бы.

Вот так же и великий поэт, проливавший горькие слёзы при виде бедных мужичков у богатого парадного подъезда, призывал к коллективному преступлению. И на бандитских основах. Сам же  умирать не собирался. Проигрывал в карты крепостных крестьян целыми деревнями, обустраивал свой бизнес: революционная болтовня приносила ему ощутимый доход. Других посылал на смерть. Себе же, любимому, предназначил иную участь: пожить в своё удовольствие, красиво, со вкусом и с удобствами… Хотя, конечно, пришлось и ему потом на общих основаниях уходить туда, откуда нет возврата. Как говорят в Зоне: умри ты сегодня, а я завтра. Вот он и умер: завтра. Но от жизни-то своё взял!

Времена же при нём и в самом деле были необыкновенно подлые. Например, одного деятеля упекли в Петропавловскую крепость, и он там, вместо того, чтобы отбывать наказание, писал свою бессмертную книгу. Хотя, конечно, и безо всяких удобств.

Царю доложили: мол, ваше величество, этот наш пишет там. Чёрт знае, что пишет у себя в камере! Не прикажете ли запретить?

Царь махнул рукой:

– Да пусть себе пишет, что хочет! Люди почитают этот бред сумасшедшего и сразу поймут, что к чему. Ему же хуже и будет. Позор на его голову и падёт.

– Но, ваше величество, почему вы думаете, что  народ у нас нормальный? А если не поймут? И если позор не падёт? Тогда что?

Но царь лишь отмахнулся от этих разумных доводов.

Вот эта царская безответственность и оказалась на самом деле подлостью, подлей которой ещё не бывало в истории нашей страны.

Писанина на законных основаниях гадюкой выползла из крепости и была опубликована знаменитым любителем обличать подлейшие времена и рыдать над русскими косточками, разбросанными вдоль полотна железной дороги.

А отсюда уже всё и пошло и поехало… Почва уже была приготовлена, и только такой пакостной книги и не доставало.

Каждый, кто хотел, воображал теперь себя наместником Бога на Земле. Брал по своему усмотрению бомбу и кидал в того, кого считал, по своим понятиям, плохим человеком. Или стрелял. Или писал листовки, в которых высказывал всё, что в голову приходило, а не то  шёл в народ и нёс свой свет в эти тёмные массы.

Закона не стало. Закон был объявлен вне закона. Были воровские понятия, иногда с красивыми и пышными названиями, иногда с простыми: веление сердца, революционный долг, ответственность перед Отечеством, приказ, революционная дисциплина…

Личности, которые при других обстоятельствах сидели бы где-нибудь в дерьме или в тюрьме, стали вдруг выползать из своих тёмных щелей и провозглашаться народными героями.

А цари-то куда смотрели?

Цари не решались на крайние действия. Это были плохие цари. Преступные цари. Они играли, если не в демократию, то во что-то наподобие этого… А надо было с самого начала стрелять, железною рукою выводить под корень эту дрянь. Сколько бы потом жизней было бы спасено от страшной и мучительной гибели в концлагерях, в колхозах, на всяких фронтах, которых могло бы и не быть. И сколько сотен миллионов судеб не калечилось бы ложью!

Итак, конец девятнадцатого – начало двадцатого века. Тогда-то и была основана наша современная Зона.

И пока её основы только-только закладывались, на свет вылез ещё один  прорицатель.

Не имея ни образования, ни представлений о нравственности, одни только понятия, он отправился в путешествие по Руси и потом всё это описал. Одну и ту же мысль этот писатель  выражал так чётко, что она приходила в голову любому читателю, даже и не слишком проницательному: это второй Иисус. А то, что он изрекал, – второе священное писание. Он странствует по этой грешной земле, и благословляет всех, и любит, и провозглашает, и предрекает, клеймит и проклинает…

Книга имела грандиозный успех.

Да, конец девятнадцатого – начало двадцатого, когда возведенный на пьедестал очередной апостол и шут у царского трона изрёк лозунг: «Если враг не сдаётся, его уничтожают!».

Российское общество никогда в жизни ни с чем подобным не сталкивалось, и призыв новоявленного святого был воспринят как сенсация: вот это и есть та правда, которую мы так долго искали! Его не прокляли, не высмеяли, не посадили в тюрьму или в сумасшедший дом. Ему поверили, ещё больше утвердившись в его святости. А то, чему учили Пушкин и Лермонтов, Тургенев и Достоевский, – как-то одним махом вдруг забылось...

Он был затем вовлечён в страшные исторические процессы и, побывав в роли шута у самого царского трона, погиб при таинственных обстоятельствах…

Да и чёрт с ним.

Медведеву опять вспомнился Жора. Казалось бы: сколько зла и глупости было в этом человеке, а ведь он ничего не взял от Великого Пролетарского Писателя. Никогда в жизни Медведев не слышал из уст Жоры-бандита  знаменитого изречения. А ведь это изречение считалось едва ли не главным в том ведомстве…

Последние годы своей непутёвой биографии Жора провёл на тех самых улицах, где когда-то жил новоявленный святой, посетивший во время своих странствий и Ростов-на-Дону. Даже какое-то время работал  там грузчиком. Может, даже жил в том самом доме. И вот получается, что Жора как раз и не вдохновился этим святым, если пытался написать книгу с названием совсем другим: «Сталь продолжает закаляться». Другой образец,  тоже безумный, но всё-таки красивый, поражал его воображение, и это, конечно же, делает честь Жориному вкусу.

А Великий Пролетарский Писатель, одинокий и никому не нужный, стоит теперь на ростовской набережной  чуть ниже и чуть в стороне от того дома, где так основательно устроился когда-то Жора. Каменный писатель стоит и смотрит на Дон… Статую Сталина, которая стояла недалеко,  ту свергли с пьедестала и выбросили после очередного разоблачения прошлых ошибок, а этого  оставили стоять. Но спроси теперь кого из молодых, кто это такой, и никто ведь толком не объяснит…


А потом революция.  Особо отличившихся грабителей сначала использовали в своих целях, а потом отстреливали как бешеных собак. Именно так поступили с махновцами во время штурма врангелевского Крыма: запустили в эту ловушку, использовали и перебили.

А потом захват власти. Сведение счетов наверху, разорение и ограбление тех, кто оказался внизу – всё как при обычном разбойничьем набеге. Но вот что удивительно: у общества, строящего коммунизм, тут же возникла своя карикатурная тень.

Это был класс людей, решивших не подчиняться существующим официальным законам. Но своих собственных настоящих законов они при этом не выработали, а лишь до предела усовершенствовали понятия, по которым и стали теперь жить. Самым поразительным образом они воспроизводили в своих недрах то же, что и было наверху: моральный кодекс строителя коммунизма, политбюро, номенклатуру, любимых вождей, трудовые массы…

Коммунистический режим действовал исключительно как бандитская группировка, и потому-то он долгое время был так неуязвим. Все, кто пытался с ним бороться, жили по каким-то одним законам, а режим жил по понятиям. Потому и бороться с режимом было так трудно: доблестный борец становился на позиции честного гражданина отечества, прибегал к помощи каких-то законов, к Мировой Культуре. А ему в ответ, как дубинкой по голове – воровские понятия!

С другой стороны, режим жулья действовал строго в соответствии с нормами коммунистической морали. Казалось, жульё их просто передразнивает, пародирует, но на самом деле всё было намного серьёзней. И в скором времени выяснилось, что ни в какой другой части Земного шара, ни в какой другой нации, ни в какой другой политической системе не было создано таких необыкновенных, таких высокоорганизованных преступников, как в нашей стране.


И что же теперь? – думал Медведев. – Завтра приезжает Ванин. И мы вместе сделаем то, что нужно.

Вспомнился стишок:

Вот приедет барин,

Он нас и рассудит…

Вот приедет завтра Ванин…

Медведев улыбнулся этому неожиданному сравнению.

А такое ведь уже было в истории нашей страны... После Второй мировой войны огромные массы бывших фронтовиков оказались в Зоне. А там уже хозяйничали блатные. У блатных тоже было всё очень непросто. Они разделились на идейных и безыдейных. Идейные назывались ворами, а безыдейные – суками. Между ними возник кровопролитный конфликт за право хозяйничать в зонах. Суки побеждали воров, а те, случалось, что и кончали жизнь самоубийством, только бы не запятнать честного имени  вора…

И вот в это месиво  попадают бывшие фронтовики.

И идейные воры, и безыдейные суки пытаются их подмять под себя и обращаются с ними так же, как обращались до этого с безропотными мужиками. Но военные организуются в отряды, подбирая наиболее решительных, и дают отпор блатным: режут без  пощады!

А что ещё с ними делать? Читать им лекции о морали?

Идейные воры уже давно отступили перед натиском безыдейных сук. Все эти олигархи, народные депутаты, которые нагло грабят страну, – они  отодвигают в сторону идейных секретарей обкомов, которые тоже воровали, но с оглядкой на какую-то мораль. Воровскую, брехливую, но – мораль.

Во все эти процессы оказались вовлечены простые люди, не способные дать сдачи озверевшему криминалитету. Их облапошили, как только захотели, злорадно посмеиваясь: хотели демократии – вот она!

Но между этими жерновами оказались и бывшие фронтовики-афганцы, а теперь и военные, прошедшие выучку на Северном Кавказе.

И у этой части общества  свои представления о том, что нужно делать, когда с ними так поступают.

И к этой части общества принадлежат такие, как я.

Ну и кто же мы?

Я один. А завтра подъедет Ванин… И он – тоже… Вот мы с ним и разберёмся… По-нашенски, по-военному… Новый президент не воевал в Афганистане, но и этот – наш…

С этими мыслями Медведев и заснул.


Что же касается страны, которую он хотел поколебать своим отважным поступком, то она в основном спала, хотя на восточных своих окраинах уже давно проснулась. Но дело было не в том, спала или не спала, проснулась или не проснулась. Дело было в другом: помимо чьих-то желаний и мечтаний была ещё и объективная реальность, имевшая нахальство существовать сама по себе, ни с чем не согласовываясь и ни у кого не спрашивая разрешения на своё существование.

Независимо от того, о чём мечтал Медведев, губернатор Сахалина возглавлял рыбную мафию, которая наносила урон российской экономике в миллиарды долларов ежегодно. А губернатор Магаданской области занимался ещё и вымогательством;  приходил то к одному бизнесмену, то к другому и заявлял: или половину бизнеса отдаёшь лично мне, или я твою деятельность закрываю. А в Калининграде велись работы по отторжению этого добытого кровью куска российской земли в пользу других государств. Во многих краях и областях  коррупция и бандитизм достигли таких размеров, что ни о каком законе даже не вспоминали. Местные феодалы захватили все сферы деятельности и никого не допускали к себе со стороны. Про Башкирию ходили легенды о свирепости тамошнего владыки. В Калмыкии выстроили Нью-Васюки, шахматную столицу, убили редактора оппозиционной газеты, и это при повальной безграмотности и самом низком уровне жизни простых людей! Деньги, что ли, некуда было потратить?! Петербург назвали криминальной столицей России. Ну а что такое Москва – знают все в стране. Это главный грабитель, подмявший под себя российские деньги и страшную административную власть над всей страной. Если  самые высокие чины допускали такое, возглавляли аферы, были вершинами всяких там пирамид, то что же тогда можно было спрашивать с чиновников рангом пониже?

А теперь представим себе, что все эти губернаторы, олигархи, главы администрации и прочие и прочие собрались бы вместе на одно большое разбойничье пиршество, посвящённое очередному распределению общака. И к ним бы кто-то явился и заявил: я до вас до всех доберусь! И какой бы тогда смех поднялся!

А зря бы смеялись над этим пришельцем. Может быть, надо было прислушаться к нему? Или как-нибудь договориться? Но, конечно, чудес на свете не бывает, и никто и никогда в таких случаях не идёт ни на какие жертвы. Всё награбленное должно оставаться награбленным – вот главный закон таких жизненных ситуаций.

Между тем, у Гомера именно такая ситуация и описана. Вспомним: когда пришёл Одиссей в свой родной дом, а пирующие женихи не узнали его и подняли на смех, он под видом странствующего нищего долго терпел их измывательства. Но потом собрался с силами и с мыслями – и  восстановил справедливость!

Значит, зря они так смеялись над ним.

И, может быть, безумная попытка Медведева восстать против этого разбойничьего логова – это не так-то уж и смешно?

23.

На следующее утро Медведев вышел из дома как ни в чём ни бывало, словно на прогулку. Между делом позвонил из телефона-автомата.

Трубку поднял хозяин квартиры...

– Алло, я слушаю!

– Ты уже дома? – спросил Медведев.

– Как и договорились.

– Через полчаса буду.

Минут через тридцать в квартире Марии Сергеевны уже звучал  бас Ванина:

– Сколько лет, сколько зим!

Друзья обнялись, а Мария Сергеевна, тут же стала одеваться.

– Ну, вы, ребятки, тут уж без меня распоряжайтесь. Я вам всё приготовила, а сама побежала – дежурство у меня сегодня.

На кухне их уже ожидала бутылка «Солоухинской». Её рецепт когда-то рассказал Алексей Григорию: в чистый спирт бросалась щепотка мелко нарезанного чеснока. Через три дня спирт процеживали сквозь три слоя марли и разбавляли водой до концентрации водки. Ни голова не болела, ни похмельного синдрома наутро не было, да и пилось легко.

Закусывали солёными огурчиками Машиного приготовления и маринованными грибочками, которые Григорий привёз из Новосибирска.

Тонко нарезанное сало с прожилками и ароматный свежий бородинский хлеб –  что ещё нужно для серьёзного мужского разговора?!

Перво-наперво выпили за встречу.

– Человек так устроен, что привыкает к позитиву и тем острей продолжает реагировать на негатив, – начал генерал. – В сущности жизнь изначально трагична, и тут, видимо, ничего не поделаешь. Последнее время я всё  размышляю о смысле жизни, о смерти, о человечестве, космосе.

– Тоже мне,  Спиноза.

– А что? Наверное, возраст. Против потока истории не попрёшь, хотя пытаться надо. Никто ведь точно не знает, какой он, этот поток и куда направлен. Знаешь, в Новосибирске был я на одном заводе. Посмотрел, как работают. Ведь и раньше бывал. Не поверишь, совершенно другое отношение к делу!

– Это почему?

– Люди  поставлены  в другие условия и работают иначе. Продуктивнее. Всё это интересно было наблюдать. Начальник сборочного цеха, плешивый такой мужичок, слышал, покрикивал на нерадивых:  «Это вам не старое время! Здесь надо на совесть работать!»

– Так, может, за страх?

– На совесть! У большинства есть запас  сил и способностей. Есть, конечно, и  дураки. С дипломами. У нас их навыпускали достаточно, сам знаешь.

– Интересные у тебя наблюдения. Ты меня даже малость ошарашил.

Григорий вдруг хлопнул себя по лбу и, засмеявшись чему-то своему и непонятному, сказал:

– А ты помнишь, как мы с тобой ходили на охоту?

– Ещё бы! – подхватил Алексей. – Как два дурака: без плащей, без нормальных сапог! Осенью! И просидели под навесом, спасаясь от дождя чуть ли не весь день!

– Ну, я-то городской! А с городского какой спрос? Но ты-то, коренной сибиряк, о чём думал-то?

Выпили ещё по одной. Беседа текла плавно, непринуждённо.

– А что у вас там, в Генштабе, говорят по поводу Чечни? – резко поменял тему Алексей.

– Может, не надо? Уж очень тягостная тема, отнюдь не красящая ни наших политиков, ни армию, ни …  Лучше поговорим за жизнь вообще, хотя и эта несколько размытая тема малоприятна.

– А что за жизнь? Она у разных людей разная.

– Не скажи! Некое интегральное представление всё же существует.

– Для большинства она стала у нас менее приятной морально и более скудной материально. Средний класс пока малочислен. Есть нувориши разных сортов. Морально жизнь стала менее приятной, поскольку перестали спрашивать, откуда деньги. Отсюда бесцеремонное выставление своего богатства напоказ. При тотальной коррупции в правоохранительных органах зрелище не для слабонервных. Люди воспринимают эту демонстрацию богатства как призыв: «Делай как  я!»  Не все, однако, способны. Более того, не все хотят так…

Алексей снова наполнил рюмку и посмотрел сквозь прозрачную влагу в лицо приятеля. Григорий рукой отвёл его рюмку и продолжил:

– Давно известно, что люди – стадо! Всё решает комбинация биологической сущности и уровня культуры, нравственности, если хочешь! И у разных людей пропорции в этой комбинации разные.

– Конечно. Только социальная система должна этой интегральной характеристике соответствовать.

– Марксистская утопия потому и утопия, что недееспособной оказалась. В  основу положила не психологию среднего человека, а человека нового, новыми обстоятельствами сформированного.

– И вот сегодня он вырвался на свободу, на оперативный простор экономики. Развращаемый отсутствием реального права, он вынужден соответствовать обстоятельствам и жить по понятиям,  по блату, по телефонному праву, давать и брать взятки, откаты, причём, не только деньгами, но и борзыми щенками, пользуясь правилом: «ты мне – я  тебе!».

– Вот и стараемся в меру сил… Впрочем, давай-ка лучше выпьем! Ведь были же и у нас в истории примеры вполне удачных реформ.

Они снова выпили. Алексей подумал, что пора переходить к главному вопросу, из-за которого он вызвал Григория из Новосибирска. Но генерал продолжал разглагольствовать:

– Конечно, мир жесток и жизнь конечна. Что можно возразить против совершеннейшей и каждодневной реальности? Другой вопрос:  как с этим жить? В обычной жизни есть просветы. Но главное не это. К хорошему быстро привыкаешь, а плохое  стирается из памяти, приглушается.

– Мы понимали, – вдруг без всякой связи грустно проговорил Григорий, – что сухопутная операция вначале будет успешно развиваться, а затем столкнется с серьёзными проблемами. Даже в Дагестане мы теряли до двадцати процентов…

– А тогда останется  либо новый Хасавюрт с полным развалом центральной власти в России, либо идти дальше к решению чеченского вопроса, – продолжил его мысль Алексей.

– Но, знаешь, как у нас? Кричат депутатишки, путаются под ногами. Парламент  малоуправляемый, лезет в политику, мешает работать...

– Да брось ты! Марионеточный парламент – это хорошо?! Не будет контакта с обществом, власть станет неуправляемой. Это опасно! Кстати, такого же  мнения и Солженицын. Недавно читал.

– Да как ты не понимаешь: в стране  хаос. Президент ещё не определился в стратегии. С одной стороны, он поддерживает либералов. С другой – ослабляет парламент, независимые СМИ, местное самоуправление. Что касается политических сил, то их сейчас просто нет.

Раньше таких откровений  Алексей не слышал.

– И всё же мне кажется, что шанс у Путина есть!

– Путин, конечно, имеет все шансы. Но победа окажется пирровой. Если Путин нанесет удар по общественным институтам, он станет заложником силовиков. Проводить либеральные реформы с нашим гигантским, алчным и лишённым понятия о праве госаппаратом невозможно.

Странно было слышать такие речи от того, кто всю свою жизнь отдал армии. Алексей подумал, что, видимо, и в армии есть разные генералы… Но не хочет ли Григорий прощупать его, узнать позицию  старого приятеля? Ведь столько лет не общались.

– Россия переживала стадию первоначального накопления капитала, когда формировался новый бизнес, порядки, – ответил Алексей, чтобы поддержать разговор. Он тоже хотел лучше уточнить позицию Григория. Тот ли это Ванин, которого он знал много лет назад ещё по Афганистану? – В отсутствие традиций коррупция и лоббизм всегда рядом.

– Пойманный за руку, чиновник, лоббирующий интересы конкретной фирмы, не считается в глазах общества негодяем, как насильник или разбойник.

– Кремлёвская администрация – активный лоббист, без всяких стеснений и комплексов. Она позволила небольшой группе людей узурпировать экономическую власть.

– Лёха! Это подлая человеческая сущность! Власть и деньги – за это они глотку перегрызут. Везде: и там, наверху, и у нас, и у вас в Конторе. Природа!

– Но нельзя плыть по течению.

– Затем, – продолжал Григорий, почти не слушая Алексея, –  слабая судебная система,  депутатская неприкосновенность. Коррупция… Всё и все продаются! Мне говорили, что решение вопроса в министерствах стоит в среднем десять процентов от цены вопроса.

–  Все ли? – Алексей внимательно посмотрел на приятеля. Можно ли ему довериться? Не продался ли и он какому-нибудь олигарху. Сидит на золотой жиле: распределение военных заказов! Потом, отмахнул сомнения.

– И где же выход?

– Выход? Если бы я знал!

– По мне, чиновник должен получать высокую зарплату, и платить за дачу в Архангельском, за отпуск на Бочаровом ручье. Нужна квартира? Бери кредит и выплачивай постепенно. А то у иных квартиры на полмиллиона долларов.

– Ну, ты загнул!

– Примерно столько стоит квартира у моего босса.

– Чтобы обеспечить чиновникам такую жизнь, никаких денег не хватит!

– Я сделал расчёт. Знаешь, сколько будет стоить казне настоящая административная реформа? Двадцать миллионов долларов в месяц. На всё федеральное чиновничество. Месячный бюджет России сейчас два с половиной миллиарда долларов. То есть мы тратим на чиновников меньше одного процента. Да они воруют больше! Вот ты говорил о прессе. Она пока свободна в том смысле, что хозяев много. То есть каждый сам по себе несвободен, но если много хозяев, то разные точки зрения публикуются. Если произойдет монополизация  прессы, это тоталитаризм…

– А  если в частных – бандитский капитализм? Мне, например, ни того, ни другого не хочется.

Алексей одобрительно взглянул на генерала и улыбнулся.

– А кому хочется?

– Нет, ты только вспомни, что в июле говорил Путин.

– Мало ли что обещает жених перед свадьбой?! Ты лучше скажи, почему  в Польше люди вдвое стали лучше жить? В  Чехии, в Венгрии, в Словакии?

– Там полностью сменился правящий класс. Там не лилась кровь, не было репрессий.

– Да, у нас  этого не случилось. У власти всё та же партийная номенклатура. И Путин – один из них.

– Но поддержан  же  большинством людей! Есть надежда…

– И минное поле  с проблемами экономики, политики, самим устройством государства…

– Потом взрывы в Москве и других российских городах… Люди дежурили около подъездов. Путин отреагировал сразу!

– Что ты мне политинформацию читаешь?!

– Нет уж, дослушай! Потом разрулил проблему с пенсиями… А потом и Чечня! Это была огромная травма для нас, военных, для всех людей. И его признали своим! Нет, я предлагаю выпить за президента! Он стоит того!

Выпили. Алексей всё ещё колебался, довериться Григорию или нет. Понимал, что, дойди эта тетрадка до адресата,  многие головы полетят. А нет – полетит его буйная головушка.

Между тем, словно ни о чём не догадываясь, Григорий продолжал рассуждать:

– Россия вовсе не та страна, что бьётся в агонии. Да, в России экономический хаос, экологические катастрофы и демографический спад! Пропасть между богатыми и бедными. Мафия и коррупция.  Но мы ищем себя!

– Всё это – лозунги. Поднаторел ты в начальстве говорить общими словами! Мы ж совсем о другом! Как ты понимаешь, я не затем попросил тебя бросить все дела и примчаться в Москву, чтобы поговорить о мировых проблемах.

– Догадываюсь, – неожиданно трезвым голосом ответил Ванин.

– Сколько ты лет тянешь лямку в этом твоём Росвооружении?

Ванин сразу посерьёзнел. С гордостью ответил:

– Последние десять лет занимаю ответственные посты. Начал с подполковника, а сейчас вот до генерал-лейтенанта дотянул.

– И много негодяев ты видишь там вокруг себя?

– Не без этого, – уклончиво ответил Ванин.

– Тут у меня кое-какие бумаги, – Медведев положил на стол папку. – Там и о ваших есть, и о кое-каких других.

Генерал взял в руки папку. Словно бы взвешивая, подержал на ладони.

– Ну и что я должен с этим делать?

– Во-первых: ознакомиться. Во-вторых, передать начальнику штаба, а от него, я так надеюсь, это должно лечь на стол президенту.

– Даже так? – Ванин, казалось, не был очень удивлён таким поворотом дел. – Ну что ж: вот теперь я вижу, что не зря пёрся в такую даль.

– Не зря.

– Но почему непременно я?

– Так получилось, что человек, который должен был сделать это в силу своих прямых обязанностей, уклонился от этого.

– И поэтому я. Хорошо. Допустим. А почему уклонился?

– Перекупили, я так думаю.

– За сколько?

– Не знаю, за какую сумму и на каких условиях, но для господина Березовского деньги никогда не были проблемой.

– Стало быть, перекупил господин Березовский? Значит, и дело серьёзное, и деньги серьёзные.

– Да уж поверь мне.

– Это как-то связано с внезапным выездом  его в Соединённые Штаты?

– Очень даже связано. И это не выезд, а бегство. Он больше не вернётся сюда.

– И, как я понимаю, он ударился в бега из-за вот этих твоих бумажек?

– Их хватило бы на то, чтобы упечь его в тюрьму. Но, разумеется, не одного. Вслед за ним потянулись бы многие. В том числе и из твоего учреждения.

– И потому-то ты и позвал на помощь меня?

– Нет, не поэтому. Просто больше не к кому обратиться.

Генерал достал из футляра очки в золотой оправе и водрузил их на нос.

– Ну что ж, – сказал он деловито. – Давай изучать. Вот это верхняя – что за бумажка?

– Копия платёжного поручения…

– Какого? От кого и кому?

– Смотри. Там всё написано…

Генерал внимательно читал документы, разглядывал их, чуть ли не пробовал на вкус… и приговаривал: интересно, интересно…

Ванин задумчиво закрыл папку:

– Я думаю, Березовский поступил правильно. Человек он умный, ничего не скажешь. При таких документах он в нашей стране покойник. Это, конечно, при условии, что этим бумагам будет дан ход.

– Именно этого я и хотел.

Ванин отодвинул от себя папку и долго смотрел куда-то в окно. Потом сказал:

– Живя в зоне, нужно подчиняться законам зоны! Или ты этого до сих пор не усвоил? Ну, украли… Ну, присвоили. Если бы не они, это бы сделали другие! Такова природа людей!

– Природа людей, их предназначение – быть людьми! Чего же ты мне то и дело говоришь: «Честь имею!» Где она, твоя честь? Куда ты её запрятал? Природа людей…

– Мы не знаем, как всё будет. Новый не обнародовал пока никакой программы.

– А ты его программу составь из его выражений. Я их запомнил:  «Демократия – это диктатура закона»,  «Чем сильнее государство, тем сильнее его граждане»,  «Лишь сильное и эффективно действующее государство может гарантировать свободу предпринимательства, свободу каждого человека и общества в целом».

– Наивный! Он же не в безвоздушном пространстве живёт! Даст ли ему что-то сделать его окружение?

– Путин  расставит своих людей, сбросит влияние царя Бориса…

– Ты ж боялся, что  он установит диктатуру…

– И такое могёт быть! Ты-то  не боишься второго пришествия Йоси конопатого?

– Брось меня пугать! Пуганый! Надеюсь на него! Обещал восстановить порядок в стране, – и восстановит! И какой ценой восстановит порядок на корабле, который, захваченный пиратами, без руля и без ветрил, плывёт через штормовой океан, не так важно!  Новый капитан взялся проложить новый курс. Так стоит ли говорить о трагедии?

– Народ ждет хоть некоторой стабильности. Ему верят. Но слишком многие не хотят никаких перемен. Он столкнётся с очень влиятельными силами. Олигархи, которые привели его к власти, могут в случае необходимости и отобрать её. У многих из них более чем достаточно денег, влияния, чтобы устроить ещё один финансовый кризис или какую-нибудь новую войну. В конце концов, они просто могут заказать его убийство.

– Ну что ж, уговорил. Передам…

– Я очень надеюсь на это, – сказал Алексей. – Если не мы, то кто же? Зло должно быть наказано.

– Всё зло не накажешь, конечно, – сказал Григорий, – но хотя бы что-то сделать иногда бывает можно и нужно… Итак, давай думать. Я передаю эти бумаги начальнику штаба, а он меня и спрашивает: причём здесь ты? И что я отвечу?

– Что генерал-лейтенант Чернов из Конторы, который должен был это сделать, доложил об этих бумагах господину Березовскому. То есть предупредил его и совершил должностное преступление. А господин Березовский тут же и дал дёру.

– И что будет после этого с Черновым?

– Он будет немедленно арестован. Возможно, учтут его былые заслуги перед отечеством и почётно выведут из положения.

– На пенсию, что ли?

– Нет. В совсем другое пространство, туда, где пенсий уже не платят.

– Даже так… – задумчиво проговорил Ванин. – Ну что ж, завтра в это же время  звони. Или лучше заходи. Тогда уже и посидим, как положено двум старым друзьям. Ну а сейчас, – он встал из-за стола, – поеду в министерство.

Медведев тоже встал из-за стола. Крепко пожал Григорию руку:

– Пойми: президенту нужно помочь. Он прекрасно знает, что Березовский матёрый негодяй, но знать – одно, а иметь вот такие документы в руках – это совсем другое.

– Значит, договорились – до завтра!
24.

Медведев и не думал терять бдительности. Хотелось, конечно же, облегчённо вздохнуть, пройтись  с Маришкой по аллеям парка или посидеть с удочкой у речки, но… это не сейчас. Это, если повезёт, потом. И не здесь, в Москве, а, дай Бог, дома, в  деревушке. На Алтае. А пока…  Он попетлял по улицам, поездил в общественном транспорте и в скором времени снова оказался дома у Марины.


– Мы  куда-то едем? – спросила Марина.

– Сегодня ещё нет. Возможно, завтра, – уклонился Алексей.

– Тогда пойдём куда-нибудь?

– Я хотел бы побыть дома…

Марина тревожно посмотрела на него.

– Но я же вижу, что у тебя сегодня хорошее настроение!

Алексей рассмеялся:

– Какая ты наблюдательная! Да, кое-что на самом деле получилось и довольно неплохо, но поводов для особого оптимизма  пока нет. Результаты переговоров  станут известны только завтра. А сегодня, – он развёл руками, – сегодня остаётся только ждать и ждать.

– Но ведь это так скучно – сидеть в квартире и ничего не делать! – по-детски захныкала Марина.

– Скучно? Но это уж как мы с тобой решим, так оно и будет. – Он поднял Марину на руках и, прокрутив в воздухе, бросил  на что-то мягкое и пушистое, отчего Марина в притворном ужасе закричала...

Они и не заметили, как наступил вечер.

Прошёл ещё один день их жизни, полный надежд и ожиданий.


Утром, прогуливаясь по Кутузовскому проспекту, Медведев прошёл триумфальную арку и направился в сторону Поклонной горы.  Всё было тихо и спокойно – так же точно, как и вчера. Остановился у остановки, на которой толпился народ. Смешавшись с толпой, неожиданно запрыгнул в троллейбус как раз перед тем, как захлопнулись двери. В людном месте у остановки какого-то метро вышел, отыскав глазами будку телефона.

Немного волнуясь, набрал нужный номер.

– Алло! – ответил ему знакомый голос.

Медведев повесил трубку. Сел в первый попавшийся трамвай. Отъехав на почтительное расстояние, пересел  на другой. Потом на третий.

Выйдя из трамвая, пошёл по какой-то улице, незнакомой, безликой. Редкие пешеходы и бесконечная череда старых домов.

Итак, босс на месте. И это может означать лишь одно: мои бумаги не сдвинулись с места. Или сдвинулись, но попали не в те руки. И если так, то такое положение дел можно объяснить двумя причинами: Ванин побоялся начинать это движение или передал бумаги в плохие руки.

То, что Ванин человек решительный, многократно проверено. Нерешительность не его почерк. Не бывают генерал-лейтенанты нерешительными, и даже если это не боевые генералы, а паркетно-коридорные карьеристы, то и тогда они способны на решительные действия. И уж с бумагами-то в особенности!.. А Ванин – боевой. Стало быть, бумаги он всё-таки запустил. Но не туда. Это понятно.

Почему Ванин мог так поступить?

Испугался за свою карьеру?

С чем-то, должно быть, связан и он… Он, вероятно, от кого-то зависит, с кем-то не хочет портить отношений. Значит, идти сейчас к нему рискованно.

А что говорит интуиция?

Медведев стал прислушиваться к своей интуиции. Остановился, собрался с мыслями. На мгновение очнувшись, оглянулся по сторонам: он стоял как раз перед домом, в котором жил Ванин. Ноги сами привели... Дом сталинского типа – монументальный, надёжный, крепкий и мрачноватый, как и многие дома на этой  улице. Но жить можно… Чугунная изгородь, ворота, и стоит в глубине двора… И лоджии красивые, с лепными узорами…

Итак, что же говорит интуиция?

Интуиция подсказала: идти не надо!

Получив столь важное сообщение, Медведев двинулся вперёд. Сначала во двор, а потом и в дом. Выбора  не было.

Краткое объяснение с охранником. Лифт.

Пока поднимался, вспомнил, как заходил когда-то в ущелье, куда нормальный человек не решался до него зайти. Он тогда ещё был совсем мальчишкой. Но вошёл. Не побоялся.

И сейчас ему так же страшно.

Тогда казалось, что кто-то невидимый внимательно смотрит на него то ли сверху, то ли сквозь скалы. И этот невидимый всё знает наперёд и что-то решает. А скалы для него – прозрачные, как стекло. Что захочет, то и сделает. И если тот тогда ничего не сделал плохого, то лишь потому, что заметил в глазах своего незваного гостя решимость и твёрдость. Может, зауважал, а может – испугался.


Звонок в дверь. Приветствия, улыбки…

Мария Сергеевна была в это утро дома и ни на какое дежурство уходить не собиралась.

Прихожая… Верхняя одежда… И всё та же кухня.

Выпивка и закуска были уже другие, но ничуть не уступающие вчерашним яствам. Только вместо рюмок – обычные стаканы. И водка. Очень хорошая водка, дорогая.

– Заходи, располагайся, – говорил Ванин. – С холоду как раз и тяпнешь…

Ванин что-то ещё говорил и говорил, а Медведев не слишком-то и вслушивался в слова. Вслушивался в голос. Это был не тот голос.

Усевшись за стол, Медведев вдруг сказал:

– А не найдётся ли у тебя кофейку, Гриша?

– Кофейку? – Ванин обомлел. – Ты не подался ли в трезвенники?

– Ну что ты! Как ты мог так плохо подумать обо мне?.. Просто почему-то настроения нет…

– Ну вот кофеёк-то у меня, боюсь, и не предусмотрен, – растерянно сказал генерал. – Эй, Маруся! Поди-ка сюда.

На кухне появилась Мария Сергеевна.

– Ты представляешь, что наш гость удумал? С холоду, с улицы, можно сказать с морозу, он хочет выпить кофейку. Ты как врач  как к этому относишься? Не опасно ли это для здоровья – с холоду и вместо чего-нибудь путного – кофейку, а?

– Да отчего бы и нет, – возразила Мария Сергеевна. – Ежели кофей настоящий и хорошо приготовлен, то очень даже и можно… – Она тут же стала варить кофе.

– Так как с бумагами? – спросил Медведев. – Передал?

Генерал налил себе водки, хотел было чокнуться, но, вспомнив, что Медведев пить отказался, пробормотал:

– Что ж это, я один, что ли?.. С какими бумагами? – недовольно поморщился генерал, покосившись на жену.

– Ну эта папочка старенькая… С тесёмочками.

Оглядываясь на Марию Сергеевну, хлопотавшую у плиты, Ванин ответил:

– Передал, передал…Бумаги, можно сказать, уже на месте… Только вот что… – генерал замялся. – Там с тобою кое-кто хочет побеседовать. Предварительно. Так, ничего особенного, вопросы кое-какие задать.

– Пожалуйста, пусть задают,– ответил Медведев. – Это надо ехать прямо сейчас? Я готов.

– Ну, можно и прямо сейчас. Хотя зачем же такая спешка? Посидим, отдохнём хотя бы, а там уж можно и в путь собираться… – Генерал налил себе водки и выпил. Основательно закусил.

– Я готов прямо сейчас.

– Ну, вообще-то, я не думал, что мы так сразу… – Ванин почему-то замялся, задумался на минутку. – Ну вот, только, можно сказать, вошёл во вкус… – Он опять налил себе порцию водки. Пояснил: – Ну не лезет мне в горло этот твой кофей, хоть убей! – Залпом выпил. Потянулся к закуске, долго раздумывая, что именно выбрать. Наконец его блуждающая вилка остановилась над солёными рыжиками. Вонзил, направил в рот, закусил, крякнув от удовольствия. – Умеет Маруся солить грибы, умеет! – И решительно сказал: – Тогда я сейчас позвоню и вызову машину, – он взялся за телефон и стал кому-то названивать: – …Да-да… подгоняйте машину уже сейчас…

Мария Сергеевна тем временем разливала кофе.

– Всё у вас дела, дела. Посидели хотя бы часок-другой, а потом уж и ехали бы себе.

– Да вот и я ж говорю, – рассмеялся Ванин, – посидели бы…

– Так я не понял, – проговорил Медведев, отпивая маленький глоток кофе, – бумаги сейчас где? Здесь или там, куда мы сейчас едем?

– Бумаги? Там, здесь – какая разница!

– Я имею в виду ту потрёпанную папочку с платёжными документами и прочим…

– Да, да… Я понимаю, о чём ты. Всё там, куда мы сейчас едем…

– А куда едем?

– На дачу моего шефа. Там спокойней будет, чем где-нибудь в кабинетах.

Зазвонил телефон. Ванин поднял трубку:

– Слушаю… Да сейчас уже выходим… Ждите. – Повернувшись к Ванину, сказал: – Ну вот… Это за нами.

Медведев встал из-за стола.

– Ну что ж, поехали.

– Поедем, поедем, – неторопливо ответил Ванин. Замявшись, сказал: – Маруся, ты пока выйди. Мы тут с Алексеем поговорим о наших… о делах…

Мария Сергеевна как-то странно посмотрела на обоих и, не говоря ни слова, вышла, плотно закрыв за собою дверь. Медведев отметил: верхняя половина двери состояла из красивых квадратиков – узорчатых матовых стёклышек.

– Ты, Алексей, пока сядь, – сказал Ванин. – Машина служебная, она и подождать может.

Медведев уселся на своё место.

– Ты вон лучше выпил бы чего покрепче  да закусил бы, а?

– Спасибо. Нет настроения.

Ванин встал из-за стола и прошёлся по кухне. Остановился у окна, закурил.

– Послушай: зачем тебе это надо?

– Это не мне надо. И это не моё личное дело. И страна эта  такая же моя, как и твоя. И она – в опасности!

– Да брось ты, Лёха! Романтика всё это… Была бы страна родная, и нету других забот!.. Тьфу!.. Пустые слова. Президент и сам не дурак, разберётся, с кем надо и как надо. А с кем не надо – с теми и не разберётся. Потому что не со всеми ему сейчас надо разбираться. Не со всеми, ты понимаешь меня?

– Понимаю, – просто ответил Медведев. – Но с Березовским ему разобраться очень надо. И он ждёт, когда такой момент ему представится.

– Твой Березовский от него никуда не уйдёт. И вся его команда рано или поздно будет выведена на чистую воду. Но мы-то с тобой причём здесь? Сейчас такое время, что главное  не лезть туда, куда не нужно… – рука его потянулась к бутылке, – а тогда целей и будешь! Давай-ка лучше выпьем за нас – за целых! За нас, любимых!

– Не буду, – твёрдо ответил Медведев. – Не хочу. Я уже всё давно понял, и всё, что ты скажешь, знаю наперёд. Я готов и  жизнью пожертвовать…

– Зато я  не готов! Лёха, я жить хочу! Хочу быть целеньким! Если помнишь, в Афгане я не был трусом. Знал, что хоть один процент есть, что останусь в живых. А с твоими бумажками... Посуди сам: ну, отдам я твои бумаги  начальнику Генштаба или даже лично в руки  самому президенту! Ну и сместят после этого нашего шефа, прохвоста этого… И что дальше будет со всем нашим Управлением? – генерал сделал многозначительную паузу.

Медведев в ответ лишь плечами пожал.

– А всех повыгоняют! Повыгоняют к чёртовой матери!

– Да может, оно и к лучшему? – неуверенно предположил Медведев.

– Уйдут одни жулики, а другие на их место придут. И ещё неизвестно, какие лучше и какие меньше ущерба причинят нашему любимому отечеству. Жизнь у нас сейчас такая! Все всё, что могут, то и тащат. Там ведь у нас жулик на жулике сидит и жуликом погоняет! Оружие толкают налево и направо: и во всякие подозрительные арабские эмираты, и напрямую – кавказским террористам, и кому только не толкают! Думаешь,  президент  не знает? Про всё наше министерство и про то его подразделение, в котором я имею честь служить? А я  такой же точно, как и все в этом подразделении! И попробовал бы я этой компании быть другим!

– Но ведь есть же и честные люди… Я, к примеру, никогда в жизни копейки не украл, и оружием из-под полы не торговал, и родину, между прочим, не предавал!

– Ну, допустим, ты святой. Но ведь не все же такие. А я вот грешник. Не самый страшный, между прочим: там среди нас есть и похуже, – подумав, он многозначительно добавил: – и намного похуже! Я-то хоть какую-то пользу принёс родине и сейчас ещё приношу, а те…

– Ну, вот и давай ещё раз принесём пользу этой самой родине.

– Пойми: сметут всех! И виноватых! И которые  не очень… И, может, даже и совсем невиновных – просто для отчётности. И спасибо не скажут за то, что я им эти бумаги принёс! И ведь если меня даже и оставят, и не тронут в благодарность за то, что я эти бумаги вытащил на свет божий, то и тогда: жить-то тогда  за счёт чего? Такого уже тогда не будет! – он указал на стол. – Тогда, дай Бог, чтобы на хлеб и воду хватило… А жить-то хочется! И жить хорошо! И теперь – всё это терять? И весь остаток жизни провести в нищете…

– Ты что же, и запасов на чёрный день себе не сделал? –спросил Медведев.

Ванин насмешливости не заметил. Налил, выпил, закусил.

– Запасы-то есть. Да только дадут ли ими воспользоваться, это большой вопрос. Особенно, если посадят!

Выпил ещё, как воду, словно его мучила жажда.

– Не посадят. Я похлопочу за тебя, – тихо сказал Медведев. – У меня есть кое-какой авторитет.

Ванин только рукою махнул.

– Тебе не понять. И потому не понять, что терять тебе нечего. У меня вон семья: Машка, дочка молодая, квартира, уют. А ты всегда жил сам по себе. Тебе  что пятизвёздочный отель, что казарма – один чёрт! Что ресторанная жратва, что кусок чёрного хлеба. Я уверен, что если бы тебя сейчас направили служить куда-нибудь… – Ванин задумался на секунду и махнул рукой: – Да хотя бы даже на этот твой Алтай, в самую дремучую глухомань, то ты и там жил бы!

– Конечно, – охотно согласился Медведев. – Жить – это хорошее занятие. Приятное.

– А я так не могу! – Ванин икнул, потом, помотав головою, рыгнул. – Извини… – Преодолев желание икнуть или рыгнуть во второй раз, твёрдым голосом сказал: – Я хочу хорошо жить!

– Ладно, Григорий. Едем или нет?

– Едем! – решительно сказал Ванин.

Дверь на кухню неожиданно открылась. Вошла Мария Сергеевна.

– Да о чём шумите-то?

– Да так, ни о чём, – с досадой пробормотал Ванин.

– Ну ладно, вы тут хоть не ссорьтесь… И закусывайте, главное. Закусывайте, мальчики! Гриша, ты, я вижу, совсем расклеился  с утра пораньше! – с этими словами она закрыла дверь.

– Да чего теперь уже закусывать? – возразил генерал в уже закрывшуюся дверь. – Мы уже едем! – И он решительно встал из-за стола.

Медведев тоже встал. С изумлением отметил, что Григорий основательно качается.

Уже в прихожей генерал извинился и, словно бы что-то очень важное вспомнив, зашёл в ванную. Пока Медведев неторопливо одевался перед зеркалом, генерал со страшными звуками что-то из себя изрыгал.

– И когда он успел? – сокрушалась Мария Сергеевна. – И почему ты трезвенький, а он  ну как свинья!

– Потому что я не пил вовсе, а он пил за двоих, – попытался отшутиться Медведев.

Мария Сергеевна приблизилась к Медведеву и прошептала:

– Ты не беспокойся. Всё будет хорошо. Бумаги лежат здесь, у нас, я сама их  видела…

– Да ты откуда знаешь про бумаги? Я тебе ничего не говорил… Григорий, что ли, рассказал?

– Ничего он мне не рассказывал. Я просто весь ваш разговор слышала. Надо было с самого начала ко мне  обращаться. Я бы и передала куда надо… У меня завтра утром супруга Путина должна быть на приёме.

– Жена Путина?!

– Я же работаю в кремлёвской больнице. Путина обследование проходит. Постараюсь помочь. Она  нормальная баба, не зазнаётся ещё…

Генерал вышел из ванной уже относительно свежий.

– Всё будет хорошо… Я тебе обещаю, – успела шепнуть Мария Сергеевна.

– Ну вот, кажется, я и готов, – заявил генерал и, покрутив лицом перед зеркалом, решительно стал одеваться. Едем!

В лифте и вплоть до машины генерал молчал. Со стороны это выглядело так, как будто он пытается скрыть своё невменяемое состояние. Казалось, сделает резкое движение или скажет что-нибудь, и тут же и выяснится, что пьян.

У Медведева было несколько секунд на принятие решения: или прямо сейчас вырваться и бежать, или уж покориться судьбе. Нет, бежать не удастся: у выхода Медведев заметил двоих в шинелях.

Когда усаживались в машину, выяснилось, что на переднем сидении, кроме водителя, уже кто-то сидит – незнакомый и здоровенный.

Первым пролез на заднее сиденье генерал.

Вторым – Медведев.

Тут же возник и третий, который потеснил Медведева на середину сиденья.

Дверца машины захлопнулась, как мышеловка.

Поехали.

– Насколько я понимаю, – проговорил Медведев, – кольцо вокруг меня сомкнулось полностью?

Ванин посмотрел на него тяжёлым взглядом, то ли  пьяным, то ли жестоким:

– Ничего ты ещё не понял.

Сидящий на переднем сидении лишь усмехнулся на эти слова.

Так в молчании и пересекали всю Москву.


Когда очень страшно, потому что ты находишься под пулями,  это одно. Из того домика стреляют, из этого, а ты короткими перебежками, поднимая тучи пыли и песка, перемещаешься по незнакомому селению, отстреливаешься, прячешься за обломками глинобитных стен и не знаешь, какой из выстрелов тебя настигнет, из-за какого угла в тебя всадят нож… Мысль работает чётко, но в каком-то особом режиме, неземном словно бы… Одно неосторожное действие – и твоя душа воспаряет в другой мир, и ты плавно переходишь в новое состояние… И смотришь на всё уже сверху… И всегда должно быть что-нибудь про запас: или граната, или пистолет хотя бы с одним патроном – всё равно ведь живым попадать к ним в руки было невозможно. Могли в плен взять, а могли и на кусочки порезать…

С другой разновидностью страха Медведев познакомился ещё в детские годы, когда лазил с мальчишками по горам да по скалам. Когда выясняешь, что тебя чёрт занёс на какой-то карниз, по которому нужно осторожно пройти метров двадцать и не ошибиться ни на миллиметр, то в голове наступает такое удивительное просветление: слышишь каждый шорох, видишь каждую пылинку. И никакой паники – только осмысленные действия… А страшно становится потом, когда понимаешь, где побывал, откуда мог сорваться и во что превратиться после длительного кувыркания по крутому каменистому склону…

Вот и сейчас: мысль работала абсолютно чётко.

Ошибка была допущена ещё при подходе к дому генерала. Если, конечно, это была ошибка. Можно было не подходить к дому вовсе. Можно было подойти к воротам и тут же раздумать и скрыться. После уже, наверняка, было поздно… И теперь уже сделать ничего нельзя в смысле рывка и побега. Да и нужно ли? Может, лучше сначала поговорить с людьми?..

Проезжали какой-то дачный район, но уже не тот, где Медведев был недавно. Хотя архитектура и планировка те же. Шпили, башенки, колонны с карнизами: у всех хозяев таких дач со вкусом, фантазией и скромностью дело обстояло неважно

Въехали на какую-то охраняемую территорию. Ворота закрылись.

Машина ехала и ехала по дороге, а заснеженные сосны скрывали за собою тайны бесконечных заборов и строений.

Ещё одни ворота с охраной. «База…»

«Так… – подумал он. – Самое удобное место, чтобы пристукнуть».

Когда нужно было выходить из машины, генерал-лейтенант Ванин пребывал в отключке. Его долго расталкивали.

– Что ж ты так? – Медведев рассмеялся. – После каких-то несчастных трёх-четырёх стаканов водки уже и сознание теряешь?

Медведев мысленно представил себе Жору после такого же количества спиртного и увидел перед собою абсолютно трезвое существо, правда, без умолку болтающее на возвышенные темы.

Прошли мимо солдат, вычищающих снег на выложенной плитками тропинке, и поднялись по ступенькам в дом.

Дежурный офицер отдал честь и проводил в кабинет начальника базы.

Один из сопровождающих остался в дверях, другой расположился у окна. Медведеву предложили раздеться и сесть за стол.

– Чаю, кофе, чего-нибудь покрепче? – предложил один из охранников.

– Спасибо, не хочу ничего.

– Он у нас в трезвенники записался! – Ванин рассмеялся незнакомым, неузнаваемым смехом и, не раздеваясь, проследовал к какому-то шкафчику – Медведев даже не стал смотреть, к какому именно, а только услышал: что-то звякнуло, потом забулькало. Раздалось чмоканье и кряхтение: пошла родная по назначению!

Одна из дверей комнаты открылась, и в комнату вошёл пожилой седой полковник  низкого роста, худенький, курносый, с прищуренными глазками. Форма на нём висела, как на вешалке. Это, по-видимому, и был начальник базы. Он вытянулся перед Ваниным, готовый выполнить любое его приказание.

– Михаил Петрович, разбирайся, – промямлил кое-как ворочая языком Ванин. – Я своё сделал. Буду нужен, – позовёшь.

–  Слушаюсь… – сказал полковник и оценивающе взглянул на Медведева. – А где же сами документы?

– Бумаги? Бумаги  в надёжном месте! Я тебе рассказал об их содержании, что тебе ещё надо? – с этими словами Ванин пропустил ещё одну порцию какого-то коричневого напитка и, из последних сил стараясь держаться прямо и ни за что не цепляться, вышел. Казалось, что тут же рухнет на что-нибудь мягкое и забудется мертвецким сном.

Человечек растерянно развёл руками и, обращаясь к Медведеву, сказал:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – спокойно и даже с любопытством ответил Медведев.

– Вам уже представили меня: Михаил Петрович. Фамилия, думаю, не имеет значения, да впрочем, и должность – тоже. Но одно вы, по всей вероятности, уже поняли: я и генерал-лейтенант Ванин – близкие коллеги. Работаем на одном фронте.

– Я так и понял.

– Тесно сотрудничаем.

Медведев понимающе кивнул. То,  что ему не захотели назвать фамилию и должность, могло означать лишь одно: он отсюда выйдет живым. В противном случае  чего бы этой вешалке скрывать свои данные?

– Насколько я понимаю, вы обладаете компрометирующим материалом…

– Правильно понимаете, – оборвал его Медведев. – Но не всё знаете.

– И чего же я не знаю?

– Во-первых, у моих документов есть копии.

– А во-вторых?

– А во-вторых, если я к назначенному времени не дам о себе знать своим людям, то копии немедленно будут запущены в дело.

Медведев блефовал. Пока в Конторе царствует босс, Контора ему  не помощник. Единственное, что он мог противопоставить своему собеседнику, – это твёрдый, немигающий взгляд. Седой человечек долго пытался выдержать это испытание, но потом сдался и отвёл глаза.

– А вы не прокручивали у себя в голове такой вариант: вот мы вас сейчас ликвидируем. Пропустим через нашу котельную вместе с дымом и – прямо в небеса. А уж неприятности, которые нас ждут, – с этим мы как-нибудь разберёмся.

– Я готов. Но и вы в таком случае готовьтесь к самому худшему. Тюрьма в этом случае может оказаться для вас и некоторых ваших коллег  не самым страшным вариантом.

Михаил Петрович хохотнул:

– А что, если к назначенному времени вы позвоните своим людям и скажете им то, что нужно, по нашей очень убедительной просьбе. Они придержат свои копии, а ещё лучше – срочно доставят их сюда. А мы за это время выпустим вас через трубу.

– Экземпляров  много. И людей, которые держат под контролем мою таинственную поездку в это место  тоже много.

– Ну, настоящий Голливуд, – улыбнулась вешалка. – А мои охламоны говорят, что никакой слежки не было… – он выругался: – Ах, чёрт возьми! Как же я не догадался сразу… Обыскать его! – рявкнул он солдату, расположившемуся у окна.

– Вы просто обречены на поражение, – сказал Медведев, вставая и расставляя руки для предстоящего обыска, – потому что действуете абсолютно непрофессионально. С этого вы должны были начать.

– Никитин, чего ты возишься?! Обыскать его! – заорал Михаил Петрович.

Медведев с добродушною улыбкой сам стал расстёгивать пиджак. Но как только тот приблизился к нему на достаточное расстояние, он нанёс ему молниеносный удар по голове, отчего тот сразу же потерял сознание. Медведев резким ударом левой ноги остановил набегающего на него второго верзилу, того, что стоял у двери. Сделал выпад и в сторону вешалки, но в это время в комнату ворвалась орава охранников…

Последняя мысль, которая промелькнула в голове у Медведева, была примерно такая: мне не стоило идти к Ванину… Нашёл к кому обраща…


Очнулся он только на следующее утро в подвале, на каких-то старых шинелях. Голова гудела, тело ныло от боли, шевелиться было совершенно невозможно… А не мог пошевелиться потому, что связан. Простые и понятные мысли с трудом пробивались в сознание. Забыли рот заклеить… Усмехнулся: ещё одно проявление их непрофессионализма. Впрочем, кто его здесь услышит?

И ещё: здесь совсем не холодно. Не пахнет подвальными запахами, хотя какие-то запахи и есть… Пахло машинным маслом. Ну конечно: в углу бочки с маслом. «Да, – подумал Медведев, – точно  непрофессионалы. Стоит мне только освободиться от верёвок, можно будет организовать маленький пожар и в суматохе исчезнуть, если повезёт…»

Попытался осмотреться по сторонам. Свет струился через маленькое квадратное окошко под потолком. Медведев догадался, что окошко сделано в фундаменте здания. А там, за окошком, территория, тщательно охраняемая и непроницаемая.

Потом подумал, что если сразу не убили, значит ещё нужен…

А зачем нужен?

Для того, чтобы узнать, у кого бумаги… А уже потом убить.

Или для того, чтобы что-то выторговать? Возможен ведь и такой вариант…

Да, в другое время и умереть было не жалко, а вот сейчас  как-то некстати пришлось. Только-только показалось, что эта изнеженная и взбалмошная профессорская дочка для него что-то значит, только-только призадумался о семье, и вот уже снова, в который раз он поставлен на грань…

И вообще: почему я здесь? Нормальные люди моего возраста сейчас сидят дома или на работе чем-то занимаются… У них дети ходят в школу, у них квартплата и магазины, соседи и телевизор, родственники и дни рождения… А если жить в деревне, то дров надо наносить, чтобы печку растопить, к колодцу сходить за водой, снег расчистить возле дома… Сознание снова стало угасать. На какое-то время Медведев то ли сладко задремал, то ли отключился…


В рабочий кабинет Путина, минуя многочисленных охранников и секретарей, вошла Людмила. Владимир Владимирович просматривал подготовленную для него сводку новостей.

– Что-то случилось? – спросил он удивлённо.

– Ты только не сердись, Володя. Я сегодня была  у врача. После новогоднего турне, помнишь, у вертолёта я подвернула  ногу. Всё уже давно прошло, но она попросила ей показаться. Так вот, она передала тебе эту папку.

– Люда! Я же просил! Никаких писем, никаких передач! Неужели трудно усвоить?!

– Ты погоди кричать! Я бы и сама не стала её брать. Но человек, который пытался передать её тебе, сейчас рискует головой. А материалы, которые здесь лежат, мне кажется, тебя заинтересуют.

Владимир Владимирович открыл папку и взял первый документ. Через пару минут он вызвал дежурного секретаря:

– Срочно пригласите ко мне Патрушева и… – Путин на минуту задумался. Кого же ещё пригласить? На кого можно опереться? – и Генерального прокурора.

Путин тепло взглянул на жену.

– Ты оказалась права. Папочка, действительно, занятная. А кто эта врач?

– Профессор Ванина. Хирург. Муж её, кажется, в Генеральном штабе служит…

– Да… дела… Ты, Лютик, иди к девочкам. Разговор будет серьёзный…


Сколько Медведев  пролежал  в холодном подвале, он не понял. Проснулся от звуков за дверью, кто-то шумел и переговаривался. Свет в окошке стал намного темнее, стало быть, дело к вечеру. Дверь открылась, и у Медведева пронеслась мысль: ведь она у них даже не была заперта! До такой степени они ничего не боятся и не ждут ничего плохого…

Вошли Ванин, тот странный полковник и ещё кто-то, кажется, из давешних охранников. Свет не включали, и поэтому Медведев ориентировался в основном по голосам и силуэтам.

– А я говорю, что это самое простое, что мы сейчас можем сделать, – горячо утверждала вешалка. – И кто потом что докажет и узнает…

– Ничего уже не сделаешь, – ответил Ванин и подошёл к Медведеву. Бросил охраннику: – Да развяжи ты его!

Медведева освободили от верёвок, и он почувствовал сильное облегчение.

– Пошевели ногами, руками, – пробурчал Ванин, – а то весь затёк… Не хотел я всего этого, пойми…

Полковник не унимался  и всё лез со своими советами:

– Сейчас бы,  пока не поздно…

– Да заткнись ты, Петрович! – гаркнул Ванин. – Поздно уже, как ты не поймёшь… Тебе сейчас самое время – ноги в руки и – Drang nach Westen. Драпать на Запад! Тебе проще, да и опыт в этом деле есть…  Это мне нельзя… – добавил он с грустью.

– Мне бы в туалет, – сказал Медведев.

– Да сходишь ты в свой туалет, – Ванин помог Медведеву подняться. – Не хотел я так, прости…

– Пустяки, – сказал Медведев, отряхиваясь и щупая одежду. – С кем не бывает! – Кажется, всё целое. Кое-чего, однако, в карманах не хватало.

Медведев выразительно похлопал себя по карманам.

– Там у тебя мобильник забрали, – Ванин повернулся к охраннику, – вернуть всё! И документы,  и всё остальное…

– И всё же, – начал опять что-то доказывать полковник.

– Да пошёл ты! Поздно! Уже поздно! Может, сутки-двое у тебя ещё есть в запасе. И то вряд ли.

Наверху, где освещение было нормальным, Медведев сделал новое открытие: его бывший боевой друг избегает смотреть ему в глаза.

– Тебя отвезут в город, – отрывисто бросил он Медведеву. – Всё будет нормально. Куда скажешь, туда и отвезут.

«Отвезут… – подумал Медведев. – А по дороге и пристрелят…»

Когда он вышел во двор и сел в указанную ему машину, Ванин вдруг крикнул водителю:

– Стой! Выходи из машины! Подожди здесь!

Он сел на место водителя, бросив:

– Я поведу сам. Сам привёз, сам и отвезу…

И повёз Медведева обратным путём, через все препятствия, на свободу. Глядя только на дорогу и не поворачивая головы в сторону своего пассажира, пояснил:

– Так оно вернее будет. А я думал, блефуешь. Твои всё же как-то передали президенту бумаги. Шефа моего уже захомутали… Теперь и до меня доберутся. Недолго ждать.  Этого ты добивался?

Медведев промолчал.

Будучи в сильном подпитии, Григорий гнал машину на предельной скорости. Не притормаживая, проскочили  Озерецкое, потом Лобню.

Возле Клязьминского водохранилища Ванин остановил машину у заправочной станции.

– Выходи. Разомни ноги. Заправимся и поедем дальше.

Медведев открыл дверцу и недоверчиво посмотрел на Григория. Потом направился к автомату, чтобы купить сигареты. В этот момент Ванин нажал на газ и, разогнавшись, круто повернул к обочине. Небольшие бетонные столбики не смогли задержать мчавшуюся на полной скорости машину. Раздался глухой удар, и она нырнула носом с десятиметровой высоты прямо в воду. Никто ничего не успел понять. Серая холодная вода поглотила машину…

«Эх, Гриша, Гриша! Что же ты наделал? И что я теперь скажу Марии?» – подумал Медведев.  Потом, не дожидаясь, когда к месту аварии понаедут милиционеры и следователи, водолазы и военные, на попутной машине добрался до Химок и поздней ночью пришёл домой к Марине.

25.

Жорины бумаги. Что с ними случилось дальше? Это очень интересный вопрос. И ответить на него так уж просто  не получится.

Для того чтобы объяснить дальнейшую судьбу Жориных бумаг и тех полезных дополнений, которые сделал к ним Медведев, нужно сначала описать принцип действия московского метрополитена.

Итак, что и по какой схеме происходит в метрополитене города Москвы?

Пассажир, заранее оплатив свой проезд, культурно спускается в подземелье и на этом как бы прерывает свою связь с внешним миром. Делает он это не в окружении летучих мышей, не на верёвке и не со свечой или факелом в руке, как какой-нибудь первопроходец, а используя проторённые маршруты, ярко освещённые, порою даже сияющие красотой.

Его окружают люди, о которых он ничего не знает, но которые движутся в высшей степени организованно и целеустремлённо. И поезд проносит его многие километры в направлении, о котором он имеет самые смутные представления. Над головою мчатся невидимые пласты горной породы, а над ними – трубопроводы, кабели, асфальт, проспекты и улицы, потоки автомобилей, отдельные дома, судьбы людские… Поездом управляют неизвестные водители; неизвестные энергетики снабжают этот поезд постоянным током, у которого напряжение – 800 вольт; а там ещё и диспетчеры, и уборщики, и ремонтники, и стражи порядка…

Человек, между тем, делает пересадки, проходит по каким-то подземным коридорам и снова входит в поезд. И едет дальше  к своей цели, до которой никому другому нет дела, но о которой он сам твёрдо знает: она существует.

Человек поднимается на поверхность и обнаруживает себя в том самом месте, куда и хотел попасть. Он не выражает удивления по поводу тех чудес, которые с ним произошли. Он только знает: если он войдёт в подземелье ещё раз и там, придерживаясь определённого плана, проделает определённые простейшие поступки, то и результат будет всегда правильным. А по поводу того, что у него там проносилось над головою и кто там стоял за кулисами всех этих событий, ему и знать незачем. Так уж устроена наша  цивилизация.

Ему нужны только вход в нужном месте и выход в нужном месте.

Вход и выход.

Всё!


Вот так же и Жорины бумаги: в нужном и правильном месте вошли в некое волшебное пространство, а затем где-то и сквозь что-то пронеслись. При этом срабатывали механизмы колоссальной сложности, плескались и струились какие-то потоки человеческих судеб (в том числе и Жориной судьбы тоже, которая сама по себе была схемой невероятной степени запутанной и сложной), что-то происходило, что-то включалось и отключалось…

И что же?

И в какой-то нужной точке эти бумаги вылезли на свет уже в виде какого-то важного результата, единственно возможного в этой схеме.

Иными словами: был вход и был выход.

Вход и выход.

Человеческому разуму не постичь, по каким лабиринтам, с помощью каких механизмов эти бумаги проносились в той схеме, куда их погрузили. Но одно достоверно: в ходе этого процесса Чернов, столь строго курировавший деятельность Медведева, внезапно умер от сердечного приступа.

И это естественно, ибо выйти на пенсию он уже никак не мог. Конторщики при жизни не бывают бывшими: даже и на пенсии и вплоть до гробовой доски они остаются конторщиками. Есть, правда, и другой вариант для конторщиков, совершивших поступки вроде тех, что сделал босс:  суд, бесчестие и тюрьма. Но он крайне нежелателен и для самого предателя, и для его родственников, и для карающих органов. Вот потому и случаются сердечные приступы, автомобильные катастрофы, самоубийства и прочее…

С непривычной для нашей страны оперативностью заработал меч правосудия.

Тот факт, что Иван Иванович работал не на интересы государства, а на интересы тайной полиции, которую создал для самого себя господин Березовский, породил простое предположение: от него должны тянуться ниточки к другим таким же участникам этой преступной схемы.

Ниточки были прослежены, и кое-кто после этого немедленно заболел и скоропостижно скончался, а кое-кто был арестован и ожидал суда…

Что касается господина Хлястина, проживающего в Ростове-на-Дону, то ему была дана отсрочка в несколько суток для того, чтобы вычислить с большей точностью круг его общения. Об отсрочке он, естественно, ничего не знал и продолжал жить в своё удовольствие.

Миф о том, что у Березовского есть свои глаза и уши в самых неожиданных закоулках аппарата власти и по своему усмотрению он может включать и выключать различные механизмы – экономические, политические, организационные и многие другие, не был таким уж мифом. Он держал в своих руках первый телевизионный канал, имел свои газеты… А кто владеет средствами массовой информации, тот  владеет всем.

Именно поэтому, как считал Медведев, нужно было действовать.

Новый президент уже дал понять всем олигархам, что он закроет глаза на происхождение их денег, лишь бы они исправно платили налоги и не лезли во власть. Некоторые этого не понимали.

Хороший сигнал, звоночек – вот то, что таким людям было сейчас очень нужно.


Медведеву присвоили внеочередное звание, да что с того?! Ведь он никогда и не носил форму. И всё же  приятно. Оценили! Познакомили с некоторыми изменениями.  Не со всеми, конечно, и не потому что не доверяли, а потому, что  всего о подвижках  в конторской системе сами не знали.

А он и не торопил события. Да, это была всё та же самая зона, он это прекрасно понимал. Но часть лагерной шушеры, окопавшейся в хлеборезках и прочих тёплых местах, была сдвинута с места. Часть лагерных авторитетов была разжалована, а другая часть получила свои чёрные метки: мол, скоро и за вами придём, если не поймёте по-хорошему.

А то, что не поймут,  это было ясно.

Сейчас он хотел  покинуть Москву  тихо и незаметно. Ещё не все ниточки, тянувшиеся от Березовского и продавшегося ему босса, перерезаны. Некоторые ещё просто-напросто не обнаружены. Ведь в тетради Осипова прямых указаний на них нет. Значит, если будет следствие, если  будут глубоко копать, если докопаются… Слишком много «если».

Правда, в Конторе заверили, что он всецело под их охраной. Такие кадры на вес золота… Выдали бумагу, как-то напоминавшую известную охранную грамоту  кардинала, которой он снабдил леди Винтер: «Всё, что сделает…– сделано во благо государства… Всем конторщикам и властям на местах всемерно помогать предъявителю…»

«Это, конечно, замечательно, – думал Медведев. – Только, не появится ли соблазн у того самого нового его босса прикончить чрезмерно успешного коллегу. К тому же, я видел бумаги Жоры. У них могут закрасться сомнение, все ли бумаги  передал? Не оставил ли себе? Так… для  ещё одного внеочередного звания?! Кто их, конторщиков, поймёт, что у них в голове? А  сам факт, что мне известны фамилии уж очень влиятельных и высокопоставленных, тем более не гарантирует безоблачную жизнь. Ну да ладно! Прорвёмся!»

Мария Сергеевна уже знала о случившемся и никак не связывала это несчастье с Медведевым.

– Я ему столько раз говорила, чтобы не садился пьяным за руль. Так нет… Хорохорился…

Мария Сергеевна  осунулась, побледнела. Да и кого горе красит?!

Медведев извинился, что на похоронах быть не сможет. Обещал звонить…

Мария Сергеевна  обняла его, всхлипывая:

– Ты только не забывай меня! У меня никого на белом свете больше нет. Дочь – отрезанный ломоть… Не забывай меня, Лёша!

Потом Медведев связался по телефону с Мариной.

– Девочка моя, – произнёс ласково, – мы через полчаса уезжаем в Ростов. Будь, пожалуйста, готова.

Странное дело! Как же нужно приручить строптивую, чтобы она, ни слова не говоря, выполнила столь неожиданную просьбу!

Когда через тридцать минут Медведев зашёл домой, Марина уже была готова. Голубая куртка, тёплые штаны, сапоги, шерстяная бело-голубая шапочка и большая дорожная сумка – вот и вся  экипировка.

Уже когда выехали за пределы Москвы, Марина вдруг спросила:

– А почему не на самолёте или на поезде?

– На машине романтичней, – ответил Медведев.

– Уж и не знаю, что ты нашёл романтичного в зимней дороге.

– А всё! Дорога, движение, скорость, цель – разве не романтика? И природа! Посмотри, какая красота вокруг!

Марина посмотрела и ничего такого не обнаружила: заснеженные поля по бокам дороги да редкие деревеньки... Нищета начиналась сразу же за пределами напыщенной и самодовольной Москвы.

– Не представляю, как тут можно жить, – тихо сказала Марина.

– Живут люди, – сказала Медведев. – Да ведь и я жил в деревне. А уж там глушь была такая, что и не сравнить…

Помолчали. Дорога была скользкой. Ехали осторожно. Медведев, всё внимание которого было сосредоточено прежде всего на опасностях, которые вдруг могут откуда-то возникнуть, всё-таки чувствовал: Марина недовольна, но старается виду не подавать.

– А, по-моему, жить в нашей стране можно только в Москве и Петербурге…

Медведев рассмеялся:

– Вот-вот! Все столичные так говорят! Но на самом деле это у вас вроде бы как один-единственный город Москва-Питер. И у него есть один-единственный пригород: Сочи-Кисловодск-Петергоф. И на этом вся Россия для вас заканчивается.

– Вот мы сейчас едем в Ростов – продолжала Марина … Ну и что хорошего в этом Ростове? Большая деревня, где все друг друга знают, где невозможно никуда пробиться, если не чей-то родственник.

– Ну а я,  чей родственник?

– Ты исключение. А исключение подтверждает правило. Конечно, ничей. Хотела бы, чтобы стал моим! – Она прижалась щекой к его плечу.

По обочине однообразно тянулся вал грязного снега. Вдоль дороги понуро стояли деревья, поблескивая обледенелыми ветками. Тоскливо накренились под тяжестью проводов деревянные столбы, а вдалеке на пригорке белел одинокий домик с шиферной крышей и из трубы валил дым… Всё было грязно-серым, словно Художник забыл свои краски и рисовал только серые картины: серое тяжёлое небо, серая дорога, серые однообразные дали.

Вскоре картины поменяли  краски, и уже вдоль дороги высились огромные сосны. Их зелень оживляла грязный пейзаж, и на душе становилось легче.

– Ну посмотри на тех, кто у власти в нашем городе, – продолжала Марина. – Все они выходцы  из одного Пролетарского райкома партии…

– Ну и что? – возразил Медведев. – Вот новый президент начнёт закрепляться у себя наверху, и увидишь: и он к власти приведёт бывших сослуживцев, тех, кого лучше знает, кому доверяет. Это естественный процесс.

– Ну, допустим, что это нормально. Ну а  тащить во власть родственников – это как? Подбирают людей не по их деловым качествам, а по признаку личной преданности!

Медведев только вздохнул в ответ. Подумав, всё-таки ответил:

– Это плохо. Но ненадолго. Все ведь они смертники. И не потому, что все рано или поздно умрут, как и положено людям, а потому что ходят по лезвию бритвы. Так что завидовать нечему.

Проехали Мценск, Орёл. Повернули на Воронеж. День клонился к вечеру. Транспорта становилось меньше.

–  Я не большой специалист, – продолжала Марина, – но думаю, что страдает не только дело. В первую очередь плохо, что люди теряют веру в справедливость выборов,  теряют ощущение, что они могут влиять на власть… Разве ты этого не понимаешь? Это как в Зоне. Все подчинены пахану, который держит зону. Вокруг шустрят все остальные, от авторитетов, приближённых к пахану, до всех прочих… Там тоже главное – личная преданность.

Медведев это хорошо понимал, но не стал развивать тему.

– Слушай, Мариша, а откуда ты всё это знаешь? Неужели у вас дома это обсуждается? Да и что могут знать твои родители?

– Дело в том, что люди  не такие идиоты и всё знают и видят. Тебя, например, никогда не интересовало, что нас ждёт в недалёком будущем?

– А что нас ждёт?

– А знаешь ли ты, что за Уралом в России проживает семнадцать миллионов россиян…

– Ну и что?

– А то, что в приграничных с нами областях Китая триста пятьдесят миллионов голодных китайцев!

– Откуда у тебя такие сведения?

– Радио нужно слушать! К тому же, ежегодно число россиян сокращается на один миллион! Выводы напрашиваются сами. И как тебе такие перспективы?

– Не утешительные.

– В Москве лучше, – продолжала Марина. – Я прекрасно понимаю, что и тут то же самое, но оттого, что народу много, все эти ужасы как бы тонут в огромной массе событий и людей и не так заметны, как в маленьком Ростове.

– Ну, допустим, Ростов – это плохо. А как же твои папа с мамой? Они что же – зря столько лет прожили в Ростове? Столько сил положили на него?

– Зря. Лучше бы эти силы подарили Москве…

Медведев  слушал Марину и думал: «От умных родителей понаслышалась, и теперь повторяет». А Марина, между тем, обладала одним бесценным свойством: чутьём. Вот и сейчас она точно знала, что здесь что-то не то. Не из-за романтики они едут в машине, а по какой-то другой причине, и причина эта не очень-то приятная. Знала Марина и другое: спрашивать напрямую или пытаться выведать нужную информацию совершенно бесполезно. Медведев вмиг бы раскусил… Отсюда и недовольство.

К политике старались больше не возвращаться. Изредка перебрасывались какими-то случайными замечаниями, по радио слушали музыку, в которую, впрочем, вторгались непрошеные известия о каких-то событиях в мире…

Они проехали Воронеж поздним вечером.  Чем ближе перемещались на юг, тем снега становилось меньше. Силуэты домов были смазаны, и даже высокие сооружения города растворились в плотных сумерках. Моросящий дождь вперемежку со снегом только дополнял картину, и настроение у Алексея, как и погода, портилось с каждой минутой.

Между тем, время шло, и усталость брала своё. Пора было устраиваться на отдых. Когда же Медведев, хорошо знавший эту дорогу, свернул в сторону, настроение его улучшилось. Проехали шлагбаум и остановили машину на площадке возле гостиничного домика.

Расположились: занесли вещи в номер, осмотрелись. За окном среднерусский пейзаж. Маленький городок, о существовании которого мало кто слыхал, жил своей привычною жизнью.

Приняв душ, Алексей и Марина спустились в ресторанчик с поэтичным названием «Пегас». Отделка, которую все в нашей стране с поразительным упорством называют таинственным словом «евроремонт», чеканка на стенах, картины. Четвёртый сорт, который себя с трудом пытался выдать за третий.

Как сообщила девушка, провожавшая их к столику, здесь часто выступают местные поэты, поют барды, собирается творческая интеллигенция. Ну что же, послушаем, посмотрим…

Настроение улучшилось. Заказали мясные салаты, шашлыки и красное сухое вино.

А в углу зала насиловал пианино патлатый музыкант. Его лихо старались заглушить барабанщик и гитарист. Рядом в такт музыке  извивались две пары. Приметы глухой провинции…

Алексей съел шашлык, выпил вино, закурил. Впереди  долгая зимняя ночь в уютном номере, и никуда не нужно торопиться...

Официант, перебросив белое полотенце через руку, сменил пепельницу.

– Я бы выпила кофе, – сказала Марина.

– Натуральный? – уточнил официант.

– Можно натуральный. Только принесите, пожалуйста, немного сливок.

– И пирожное?

– И пирожное! Кутить так кутить!

– Ну, тогда уж и мне тоже, – сказал Алексей, глядя на танцующих.

Официант удалился выполнять заказ, а музыка звякала, бренчала и шумела, производя впечатление хотя и не вполне серьёзное, но всё же радостное.

В зал вошли четверо рослых бритоголовых парней в чёрных кожаных куртках.

Здоровяки шумно расселись за соседним столиком.  Официант торопливо, с угодливой улыбкой, стал записывать заказ.

Клиенты вели себя нагло, громко ругались, не обращая на окружающих никакого внимания.

Марина поморщилась и посмотрела на Алексея.

– Вот же не повезло. Испортили кайф.

Видимо один амбал, тот, что сидел ближе к их столику, расслышал её слова. Встал и,  пошатываясь, подошёл. Застыл в метре от Марины и уставился на неё бессмысленными глазами, соображая, кто  такая.

– Слышь, ты, – протянул он руку, – пойдём танцевать!

Марина испугано взглянула на Алексея.

– Слышь, ты, – подражая парню, громко сказал Алексей. – Топал бы ты отсюда, а?

– А ты кто такой? – амбал нагло посмотрел на Алексея и был готов уже нанести удар, но в этот момент его руку перехватил Алексей и сжал её с такой силой, что тот, протрезвев, оглянулся на дружков.

– Тебе чё, жить надоело? – спросил, вставая, огромный детина. Видимо, старший в их компании.

Медведев спокойно ответил:

– Ребята, не стоит шуметь. Ей-богу, не стоит. Мы сейчас с дороги. Устали. Если хотите, давайте поговорим завтра часов в девять.

– Ты кто такой здесь, чтобы нам диктовать! – петушился обиженный, едва отняв руку. – Хошь, я тя щас на полу размажу?

– Погодь, Федя… – утихомирил его главный. – Мужик, видать, не знает наших правил. Приезжий. Издалека. Это ведь тоже  учитывать нужно. Завтра, так завтра… Договорились. Только вот что, красавчик: за то, что испортил нам праздник души, с тебя штука баксов! Ты понял? – переспросил старший. – Штука! Приготовь, если не хочешь перевернуться по дороге. Это  наша территория.

Другой предупредил:

– В милицию можешь не обращаться, не советую. Милиция тоже наша. Тут всё  наше.

– Ваша зона?

– Наша зона. А чё? Непонятно, что ли? Слышь!

– Ну, что ж, в девять во дворе… –  отрезал Медведев.

– Он ещё нам стрелку забивает! – продолжал петушиться Федя. – Ты лучше нам баксы готовь, а то мы твою тачку в металлолом свезём. Понял, хмырь недорезанный?

– Будет тебе, Фёдор, – успокоил его старший. – Куда он от нас денется? Принесёт…

Он отвёл пьяного дружка к столу, а Алексей подозвал официанта.

– Мы так и не дождались своего кофе. Да и что-то расхотелось. Рассчитайте нас.

Расплатившись, они взяли у барной стойки бутылку шампанского и плитку шоколада.

– Вот тебе и романтика! – сказала Марина, как только они оказались у себя в номере.

– Пустяки, – успокоил  Медведев. – Могло быть и хуже.

– И что же теперь делать?

– Есть несколько вариантов. Ты, главное, не беспокойся.

Медведев уселся в кресло и взял на колени телефон. Усмехнулся. Странно: опасность пришла совсем не оттуда, откуда он её ждал, но всё того же происхождения – зоновского. Зона и здесь не отпускала, нагло вторгалась в его жизнь.

Ты от неё, она за тобой!

Одним из вариантов был Жека Кабанчик – человек, в сущности, миролюбивый. Мечтательный и почти нежный. Только с помощью тихой любви ко всему железному и сложному и можно было открывать с такою лёгкостью всякие замки и запоры. Но у Жеки Кабанчика, кроме нежности и вежливости, были ведь и другие таланты. При всём его индивидуализме он имел связи. Он ведь ещё в зоне понял, что вариант «один на льдине»  не самый лучший, когда речь идёт о выживании. Да и азарт в нём кое-какой тоже был. На одной тихой любви к железу  сейфа не откроешь.

Медведев вспомнил Жекины рассказы о зоновском житье-бытье, о тамошних развлечениях, щекотавших нервы зэкам: когда огромный камень взмывает вверх и вся весёлая компания только и ждёт момента, когда, согласно правилам, можно будет разбегаться. Игра приучала к принятию молниеносных решений: только в нужную секунду можно было бросать руки и разбегаться кто куда.

Сам Медведев никогда в жизни не играл в эту дурацкую игру, но понимал одно: вот сейчас это старинное зэковское развлечение и само пришло к нему в гости.

Камень пока только-только взмывает вверх.

Согласно правилам зоны, пока никуда нельзя бежать. Требуется лишь выждать момент.

И лишь в последнюю секунду  он должен, он обязан будет увернуться. И спасти человека, доверившегося ему.

Марина расположилась возле телевизора, а Медведев набрал тем временем телефон Евгения Кабанова. Тихим голосом попросил его приехать, рассказав вкратце о том, что произошло.

Кабанчик отрапортовал: мол, понял, в назначенное время буду.

Положив трубку, Медведев подумал: а что мне ещё остаётся? Ведь не платить же и в самом деле деньги этим мордоворотам? С другой стороны, высвечиваться более активными действиями тоже не хотелось.

Утром Кабанчик уже стоял во дворе скромно и нисколько не воинственно.

– Приехал? Спасибо.

– Машина  за углом. Там пацаны.

Медведев усмехнулся: тоже ведь смертники, как и эти вчерашние амбалы. Но что поделаешь, приходится прибегать к таким услугам.

– Они, думаю, не потребуются. Попытаюсь миром решить. Стрелка забита на девять. Скоро подойдут.

– Да я и не тороплюсь, – сказал Жека. – За кои годы хоть раз вам  на  что-то сгожусь. А то всё я к вам обращался…

– Сочтёмся, – утешил его Медведев.

– Верно. По моему понятию, где так считаются – это уже не дружба, а сделка. А вы говорили мне: «давай дружить!» Я так понимаю…

– Ну что ж, правильно понимаешь. Только ты не горячись. Бывают такие отморозки, что не соблюдают даже законов зоны.

– Бывают, – согласился Жека. – Всё в мире перевернулось. Недавно узнал, авторитетный вор стал, кем бы вы думали? –Бизнесменом! Говорит, здесь можно больше поиметь и бегать от ментов не нужно…

– Правильно говорит, – сказал Медведев. – Хотя, к сожалению, и в бизнесе правила зоны тоже ведь соблюдать нужно…

– А я и делать ничего не буду. Для этого у нас Витёк есть.

Жека свистнул, и к ним подошёл двухметровый детина в свитере и кожаной куртке. На толстых пальцах блестели перстни с черепами. Толстая золотая цепь не могла полностью спрятаться за свитером.

Он стал молча и посмотрел на Медведева.

– Сейчас должны подъехать. Ты только не очень шуми, – попросил он Витька. – А мы, пожалуй, пойдём в холл. Незачем тут рисоваться.

– Ты бы там вытащил своих ребят из машины. Сколько вас?

– Ещё двое. Все при пушках…

– Одного оставь у машины, а другой на улице пусть погуляет.

За те годы, которые Жека Кабанчик общался с Медведевым, он смог убедиться, что этот человек редко когда ошибается. Может, и правда – отморозки какие? Он кивнул, и Витёк расставил своих, как и рекомендовал Медведев.

Евгений вместе с Медведевым зашли  в помещение.

Через минут пять на джипе подкатили четверо, всем своим видом показывая, что они здесь хозяева.

Вперёд выступил Витёк.

– Ты, что ли, забивал стрелку? – спросил он.

– А ты кто?

– Кто-кто – дед Пихто!

Главный оценивающе посмотрел на Витька и пренебрежительно сплюнул.

Витёк, не обращая внимания на подходящего к нему громилу, бросил своему приятелю, сидящему в кабине и наблюдающему за происходящим из-за низкого чугунного забора:

– Слон, скажи Серому, чтобы не суетился. Мы тут недолго…

Он подошёл к приехавшим и вопросительно посмотрел на старшего.

– Какие проблемы?

– А ты кто?

– А кто ты такой, чтобы я тебе говорил, кто я?

– Я  Тихон. Это моя зона.

– Твоя зона? – презрительно переспросил Витёк, понимая, что перед ним стоит обнаглевший лох, который и в зоне-то не бывал. – Это как же понимать?

– А так: всё, что здесь – моё!

– И я вот здесь. И я, значит, твой?!

Разговаривая, Витёк незаметно приближался к Тихону.

– А что? Это  моя территория. Мы сидели в кафе. Подошёл мой кореш, хотел потанцевать с его тёлкой, так тот взвился, нахамил… У нас так не положено. За такое платить нужно.

– И что же сразу не разобрались?

– Сильный бугай… Да и шум нам ни к чему. Забили стрелку на утро… Обещал, что не сбежит.

– Ты, сопля, хотя бы знаешь, на кого пасть открыл?

– А что? Всё по понятиям! Нахамил, пусть платит! Кем бы он ни был!

– И сколько ты с него хочешь?

– Штуку баксов. Не много. Честь наша дороже тянет.

– Штуку баксов? Ну, ты даёшь! А теперь послушай сюда: ты мне платишь пять штук за то, что я сюда ночью должен был переться, пацанов моих тревожить. А их покой, знаешь, сколько стоит? И как увидишь его машину – ползи в нору…

– Что-о-о?!

И в этот же момент удар неимоверной силы уложил Тихона на землю. Он не успел ничего понять. Дружки Витька внимательно наблюдали за происходящим во дворе кемпинга из-за невысокой чугунной изгороди.

Сторонники Тихона рванулись было, но тут же наткнулись на ствол пистолета.

– Не дёргайтесь, суки! –  прорычал Витёк. – Я ещё не договорил с вашим Тихоном.

Тихон встал с земли, увидел в руках Витька пистолет и посерел.

– Ты кто? – уже без вызова спросил он.

– Ты меня услышал? Гони пять штук. Время пошло. Через час  будешь должен шесть. Моё время дорого стоит.

Тихон хотел было сесть в джип, но его остановил Витёк.

– Нет. Тачку оставь. Можешь оставить её со своими братанами. Пусть посидят, отдохнут… Или пусть кто из них смотает, принесёт бабки. Время пошло!

Витёк повернулся и, не глядя на обескураженных местных бандитов, направился в сторону крыльца.

Он скорее интуитивно почувствовал, чем услышал шаги бегущего к нему парня в яркой спортивной куртке и с ножом в руке, и почти не глядя в его сторону, ни секунды не раздумывая, выстрелил. Тот словно споткнулся и удивлённо стал оседать на землю.

– Вот уж теперь шесть штук, – бросил Тихону Витёк и зашёл в холл.

Когда через полчаса к своей машине вышли Марина и Алексей, во дворе было тихо и спокойно. Жека Кабанчик приказал следовать за машиной Медведева, попросив не сильно гнать.

– Водила наш ещё не ас. Да и кто знает, что надумают эти придурки?!

– И что? Принёс?

– А куда ему деться?! Зона – она и есть зона! Побеждает тот, кто сильнее! Витёк улыбнулся своим дружбанам, показывая ряд золотых зубов.

Те одобрительно кивали и посмеивались. Каждый из них сейчас получил по полторы тысячи долларов. Просто пришлось проехать километров триста да ночь не поспать…


Дальше ехали уже без всяких приключений. Настроение, однако, было несколько подпорчено.

– Романтика дальних дорог, – только сказала Марина и за весь оставшийся путь не произнесла ни слова, всё о чём-то думала.

И Медведев молчал.

Самое простое: брать таких и стрелять на месте. Пусть не всех, а хотя бы выборочно, но польза была бы. Но, с другой стороны, а где же тогда закон? И чем тогда мы будем отличаться от них?

Но если не мы их, то они нас… Пока будем думать и сюсюкать с играми в закон, кто знает, чем это всё может кончиться?

И ещё одно приходило на ум: если стрелять тех – он мысленно представил себе компанию стриженых амбалов, – то почему не этих? – он мысленно переключился на соседнюю машину с Жекой Кабанчиком. И если этих не стрелять, потому что они сотрудничают с властью или потихоньку врастают в экономику, то как проводить эту грань: наши – не наши? Не получится ли опять, как тогда в ГУЛАГе: социально чуждые и классово близкие?

26.

За последние годы Ростов-на-Дону преобразился. Цветная плитка красивыми рядами выровняла ямы на тротуарах. Нарядные фасады домов хвастались своим богатством. Яркая реклама призывала посетить, купить, осчастливить…

Помолодел и проспект Октября, приобрёл новое название – проспект Нагибина, в честь директора вертолётного завода. Кто-то становится пароходом, кто-то – новой звездой на небосклоне, а кто-то стал проспектом. А это ведь значило, что заслужил уважение современников!

Огромные здания умирающих заводов, выходящие фасадами  на проспект, перестроили в современные торговые комплексы, дающие прибыль предприятию и налоги городу большие, чем давали те заводы!

И, тем не менее, вертолётный  жил! Конечно не так, как когда-то, когда выпускали в месяц несколько машин и голова не болела, кто их купит. Отправляли друзьям на Запад и Восток, на Кубу и в Эфиопию, в Ирак и Монголию… Да кому только не требовались наши вертолёты, летающие, стреляющие, да ещё и  по бросовым ценам или в долг, в кредит, самый льготный, лишь бы вы к нам хорошо относились, лишь бы мы были вместе!..

Такое было в любой отрасли народного хозяйства.

Легковые машины наши, дерьмовые, купить было нельзя. Только по очереди или по распределению, если заручился одобрением «треугольника» – секретарей партийной и профсоюзной организаций и, ясное дело, директора. Позже появился «ЛогоВАЗ» Березовского, который продавал машины с существенной скидкой. Стало легче оседлать стального коня! А уж если повезёт, можно было приобрести и реэкспортную машину. Раньше для себя делали абы как, а уж на экспорт!..  Туда и детали из качественной стали, и дополнительный контроль при сборке, и грунтовка перед покраской… И стоила такая машина не намного дороже, и цвет можно было выбрать, не то, что у нас предлагали либо грязно-белый, либо чернильно-фиолетовый. А можно было приобрести и модного цвета глины, почему-то называемого цветом «беж».

Правда, эти самые реэкспортные машины за границу не отпускались. Не то заграница отказывалась, не то ещё что, но они прямо с завода и шли как реэкспортные! И все были счастливы, и в первую очередь Борис Адамович Березовский.

А сейчас?! На каждом углу автомобильные салоны: бери – не хочу! Наши,  импортные, на любой вкус! Как говорил великий Райкин: чёрный низ, белый верх… – всё к вашим услугам, только купите!


На территории «Роствертола» в крытом павильоне раскинулась выставка, на которой демонстрировались успехи промышленности и строительной индустрии области.

На двух красочных стендах фирмы «Донской строитель» были показаны здания, украшающие разные города и станицы донского края и Северного Кавказа. Здесь и многоэтажная городская школа со стадионом и плавательным бассейном, и районная больница на  триста коек, и жилой дом в самом центре Ростова.

Посетители лениво ходили по павильону, задерживаясь больше у стендов с образцами стройматериалов, новой строительной техники и новых инструментов.

Возле стенда стоял главный архитектор фирмы «Донской строитель»  и рассказывал любопытствующим, в чём принципиальная новизна предлагаемых технологий.

Медведев побродил между экспонатами,  пообщался с областным начальством, улыбнулся Олечке, которая раздавала рекламные буклеты, и направился к машине.

Выставка  выставкой, но и работать нужно!

В офисе Николаев рассказывал об очередных трудностях. Пожарники озверели! Просят бесплатно проект сделать! И не дачного домика, а пятиэтажки для сотрудников.

– Сплошное жульё! – возмущался  Сергей Сергеевич Владимиров. – Полный беспредел чиновников! Взятки, вымогательства... Воры не идут ни в какое сравнение с облачёнными властью чиновниками: пожарники и милиционеры, таможенники и метрологи, юристы и обыкновенное бюро технической инвентаризации! И способы выжимания схожи: волокита, мелочность, буквоедство, формализм… Не поверите, шеф! Никакие гаишники, мастера машинного доения, им и в подмастерья не годятся! Куда ни сунься – плати! За согласования плати, за экспертизу плати, санэпидслужбе плати, милиции  плати…

– Одну минуту! – прервал причитания Владимирова Медведев. – А как вы думали? Экспертизу бесплатно будут делать?

– Да я разве против?! Так кроме кассы  нужно платить!

– А вы не платите!

– Ну да! И что вы со мной сделаете, если сорвём сроки?

– Выгоню!

– Ну вот! Поэтому и плачу.

– И что, из своего кармана?

– Бог с вами! Откуда у меня такие деньги?

– Тогда не причитайте. Давайте лучше решим, что будем делать с несчастным долгостроем?

– Это с каким же?

– А что, у нас их много.

– Да нет! Это я так… Вы о городском онкологическом диспансере?

– О нём, горемычном, о нём.

– Так город же средства не выделил! Они нам задолжали столько!

– Конкретно по этому объекту?

– И по этому…

– Нет. Это похоже на «сказала-мазала». Завтра у меня на столе должна быть полная картина: какой объём выполнен, сколько не оплатили. Что осталось сделать, на какую сумму. Что мешает? Всё.

Медведев поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

Оставшись один, посмотрел в окно и вдруг увидел, что на землю хлопьями падает снег.

Как любил такую погоду Алексей!

Почему-то вспомнилось, как мальчишкой катался на самодельных лыжах.

Вырезал с приятелями из пятимиллиметровой фанеры две полосы. Один конец заострял и над водяным паром сгибал его. Потом приспосабливал крепления из обычных кожаных ремешков – и лыжи готовы!

Не имеющие желобка лыжи разъезжались на насте. И спускались они с горок без всяких палок… А девчонки съезжали на куске фанеры. И с визгом, шумом… Случалось, у подножья горки образовывалась куча-мала… Да… счастливое детство…

Как там дома? Родителей давно уже нет в живых. Но сестра с мужем жила в отчем доме. И с ними Алексей редко переписывался. Нужно бы позвонить…

Закурил, набрал номер квартиры Леонова. Трубку взяла Марина.

– Здравствуй, Мариша! Как ты смотришь, если я вечером к вам заеду?

– Как я могу смотреть!


Приходу Медведева Василий Петрович и Евдокия Викентьевна были очень рады. Марина же почему-то держалась в стороне, как будто она этого взрослого дядю стеснялась. Так часто бывает у детей: приходят взрослые, а они насупятся и сидят себе в стороне.

Медведев и не смотрел почти в сторону Марины, сразу втянулся в разговор со старым математиком. Краем глаза Алексей видел, что Марина занимается вязаньем. Хмыкнул: «Не знал, что за нею водятся  такие способности!»

Разговор между тем шёл о реперной геометрии. Математик почему-то счёл своим долгом объяснить Медведеву, почему он, профессор, будучи специалистом не последней величины, не смог в том самом телефонном разговоре дать вразумительные объяснения. Реперная геометрия! Это ведь французская школа, скажу я вам, и тут всё не очень-то просто… Далее последовали пространные объяснения фундаментальных основ какой-то теории, и Медведев почувствовал, что у него кружится голова.

Леонов был человеком наблюдательным и поэтому сразу же успокоил Медведева:

– В сущности, математика, знаете ли, – наука примитивнейшая, которая просто напустила на себя важный вид. На самом деле в математике всего лишь два действия – сложение и вычитание, а если говорить совсем уж строго, то и того меньше – одно действие. Просто вся эта строгая, знаете ли, совокупность тех или иных алгоритмов и концепций  неизбежно вызывает резь в глазах у тех, кто пытается наблюдать за ними со стороны: всё это мелькает, мелькает перед глазами и кажется непостижимым.

В разговор вступила Евдокия Викентьевна:

– Вот тебе и несложно! То-то ж дожил до старости и столько трудов имеешь, а о реперной геометрии толком и не знаешь.

Василий Петрович разволновался: задели его честь!

– Да ты пойми: в математике существует несколько десятков таких разделов, в каждом из которых может разобраться только тот, кто посвятил ему всю свою жизнь. – Василий Петрович, не увидев в глазах своей супруги должного сочувствия, повернулся за поддержкой к Медведеву: – А все остальные математики будут только смотреть со стороны и почёсывать затылки, делая умный вид. Но я, как человек честный, прямо заявляю: я в реперной геометрии ничего не смыслю!

– Да вы не беспокойтесь, – утешил его Медведев. – Проблему  я уже давно решил.

– Нашли всё-таки специалиста?

– Очень легко нашли. Особенно, если учесть, что он в Ростове один-единственный.

– А то я уже было решил тогда, что вы обиделись. Сами понимаете: что должен испытывать старый математический волк, когда к нему обращаются за помощью не в химии, не в физике, а именно в математике, а он не в силах ответить членораздельно…

– Вы не беспокойтесь, – продолжал Медведев. – Я ведь к вам  пришёл сегодня совсем по другому поводу.

– Нужен какой-то другой раздел математики?

– Нет-нет, ни в коем случае! – Медведев загородился руками от этого страшного предположения.

– С математикой я разбираюсь в повседневной жизни довольно просто: если что-то надо посчитать, то я и в уме легко и быстро считаю. Ну а если что-то посложнее, то для этого существуют калькуляторы, компьютеры… У меня на работе бухгалтеры очень высокой квалификации; экономисты тоже есть…

– Квалифицированный бухгалтер или экономист – это в наше время большая проблема, – вмешалась Евдокия Викентьевна.

– Столько их развелось!..

– Так же, как, впрочем, и юристов, – вставил Василий Петрович.

– Все при дипломах, а знаний-то настоящих и нету. Вот взять хотя бы нашу соседку, – она оглянулась на мужа, – ну ты знаешь, Ларису, которая живёт на два этажа ниже, так у неё сын закончил минувшим летом…

Медведев, не очень вежливо прервав Евдокию Викентьевну, сказал, обращаясь сразу к обоим супругам: – А вы знаете, я к вам пришёл по одному очень важному делу.

Евдокия Викентьевна сразу замолчала, вопросительно оглянувшись на мужа.

– Мы с Мариной посовещались недавно, – продолжал Медведев, – и пришли к выводу: нам с нею пришло время пожениться… Что вы на это скажете?

Родители изумлённо молчали. Марина перестала вязать.

Краем глаза Медведев видел, что Марина оставила своё занятие и тоже молча смотрела на происходящее как бы со стороны. Юмор-то был в том, что ни о чём таком она с Медведевым никогда не говорила, о своём нынешнем предложении он с нею никак не договаривался, и для неё это было такой же неожиданностью, как и для её родителей.

– Простите, как вы сказали? – не понял Василий Петрович.

Медведев повторил. Родители что-то загалдели  радостное и невнятное, а Марина снова занялась  вязанием, будто речь шла не о ней.

Наконец Евдокия Викентьевна догадалась:

– Мариночка! Доченька! Ты-то хоть скажи что-нибудь!

– Вот именно, – весомо вставил старый профессор. – Мы бы хотели послушать и твоё мнение.

– А что я? – спокойно ответила Марина. – Я не против.

– Не против, это как? – допытывался отец.

– Не против –  означает: за!

27.

Возможно, техника достигнет когда-нибудь высокого уровня, и долгожданная машина времени всё-таки появится. Тогда какой-нибудь шальной журналист, преодолевая мглу веков, отправится брать интервью к султану Баязиду, сидящему под столом, в то время как Тимур, известный также под другим именем, пирует со своею бандой авторитетов за столом.

Пользуясь многочисленными достижениями техники, журналист безнаказанно протиснется между ногами сидящей за столом братвы и обратится к пленённому султану со следующим вопросом:

– Скажите, пожалуйста, господин бывший султан: приятно ли вам сидеть вот так – под столом своего врага, отнявшего у вас всё: и власть, и могущество, и деньги?

– Нет, конечно, – ответит султан в протянутый ему микрофон. – Кому ж это приятно лишиться всего и сидеть под столом, и поедать брошенные туда куски? Гораздо приятнее сидеть за столом и самому кидать кому-то другому обглоданные кости. Да ещё и пинать его ногами – вот как они меня сейчас! Вы ж видите, что они со мной делают?

– Вижу, конечно…

– Как бы я хотел быть сейчас на их месте! Ведь это такое наслаждение: есть, пить да ещё и пинать кого-то ногами!

– Но это всё – мечты… А как вы думаете, была ли у вас возможность избежать столь горестной участи?

Разжалованный султан тяжко вздохнёт и скажет:

– Думаю, что такой возможности у меня не было.

– И вы знали, что это так и сознательно шли навстречу своей гибели?

– Нет, конечно. Такое знание приходит всегда лишь тогда, когда становится слишком поздно.

– Но если бы нашлась сила, которая сумела вернуть вас назад, вы бы постарались что-то исправить в своей судьбе, чтобы избежать такого позорного поражения?

– Нет, конечно. Я тут же забыл все уроки судьбы и начал бы вести прежний свой образ жизни.

– И к какому выводу вы пришли, исходя из своего горестного опыта?

– Всякое торжество кого-то над кем-то неизбежно заканчивается тем самым, что вы сейчас наблюдаете. А я торжествовал над другими слишком долго и безнаказанно. И вот теперь неизбежное возмездие. Находясь под столом, я осознаю это особенно остро: ничего сделать нельзя было с самого начала. Я шёл прямо к этому финишу.

– Будут ли у вас какие-нибудь пожелания грядущим поколениям воровских авторитетов?

– Какие ещё пожелания? Пусть они все передохнут! – гневно ответит низвергнутый султан и, словно бы пытаясь извиниться за свою невежливость, добавит: – Но у меня сегодня день выдался удачный: кости так и летят под стол, и они очень уж вкусные. Когда меня потом вернут в темницу и снова посадят на цепь, я опять буду голодать. Мне надо срочно подкрепиться… Очень хочется пожить подольше… Так что извините, но мне сейчас не до вас, а тем более – не до этих сволочей, которые станут авторитетами на этой земле после меня!

И, жадно чавкая, он продолжит прерванную по вине дотошного журналиста трапезу.


К сожалению, это всё мечты, и техника до такого уровня пока ещё не дошла. И не существует пока ещё способа объяснить всем паханам на всех зонах тщетность их усилий по заграбастыванию всего на свете. Так они, бедняги, и живут в неведении, полагая, что их праздник жизни никогда не будет нарушен и ничто не помешает им наслаждаться и в дальнейшем властью и награбленным имуществом.

Один из таких паханов – господин Березовский, оказавшийся нынче на гостеприимном Западе, не был столь кровожаден, как Баязид. У него вообще было одно удивительное свойство: по-настоящему он не испытывал ненависти ни к кому. Если бы кто-то ему сказал: вот тот самый Медведев, который навёл на тебя следственные органы, он бы и к нему не испытал никаких особенных чувств. Но так же точно он и любви, и благодарности, и даже признательности не испытывал ни к кому на свете.

Да мало ли было таких ваятелей, которые относились к народу, как к глине?! Вспомните только двадцатое столетие: Сталин, Гитлер, Пол Пот, Мао… да разве всех перечесть?!

Вопрос о том, можно ли его назвать жестоким человеком или нельзя, ещё будет когда-нибудь рассмотрен историками.  Пока же совершенно очевидно лишь одно: он был намного умнее султана Баязида. И главное: предусмотрительнее его!

Да, конечно, до его сознания всё ещё никак не доходило, что изгнание в столь далёкие края – это насовсем. Впереди у него маячили либо выдача назад в Россию в наручниках и с дальнейшим пребыванием сначала в следственном изоляторе, а уже затем на зоне, либо – преждевременная смерть по какому-то сценарию. От пули снайпера, от яда, от необъяснимого сердечного приступа.


Березовский всё ещё наивно полагал, что вот он только топнет, вот он нашлёт на этого наглого и жалкого российского президентишку каких-то своих борзописцев или свору тявкающих адвокатов, а уж тогда!.. Ну, в общем, он что-нибудь придумает такое, отчего всё вернётся в привычное для него русло. Да, он ошибался и многого пока не понимал, но это понимание к нему рано или поздно придёт. Речь о другом: Березовский всё-таки предусмотрел, как перехитрить Смерть, которая когда-нибудь подкрадётся к нему.

Перехитрить Смерть можно было с помощью интенсивного продолжения рода. Шестеро детей, предусмотрительно рождённых им от четырёх разных женщин, обладали разною степенью сходства с родителем. Но само их количество гарантировало почти наверняка, что бесценный генетический материал в ком-то из них выразится с такою силой, что можно будет сказать: вот он – новый Березовский! Это ли не бессмертие! Да, тело старого Березовского умерло, но один из его наследников в наибольшей степени будет похож на своего отца, и это позволит предположить, что и сам Березовский продолжает жить. А там глядишь, у нового Березовского будут свои дети – и тоже в большом количестве! – а у тех свои, и таким образом Березовский-родоначальник будет жить и жить на этой земле, переливаясь из одного тела в другое…

Мысль эта не нова, и не Березовский изобрёл такой простой способ обхитрить Смерть.

Но произвести на свет наследников – ещё не всё. Их надо и обеспечить. Денег должно быть много, чудовищно много, чтобы на всех хватило, и они должны быть разбросаны по разным банкам, вложены в разные предприятия, во всякую недвижимость или в драгоценности, закопаны в нужных местах в землю или замурованы в нужные стены.

Ну что ж, честь ему и хвала за то, что он умудрился сделать такое. Искусство добывать деньги из воздуха – тоже ведь искусство, и всякий раз, когда находится достойный исполнитель, он всегда заслуживает аплодисменты у поклонников его вида деятельности.

А концовка, раз уж она  неизбежна, всё равно к нему сама придёт,  и что толку сейчас об этом говорить!..


В живописном пригороде Монреаля, где обосновался господин Березовский на одной из своих вилл, с ним в этот день случилась неприятная история.

Наглухо отгороженный от всего мира забором с сигнализацией и видеокамерами, с охранниками и собаками, он чувствовал себя защищённым от снайперских пуль. Журналистов допускал только после тщательной проверки, каковую препоручал своим пресс-секретарям и прочим надёжным людям. А чаще не допускал вовсе.

Поэтому,  когда ему доложили, что его желает видеть писатель Эдвард Тополь, он приятно удивился тому, что вдали от России судьба уготовила ему встречу со знаменитым земляком, и одновременно обрадовался: это была незапланированная возможность пообщаться  со всем миром. Лучи от любой знаменитости будут падать и на него, и без того яркого, знаменитого и гениального. Лишние лучи не помешают. Деньги можно делать и из лучей, не только из воздуха.

Нынешняя жена Березовского – двадцатипятилетняя Анжелика, великолепная блондинка родом из Смоленской деревенской глуши, – сидела рядом на диване. Естественная, а не крашеная. Голубоглазая. Стройная. Сказочная русская красавица. Березовский понимал, что в его возрасте может позволить себе даже и такую роскошную игрушку.

И всё же завоевание нуждалось в подкреплении. Жена должна была видеть своего кумира не только благополучным и сытым, безнаказанным и неуязвимым, но и авторитетным, и успешным. Книг Тополя Березовский не читал и поэтому был убеждён в том, что новоявленный гость пришёл клянчить денег, а между делом будет рассыпать комплименты: мол, вы великолепны, я восхищён вами и тому подобное.

Ну что ж, послушать правду о себе  всегда приятно. Так решил в тот злополучный вечер господин Березовский.


Когда Тополь вошёл в зал, Березовский, несмотря на свой грузный вес, бодро вскочил с дивана и, изображая стремительность и порывистость, вышел навстречу писателю.

Рукопожатия…наслышан, наслышан… какими судьбами… приятно, очень, приятно… большая честь… Анжелика – моя супруга… присаживайтесь… чай, кофе?..

Уселись на диван.

– Я приношу извинения, – сказал Березовский. – Охрана – она у меня строгая… Приходится и самому соблюдать их неприятные требования. За последний год на меня было сделано четыре попытки покушения, приходится быть постоянно в форме, – Березовский рассмеялся своим характерным смехом и похлопал сидящую рядом жену по колену.

Та в ответ как-то загадочно и величественно улыбнулась. И не поймёшь: то ли она одобряет, то ли осуждает мужа.

Беседа ни о чём текла плавно. Так, всякие пустяки – то одно, то другое… Тополь легко отвечал на вопросы по поводу своих творческих планов и новых литературных веяний, прекрасно понимая, чего от него ждут, втягивая в литературную болтовню. Привычно жонглируя терминами, говорил:

– Постмодернизм, который наконец-то отшумел своё, отскандалил, наконец-таки уходит в прошлое…

– Да, да, это я и сам понимаю. Но что придёт ему на смену?

– Знаете ли, сейчас, когда в современной литературе уже столько всякого перепробовано, никогда не знаешь, чего ждать дальше.

– Может, вернёмся когда-нибудь к старому доброму роману, – Березовский повернулся к Анжелике. – Что-нибудь такое о любви: с усадьбами, с балами, с дуэлями… Какие романы когда-то писались!

Анжелика, несмотря на своё высшее образование, читала мало,  но одобрительно кивнула.

– Я думаю, это теперь уже в прошлом, – ответил Тополь. – Если такие романы и будут писаться, то это будут фальшивки, подделки под старое. Усадьбы и дворяне – всё это безвозвратно ушло…

– Не скажите, не скажите! Вот это, вокруг меня, разве это не усадьба? И ведь она у меня не одна.

– Самая настоящая усадьба, – подтвердила Анжелика, – и беседки есть, и пруд с карасями, и аллея.

– А мы, – Березовский сделал широкий жест, – ну то есть я и другие, как сейчас принято нас называть, олигархи… прости мою душу грешную, – он поднял глаза к потолку, – что за слово такое неприличное!.. Разве мы не новоявленные дворяне? Да, названия меняются, но суть-то остаётся прежняя!

Анжелика рассмеялась: если муж дворянин, значит, и она дворянка, а не простая девочка со станции Помельница Сычёвского района Смоленской области.

Эдвард Тополь понял, что вовлекается в разговор, уводящий от цели визита.

– Знаете, а я ведь к вам пришёл по совершенно особому, очень важному делу.

Березовский не растерялся:

– А ко мне все приходят только с такими делами. Никаких других дел у меня не бывает. Так что выкладывайте, Эдвард. Я весь к вашим услугам.

– Послушайте, Борис Адамович, ведь мы с вами одной национальности… – начал знаменитый писатель.

Березовский удивлённо вскинул бровь и сказал:

– Ну да, я это знаю.

– Я глубоко убеждён, что у народа, к которому мы с вами имеем честь принадлежать, великое предназначение…

Березовский поморщился:

– Сказать вам честно, я бесконечно далёк от всего этого. Я человек русской культуры. Вот и жена у меня чисто русская.

– Да бросьте вы! Все вы так говорите! А чем объяснить то, что многие олигархи в нашей стране  именно нашей с вами национальности?

– Во-первых, это совсем не так. Во-вторых, каждый губернатор в своей вотчине – олигарх! Нужно ли это доказывать? А, как вы выражаетесь, наша с вами национальность обладает одним свойством: она всё время порождает умных людей. Олигархом может стать только очень умный человек. Так всегда и было!

– Ничего подобного! – с жаром возразил Тополь. – Так не было никогда! Богатые люди были. Даже очень богатые. Но наш народ никогда не лез во власть, и в этом его мудрость. И только теперь вдруг выясняется, что часть этого народа изменила своему древнему обыкновению.

– И что плохого? Очень умные люди придут к власти, ведь это же лучше, чем дураки.

– Допустим, что вы и в самом деле придёте к власти, но как вы собираетесь её использовать?

– С пользой, – многозначительно ухмыльнувшись, ответил Березовский.

– Не сомневаюсь. Вот только вопрос: с пользой для кого?

Березовский повернулся к жене и тихо, но повелительно сказал:

– Анжелика, оставь нас, пожалуйста.

Анжелика встала со своего места и величественно покинула помещение. Березовский проводил её долгим взглядом. Он не любил терпеть поражения на виду у зрителей. Пусть этим зрителем и была его собственная игрушка. Но он умел и пересилить себя, и в интересах дела совершить необычный, резкий ход.

Когда они остались одни, он спросил:

– Послушайте, Эдвард, насколько я понимаю, вас кто-то ко мне подослал?

– Я пришёл к вам по собственной инициативе.

Березовский удивлённо вскинул  брови и многозначительно наклонил голову, словно желая сказать: ну что ж, вполне допускаю и такой вариант, однако это ничего не меняет.

– Я не знаю, что вы от меня хотите услышать. Все эти ваши выступления я уже читал. При желании я могу просто перекупить вас всех, и вы будете с таким же усердием говорить обратное…

– Я не буду. И меня вы не перекупите.

– Верю. Допускаю… Я даже допускаю, что иногда был не очень хорошим человеком. Такие деньги трудно заработать в белых перчатках. Но вы мне только скажите: чего вы от меня хотите?

Вопрос был задан так, что подразумевал определённый ответ. Тополь спокойно продолжал:

– В России повторяется сценарий Германии двадцатых-тридцатых годов, когда еврейский капитал на какое-то время выполнил свою миссию, а потом был уничтожен.

– Никакой связи с Германией не вижу, – возразил Березовский. – В Германии был фашизм, а у нас другая ситуация…

– Пока другая. А что будет дальше – неизвестно. Неужели вам непонятно, что олигархами вы стали не по своей воле или от слишком большого ума, как вам кажется, а вас НАЗНАЧИЛИ на эту должность для того, чтобы в нужный момент перевести народный гнев именно на наш народ. Случись что –  всегда можно будет сказать: это евреи во всём виноваты! Такие, как вы, вовремя сможете удрать в свои заграничные поместья, а простые люди останутся на месте и примут удар на себя. И ради чего?

Березовский встал со своего места и сдержанно сказал:

– Мне было очень приятно с вами пообщаться! При случае заходите. А сейчас: извините, меня ждут дела.

И на том они и расстались, не пожимая друг другу рук.

Конечно же, ничто не поколебало уверенности Березовского в своей правоте: ни этот ничтожный, с его точки зрения, писателишка, ни президентишка, оставшийся по ту сторону океана, ни недавние события с предупреждением об опасности и вынужденным отъездом – ничто не могло изменить его взглядов на собственную избранность.

Но настроение было испорчено!

28.

Медведеву хотелось побыть одному. Просто посидеть в тишине и ни о чём не думать. Не получалось...

В памяти прокручивались московские события…

Ни зла, ни презрения, ни осуждения почему-то уже не было. Он ушёл в свои мысли, которые потекли совершенно самостоятельно, нисколько не считаясь с речевым потоком, льющимся из телевизора, в котором, что ни слово, то или ложь, или ненависть…


Когда он предложил встретить Старый новый год вместе, Марина  с радостью согласилась.

Груз ответственности – сколько его ни возьмёшь, столько и будет.

Господин Березовский взял на себя заботу о шестерых своих детях. Это был ответственный человек.

Алексей Николаевич Медведев дотянул до сорока лет и только сейчас понял, что у него ни жены, ни детей, и если так дальше пойдёт, то в старости не будет и внуков. Стало быть, всё это время он был безответственным человеком?

Медведев часто задумывался об этом. Тем более что годы между тридцатью и сорока, видимо, самые «задумчивые» у мужчин. А у Медведева эти годы как раз подошли к концу. Пора было переходить к другим годам, у которых совсем другое свойство, и от задумчивости переходить к делу…

Но его работа – разве это не дело?

На что тратится жизнь, когда живёшь под девизом «была бы страна родная и нету других забот»? На эту самую страну и тратится… Ну, а себе что?..

Впрочем, а за что, собственно, любить её? Уровень жизни низкий. Забота о пенсионерах, инвалидах, детях – хуже не бывает. Всё разворовывают, всё пропивают… Демократия, разные там свободы?  Только на бумаге… С другой стороны, Родину любят не за что-то, а просто любят. Как мать.

Родину себе не выбирают.

Начиная думать и дышать,

Родину на свете получают

Неуклонно, как отца и мать…

Да и кому нужна твоя любовь?!

Хотелось оставить какой-то кусочек бытия и для себя самого, а не только для этих нескончаемых обязанностей перед Конторой, перед фирмой, перед людьми и перед страною…

Скоро Марина должна была вернуться в Москву. Очень важно было сохранить её квартиру  как прибежище, как скрытое от вездесущих глаз и ушей друзей-конторщиков укромное местечко, где можно было затаиться, лечь на дно, чтобы тебя не сыскали, оставили хотя бы на время в покое.

«Сейчас я получил огромные полномочия и новые задачи, – думал Медведев. –  В Москве буду бывать реже. Ну что ж… Буду жить в южной столице! Я уже успел к ней сердцем прирасти.  Прав был Ванин: я, наверное, смог бы жить, где угодно…

Всё-таки Контора – хорошая штука! Были, конечно, ошибки… и сейчас есть… но вот если бы с умом, без перегибов, без предателей как босс!.. Новый президент… Теперь вся надежда только на него… Он – наш… Свой…».


Утром Медведев как обычно приехал на работу – в свой детский садик. Прошёлся по двору. Голые безлистые деревья с панически кричащими воронами, песочницы, какие-то теремочки, оставшиеся от прежней эпохи…

Медведев решительно вошёл в здание. Ничего нового. На столе целая пачка бумаг, ожидающих его решения. Сводки… кофе… доклад Владимирова…

Работать не хотелось. Опять потянуло к окну, где только вороны на деревьях да теремочки с песочницами…

Решительно встал.

Сел в машину и укатил в неизвестном для всех и, как ему казалось, даже и для него самого направлении.

Каким-то образом машина, как будто она была мыслящая и всё понимала, привела на Ворошиловский мост. Пронеслась над рекой с её величественными панорамами и сразу после моста скатилась с насыпи и помчалась по шоссе вдоль левого берега Дона, как бы вверх по течению.

Отдельные деревья и густые рощи представляли собою унылое зрелище: ни великолепной летней зелени, ни осенней позолоты, ни белого снега, который украшает всё, к чему  только ни прикоснётся… То ли дело зима на Алтае!

Медведев с удовлетворением отметил, что начинает задумываться над происходящим. В нужном месте остановился. Хлопнув дверцей, вышел из машины, уже точно зная, где он и что ищет.

Это было место, откуда правый берег не виден: закрыт  массивом Зелёного острова. Самый большой по площади остров на Дону – так о нём принято думать, хотя дотошные географы могли бы назвать острова и большего размера.  Отсюда не было видно города на холмах, который хотелось стряхнуть с себя, как надоедливый сон.

Медведев знал все эти заведения, среди которых были и респектабельные, и средненькие.

Сейчас он был на территории приличного ресторана: огромная терраса над водою, залы разного назначения…

Открыл стеклянную дверь.

Рыжеволосая женщина в синем фирменном платье, оценивающе оглядев гостя с ног до головы, скороговоркой спросила:

– Что желаете?

– Вы администратор?

– Да.

Медведев улыбнулся.

– Мне помнится, здесь администратором работал высокий черноволосый мужчина с пышными усами.

– Карп Акопович приболел. Я вас слушаю.

– Ну что ж… Как же вас величать?

– Ниной.

– Так вот, Ниночка, я хотел бы на ближайшее воскресенье заказать столик человек на четырнадцать.

– На ближайшее воскресенье?

Нина открыла тетрадку и, перелистав страницы, сказала:

– Вы знаете, у нас в это воскресенье намечается большое мероприятие… Я могу предложить зал на втором этаже

– А что там? – поинтересовался  Медведев.

– Нормальный зал. Человек на тридцать. Оттуда и вид красивый. Где ещё в Ростове найдёте такое место? Да пройдёмте, покажу.

– Не стоит. Я надеюсь на вас. Теперь хотелось бы согласовать меню.

– Я приглашу нашего заведующего производством…

– И тоже  не стоит. Разве мы с вами не можем это решить?

– Всё зависит от того, что вы хотите? Чтобы организовать хороший стол, считайте по тысяче с человека. Это, конечно, примерно… Я же не знаю, что вы будете пить.

– Ну вот и отлично. Я хотел бы, чтобы на столе было всё по высшему разряду…

– Ну… – неуверенно сказала начальница, – не знаю…

– Меня не очень смущает цена. Хотелось бы, чтобы на столе был и балычок, и рыба заливная… Конечно же, и всякие овощи…

– У нас прекрасные шашлычки…

– И шашлычки. Короче, всё по высшему разряду!

– Так сколько же вас будет?

– Человек четырнадцать.

– Нужен залог. Примерно тысяч семь-десять.

Медведев отсчитал деньги.

– Одну минуту. Я оформлю заказ.

Нина выписала приходный ордер и стала составлять меню.

– Ну, этими подробностями вы уже займитесь без меня – хорошо? Так я на вас надеюсь.

Почувствовав в заказчике какого-то высокого чиновника, спросила:

– Это будет день рождения или просто дружеский обед?

– Это будет свадьба!

– Свадьба? И всего-то четырнадцать человек?

– Это будет тихая свадьба. Бывают же такие: тихие свадьбы. Скромные. А что вас смущает?

– Ничего, – стушевалась Нина. – В соседнем зале тоже будет свадьба. Там стол заказан на двести человек. Целая программа продумана. Только на оформление зала и территории ушло почти триста тысяч!

– Ну и пусть себе веселятся на здоровье. Нам не жалко.

– Простите за любопытство: а вы сына жените или дочь выдаёт замуж?

– Ни то, ни другое, Ниночка. Я сам женюсь!

–  Бросьте разыгрывать!

Женщина была смущена.

– А я и не разыгрываю вас.

Медведев хотел добавить: женюсь на двадцатилетней красавице, но решил промолчать и вышел, а Нина ещё долго смотрела ему вслед: «Повезло же какой-то! Такого мужика себе отхватила…»

Садиться сразу в машину не хотелось. Медведев немного побродил по берегу, невольно содрогаясь от омерзения, глядя на то, как холодные волны бьют в железобетонную твердыню, и только потом не спеша поехал назад на работу, где дел невпроворот. Со стыдом подумал: «Не всё же мне на Владимирова спихивать!..»

29.

Выбор Хлястиным именно этого дня для бракосочетания сына был, мягко выражаясь, не оригинален. Множество людей по всей нашей необъятной стране стремились подогнать свои свадьбы и другие торжественные мероприятия именно под эти разудалые денёчки между Новым годом по новому календарю и новым годом по старому: гулять  так гулять! Всё равно ведь вся эта неделя – коту под хвост.

Был он, конечно, не столь жизнелюбив и удачлив, как его друг Борис, но худо-бедно, а троих детей от трёх разных жён всё-таки произвёл на свет, так что будет кому  это дело продолжать. Империя Хлястина должна перейти детям! Но девочки ещё малы, а старшенький тоже не проявляет большого рвения. Ему бы всё на блюдечке…

А теперь надо бы хорошо, в строгом соответствии с его высоким статусом, пристроить этого лоботряса.

Позволить себе такую роскошь – взять жену для своего сына из простонародья  Хлястин не мог. В этом смысле он не дотягивал до Березовского, который имел некоторую широту воображения и был выше классовых предрассудков. Поэтому жена для любимого отпрыска была подобрана им в ходе длительных и кропотливых переговоров с такими людьми, с которыми не стыдно и породниться. С господином Мамедовым, уроженцем Азербайджана и одним из нефтяных магнатов. Он мечтал закрепиться в Ростове, но сделать это оказалось не так-то просто, потому что Ростовская область – неприступная крепость, держит круговую оборону против всех, кто пытается проникнуть на её территорию. А магнат по своему простодушию этого не знал. Но со временем узнал всё, что положено. И в этом ему очень помог Иннокентий Сидорович.

Долгое время их сотрудничество было чисто деловым: ты – мне, я – тебе. Строительство бензоколонок, которое развернул в Ростове Мамедов, требовало серьёзных денег с одной стороны, и влиятельных покровителей – с другой. Большие деньги исходили от Мамедова, а покровительство – от Хлястина. Но со временем деловое сотрудничество вылилось в нечто большее: партнёры выяснили, что у них есть и другая точка соприкосновения: сын у одного, дочка – у другого. С подходящими возрастными данными при полном соответствии данных кое-какого другого рода. Мамедов не был мусульманином, и его, обрусевшего, обрадовала перспектива породниться со столь большим человеком, каковым, по его мнению, являлся Иннокентий Сидорович.

Свою Инессу он и не спрашивал. Просто поставил в известность: мол, присмотрел тебе тут кое-кого. Потом спасибо скажешь… А та и не возражала. Платный вуз, в который её пристроил папаша, не много добавил к её не очень богатому воображению и более чем скромным умственным возможностям.

– Замуж? Блеск! И-и-и! – радостно завизжала она. – Ни фига себе! Я выйду замуж!..

У неё вообще была привычка изъясняться на мальчишеский манер. Кроме того, она любила кататься на роликах, носила чёрную бандану с черепом и костями и втайне от любящих родителей курила и ругалась матом. Но поскольку при этом подразумевалась некоторая дальнейшая перспектива, весьма печальная, то замужество для неё было очень даже неплохим решением проблем.

– Хороший хоть парень?

– Парень – во! – внаглую соврал папаша, видевший сына Хлястина лишь один раз и то издали.

Примерно такой же разговор состоялся и у Иннокентия Сидоровича со своим сыном:

– Ну, ты ж понимаешь, что найти для тебя в нашем городишке женщину нашего круга – это очень сложно. Искать невесту в Москве или в Питере – это, конечно, можно, но тут ведь вступает в силу и другой фактор: москвичи не любят нас, а мы – их. А никакая серьёзная москвичка не согласится переехать в Ростов. Нам, конечно, ничего не стоит переехать самим в Москву, но денежки-то мы с тобой зарабатываем на этой земле. Она нас кормит, родная! Поэтому и жить надо всё-таки здесь, а не в Москве

У Валентина ветер хоть и свистел в голове, но отца он слушал внимательно. Он – умный. Иначе не имел бы столько денег.

Надо  значит, надо.

Когда однажды Мамедовы пришли  к ним в гости, Валентин взглянул на Инессу приценивающимся взглядом, хмыкнул многозначительно, воздавая дань уважения её пропорциям, и согласился: сойдёт!

Ну, а восемнадцатилетняя Инесса и подавно была в восторге. Только недавно переехала из серой Тюмени в большой южный город. Только обосновалась и поступила в университет, и  вот уже и жених: принимай, детка, ещё и этот подарок судьбы! И приняла. Она была девушка покладистая и не скандальная.


И теперь свадьба. Это был так называемый Причал Петра Великого – место, где когда-то останавливался царь Пётр и что-то такое при этом якобы изрёк  историческое и назидательное для потомства.

Жених и невеста стояли на краю причала. Холодные волны бились в каменную преграду и откатывались назад, а брызги фейерверка, то и дело взмывавшие в ночное небо, отражались в тёмной воде и разноцветно озаряли противоположный берег – Зелёный остров, на котором мрачною стеной стояли безлистые деревья.

Валентин стряхнул пепел сигареты в воду и спросил свою молодую супругу:

– Ну и как тебе?

Он кивнул головой туда, где буйствовала публика.

– Нормалёк, – лениво ответила Инесса. Ей тоже хотелось покурить, но роль невесты в белом длинном платье плохо вязалась с сигаретой в зубах. – Клёво, правда. Особенно кайфово играет на этой… как её… на арфе старуха!

– Тоже скажешь: старуха! Заслуженная артистка! Папаня её в филармонии купил! И смотрится классно: в белом платье… как будто мы с тобой в раю… и ангельская музыка…

– Скажешь, тоже! Ангельская! Я Борю Моисеева обожаю!

– Чего ж не сказала? Можно было бы и Борю выписать! Но не скажи. Видишь, как те ангелочки с крылышками прыгают?

– Прыгают, потому что замёрзли. На мне вон норка, и то не жарко.

– Да ладно тебе. Им за всё заплачено… Не в обиде… Мой папаня не жадный.

Инесса оглянулась: ангелочки в самом деле скакали по террасе между гостями и пели какие-то свадебные песни. Это были детишки лет восьми-десяти из детского ансамбля песни и пляски, который щедро спонсировался господином Хлястиным – попечителем и благодетелем. На террасе, правда, было чуть выше нуля, а детишки  одеты слишком уж легко для такой погоды. И тут сердце Инессы преисполнилось грустью и даже жалостью.

– Я вообще-то не так себе это всё представляла, – задумчиво сказала она.

– А как?

– Ну, я всегда мечтала, чтобы были типа – шпаги скрещённые…

– Какие шпаги? – не понял Валентин.

– Ну, типа как на машине – спереди чтобы кукла, а на заднем стекле – типа, чтобы скрещённые шпаги… Не врубился?

– А что, так положено, что ли?

– Ну да!

– А чего не сказала сразу?

– Да скажешь тут! Меня ж ни о чём и не спрашивали…

Валентин не унимался:

– Да что, мы бы эти шпаги не организовали, что ли?

– Да дело и не в шпагах… Я вообще давно уже мечтала: вот буду выходить замуж, а жених меня на руках вынесет из дворца бракосочетаний, а тут – ну типа мушкетёры или там рыцари, и чтобы нам салют отдавали шпагами…

Валентин смутился:

– Ну, шпаги – не шпаги, что теперь об этом зря говорить, раньше надо было заказывать, а на руках я тебя и сейчас смогу поносить. Вот смотри, – он подхватил невесту и закружился с нею в опасной близости от воды.

Публика зааплодировала: во даёт! Кто-то заорал: «Горько!» А кто-то очень остроумный запел пьяным и многозначительным голосом:

И за борт её бросает

в набежавшую волну!..

Господин Хлястин толкнул в бок начальника охраны:

– Ты что – охренел? Спишь? Не слышишь, что творится?

Начальник охраны подал знак своим гориллам, и те пошли урезонивать не в меру разгулявшегося певца.

А Валентин уже поставил визжавшую невесту на каменные плиты и продолжал с нею обсуждать планы на будущее. Подошедший к ним папаша только и услышал слова невесты:

– Ну и на третьем этаже – ну, типа, спальни, чтобы было…

– Будет тебе, дочка, и спальня, будет тебе и третий этаж, и четвёртый! – утешил её Хлястин. – Вы, ребята, вот что: к гостям бы пошли, потанцевали бы там, как положено…

– Пойдём, правда? – спросил Валентин невесту.

– Пошли, а то здесь холодно…


Свадьба Медведева отмечалась в этом же ресторане, но в другом  помещении – в просторном зале на втором этаже. Медведев не любил шумных компаний, а ещё меньше любил привлекать к себе внимание посторонних.

Разговор шёл тихий и непринуждённый.

Как-то вдруг сама возникла тема родительского благословения. Алексей  рассказал о своих родителях: отец и мать уже давно умерли. Отец после травмы на производстве, а мать – по болезни. Простые люди. А могилы их – на Алтае. Но он убеждён, что родители одобрили бы его выбор.

Медведеву показалось смешным играть слишком уж торжественную роль жениха и стыдиться своего крестьянского прошлого. И потекли рассказ за рассказом…

Ни Марина, ни её родители, ни остальные гости даже и не подозревали о таком прошлом жениха: Сибирь, это ж надо! Да не просто какой-нибудь культурный Новосибирск или Иркутск, а совершенная глухомань. Что-то вроде горных районов Кавказа…

Слушали и словно не верили. Казалось, что он прямо таким и родился образованным, подтянутым, сильным.

Ладно, что коров пас, на  охоту ходил… Но чтоб без телевизора?

– И через каньон переходили?..

– А почту получали раз в неделю?..

– И прямо за домом была скала?..

Особенно сильно удивлялся Василий Петрович:

– Жить рядом с водопадом – ведь это чудо! И что же, вы прямо так и проходили под этим водопадом?

– Да, там была такая каменная тропинка, и мы под козырьком проходили. А зимой, когда водопад замерзал…

– А разве водопады замерзают? – изумилась Марина.

Медведев рассмеялся:

– Конечно. Когда сорок или пятьдесят градусов ниже нуля, какой водопад выдержит?

– И как же вы проходили зимой под этим водопадом? – спросил Сергей Сергеевич.

– Протискивались. Тропинка была скользкая, а сосульки образовывали такие толстые столбы, – Медведев изобразил руками их толщину. – Первое время какая-то вода ещё капала, но потом и та замерзала…

Танцевать выходили в общий зал.

Марина смотрела на Медведева как-то по-новому, словно видела человека, которого ей только сейчас представили. Таинственного незнакомца.

Кричали и «Горько!» – не без того, но не особенно громко. Были песни, аплодисменты. Главное, не доходило до поросячьего визга, до мордобоя и прочих безобразий, которыми часто отличаются современные свадьбы в России.

Это была спокойная свадьба.


А рядом гуляла  разудалая свадьба одного из хозяев города.

Орали так, будто там было не двести человек, а две тысячи. И в этом шуме, в этой неразберихе где-то на краю стола едва различимы две крохотные фигурки жениха и невесты. Большинству присутствующих было совершенно очевидно, что они здесь – никто. И всё это  не ради них. А ради кого-то или чего-то другого, более важного.

Торжественно объявлялись прибытия районного прокурора, знаменитого врача, обслуживающего семейство Хлястиных, директора рынка, директора кладбища…

Какие-то бизнесмены, полковники милиции, владельцы супермаркетов  объявлялись уже не столь торжественно. Точно так же, впрочем, как и профессора, ветераны, маститые художники, журналисты, заслуженные деятели искусств и прочие…

Многие из этих прочих по внешнему виду напоминали самых обыкновенных бандитов. Например, тот, который пришёл на свадьбу вместе с директором кладбища, был увешан золотыми цепями и кольцами. Но зато именно эта блатная рожа и преподнесла уважаемому жениху весьма заметный подарок – автомобиль марки «Пежо-307». А вам слабо такое преподнести? Вот то-то – утрите сопли и молчите! Знай наших!

Были и неприятности: Иннокентий Сидорович ожидал, что на свадьбу прибудут председатель Областной Думы с супругой, и областной прокурор собственною персоной (и тоже с супругой!), но те почему-то в последний миг, извинившись по телефону, сообщили, что по очень важным причинам прийти не смогут.

Что это за важные причины, так и не объяснили. Но определённая волна удивления по гостям прошла. И самого Иннокентия Сидоровича это весьма сильно задело.

А вот Валентина и Инессу  нисколько. Им все эти чины и титулы были неинтересны.

Звучал свадебный марш Мендельсона, который блистательно исполнила знаменитая арфистка; детишки, наряжённые ангелочками, спели что-то величальное из Глинки…

Были торжественные речи, плакаты, фейерверки, которые отражались в медленной воде реки, ну и, конечно, танцы…

А в перерывах – разговоры.

А между разговорами – выяснения отношений:

– Ты меня уважаешь?..

– Да ты кто здесь такой?..

– А ты бы лучше припомнил свой старый должок!..

А тут, как на грех, и папа Инессы – Саид Мамедович, уже порядком нализавшись, полез выяснять отношения с чиновником:

– Что ж ты меня, паразит такой, так долго мурыжил из-за этой дурацкой справки?

– Ну, ты ж понимаешь, – оправдывался председатель. – Цены эти не я выдумал. Существуют расценки, и от них никуда не денешься…

– Да я тебе про цену ничего не говорю! – не унимался Саид Мамедович. – Десять тысяч баксов за такую бумажку не жалко выложить! Но почему так долго? И так туманно: мол, ничего не знаю, ничего не понимаю? И вообще: я весь из себя чистенький, никогда ничего не брал и брать не собираюсь…

В дело вмешался оказавшийся поблизости Иннокентий Сидорович. Папаша жениха объяснил свату, что он, мол, человек новый в городе, и все трудности позади…  Ну а теперь давайте выпьем, ребята, за то, чтоб у нас всё было хорошо и чтоб нам за это ничего не было!.. А кто старое помянет...

Тост подхватили, грянуло «Ура!» А тут как раз кто-то заорал: «Горько! Горько!», и молодые стали целоваться, и вслед за этим бабахнула  пушка, потом ещё и ещё. Гости стали стрелять хлопушками, и на всех посыпались конфетти. Десятки ракет со свистом вонзались в чёрное небо и тут же рассыпались разноцветными огнями…


Евдокия Викентьевна  говорила о том, что ей хотелось бы дожить до внуков. Василий Петрович вторым голосом подпевал жене.

Мариночка отмахнулась:

–  Успеете ещё! Мне ведь ещё и доучиться надо!

Но Евдокия Викентьевна  не унималась:

– Уж очень хочется  внуков понянчить!

– А я вам скажу, – ввязалась супруга Владимирова, – на Западе уже появилась такая технология, что можно родить сразу двоих и при этом заказать заранее пол. Но это пока очень дорого стоит.

– Дорого-то дорого, но зато какая экономия сил и времени! – вмешался Владимиров.

Сергей Сергеевич, который, казалось,  был трезвым, рассудительно сказал:

– Детей нарожать немудрено. Главное – их воспитать и чтобы мир и стабильность в стране... Предлагаю выпить за нового президента, от которого мы все ждём чего-то именно в этом направлении!

– Да уж заждались, – сказал Василий Петрович.

И все совершенно искренне выпили за нового президента.

Медведев выпил вино и подумал, что на него теперь вся надежда, на нового президента…

Но генерала Ванина уже нет… Его жалко… Маша совсем одна… А вот того гнусного типа,  который добивался его смерти, совсем не жалко. Он уже покоился в могиле с табличкой «Неизвестный мужчина».  Не успел смыться на Запад. Его тело нашли обгорелым где-то на обочине дороги, и никому не пришло в голову, что оно принадлежало когда-то могущественному подпольному миллионеру, торговавшему со своей базы смертью оптом и в розницу, несмотря на весьма скромное воинское звание. Решили, что это бомж какой-то, и похоронили как бомжа…


Тем временем в большом зале случилось неожиданное: папаше Хлястину доложили на ушко, что прибыл, мол, сам… – далее окружающие не расслышали, кто именно, но ясно увидели, что Хлястин страшно смутился, растерялся, побледнел, а потом заорал:

– А охрана куда смотрела? Почему пропустили?

– Да как же не пропустишь, когда он со своими лбами припёрся! Что ж теперь – стрельбу открывать?

– Да, может быть, и надо было,– в ужасе прошептал Иннокентий Сидорович, поднимаясь со своего места и идя навстречу опасности.

На какой-то момент почти все звуки замерли. Публика стала коллективным свидетелем исторического события: друг другу навстречу двигались два заклятых врага и соперника – Хлястин и его вечный конкурент Кузьменко по кличке Кузя, возглавлявший группировку «Мамонты».

Кузя и Хлястин, у которого блатная кличка была Хлястик, остановились посреди зала на расстоянии нескольких метров друг от друга. Казалось, сейчас оба выхватят пистолеты и выстрелами в упор уменьшат количество присутствующих на двух человек.

Нервы у всех были на пределе. Особенно у охраны.

– Спокуха! – призвал собравшихся Кузя властным движением, и тут только всем стало ясно, что он смертельно пьян. – Хлястик, дружище…

И оба заклятых врага упали друг другу в радостные объятия.

– Я тебя всегда уважал, – заявил знаменитый авторитет.

– И я тебя – тоже, – серьёзно ответил Хлястик.

Оторвавшись от объятий, Кузя спросил:

– А где тут жених и невеста?

Ему указали на Валентина и Инессу, наблюдавших за происходящим, совершенно ничего не понимая его.

– Подарок в зал! – торжественно провозгласил Кузя.

Один из громил внёс на подносе коробочку небольших размеров. Когда Кузя показал всему залу её содержимое, все, кто хоть что-то понимал в брильянтах, так и ахнули.

Торжественное надевание на невесту было не столь интересным, ибо главное уже свершилось: на виду у всех примирились две враждующие группировки, выбрав для этого столь прекрасный повод  как свадьбу.

Принцесса Инесса и наследный принц разумом, конечно, ничего не понимали, но душою осознавали: происходит нечто очень значительное и величественное. Из ряда вон выходящее.


Пока происходили столь грандиозные и крупномасштабные события, никто  не обращал внимания на пожилую женщину, играющую на арфе. Ей предложили за выступление такие деньги, отказаться от которых было бы безумием.

Оно бы всё и ничего, но только одно странное условие портило настроение: арфа была установлена не в закрытом помещении, а на площадке перед рестораном, возле самого Дона.  Исполнительнице нужно было сидеть в длинном торжественном платье. Но на дворе зима! Пусть и не снежная, с плюсовой температурой, но – зима.

Некоторый ропот среди обслуживающего персонала прошёл, когда арфистка в очередной раз попросила принести ей что-нибудь из одежды. Капризы этой дамы уже давно выводили из себя Иннокентия Сидоровича. И без того уже чёрт-те что: сидит, а у неё на руках перчатки без пальцев. Где ж эстетика? Может, ещё и шубу на неё накинуть?

Между тем, один из охранников под угрозой увольнения принёс ей что-то тёплое и пушистое и накинул на плечи, но предупредил: это временно, пока гости заняты, а потом тёплый плед придётся забрать,  не то хозяин осерчает…

Арфистка поблагодарила доброго охранника и продолжала играть Шопена, время от времени отогревая пальцы своим дыханием.


Но уже кто-то в зале успел с кем-то подраться, и его уносили на руках, брыкающегося, орущего и обещающего разделаться с обидчиком. Кто-то и поругивался, и перешёптывался, и что-то бурчал себе под нос, а кто-то что-то весёлое напевал… Толпа разбредалась, растекалась…

А жених и невеста в окружении молодых танцевали что-то новомодное:

У нас фиеста,

лохам здесь не место…

Насчёт лохов – это был, конечно, явный перебор, юношеский максимализм, как сказал бы Иннокентий Сидорович. Лохи не приняты в их компанию.

Хлястин, окружённый толпою своих почитателей, продолжал рассказывать о своих строительных планах в городе Ростове-на-Дону: жилой массив на отрезке между Ворошиловским мостом и Батайском должен будет поражать воображение всех проезжающих с севера России на юг. Из окон машин или поездов будет видно потрясающее зрелище: вереница двадцатипятиэтажных домов, вытянутая в одну линию...

– Преимущество этого проекта, – рассуждал он, – как раз в том, что в черте самого Ростова отсутствует такое же ровное и гладкое место, как здесь. К тому же этот вид будет открыт всем взорам  и с высоты Ростова, и со стороны Батайска. Пора уже решить окончательно проблему воссоединения этих двух городов, пора уже повернуться, так сказать, лицом к этой злободневной и животрепещущей проблеме и перевести Батайск из разряда захолустного пригорода в разряд обыкновенного района!

Все кивали, слушая этот бред, и упорно делали вид, что не помнили страшного наводнения весною 1994 года, когда всё пространство между Ростовом и Батайском было затоплено. Вода, между прочим, и до сих пор не сошла, так и осталась в укромных местах, образовав болота. Где гарантия, что такое же не повторится снова? Но никто не осмеливался высказать эти простые мысли вслух… Хлястин есть Хлястин. Захочет строить дома в зоне затопления – и построит. И люди будут в них жить.

А Хлястин уже уносился дальше в своих мечтах: на площади перед Центральным рынком, рядом с памятником Димитрию Ростовскому, нужно будет построить шестиэтажный кооперативный гараж. Люди, живущие в центре города, очень страдают от того, что им некуда поставить машины, и они их бросают на улицах перед домами и в своих тесных дворах, где и без того ни повернуться, ни развернуться… Машины портятся, преждевременно изнашиваются…

И опять можно было бы возразить, что гараж нарушит архитектурный ансамбль, созданный ещё в середине девятнадцатого века, что он осквернит своим видом собор Рождества Пресвятой Богородицы с золотыми куполами, отбирая у горожан право рассматривать его именно со стороны этой площади…

Все молчали. Внимали умным речам и молчали.

А воодушевлённый Хлястин стал уже описывать новую железную дорогу, которую он собирается проложить на Кавказе, между Краснодаром и Сочи. Железная дорога будет иметь на своём пути восемнадцать тоннелей, а общая протяжённость их составит боле ста восьмидесяти километров…

И вот уж тут послышалось хихиканье. Кто-то спросил:

– А не дороговато ли будет?

А кто-то другой с сомнением добавил:

– И тоннели – какие-то уж очень длинные…

– А ездить на Чёрное море так, как мы сейчас ездим,  это что, хорошо разве? – запальчиво возразил Хлястин. – Ты едешь в поезде, а прямо за окном – море, и в сильную непогоду морские брызги врываются прямо в вагон…

– Да миллионы людей в нашей стране на Чёрное море годами не могут съездить, – возразил кто-то. – Или даже никогда на нём не были вовсе! И не будут!

– Вот то-то и оно! – не растерялся Хлястин. – Наша задача работать над всемерным повышением благосостояния трудящихся.

И тут раздался новый ехидный голосок:

– А наша – это чья?

– Наша – это наша! – вспылил Хлястин. Он чуть было не сказал ещё что-то, но  сдержался, хотя был и пьян.

И тут случилось непредвиденное.

Василий Петрович Леонов, который всё это время находился со всеми вместе на втором этаже, надумал вдруг прогуляться по террасе перед Доном. Веселье пошло на убыль, и, видимо, пора уже было всем по домам. Он вновь отчётливо услышал звуки арфы. На фоне безмолвного движения холодной реки и тёмной полоски леса на острове звуки арфы были столь неожиданны и так прекрасны, что это не могло не заинтересовать страстного меломана.

Территория, на которую он вышел, была уже чужая, ибо на ней праздновали свадьбу младшего Хлястина. Постоять бы Василию Петровичу скромно в сторонке, наслаждаясь дивными звуками.  Так нет же!

Подошёл поближе к арфистке и стал слушать. Через некоторое время он вдруг заметил, что артистка играет в дырявых перчатках. Заметил, что пальцы её мерзнут и она время от времени дует на них. Заметил, что на женщине хотя и было накинуто поверх красивого длинного платья что-то утепляющее – плед или шаль, но этого было явно недостаточно…

– Безобразие, – прошептал Василий Петрович случайному любителю музыки, который остановился рядом с ним. – Безобразие, скажу я вам: женщину заставляют играть на холоде, на ветру, возле самой воды… И почему здесь, а не в помещении?

Человек, к которому он обратился, вместо ожидаемого «Да-да, вы совершенно правы. Это ж надо, как у нас не ценят творческую интеллигенцию!» вдруг отозвался неожиданно резко:

– А ты кто здесь такой?

Василий Петрович страшно удивился  и больше всего этому нежданному «ты».

– Простите, – пробормотал он, – но я с вами незнаком.

– Ну вот и проваливай отсюда! – заорал незнакомец. – Я тебя знать не знаю, откуда ты тут взялся, а ты тут мне ещё указываешь!

На шум отреагировали несколько охранников. Приблизившись, громилы застыли в почтительном ожидании: руки-ноги переломать или в воду выбросить – что прикажете?

Но незнакомец, а это был сам Иннокентий Сидорович, разгорячённый недавним спором, вдруг повёл себя ещё более странно: он подошёл к Василию Петровичу и пристально заглянул ему в лицо.

Тихо спросил:

– Георгий Витальевич?

Василий Петрович, который впервые в жизни видел Хлястина, в изумлении отшатнулся.

У Хлястина от ужаса расширились глаза:

– Вы же умерли! Зачем вы сюда пришли?

И Василий Петрович, поняв, что столкнулся с сумасшедшим, поторопился ретироваться.

А тот, вдруг поняв, что ему грозит смертельная опасность, взревел:

– Да если ты ещё не умер, так я тебя сейчас в землю закопаю!

Он уже откровенно порывался в драку, но охранники удерживали его, понимая, что хозяин пьян и потом за своё поведение с них же и спросит.

– Что там случилось? – спросил вышедший на шум Медведев.

Василий Петрович объяснил зятю, что какой-то тип на террасе разорался, угрожает… В общем  пьян в стельку…

Медведев спустился со второго этажа и застал там картину совсем неприличную: Иннокентий Сидорович пытался вырваться из крепких рук охранников, чтобы пойти и добить кого-то, а потом и закопать в землю!

«Как же я вовремя не сообразил, – с досадой подумал Медведев. – Ведь мы всё это время были рядом с Хлястиным. Тем самым, которого когда-то так ловко ощипывал покойный Жора»…

И словно в ответ на эти его мысли Хлястин завопил в направлении второго этажа, куда, как он видел, увели его злейшего врага:

– Осипов! Я ещё до тебя доберусь! Тебе не спрятаться!

Подойдя к рвущемуся в бой Хлястину, Медведев вежливо сказал ему:

– Поверьте, вы что-то напутали. Это никакой не Осипов. Это Леонов Василий Петрович…

Охранники всем своим видом показывали, что и они понимают щекотливость ситуации. Ласково оттаскивали прочь разбушевавшегося хозяина.


Между тем Иннокентий Сидорович был совсем не так пьян, как казалось многим из его окружения. Он просто был сбит с толку внезапным появлением человека, о котором знал точно, что тот не так давно умер.

То, что умер,  это, конечно, очень хорошо.

Но вот то, что бумаги куда-то делись и их найти так и не смогли, – плохо. Очень плохо! Ведь всю свалку перед домом перебрали, а так и не нашли ничего.

Теперь же получается так: Осипов на самом деле жив; похоронили не его, а кого-то другого. И родственники это всё знали, но почему-то разыграли как по нотам эту комедию!.. Зачем им это было нужно?

Ответ напрашивался сам собою: а затем, чтобы и дальше доить его, но уже по-крупному.

Понятно… И теперь нужно что-то делать.

Перво-наперво Иннокентий Сидорович выпил водки. В голове прояснялось, и все факты становились на свои места: Березовский при неясных обстоятельствах укатил за границу… Вернётся – и сядет! А кое-кого уже  посадили… А теперь вот и к нему подбираются… Нет, этот Осипов здесь неспроста! Похвалялся своими связями с органами госбезопасности…

Не зря похвалялся!..

Неизвестно, к какому решению пришёл бы Хлястин, если бы не телефонный звонок. Иннокентий Сидорович поднёс трубку к уху.  Докладывали, что на деревообрабатывающем комбинате произошло возгорание электропроводки.

– Что? Какое возгорание? Да куда ж вы там смотрели? Ведь там же кругом одно дерево!

Докладывали, что пожарных уже вызвали и сами тушат. Но горит, сволочь, как спичка!

– Так что, там у вас  настоящий пожар? – ужаснулся Хлястин.

Деревообрабатывающий комбинат, о котором шла речь, размещался на окраине Ростова и изготавливал окна и двери для домов, которые строил Хлястин. Тысячи кубометров распиленного леса сушились. Вся территория была завалена кругляком, готовым для распиловки. Пилорама работала в две смены.

Какие деньги улетали сейчас на ветер вместе с дымом!.. И, должно быть, не зря улетали: поди теперь докажи, сколько на самом деле сгрузили этого кругляка, а сколько припрятали в укромном месте!.. «Жульё! Одно жульё вокруг!» – подумал Иннокентий Сидорович.

Что-то подсказывало Хлястину, что не это сейчас главное, сейчас в самый раз подумать о чём-то другом, но он ни о чём больше не хотел задумываться. Мысль о пожаре заглушала всё – и страх, и ненависть, и даже благоразумие.

– Еду! – крикнул он. – Догуливайте без меня! Машину!

Попрощавшись с гостями – с некоторыми за руку, с другими простым кивком головы, – он двинулся к выходу.

В большом зале как-то сразу все притихли и слышны были только отдельные возгласы да бормотание гостей.

Медведев обратил внимание, что к ресторану подъехала милицейская машина. Из неё вышли двое в камуфляжной форме и с автоматами. Медведев понял всё.

Черед несколько минут они вышли, сопровождая Иннокентия Сидоровича.

– Фёдор, – кричал Хлястин мужчине, вышедшему вслед за ними, – какой к хрену ты прокурор, если допускаешь такое? Или ты знал?!

– Да ты что?! – оправдывался обескураженный районный прокурор. – Это недоразумение. Ты же депутат! У тебя  неприкосновенность!

– Какая к чёрту неприкосновенность?! Я чувствовал! Чувствовал, когда эти сволочи отказались  прийти! И ты – брехло несчастное!

И вдруг он  снова взглянул в сторону, где стоял Медведев со своими гостями. Вот! Конечно же, это Осипов! Но как такое могло быть?! Ведь он умер! Ведь его нет в живых! Осипов! Вот и вся разгадка! Он таки выполнил свою угрозу. А я, как последний фраер, теперь буду смотреть на небо в клеточку! Как я мог так лопухнуться? Нужно было ему дать то, что требовал. Недаром говорят, жадность фраера сгубила!

Он рванулся было  к своему губителю, но его грубо придержали милиционеры:

– Гражданин Хлястин! Не принуждайте нас применять силу! Ведите себя достойно!

Хлястин последний раз с ненавистью посмотрел на Василия Петровича и, склонив голову и заложив руки за спину, пошёл к милицейской машине.

Иннокентий Сидорович и милиционеры сели в машину, дверь захлопнулась,  и машина выехала на шоссе.

В большом зале подвыпившие гости мало что поняли и продолжали горланить пьяные песни, стараясь перекричать динамики, из которых неслись какие-то звуки и барабанная дробь.

В пути Иннокентию Сидоровичу объяснили, что его везут в следственный изолятор. Показали постановление прокурора.

Хлястин грязно выругался и, разом протрезвев,  приумолк.

На предварительном допросе отвечал чётко и толково. В чём меня обвиняют? В связях с Березовским? Да откуда ж я знал, что он такой плохой человек? Да ведь он же был членом Совета Безопасности! Да если б я только знал, что он спутался с этими террористами, да я бы его собственными руками задушил!..

Ему предъявили доказательства того, что он и сам приложил к этому немалые усилия: и с террористами повязан, и от налогов скрывался, и валютное законодательство нарушал…

Он сначала отпирался, выражал недоумение и утверждал, что это всё сфабриковали  враги и недобросовестные конкуренты, но ему предъявили другие доводы, и он приуныл… Закрадывался  страх…


В камере, где он оказался после роскошного ресторана и пышной свадьбы, уже было трое других обитателей. Эти люди никогда не слыхали его фамилии! Они не били его и не унижали, просто попросили  заткнуться, не шуметь и не рассуждать вслух, потому что уже было ночное время. На какое-то время Хлястин погрузился в грустные мысли: проклятый Осипов был всего лишь агентом, который его всё время выслеживал, это теперь совершенно очевидно. Он выполнял чьё-то задание. Но чьё?

А может, это и в самом деле конкуренты устроили? Николаенко? Вахрушев? Или Сам? Нет, вряд ли! Что я для него?! Так, таракашка… Да вроде бы у него и не было причин на меня обижаться…

Страшные думы обуревали его. Что будет с дочками? Кто их теперь возьмёт  замуж? Что будет с сыном? Кому достанется  всё, что с таким трудом по крупицам собирал? О! Теперь мой сват постарается прибрать к рукам… Хотя вряд ли… Конфискуют, сволочи. Разденут до нитки… Хотя вряд ли узнают все счета… Да и другие загашники есть, закопанные и замурованные…

Разрываемый всеми этими чувствами, он вдруг впал в истерику и, вскочив с места, принялся яростно колотить в дверь, требуя, чтобы ему срочно дали кому-то позвонить и кому-то написать… За ним сейчас же должны будут приехать, и всё сразу разъяснится и станет на свои места…

Но никто не дал ни позвонить, ни написать. Прибежавшие на шум надзиратели, выволокли его из камеры и отвели в какую-то мрачную одиночку, где и заперли…

Каменный выступ, покрытый слоем истерзанного временем и какими-то ножичками дерева, это всё. Хочешь – сиди, а хочешь – лежи.

И лампочка под потолком, которая не выключается.

И окошечко, которое то закрывается, то открывается со стороны коридора, в зависимости от желания надзирателя.


Не один Хлястин в эту ночь оказался в тюрьме. Если мысленно отбросить угонщиков автотранспорта, хулиганов, наркоторговцев, убийц, скупщиков краденого, рэкетиров, уличных грабителей и прочую мелюзгу, которая по всей необъятной России в эту ночь загремела не туда, куда ей хотелось бы, а оставить только людей очень серьёзных, то таких насчиталось бы несколько человек. Все они были совершенно потрясены происшедшим с ними событием. Все считали его досадным недоразумением. И все до единого были убеждены: вот только кто-то в каком-то кабинете узнает, что такое безобразие случилось с его лучшим другом (с которым и выпивали, и в саунах парились вместе с девочками, и бумаги нужные подписывали), как тут же всё и образуется. Один телефонный звонок, и всё станет на свои места. О том, что это надолго, – не верилось никому. И для этого неверия были все основания: такие гигантские деньжищи – ведь это континентальные пласты, на которых держится вся наша экономика! И кому же всё это достанется?

Кому-то должны непременно достаться.

И простому народу, глядя на эти события, не стоило слишком сильно радоваться по поводу торжества правосудия. Просто одни уходили, другие приходили. Одни теряли, другие обретали.

Но обществу до этого понимания было пока ещё слишком далеко. Уж на что Алексей Николаевич Медведев был неглуп, а и то был убеждён, что сделал полезное дело и что теперь, после ареста Хлястина, после смерти продажного Ивана Ивановича и бегства Березовского, что-то изменится в стране к лучшему.

На другое утро весть об аресте одного из благодетелей всего Южного Региона облетела город. Но что при этом чувствовали сын и  дочери Хлястина, какие переживания пропустили через себя все те, кто так или иначе кормился около этого человека: охранники, подельники, большие и мелкие служащие, – всё это уже не имеет значения для этой истории, в которой самым главным является личность Алексея Николаевича Медведева.

А с ним всё было нормально: около двенадцати часов следующего дня он проснулся женатым человеком, посмотрел на спящую рядом жену и подумал: «Хорошо, что сегодня не нужно ехать на работу!»

Медведев потихоньку вышел из комнаты. Гимнастика, водные процедуры и кофе взбодрили его. Начался новый день – очередное звено длинной цепочки его жизни. Цепочка эта тянулась от деревенского детства на Алтае до афганских событий, пересекала Европу, Москву, Кавказ, Ростов… Где-нибудь и когда-нибудь ей предстоит оборваться… Медведев усмехнулся: хотелось бы, чтобы это случилось попозже.

30.

Прошло четыре года…  Утро 26 августа 2004 года выдалось в Ростове тихим, солнечным и таким спокойным, что, случись необычное, никто бы не поверил. Необычное бывает у нас только по телевизору!

Было начало обычного рабочего дня. Заказы, платежи, командировки. Битвы с чиновниками-вымогателями, которые за каждую бумажку готовы костьми лечь.

Только очень наивный человек мог при взгляде на окружающий мир прийти к выводу о его незыблемости. Удара можно было ждать  отовсюду… Не бороться с терроризмом и бандитизмом, а привыкать жить с ним – вот то, с чем придётся сталкиваться землянам в двадцать первом веке.

Медведеву вспомнился так называемый «Зелёный театр» –живописное с точки зрения архитектуры и окружающей зелени место, где можно не только проводить концерты, но и, как выяснилось, митинги  тоже.

Однажды он стал свидетелем собрания местного криминалитета, которое проводилось среди бела дня в этом уютном местечке. В президиуме сидели маститые бандюганы, с бритыми затылками, с золотыми цепями и прочими атрибутами значительности. Там же, вперемежку с ними, находились и местные депутаты городского и областного масштабов – в дорогих костюмах, излучающие всем своим видом солидность и респектабельность.

Братва шумела и гудела. Медведев поймал себя на мысли, что не воспринимает их речь. Это был набор то ли штампов, то ли каких-то необычных житейских формул.

На трибуну вышел депутат Храмов. Он оглядел народные массы тяжёлым взглядом и сказал в микрофон:

– Пацаны! Смотрите, какая ситуация нарисовалась! До последнего времени всё было нормально. А теперь понаехала всякая перхоть. Куда ни целуй, – везде жопа!  Но хоpошо смеётся тот, кто стреляет пеpвым... Вы внимательно подумайте... Давайте начнем с наоборот. Так нет же, пидоры! Каждая пипетка мечтает стать клизмой. Но это не по понятиям! Клизма должна знать свое место! Правильно я базарю?

Кто-то скептически заметил:

– Как волка ни корми, а у слона всё равно больше.

И загудели все разом:

– Да кончай базар. Я, что ли, Рябого не знаю?! Какой он красно-коричневый?! Мне просто смешно. Я-то знаю, что он голубой...

– Если он хочет услышать о себе хорошее, пусть умрёт!

– Закрой гавкало!

– Не хочет по-плохому, по-хорошему будет хуже!

Но здесь докладчик, грозно глянув на возбуждённых друганов, зарычал:

– Вот и я о том же! Всё хорошее когда-нибудь плохо кончается. Но насилие – не выход! И я придушу каждого, кто не согласен! А мы за тех, кто против тех, кто против нас! Правильно я базарю? А они начали не по делу о Седом и Меченом! Это о них-то!

Братва одобрительно загудела.

– И вот таких людей какой-то приезжий мудак мочит при выходе из казино, где они отдыхали после тяжёлого трудового дня! Заявляю от вашего имени всем этим тварям: теперь они будут иметь дело с нами, честными гражданами нашего прекрасного города! Не будет здесь этих пидоров! Сома, Микитки, дальше там, как его, Сухаря, Рябого, Мули, – вот этих тварей здесь не будет! Это говорю вам я! Всех, кто подстрекает к конфликтам, межнациональной всякой там розни, к ногтю! Город у нас стабильный, правильно?! Понятно всем? И передайте: это им не Москва или там бандитский Петербург! Это Ростов! Уж лучше  один раз Монику, чем каждый день страну! Правильно я базарю? А в чужих руках всегда  толще! Берегите природу – вашу мать!

И снова загудели, зашумели бритоголовые.

– Если все хорошо, то это даже вредно…

– Муля и Сухарь – это не… собачий! Они беспредельщики! Нужно им забить стрелку. Как ни говори, а лучше  синица в руках, чем утка под кроватью.

– А ты уже в штаны насрал? Изготовь их портреты на туалетной бумаге! Тоже мне, гастроли устроили. Ростов – это не Жмеринка какая-то. Но мы здесь учёные и знаем, что не  всё то пиво, что желтое и пенится...

Потом был другой выступающий, Митяй Акробат – амбал в спортивном костюме, стрижка ёжиком и с золотыми перстнями на пальцах:

– До чего дожили?! Витька Мануку сунули на тюрягу! У нас Россия интернациональная, и Витёк Манука, армянин, положенцем на тюрьме не будет! Так и передайте всем!  Но попрошу не поганить матом наш великий и могучий русский язык. Мы же  с вами культурные люди!

– Да брось ты эту хренотень!  Русская речь без мата  – доклад. Вот ты и докладывай там, в своей Думе. А здесь не возникай. Здесь ты среди своих, и не высовывайся… И типун тебе на твой великий и могучий. Я по фене лучше понимаю!

– Так я разве против?

Братки внимали каждому слову своих авторитетов. Правильно говорил депутат: ну кто с этим будет спорить?!

Своеобразный митинг длился около часа, и хоть и не был санкционированным, милиция отстранённо наблюдала со стороны и не пыталась прервать ораторов.

– Наши слова  не пустой базар! – вещал кто-то с трибуны. – Сделаем так, как и договорились… Есть вопросы по нём? И чтобы  всё шло как по полочкам! Войну мы вести не будем, а предъяву им…

– Будешь тише – дольше будешь, – обречённо махнул рукой рослый мужчина с толстой золотой цепью на шее. Потом, обратившись к соседу, зло произнёс, словно прошипел: – А ты не знаешь – молчи! А знаешь – помалкивай!

По итогам сходки, как ведётся у приличных людей, депутат Храмов предложил обратиться к федеральному Центру и выразить готовность бороться и предупреждать этнические конфликты. После этого авторитеты разъехались по своим делам.

– Поехали к Гарику. У него всегда хорошие шашлыки, – обратился депутат к стоящему неподалёку  крепкому парню. – От Парижа до Находки нет напитка лучше водки…

Парень предупредительно открыл дверцу джипа, депутат сел, и они, пренебрегая запретами, поехали по центральной улице на левый берег Дона.

…«Театр абсурда», – подумал тогда Медведев. Вся эта комедия в «Зелёном театре» виделась ему несколько под другим углом зрения. Выступление криминальных авторитетов было санкционировано Конторой, чтобы ослабить активность националистических группировок, вот в чём был смысл этого балаганного действа. Но ведь и те серьёзные дела, которыми занимался Медведев,  они ведь тоже делались по заданию всё той же Конторы.

Лишь несколько человек в городе знали, что генерал-майор Медведев – служащий этого достопочтенного учреждения. Ну а могущественная фирма «Донской строитель» – всего лишь обычное прикрытие. На общих основаниях, то есть никак не пользуясь своими связями в недрах Конторы, Медведев возглавлял эту фирму, на общих основаниях отмазывался от налоговых домогательств, на общих основаниях добывал для своей фирмы выгодные заказы. Фирма пользовалась авторитетом. Вот только на презентации и сборища так называемой финансовой элиты Медведев никогда не являлся: ссылался на занятость. Вместо него всегда отдувался его исполнительный  директор Сергей Сергеевич Владимиров, представительный мужчина с большим лбом и пронзительным взором матёрого финансиста.

А общаться приходилось и с теми, и с этими. Причём сплошь да рядом между «теми» и «этими» было совершенно невозможно провести чёткую грань. Сплошь и рядом блатные поступали в жизни и в деловых ситуациях вполне пристойно, а иные бизнесмены и чиновники вели себя как последние сволочи…

Медведев относился к этому разнообразию тихо и с юмором, руководствуясь одним простым правилом, выведенным им когда-то давным-давно для себя, а именно: зона, она и есть зона, что по ту сторону колючей проволоки, что по эту. Просто надо жить по её законам или хотя бы как-то подстраиваться под них, потому что проявлять излишнее чистоплюйство и благородство  смешно, нелепо да и небезопасно…


Конец августа пылал сальвиями и розами. Кое-где и на деревьях появились красные, иногда бурые листья, словно природа горланила, кричала, предупреждала: быть беде.

Вот уже более четырёх лет Алексей Николаевич Медведев предпочитал обедать дома. Какой ресторан сравнится с кухней его жены? Она и салатик приготовит из самых свежих овощей, и борщ сварит такой, какой он ел только в отчем доме, когда мама ещё была жива… Да ещё рядом, уцепившись за штанину, копошится дочурка.

Только обедать дома удавалось нечасто.

По пути случилось маленькое происшествие. В условленном месте с машиной Медведева поравнялась другая. Медведев притормозил и впустил гостя. Продолжая путь, равнодушно выслушал инструкцию:

– Завтра к семи утра – за Батайском. У торговых точек, возле арбузов. Справа. Надежда, тридцать два года, среднего роста,  волосы светлые, жёлтые майка и штаны – короткие, чуть ниже колен. На майке надпись  «I love you», а в руках большая синяя сумка с надписью "SPORT"… В чине капитана… Подготовлена по высшей программе. Безжалостна, решительна… Пожалуй, всё… Да… вот ещё две путёвки в санаторий. Отдыхайте… Море там тёплое…

Были и другие указания, но по мелочам, потому что основное Медведев уже знал: завтра он едет в Абхазию.

Алексей Николаевич, казалось, за прошедшие четыре года стал ещё  крепче. Высокий, мощный, он не производил впечатления неловкого тюленя. Ежедневные многочасовые тренировки позволяли держать форму. В конторе к сотрудникам относились требовательно. Правда, звание генерала и многолетняя служба позволяли ему рассчитывать на послабления. Но их он сам не хотел, считая, что действующий сотрудник должен отвечать всем нормативам.


Маленькие дети, если они чем-то сильно увлечены, не обращают никакого внимания на взрослых и вообще считают их чем-то посторонним, какой-то помехой.

Трёхлетняя Ниночка, сидевшая на ковре в окружении игрушек, сосредоточенно складывала кубики и потом со смехом разваливала их. И папа, взявший её на руки, не показался ей таким уж значительным, и, даже оторвавшись от пола на высоту папиного роста, она всё так же сосредоточенно изучала свойства кубиков, которыми можно было стучать друг о друга. Видимо, главным открытием для неё было то, что кубики, чем их сильнее бьёшь друг о друга, тем более сильный звук издают. Открытие захватило девочку. Самым невежливым образом она хлопала кубиками перед лицом почтенного генерала.

Пообедав, Алексей Николаевич привычно устроился в мягком кресле и стал просматривать свежие газеты. Конец августа… Скоро осень… Как время бежит! Снова и снова прокручивались испорченной пластинкой события последних лет.

Трагическая авария на «Курске»… Цирк с НТВ… Гуся хрустального так пугнули, что он в одиночку, без стаи, полетел через океан в неурочное время подальше от этих холодных и опасных мест.

Взрывы домов и, наконец, театр на Дубровке… Как такое можно было предупредить?!

И снова смерть и слёзы близких, бестактные разговоры о компенсациях… Как будто можно компенсировать деньгами жизнь человека?!

И за три недели до выборов на второй срок – отставка Касьянова! Эффект был ошеломляющим! Люди вдруг поверили, что всё же могут наступить другие времена. Всё плохое, что происходило в эти четыре года, так или иначе связывали с Касьяновым, ставленником Ельцина. Это он не смог предупредить, предусмотреть, организовать, гарантировать безопасность своим гражданам!

Богатые жирели, бедные становились ещё беднее. А куда больше? Зимой города замерзали. Летом целые области затоплялись разливами рек. Сели и  сходы ледников погребали целые посёлки. Что это за правительство?

А теперь вдруг – бац, и нет Касьянова! Конечно, это он мешал президенту  действовать!

Нужно признать, это был гроссмейстерский ход! Нет, президент – мастер, это безусловно. Не старый маразматик. Видна конторская школа!

Как же здорово, что, наконец, России повезло с президентом!

Выстроили всех, закрыли рот крикунам, оппозиционерам и прочим несогласным. Хорошо, что теперь не сталинские времена. К стенке не ставили, но рот закрыли. Предупреждали же, чтобы не вякали, чего не нужно. Богатеев, кто позволил себе сметь своё мнение иметь, прищучили. Что нам ваши миллиарды, когда у нас власть?! Ходорковского в кутузку. Теперь  судят за то, что «дёшево компанию ему продали». Это, может, там, на Западе, закон не имеет обратной силы. У нас  имеет! У нас закон  что дышло! Кто сильнее,  тот и пан! А деньги нужны, чтобы финансировать  борьбу с терроризмом!

Но потом уже и Касьянова не было, а погиб Кадыров, и снова взрывались самолёты и гибли люди…

Значит, где-то недорабатываем! Что-то недоделываем.

Алексей Николаевич вспомнил последние сумасшедшие дни. Он только что вернулся из Дагестана. Встречался с влиятельными представителями воинственных родов… Все говорили правильные слова, провозглашали тосты за дружбу народов, за то, чтобы на земле Кавказа воцарилась наконец справедливость. Но ведь нет одной правды! Нет и быть не может! Так какую правду нужно отстаивать ему, генералу Конторы? Конечно же, ту, которая нужна Конторе!

Народ живёт бедно. А бедность порождает и преклонение перед богатством, и  толкает людей на преступления. Если нет работы… любой работы… как прожить? Как прокормить семью? Такие  способны на всё: могут и украсть, и убить…

Значит, первое, что нужно, это ДАТЬ ЛЮДЯМ  ВОЗМОЖНОСТЬ  ЗАРАБОТАТЬ! Создать рабочие места. Легче сказать, чем сделать... На это столько денег потребуется, что никаких резервных фондов не хватит. К тому же, важно, чтобы эти деньги дошли до места и не были разворованы по пути. Как выбраться из этого лабиринта?

Коллега из Ставрополя показал письмо какого-то прапорщика Онищенко. Тот вернулся домой и сбрендил! А как иначе сказать, если этот глупец написал  телегу в Контору, что его мучает совесть! Пишет, что конторщики уничтожают людей только за то, что они ингуши и чеченцы. Признался, что лично искалечил до полусотни и закопал около тридцати пяти человек, за что получил награду!

Фотографическая память Медведева сохранила крик отчаявшегося прапорщика: «Я виноват. Пишу потому, что боюсь Бога. Я раскаиваюсь. Онищенко Игорь».

Как же управлять страной, если ты толком не знаешь, что происходит? Это уже не вопрос, а  крик души. Ведь управляемость – главный идол президента. Этому идолу принесено столько жертв: региональных лидеров подстригли, вертикалью власти придавили, парламент по своему вкусу выстроили, СМИ приручили, гражданским организациям по рогам дали. В общем, только управляй на здоровье! А машина что-то не движется. Потому что руль этот игрушечный. Без борьбы мнений можно только понарошку.

Почему-то вспомнился приезд Путина на Дон. Его предупредили заранее, сообщили программу визита.

Медведев наблюдал со стороны. Охранная грамота, выданная самым Главным конторщиком, обеспечивала ему проход и проезд всюду.

В Ростове и Новочеркасске всё проходило по протоколу. Обычные речи обо всём и ни о чём. Лозунги, обещания, ликование согнанной на улицы публики…

Президент осмотрел гигант сельхозмашиностроения «Ростсельмаш», новую очередь очистных сооружений «Водоканала». В Новочеркасске выразил уверенность, что закон о казачестве будет принят.

Ему кричали: «Любо!», «Любо!»...

В Таганроге пояснили, что фигура Петра I в мундире офицера Преображенского полка была отлита в Париже и доставлена  из Марселя пароходом.

На площади перед памятником собралось много людей, но было уже пора уходить. Регламент предписывал садиться в машины. Но Путин отклонился от намеченной программы. Ему захотелось взглянуть на  автозавод «ТагАЗ».

Проходя по цехам, отметил: нет показухи, суетливости. Спросил владельца завода Михаила Парамонова, круглолицего светловолосого мужчину:

– Сколько у вас работающих?

– Восемьсот восемьдесят три человека, – ответил Парамонов, словно ожидал этого вопроса.

Президент одобрительно подумал: знает точно. Не округлял цифру.

– Что же так скромна ваша доля в этом деле? – продолжал допытываться президент.

– Пока мало выпускаем машин. Будем выпускать больше, – можно будет делать комплектующие на российских заводах.

– Можете рассчитывать на нашу всемерную поддержку…

Представитель президента, глава областной администрации и сопровождающие президента чиновники с завистью взглянули на удачливого бизнесмена.

Помнится, мелькнула мысль: «Вот Парамонов, один из местных олигархов. Не лезет в политику. Поддерживает Путина – и всё нормально! Ни тебе гонений, блокирования счетов, ни тебе  налётов налоговой инспекции… Без масок-шоу и ОМОНа. А ведь ничем не лучше других толстосумов. Такова се ля ви, как любил говаривать Жора Осипов».


Марина тихо присела на диван, понимая, что сейчас нельзя тревожить мужа. Послеобеденный час был безраздельно отведён ему на размышления.


«Что-то зреет, что-то висит в воздухе… Только что взорвали самолёты с пассажирами. Оказывается, оба самолёта, вылетевшие из Москвы в разных направлениях, взорвались в воздухе не с разницей в три минуты, как было объявлено сразу, а с разницей в одну-единственную минуту…  А тут ещё набег на Ингушетию… Что от них можно ещё ожидать? И чего они добиваются? Ведь понимают, что проиграли… Так нет. А на дворе скоро осень… Красивая пора! Стоп! Осень! Первое сентября! Ну, конечно же, первое сентября! Удар наносили в самое слабое место. А где слабое место? Больницы, дети…»

Медведев вспомнил, что пару дней назад он так же сидел в этом кресле, когда неурочный телефонный звонок прервал его размышления.

–  Слушаю, – привычно откликнулся Медведев.

– Алексей Николаевич? – Медведев узнал  голос говорившего. – Сейчас  четырнадцать тридцать. На восемнадцать назначено совещание у Главного. Вам приказано быть. В аэропорту вас будет ждать машина.

– Понял.

И положил трубку.

«Так… И в конторе почувствовали, что пахнет жареным. Чуяло моё сердце…» – подумал он. Вслух сказал:

– Мариша, мне срочно нужно быть в Москве.

– Кто это звонил? И как срочно?

– Через час вылетаю. Ты меня в аэропорт подбрось на своей машине. Впрочем, не надо. Оставлю машину на платной стоянке в аэропорту. Я думаю, ненадолго… Из Москвы позвоню.

– Что за срочность?

– Родная, нет времени рассказывать. Бизнес – дело трудное.

– Ну да, – как-то полувопросительно ответила Марина.

Не так давно модное выражение появилось в русском языке: «ну да», его надо было произносить с особенной интонацией. «Ну да» говорили и сто лет тому назад и двести, но с такою интонацией, как сейчас, никогда. В этой интонации были и согласие, и неуверенность одновременно.

– Надо будет помочь ребятам… – Медведев посмотрел на дочку, которая складывала кубики. – Вот и наша Ниночка, когда вырастет, станет строителем.

– Не хочу! – поморщилась Марина. – Чтобы она вот так же, как и ты, разъезжала туда-сюда. Это не женское дело.

– Да не обязательно разъезжать, можно и на месте что-то делать…

– На стройплощадке! Представляю: девушка в каске!

– А что, очень даже эффектно! И настоящий строитель не обязательно должен крутиться среди подъёмных кранов и железобетонных блоков. Можно ведь быть и архитектором, и дизайнером, да и мало ли кем!..

Алексей Николаевич набрал номер  своего лётчика.

– Вася! Добрый день! Через час мы летим в Москву…

За окном пошёл дождь, и в квартиру пахнуло свежестью. Вот уже второе лето подряд в Ростове было необычно холодно. Приезжие удивлялись: и это ваше южное лето? Но ростовчане, знающие не понаслышке о том, что такое жара в сорок градусов, наслаждались чудесами климатических сдвигов.

31.

В кабинете Главного Конторщика изредка проводились совещания, на которые приглашались самые близкие и доверенные люди. Главный называл это, в зависимости от настроения, мозговым штурмом, иногда – просто трёпом. Всё здесь писалось на магнитофон, каждое слово. Здесь не учитывались былые заслуги и количество звёзд на погонах. Каждый говорил то, что думал.

Совещание открыл Главный Конторщик. Он осмотрел собравшихся и негромким голосом сказал:

– Несмотря на объявленную борьбу с террором, мы не застрахованы от вылазок этих выродков в любом городе. И сволочи эти не стесняются открыто заявлять о том, что готовят новые нападения. При этом заметьте, они благополучно до сих пор избегают возмездия. Это заставляет нас думать, что они имеют высоких покровителей, – подумав, добавил: – здесь, в Москве!

Главный грозно посмотрел на присутствующих, и его взгляд вдруг упёрся в Медведева.

«А этот что здесь делает?» – подумал Главный. Но потом вспомнил, что сам же его пригласил. Хотел обсудить с ним нетрадиционные методы ведения борьбы. Главный Конторщик подивился тому, что запамятовал, и сам же себя великодушно простил: работа, чёрт бы её побрал... Замотался…

С усилием направив мысли в старое русло, продолжал:

– Не секрет, товарищи, что война в Чечне приносит огромные деньги определенному кругу людей. Это началось ещё с тех пор, когда финансировали вооружение дудаевских формирований. На фальшивых авизо нажилось немало мерзавцев…

Все слушали Главного и откровенно скучали. Ведь всё  давным-давно известно: и кто кому продался, и кто на кого служит… А Главный продолжал бубнить:

– Их связь с Масхадовым и Басаевым очевидна! Нефтегазопроводы там не взрываются. Почему? Бизнес проплачивает безопасное прохождение нефти через республику. Что скажешь, Валерий Митрофаныч? Чего насупился? Здесь все свои. Говори, о чём задумался? Я что-то не то сказал?

– Да слыхали мы это всё, – недовольно пробурчал склонный к ожирению Валерий Митрофаныч. – Когда Хозяин пришёл к власти, он ведь что сказал? Он сказал всем, что пересмотра итогов приватизации не будет. И все успокоились. И вот итог: в России было семь валютных миллиардеров. Сегодня  по экспертным оценкам – их более ста! Так боремся с бедностью, да?

В кабинете возник гул. Каждый спешил высказать своё мнение. Начальник аналитического управления, молодой, но уже лысый генерал, внятно произнёс:

– А какая проблема решена за эти годы? Судебную реформу просрали. Её сам Хозяин назвал провальной. Не мои слова – его! Административная реформа – псу под хвост! Хаос! Никто не имеет понятия, кто и за что в этом бардаке отвечает.

– Всем очевидно, что власть должна быть стабильной, – сказал начальник финансового управления. – А мы говорим – подождите, подождите!.. А чего ждать? Стабильность у нас, как горизонт,  недостижима. Так нельзя  жить в абсолютной неопределённости.

– А как мы боремся с террором? – прервал его начальник Оперативного Управления. – Шумим, принимаем бесполезные решения, неэффективные меры. Ни одна антитеррористическая программа не профинансирована надлежащим образом. Ни единая! – Начальник Оперативного Управления побагровел от гнева. – При этом офицер милиции, ОМОНа, «Альфы» или «Вымпела» получает шесть-восемь тысяч рублей и не знает, как будет существовать его семья, если его убьют террористы…

Главный не прерывал. Пусть выскажутся. Пусть нарыв будет вскрыт. Нельзя болезнь прятать вглубь! Это он запомнил с детства от деда – сельского фельдшера.

– С терроризмом надо бороться, решая социальные, экономические, религиозные, этнические, идеологические и прочие проблемы, – глубокомысленно произнёс начальник финансового управления.

– Ты нам политграмоту не читай. Наслушались… Эти проблемы сложно решить. Мы не доросли ни до демократии, ни до элементарной цивилизации. В глубинке сплошная пьянь, во власти – каждый спешит откусить от пирога. А в Дагестане шестьдесят процентов молодёжи без работы; почти такая же ситуация по всему Северному Кавказу. И куда им идти, этим ребятам? В наркоторговцы? В бандиты?

Главный взглянул на красавчика, недавно назначенного руководить новым управлением, которое занимается вопросами разных там свобод… Тот словно нехотя произнёс, красуясь и слушая свой звучный командирский голос:

– У нас объявлена свобода религии. В 1991 году в том же самом Дагестане было пятьдесят три мечети, а сегодня  уже полторы тысячи! Казалось бы, ради Бога! Но мы забыли об одном: а кто там служит? Забыли, что большинство среди них прошли обучение в Саудовской Аравии под присмотром спецслужб. А потом  сами же и удивляемся: откуда у нас воинствующие исламисты появились? Мы забыли о нравственности и об идеологии.

– Правовой блок у нас в загоне, – продолжал монотонно скрипеть начальник Аналитического Управления. – Продажность, коррупция дошли до предела. Никто не верит судам, милиции, любым государственным органом. Все дерут шкуру: от врача и учителя до главного чиновника администрации. А утрата профессионализма?! К власти пришли дилетанты, которые никогда не были знакомы с системой управления и контроля.

Ещё чей-то голос выдал слова и вовсе непривычные для этих стен:

– Революцию готовит не оппозиция. Её готовит власть своим пренебрежительным отношением к народу. Постоянно закручивать гайки невозможно, крышку всё равно сорвёт. Если этого не понимает Хозяин, то это ударит по нему, ведь он сидит на этой крышке.

– Ну, ладно… – сказал, наконец, Главный конторщик. – Революцию готовит оппозиция! Тоже сказал. Может, Сам и готовится так развернуть страну, что это будет похлеще всякой революции! К тому же малой кровью! Не думал о таком варианте? Раскудахтались тут!

Но голос не унимался:

– Терроризм на Северном Кавказе финансируется во многих государствах по различным каналам. Многие полевые командиры, включая Басаева, имеют индивидуальные счета за рубежом: в Польше, в странах Балтии, в ряде других государств. Деньгами, которые лежат на счетах, они могут распоряжаться, как им заблагорассудится. А вот как появляются деньги на этих счетах? Это вопрос к спецслужбам зарубежных государств. Мы пытались договориться с коллегами…

Медведев молчал. То ли был равнодушным человеком, то ли мнений никаких не имел.

Главный конторщик застучал кулаком по столу, требуя от присутствующих тишины:

– Итак, хватит словоблудия. Давайте подведём итог: в России назрели противоречия на социальной, экономической, религиозной и этнической основе. На Хозяина возложена огромная ответственность. Мы ему должны помогать. А мы… И нечего тут шуметь.

– Ему бы поделиться полномочиями, – продолжал бубнить начальник Оперативного Управления. – Пусть Правительство отвечает за всё, оставив ему контрольные функции. Один человек охватить всё не в состоянии! – Он оглянулся на всех присутствующих, словно бы ища поддержки. Кто-то кивнул, а кто-то мрачно промолчал, дескать, ясно-то ясно, да что тут поделаешь. Плетью обуха не перешибёшь. – А если не может, значит, злоупотребляет аппарат. Вот в чём суть вопроса!

– А теперь ещё будут и губернаторов назначать, – недовольно поддакнул финансист. – Как за ними уследить?

Медведев смотрел на происходящее и думал: «Дурдом. Стоило ли собираться?».

Главный был недоволен обсуждением. Так ни к чему и не пришли. Выпустили пар… Работнички…

– Ладно… Идите работать, – сказал он, хмуро посмотрев на финансиста. – Раскудахтались…

Медведева никто из участников совещания не знал, и потому, выходя, все косили глаза в его сторону.

Когда в комнате остались только те, кому было предложено остаться, Главный вызвал дежурного:

– Пригласите Виктора Гавриловича. Он должен ждать…

– Ждёт, – коротко бросил дежурный полковник.

– Ну вот и пригласите. И вот ещё что, голубчик: пусть нам принесут чаю с лимоном… – подумал и повторил: – да, чаю с лимоном. И меня нет ни для кого, кроме Президента…


Вот тогда-то и прозвучало то странное задание, с которым завтра предстояло выехать в Абхазию Медведеву.

В кабинет вошёл совершенно седой мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и усами, серыми, почти бесцветными глазами и в таком же светло-сером костюме. Он кивком головы поздоровался с присутствующими и сел в первом ряду. Видно было, что мужчина знал себе цену.

– Виктор Гаврилович, – обратился к нему Главный, – проинформируйте о состоянии дел и задачах, стоящих перед нами в связи с предстоящим симпозиумом в Абхазии.

Мужчина попытался встать, но Главный демократично остановил его рукой:

– Можно сидя…

– В Москве недавно завершилось зональное совещание психиатров. В рамках темы «Психологическое здоровье и безопасность в обществе» обсуждался проект закона «О психиатрии»…

– Нельзя ли короче? Нас интересуют проблемы контроля сознания, вопросы искусственно вызванных помешательств,  методы психиатризации общества. Наконец, и это самое важное, методы психологического влияния на конкретного человека и на группы людей. Я ясно изъясняюсь?

– Так точно. Эти вопросы поставлены в повестку дня на международном симпозиуме, который должен пройти в конце августа в Гагре. Там должны быть профессора из Австрии, Германии, Японии, Франции... Будут представители ведущих коллективов, которые занимаются нетрадиционными методами воздействия…

– Нетрадиционными? – переспросил Главный. – Это что-то вроде наших Чумака, Глобы или Кашпировского?

– Нет, конечно. Имеется в виду воздействие на психику, – поправился Виктор Гаврилович.

Медведев с интересом наблюдал за происходящим. У Главного была привычка делать вид, что он впервые слышит то, что при нём произносится. Вот и сейчас он задал вопрос:

– Кого предполагается послать от нас?

– Я думаю, генерала Медведева Алексея Николаевича. Он поедет не на симпозиум, а по делам своей фирмы. Заодно отдохнёт. Сколько лет не был в отпуске! Блокировать его будет капитан Нестерова. Она  опытный оперативный сотрудник. Легенда – секретарь-референт. Вы с нею не знакомы, – он повернулся к Медведеву. – Привлекательна, легко сходится с людьми, владеет всеми видами оружия и приёмами рукопашного боя, радиотехникой. Знает английский и немецкий. Вспыльчива, подозрительна, импульсивна. Иногда неадекватно реагирует в экстремальных ситуациях. Склонна к  бессмысленной жестокости, что было отмечено во время ее командировки в Чечню. Вам придётся за нею присматривать. Но при этом помощник она хороший.


Когда Виктор Гаврилович ушёл, Медведев, доселе благообразно и таинственно молчавший, вдруг обрёл дар речи:

– Международный симпозиум так просто не собирается.  Кто-то им руководит, финансирует.

Главный конторщик махнул рукой:

– Да, да, да! Должен быть кто-то один, сидящий в каком-то кабинете, вроде бы и так… Но по нашим сведениям, там у них не всё подогнано под единую волю, злую или добрую – неважно. Интеллектуалы и учёные разных уровней – от гениев до шарлатанов, которые едут на этот симпозиум, делятся на враждующие группировки. Если и говорить о некоем центре управления, то тогда следует признать, что такой центр не один и руководители этих центров каким-то образом пытаются нащупать возможность контактов между собою… и с нами.

– Но почему Абхазия?

– И сам толком не могу понять, – развёл руками Главный конторщик. – Вроде бы американцы не должны так поступать: послать своих учёных в Абхазию означало бы нанести пощёчину Грузии.

– А может, именно поэтому они и послали своих людей в Абхазию, чтобы на них меньше всего подумали? – предположил Медведев.

– Ничему не удивлюсь. Вот это вы там и выясните. А пока в общих чертах попытаюсь обрисовать ситуацию.

Главный говорил, словно размышлял вслух.

– Двадцать первый век ознаменуется сменой военной доктрины. Теперь никому не нужны огромные армии и громады танков. Малая вероятность, что пригодятся ракеты с атомной начинкой. А вот психологическое оружие, возможность влиять на людей, чтобы они поступали так, как нам хочется, важная составляющая нашей обороны. Необходимо записывать все даже самые, казалось бы, малозначимые выступления и разговоры в кулуарах. Это будут делать абхазские товарищи. Ваша задача – определить реальную ценность каждого делегата. Среди этих экстрасенсов много шарлатанов! Наконец, оценить возможность вербовки нужных  для нас людей. Задание настолько серьёзное, что мы сочли целесообразным послать именно вас, а не молодого и ещё недостаточно опытного оперативника.

И вот ещё: там будет некто Гривс. Мы за ним давно наблюдаем. Вербовка его вам вряд ли удастся. Змея эта опытная и ядовитая. Но по крайней мере, не оставляйте его без присмотра, обязательно фиксируйте его контакты, установите связи среди местных гадёнышей. Слишком опасная фигура. Задача вам ясна?

Главный, взглянул искоса на Медведева, словно взвешивая своё решение.

– Так точно.

– И вот ещё что: капитан Нестерова не должна знать об этом нюансе вашего задания…

32.

Среди ночи Медведев проснулся от неожиданных мыслей, которые стали выстраиваться в непонятную цепочку: симпозиум – Абхазия… У них там на уме способы переделки человечества…  Зачем? Чтобы использовать эти технологии или этих людей у нас? С какой целью?

Медведев представил, что  задаёт этот вопрос Главному конторщику, и тотчас же услышал чёткий и единственно возможный ответ: на благо!

А что такое благо? Все войны, все ужасы, которых человечество хлебнуло за свою историю, они ведь всегда затевались с благами намерениями.


Было раннее утро. Изнуряющая жара последних дней лета гнала молодёжь на Дон.

Колонна машин медленно двигалась к Ворошиловскому мосту. А Медведев никуда и не торопился. До места встречи с капитаншей, у которой надпись на груди «I love you», а на сумке «SPORT», минут пятнадцать ходу, встреча должна состояться в половине седьмого утра.

Медведев включил радио. Под музыку и болтовню говорливых дикторов привычнее и легче думалось. В потоке машин дотянул кое-как до поста ГАИ. Потом машины ускорили движение, и через пару минут он уже въехал в Батайск. Не стал сворачивать на объездную дорогу, поехал прямиком через город.

Усмехнулся: город! Большая нелепая деревня. Так всю Россию, того и гляди, превратим в один сплошной Батайск. Посредине будут красоваться Москва и Питер со своими показушными прелестями, а вокруг – непролазный и заунывный Батайск!

В ранние часы здесь ещё не было пробок. Медведев быстро проскочил главную улицу, пересёк железнодорожные пути и выскочил на трассу Ростов – Баку. С правой стороны дороги растянулся импровизированный рынок. Торговые палатки разного цвета и формы, контейнеры, приспособленные под торговые точки, лёгкие павильоны… Одни торговцы раскладывали товар, а другие уже бойко уговаривали проезжающих купить замечательные яблоки и виноград, овощи и зелень. Прямо на земле, огороженные какими-то ящиками, лежали горы арбузов, видимо, привезённые из Астрахани. Вот это оно самое и есть!

Медведев припарковал машину и вышел побродить вдоль рядов, разглядывая помидоры, огурцы, перец… В назначенное время вернулся к машине. Возле неё и в самом деле возникла стройная девушка в жёлтой легкомысленной майке с надписью «I love you!» и в таких же жёлтых штанишках чуть ниже колен. Её жёлтые волосы были перехвачены тонкой голубой ленточкой. В руках она держала внушительных размеров ярко голубую спортивную сумку.

– Подвезёте? – спросила девушка, вглядываясь в Медведева.

– Отчего ж не подвезти? Вам куда?

– Прямо… – ответила девушка, открывая заднюю дверцу.

– А, может, в багажник положим?

– Нет! У меня здесь пирожки и всякая вкуснятина. По дороге поедим! Вы же составите мне компанию?

– Будем считать, что уговорили…

Но не успела девушка сесть к водителю, как к Медведеву подбежала старушка с большим мешком и стала упрашивать  подвезти до Павловской. Её сын, обалдуй, уехал, обещал вернуться, а вот уже два часа его нет. Не случилось ли чего. Она – не за так! Она заплатит!

Медведев знал, что делать такие вещи не имеет права. Но, вопреки здравому смыслу, положил мешок в багажник,  усадил старушку рядом с сумкой девушки.

Машина развила хорошую скорость, и Медведев следил за дорогой. Старушка всё кряхтела, ворчала, ругала непутёвого сыночка.

– Там и живёте, в Павловской? – нарушил молчание Медведев.

– Там, мил человек, там и живу.

– И как живёте?

– А как ноне люди живут? Трудно живут, мил человек. С огорода и живём… Был у нас молзавод. Так всё разворовали. Людей повыгнали. Работать негде.

– И как выживаете?

– Так и выживаем! Взял меня на работу олигарх проклятый. Он целых два ларька держит на этом рынке. Этому кровопивцу захотелось, чтобы его ларьки круглые сутки были открыты! Ну, скажите, люди добрые, и сколько тех покупателей ночью придёт? Так нет, – захотел, и хоть тресни! Да ещё, ирод проклятый, бывает, приедет на своей машине ночью и смотрит, не спим ли! Ну, скажите, было такое раньше?! И где на него управу найти, на эксплуататора на этого?!

– Так уйдите от него! – улыбнулся Медведев своим мыслям, совсем почти не слушая бабульку.

– Ну да! А куда уйдёшь? Кому я, старая, нужна?

– А сын-то что? – вступила в разговор девушка.

– А сын, тот, как с утра глаза зальёт, так ему – трава не расти. Нет, когда трезвый, он меня жалеет. Но…

– Но трезвым бывает редко, – закончила за неё фразу девушка.

– И то правда. Давеча привёз, сказал, возвернётся через пару часов. Ну не злыдень? Сын называется, чтобы ему было пусто!

– А продаёте-то что?

– А что хозяин привезёт, то и продаём.

– Он что, производство какое имеет? – спросила девушка.

– Митяй, что ли? – переспросила бабулька. – Какое производство?! Он отродясь не работал! Спекулянт проклятый! Купит по дешёвке оптом, а мы с Матвевной продаём в розницу. Весь барыш – ему, ироду.

– Сегодня это называется коммерцией, – улыбнулся Медведев.

– Ну да, коммерцией. Коммерсант проклятый!

– И что же вы его так ругаете, бабушка? – спросила девушка. – Он вам работу дал. Какая никакая, а всё  работа!

– Работа... На прошлой неделе приволок два ящика водки. Велел продавать. А тут пришёл Михалыч…

– А это кто такой?

– Вы что, Михалыча нашего не знаете? – удивилась старушка. – Участковый наш. Пасётся на нашем рынке. Он и заявил, что водка самопальная. Еле уговорила, чтобы не губил. Хотел протокол составить.

– И чем дело кончилось?

– Так забрал он ту водку, душегуб! Увёз, аспид проклятый. Приехал хозяин и на нас повесил убытки! Теперь будем выплачивать до скончания дней…

– И сколько же вы зарабатываете? Зарплата-то у вас какая? – допытывалась девушка.

– Зарплата у нас не зависит от продаж. Платит по сто пятьдесят в день. И когда я смогу теперь рассчитаться за ту водку?..


Трасса Ростов – Баку была свободна, и Медведев гнал машину, получая от этого немалое удовольствие. В самом деле, и какой русский не любит быстрой езды?!

Серая лента дороги с только что нарисованными разграничительными линиями мчалась под колёса, а вокруг уходили к горизонту нескончаемые поля с зарослями лесополос и редкими населёнными пунктами. У дороги стояли люди и продавали щедрые дары юга.

Бабулька ухватилась за ручку и смотрела в окно, вздыхая и что-то бурча себе под нос.

На посту ГИБДД Медведева  остановили.

– Лейтенант Галкин! – представился лейтенант. – Ваши права.

Медведев достал права и документы на машину.

– И куда же мы так торопимся?

– Немного увлёкся, товарищ лейтенант, – сказал Медведев.

– Увлеклись? А дорога – она ничего не прощает. Знаете, как говорится: быстро поедешь, медленно понесут!

– Виноват.

– Нет. Сознание вины – это мало.

– Сколько? – спросил Медведев, чтобы прекратить разговор.

– Солидный мужчина, а ездите, как мальчишка! С вас двести рублей. И поверьте: это в ваших же интересах. Так дольше будете помнить, что правила нужно соблюдать!

Медведев не стал торговаться, достал кошелёк и из толстой пачки денег вытащил две сторублёвки. Лейтенант понял, что продешевил. Он отдал честь и предупредил:

– Не гоните. Дорога лихачей не прощает. Счастливого пути!

Когда они отъехали, Надежда заметила:

– Первым гаишником у нас на Руси был Соловей-Разбойник. Он сидел у дороги, свистел и грабил.

– Вот аспиды проклятые, – ругала милицию бабулька. – Всё им мало! Ты, сынок, думаешь, он о твоей жизни беспокоился? Ему на бутылку, проклятому, не хватало! Чтобы ему пусто было! Злыдни проклятые!


В половине восьмого они подъезжали к Павловской. Алексей Николаевич притормозил у обочины.

– Теперь нам, бабуля, направо…

Старушка залезла рукой куда-то в прорез платья, достала платочек, в котором были упакованы деньги, но Медведев отвёл её руку.

– Не нужно. Будьте здоровы, – сказал он.

Обрадованная старушка подхватила свой мешок, поблагодарила водителя и засеменила через дорогу к посту ГАИ.

Некоторое время ехали молча. Ровная краснодарская трасса убаюкивала, и девушку клонило в сон.

– Нет, нет! Не спать! – скомандовал Медведев. – Давайте-ка лучше познакомимся. Меня зовут Алексеем Николаевичем. А вас?

– Я знаю, товарищ генерал. Меня инструктировали. Я Надежда Нестерова, капитан.

– Да, да… И что вам ещё известно? – хмуро спросил Медведев.

– А ничего! Только то и известно, что едем мы вместе и что меня определили к вам вторым номером…

– Это кто же вас определил?

– Не знаю… Полагаю, начальство у нас одно?

– Одно? Это уже интересно! Но, к вашему сведению, у меня нет никакого начальства. Я еду отдыхать в санаторий.

– Да что вы говорите? Вот как интересно! Тогда я тоже еду в санаторий!

Разговор не клеился. Машина мягко катила по пустой трассе, ровной, как чертёжная доска. Вокруг кружили бесконечные поля. Одинокий трактор заканчивал вспашку под озимые.

– Разрешите закурить? – спросила девушка, доставая из карманчика пачку «Кента».

«Вот интересно, все конторщики в Ростове «Кент» курят!» Вслух бросил:

– Травитесь, если не жалко. Мне говорили, что цвет лица портится, если натощак курить…

– Так я позавтракала уже давно… хотите пирожок?

–  Где-нибудь в Туапсе нормально пообедаем. Чего аппетит перебивать? Итак, капитан Нестерова, не хотите ли мне что-нибудь рассказать о себе?

– Вы знаете, товарищ генерал, не привыкла я исповедоваться…

– А вы из Новочеркасска. А  я с Алтая. Есть такая деревенька – Медведки. Там все – Медведевы. Правда, не знаю, как теперь. Может, понаехало туда всякого народу… Хотя вряд ли. Глушь, грязь непролазная. Родители мои умерли рано, а вот деда я помню хорошо. Дед-то меня и воспитывал, как мог. Хорошим был мужиком, трудягой. И я в детстве мог всё: и корову подоить, и огород вскопать, и крышу, если надо, починить, а то и печку сложить. Всё с дедом делали.

– А мой батя ещё мальчишкой стал инвалидом. Но дома сидеть не хотел и так всё время и работал на своём любимом станкостроительном заводе. Числился мастером…

– Числился?

– Ну да! Как-то маманя заболела, и я ночью к нему на завод побежала. Телефона  не было. Жили  небогато. Я тогда в классе седьмом училась. Прибежала  к нему в цех и вижу: в огромном цехе человека три токарей работают. И мой батя в углу за столом сидит, курит… Мастер цеха! Восьмёрки в табеле ставил тем, кто работал. Какой с него мастер?!

– Он что, образования не имел?

– Почему же? Наш политехнический окончил. А толку? Разве те  инженеры, которые восьмёрки в табеле записывают? Он своё инженерство только дома показывал. Придумывал такое, что вокруг него вся детвора вертелась. Хороший, добрый был…

– Давно умер?

– Давно. Я школу окончила – он и умер. Всё мне улыбался. Говорил, что умирает от счастья…

– А мама?

– А мама вслед за батей через три года…

– Больше никого не было? Родных, близких?

– Странное дело: мы из коренных казаков. Дедов своих не помню. Их в войну покосило. Родная тётка, маманина сестра, так та уехала ещё до моего рождения куда-то в Казахстан. И ни слуху, ни духу…

– Да… А ваши деды по линии матери в двадцать девятом были раскулачены и сосланы в Северный Казахстан. Там и погибли…

Девушка удивлённо посмотрела на Медведева.


Не доезжая  до Краснодара, они свернули влево, на Горячий Ключ. Дорога пошла в гору. Несколько километров тянулись дамбы водохранилища. Потом вдалеке показались едва заметные голубые горы.

Девушка сорвала с головы ленточку, и копна золотистых волос рассыпалась по плечам. Казалось, в машине стало светлее.

– И зачем вы это мне рассказали?

– А чтобы не было иллюзий. Нам предстоит непростое дело.

– Цыплят по осени стреляют… Я владею каратэ, тэквандо, дзюдо и еще много чем. Постараюсь не подвести…

– Кстати, по моим сведениям вы дважды были в Чечне…

– Трижды, – поправила девушка.

– И что скажете?

– А что говорить? Вы ещё спросите: с какой целью, когда и где  родилась? Я не привыкла рассказывать. Это вы меня разговорили. Чего рассуждать? Нужно выполнять приказ!

– Ну что ж, позиция правильная. А скажите-ка мне, любезная, как звали вашего батю?

– Это ещё зачем?

– А как прикажете мне вас называть? Вы мой сотрудник, может, при необходимости и близкий сотрудник… – Медведев взглянул на смазливое личико спутницы. – Должен же я, по меньшей мере, знать, как вас зовут.

– Сейчас не принято по отчеству…

– На Западе не принято. А мы разве обязаны во всём следовать их примеру?

– Надежда Викторовна.

– Так вот, уважаемая Надежда Викторовна! С этой минуты вы моя секретарша, любовница, референт… И забудьте свои привычки решать все вопросы ударом ногой по голове. Здесь, я думаю, этого не потребуется…

И только он это произнёс, как, круто подрезая его синюю «Ауди», прямо перед носом остановилась милицейская «Нива».

– Не суетись. Мы едем в санаторий… – успел сказать Медведев Надежде.

К машине подошёл сержант. Не приветствуя, не называя себя, постучал в окно:

– Документы!

Медведев не шелохнулся, лишь приоткрыл окно, чтобы слышать, что говорит этот явно вышедший на охоту добытчик.

– Вы что, плохо слышите? Документы!

– Нет, не плохо слышу. И не слышал, чтобы вы поприветствовали меня и представились, как положено!

– О, да ты крутой, как я погляжу! Сержант Вагоев! Тебя это устраивает?

– Нет! Я вам не верю. Вы не остановили меня у поста ГАИ. Сейчас разбойников в этих местах много. Предъявите ваши документы!

Такого сержант не ожидал. Ну и нахал! Но он думает, что напал на салагу. Номера ростовские. От нас далеко. Он нехотя сунул под нос удостоверение, тут же его убрал и потребовал:

– А ну, выйти из машины!

– А в чём дело?

– Документы на машину… Водительское удостоверение…

Медведев протянул сержанту документы. Тот взял. Не глядя положил в карман и пошёл к своей машине.

– И долго мы тут будем эту комедию играть? – недовольно спросила девушка.

– Торопиться некуда. Я думал, только в Ростове такие… Но чтобы в Адыгее!..

– Да по всей России так.

Она открыла дверцу и вышла. За ней последовал и Медведев. Они подошли к «Ниве», водитель которой собирался уже трогаться с места. Рывком Медведев открыл дверцу пассажира. В хорошем подпитии старший лейтенант с усами, прикрывающими верхнюю губу, чуть не вывалился из сидения.

Водитель-сержант заглушил мотор.

– Да ты кто такой?! Ты что себе позволяешь? Поехали в отделение! Или плати штраф!

– Это ещё за что?

– За сопротивление властям!

– Это вы – власть?! Ну и власть!

Старший лейтенант, до сих пор лишь мычавший, вышел из машины, расстегнул кобуру и с трудом вытащил пистолет. И в это время спутница, стоящая ближе к лейтенанту, каким-то неуловимым движением развернулась и левой ногой с огромной силой ударила по его руке. Пистолет отлетел на несколько метров и упал в траву. Старший лейтенант едва успел понять, что произошло.

– Как ты, сука, смеешь?! – вмиг протрезвев, закричал он. – Вагоев, бери автомат!

Но сержант уже был прижат к машине железной хваткой Медведева.

– Во-первых, верните документы. Во-вторых, зачем ехать в отделение? Сейчас отделение к нам приедет!

Он достал телефон и приказал главному Адыгейскому конторщику срочно направить к ним наряд милиции.

– Нет, – сказал он в трубку…. И вы тоже... Здесь недалеко… Минут через пятнадцать жду… Нет! Вы уж постарайтесь!

Понимая, что попал в какую-то неприятную историю, старший лейтенант и вовсе скис. Он пытался в траве отыскать свой пистолет, но девушка сделала это проворнее, подняла его и передала Медведеву.

– Ты кто? – пьяно лепетал старший лейтенант. – Нет… ты, брат, извини. Ошибся мало-мало… С кем не бывает!

– Прежде, чем что-то сказать, подумай, a потом промолчи. Документы! – грозно сказал Медведев, ослабляя давление на незадачливого сержанта. Тот достал из бокового кармана документы.

– Эх, взять бы автомат да разрядить обстановку, – прорычала Надежда.

– Ошибочка вышла… Ты уж извини, мужик… – бормотал сержант.

Вскоре, разрывая тишину сиреной, к ним подъехала «Волга» Адыгейского конторщика и милицейский «Москвичок». Из «Москвича» вышел подполковник. Он хмуро посмотрел на пьяного старшего лейтенанта, потом на Медведева.

– Ваши документы? – спросил он Медведева.

Тот подал ему удостоверение личности. Подполковник побледнел. Возвращая документы, отдал честь и спросил:

– Что прикажите делать с ними?

Он даже не посмотрел на провинившихся. В это время к ним подошёл главный Адыгейский конторщик. Отдав честь, строго посмотрел на подполковника.

– Что делать? – ответил он. – Гнать их из органов! Позорят они власть. Потому и не любят нас, что таких много развелось. Но времени нет возиться. Сами решайте…

– Слушаюсь!

– И не вздумай замять! – предупредил подполковника главный Адыгейский конторщик. – Проверю…

– Ну, мы здесь подзадержались. Поехали, Надежда Викторовна, – сказал Медведев, садясь в машину.

Уже отъехав на порядочное расстояние, Медведев продолжил как ни в чём не бывало:

– История здесь была несколько лет тому назад. И смешная, и жутковатая… Адыгейские гаишники задержали на дороге милицейского генерала из Краснодарского края. Тот им что-то возражал, может, даже и чересчур грубо. Ну, а те придрались и говорят: «Ты нам тут не указ. У нас своя республика, а у вас там ваша Россия. Езжай к себе, там и командуй!» И так и не дали ему проехать туда, куда он хотел. Конечно, они выполняли чьё-то задание, такие вещи так просто не делаются…

– Ну и что потом?

– А потом началась война двух генералов – краснодарского и адыгейского. Дошло до того, что адыгейцы перестали пропускать российские машины, а краснодарцы – адыгейские. Они какие-то взятки не поделили, а простые люди страдали. Ну и кончилось тем, что обоих генералов уволили. Великое дело – единый центр. Дан приказ сверху – и порядок восстановлен.

– Но эти-то двое, судя по всему, ничего не боялись. Им на всё наплевать… Уродами родились. И чего сюсюкать? Я бы таких без всякого сожаления к стенке ставила!

Медведев, не упуская из виду дорогу, посмотрел на девушку с недоумением:

– Откуда такая кровожадность? Они про эту историю могли и не слыхать вовсе!

– И не кровожадность это никакая, а желание навести порядок! Их давить нужно, как вшей. – Надежда посмотрела на Медведева. – А что вы? Или слабо? Может, мягкостью страдаете? Так я не первый год замужем. В конторе видела всякое…

–  Я не злопамятный, отомщу и забуду.

Надежда вспомнила, как шеф предупреждал её: «Обид не прощает. Мстителен…». С любопытством взглянула на Медведева:

– Знали  же идиоты эту историю. Не могли не знать!

– Да почему бы и нет? В вашем Новочеркасске многие молодые люди никогда не слыхали о событиях 1962 года, а в современной Чехии точно так же полным-полно оболтусов, которые не слыхали о событиях 1968-го. Люди живут сегодняшним днём… –  Медведев рассмеялся каким-то своим мыслям. – Недавно разговаривал с сыном одной нашей сотрудницы. Речь зашла о Ленине и Сталине. Спрашиваю: «Ты знаешь, кто это такие?» А он отвечает: «Не знаю. Помню только, что один был очень плохой, а другой просто плохой, но кто какой – не помню»…

Надежда улыбнулась.

– А этих двух и я бы пристрелил с удовольствием.

– Чего ж не пристрелили? Жалко стало?

– Нет, конечно, – задумчиво ответил Медведев. – Просто это не выход. Один раз только начни стрелять и так увлечёшься, что  не остановишься…

– А чтобы не увлекаться – на то центр есть. Сами же сказали: центр – великое дело.

– Так ведь и центр тоже может увлечься, – словно бы самому себе пробормотал Медведев. – А здесь я и есть  центр.

Надежда  оценила властность генерала и, помолчав, продолжала свою мысль:

– Иногда и я чувствую: стрелять надо! Но  моё дело –выполнять приказы. Прикажут стрелять – выстрелю, а не прикажут – стисну зубы и потерплю… Но таких бы всех перестреляла!

– Когда говоришь, что думаешь, думай, что говоришь!

– Слушаюсь… Шеф всегда прав. А нам можно и ошибаться.

Медведев ничего не ответил. Так и ехали потом молча.

33.

На память Медведев никогда не жаловался. Сильная она у него была от природы, цепкая. Но бывали случаи, когда нужная информация вовсе и не забывалась, а как бы затаивалась до поры до времени.

Всю ночь ему не давали покоя одни и те же вопросы:  что же теперь? Нужны какие-то новые решения. Медведев отлично помнил, что с этими мыслями  заснул в минувшую ночь, с этими же мыслями и проснулся…

А ведь на этот вопрос по большому счёту  нет ответа: нужно либо понадеяться на демократию, либо положиться на диктатуру. Здесь половинчатых решений быть не может.

Бытует мнение такое: человек по природе своей очень хорош. Ему нужно дать возможность самореализоваться, и тогда всё  будет хорошо: рыночная экономика создаст изобилие и процветание, а свободное волеизъявление граждан на выборах приведёт к власти мудрых и добрых людей.

Но есть ведь и другое мнение: человек человеку – волк. Люди – звери, и с ними нужно по-звериному. Для их же блага.

Вот сейчас: взять бы этих двух вымогателей в милицейской форме и расстрелять публично. Их семьи  лишить всего награбленного и выслать на трудовое перевоспитание  в ту же Сибирь. И сразу  милицейских грабежей на дорогах стало бы в десять раз меньше. А ещё бы кто попался – и с ними точно так же! И грабежей стало бы в сто раз меньше! Красивый рецепт. Лёгкий. Да только ещё старик  Фромм называл такие лёгкие решения сложных явлений некрофилией, любовью к мертвечине, извращением. А быть извращенцем – достойно ли это?

Но предложи такое кровавое решение народу – и ведь все с восторгом согласятся! И даже как будто и ждут этого… История ничему никого не учит…

Вот в Германии, к примеру, сейчас стали вроде бы на путь демократии. Но где гарантия, что не вернутся к тоталитаризму? Ведь вся эта многонациональная и расовая пестрота, которая захлестнула современную Германию, совершенно неизбежно должна будет закончиться жёстким выяснением отношений. И всё повторится сначала…

И нет ни единой нации, которая была бы застрахована от поворота в сторону тоталитаризма.

Англичане – народ культурный. Может, на них, на англоязычных,  вся наша надежда? Но с другой стороны: изобретателями фашизма являются ведь не немцы, а как раз они. Англосаксы. Искусственный голод, устроенный ими в Ирландии ещё в девятнадцатом веке, целенаправленное и хладнокровное избиение ирландского народа – ведь это чистейший фашизм. Кровавая резня с концлагерями, которую устроили культурные англичане в Южной Африке с голландскими переселенцами, то же самое. А в Северной Америке, когда на свет не появились ещё родители родителей Гитлера, культурные английские переселенцы вычислили: оказывается, индейцы совершенно не способны быть рабами – таково их странное свойство. А африканские негры способны. Отсюда решение: индейцев за ненадобностью истребить, а негров за надобностью перевезти в цепях из Африки в Северную Америку и там их трудом и кровью построить своё благополучие. Что и было сделано.

Ну, допустим турки. Они традиционно отличались жестокостью. Достаточно вспомнить, как они обошлись с армянами в начале двадцатого века. Истребили два миллиона человек в самых лучших фашистских традициях.

Удивляться стоит лишь тому, что первооткрывателями в этой области считаются немцы. А ведь только после турок и англичан немцы заступили на кровавую вахту у себя в Германии. А русские – у себя в Советском Союзе.

Отгремели бои  Второй Мировой, исчезли немецкие и советские концлагеря, и что же? Никому доселе почти неизвестный, считавшийся миролюбивейшим и безобиднейшим, народ на Индокитайском полуострове потряс до основания все представления человечества о том, что считать жестокостью, что считать пределом человеческой низости. То, что вытворяли красные кхмеры со своим же народом, и не снилось ни туркам, ни немцам, ни русским, ни англосаксам, ни кровожадным монголо-татарским ордам…

И ни из чего не следует, что нынешние россияне застрахованы от возвращения к кровавым временам Сталина или Ивана Грозного. И никакой другой народ не застрахован. И что делать? Все говорят, что наш президент делает что-то не так, что он ошибается. Вот и на симпозиуме наверняка будут поднимать эту же тему: не то и не так. И будут давать рецепты, советы, как надо и что в первую очередь…

Без всякой связи с предыдущими мыслями Медведев спросил свою спутницу:

– А вы в Бога верите?

– Отвечать обязательно?

– Нет, конечно.

Некоторое время ехали молча.

– Верю, но как бы не очень, – вдруг сказала Надежда, хотя Медведев уже не ждал от неё ответа. – А вы?

– Так вот и я  точно так же, – хмуро ответил Медведев. – То ли Он есть, то ли Его нету… И спросить не у кого…

– А вы в церковь пойдите. Там и узнаете всё.

– В какую? С каким направлением? Каждая уверяет, что именно она и знает Истину… Нет, уж лучше я сам до чего-нибудь додумаюсь.

– Библию почитайте, – посоветовала Надежда.

Что-то в её интонациях было насмешливое, может, даже глумливое, но Медведев ответил спокойно:

– Читал уже, и Коран читал, и Библию…

– Ну и что вычитали?

– В Коране, если честно признаться, не понял совсем ничего. Не дотягиваю я до этого уровня. А Библия – там глубина, конечно, бездонная, но кое-что я усвоил.

– Можно узнать что?

Медведев подумал.

– Нельзя. Пусть это будет моя тайна. Одно только скажу. Такие книги каждый человек должен читать сам, наедине с собой. Как только между книгой и человеком возникает какой-то посредник, так тут же и начинаются неприятности. Я до всего сам додумывался. Правильно или нет – другой вопрос. Главное, сам.


Проскочив Горячий Ключ, они спустились к Джубге.

– Куда мы так спешим? – спросила девушка.

– Куда может мужик торопиться? Или на свидание, или к столу!

– Неужели столь ограничены ваши потребности?

– В разное время значимость потребности разная. Сейчас вот я, к примеру, голоден.

Надежда открыла сумку и, достав пирожок, протянула его Медведеву.

– Покушайте пока.

Медведев взял пирожок, понюхал и откусил половину.

– А почему они так малы – это мой секрет. Когда-то мне приходилось бывать на востоке…

– Где конкретно?

– В Киргизии. Там чаю наливают в пиалу тем меньше, чем более уважаем гость…

– Это да! Только там и чаще подливают в пиалу чаю, чтобы он не успевал остыть…

Надежда протянула очередной пирожок:

– Вот, возьмите ещё.

– Спасибо! Не откажусь. А вы чего же?

– А я немного подожду. До Туапсе, наверное, не так уж далеко. Не хочу перебивать аппетит.

Жуя пирожок с мясом, Медведев спросил:

– А скажите вы мне, Надежда свет Викторовна, как вас занесло в наши конюшни, и где вы уже успели побывать? Каких мерзостей понаделать? Ведь не можете же вы отрицать, что контора наша проходит по ведомству Дьявола!

– Захомутал меня один казак, когда у меня и выбора не было. Впрочем, ни о чём не жалею. Работа хорошая, да и поддерживает мои амбиции. Наверное, правы те, кто говорит, что иных следует проверять властью. Я бы такой проверки не выдержала. О-о-о! Имей я власть, многих бы мужиков из тех, с кем сталкивала  судьба,  поставила бы к стенке! Но не доросла пока…

–  Надеетесь дорасти?

– Надеюсь… Надежды юношей питают…

– А я вот слышал однажды такое мнение: в России тогда воцарятся мир и справедливость, когда к верховной власти придёт женщина.

– Ну, это не про меня. Справедливость у меня, может быть, какая-то и будет, относительная, конечно, – но мира не будет. –Подумав, она добавила: –  Мира не будет – это уж точно!


Странные и противоречивые инструкции получили они перед отъездом.

Медведеву было сказано: дама с характером. Вспыльчива, решительна, легко впадает в ярость, способна нестандартно мыслить. Ты там за нею присматривай, чтоб чего лишнего не выкинула…

А Нестерову предупредили, что Медведев  пользуется особым доверием и поэтому никому не подчиняется, кроме Главного Конторщика. Мастер в своём деле. Но, к сожалению, впадает порою в ненужный либерализм там, где можно быть и потвёрже. Обид не прощает.  «Так что, ты там за ним присматривай. А ежели что – докладывай…».


– И где успели побывать? – спросил он, наконец, чтобы  не дать угаснуть разговору.

– Да особенно нигде. Пару раз была в Киргизии. Состояла в свите одного из тех, которого бы поставила к стенке… Воистину, рожденный ползать везде пролезет.

Медведев поморщился при этих словах.

– А в Чечне – тоже в свите?

Надежда Викторовна оценивающе посмотрела на Медведева:

– Нет. Там была настоящая работа. Трудная… Но мне не хочется сейчас об этом…

– Не хочется, так и не нужно… Ведь и меня стреножил тоже один удалец наш конторский. И было это ещё, когда вы, наверно, в школу ходили. Так получилось, что мне грозило небо в клеточку. Мстил за погибших товарищей, а месть по глупости обрушил на стариков и женщин. Короче, так вот и оказался в стойле.

– Но ветер в голове, он всегда переменный. Раз дослужились до высоких чинов, то, используя вашу же терминологию, мерзостей и пакостей успели наделать немало.

– Да кто ж возражает?! Единственное мое отличие от сумасшедших заключается в том, что я не сумасшедший. Но – всегда во имя высокой цели! – Медведев грустно усмехнулся. – Во имя этой самой цели не щадил живота своего, можете поверить!

– Вот то-то ж и оно! Когда я оказалась первый раз в Чечне, мне было приказано влюбить в себя одного бородача. Не буду называть его, только скажу: авторитетным он был среди тех отморозков.

– Ну да. Они любят русоволосых. Это мне известно… И что потом? Неужели смогли завербовать?

– Такого не завербуешь. Когда он понял, что к чему, хотел меня своим головорезам отдать…

– А что же вы?

– А я просто ушла… Вот вы умелец. Всё же раскололи меня. Все вы мужики одинаковые!

– И это правда! Впрочем, как и все вы, женщины! Но смею иметь слабую надежду, что и мужики, и женщины, каждый и каждая, хотя бы чем-нибудь отличаются друг от друга. Ну хотя бы умением делать такие вкусные пирожки…

Надежда достала еще один пирожок.

– Вы же обедать не сможете.

– Это я-то? Я всё смогу! Я – сильный…  А скажите мне, Наденька, уж простите за фамильярность. Нам нужно привыкать. Так как же вам всё же удалось уйти после того, как вы пристрелили того чеченца?

– А кто сказал, что он был чеченцем? Он был украинцем. И ушла я не одна, а с другим хлопцем, который тоже хотел со мной наладить семейное життя на своей Волынщине.

– А что сталось с ним?

– Да ничего. Он очень удивился, когда оказался у наших. И знаете, как баба расплакался…

Медведев молчал. Нет, не так проста эта Надежда! Недаром её навязал ему босс, ох, не даром…


В Туапсе Медведев притормозил у ближайшего ресторана.

У входа их встретила полная женщина в несуразном розовом фирменном платье. Она проводила гостей к столику. Надежда, не дотрагиваясь до меню, рассматривала зал, сверкающий после недавнего ремонта. Металлопластиковые окна, современные материалы, и вдруг непонятно откуда взявшиеся гипсовые скульптуры, и уж совсем неожиданно – мраморная копия Венеры Милосской. И рядом большой морской аквариум, в котором на фоне белого кварцевого песка и причудливых камней плавали разноцветные рыбы. В широком окне, занавешенном тонким тюлем, сквозила улица.

Пока сервировали стол, Медведев так и не проронил ни слова. Потом неожиданно спросил:

– Выпьете что-нибудь?

– Нет, спасибо… А не кажется ли вам, что удобнее  называть меня на ты?

– Кажется. Так обычно и называют руководители своих сотрудников…  которых берут с собой в командировку…

– Да вы, Алексей Николаевич, не смущайтесь. Я всё хорошо понимаю… Каждый мужчина имеет право налево. Только не люблю заменять приятное полезным... Кстати, не скажете, что за симпозиум такой намечается?

– Симпозиум важный. Он заинтересовал многих любопытных. Потому и проводят его на нейтральной территории. Нужно будет, во-первых, разгадать тех самых любопытных… Нет-нет, никаких резких телодвижений. Просто выяснить пока, кто есть кто. Записывать симпозиум будут местные наши коллеги. Нам же придётся записать по возможности скрытно то, что думают некоторые наиболее значимые чудаки, и особенно – любопытные…

– Записать, что думают?

– Именно так. А что непонятного? В вашей небесно-голубой сумке должны быть приборы, подслушивающие с трёхсот метров…

– Всё у меня есть… Но неужели бормотание какого-нибудь идиота под одеялом у своей очередной курочки может нас заинтересовать?

– Всё дело, кто будет этой курочкой и о чём будут кудахтать…

– Так… ясно… Фантазия моего начальства ограничена настолько, что придумать ничего нового они не могут, – Надежда грустно улыбнулась. – Так всё-таки, о чём разговор-то будет идти?

– Да я  и сам знаю не намного больше твоего. Как я понимаю, речь пойдёт о новых методах психологического воздействия на толпу. Своего рода – о психологическом оружии, эффективном особенно в новых условиях… О каких-то видах манипулирования сознанием.


…Вторая половина пути прошла без приключений, если не считать неожиданного предложения Надежды искупаться, когда они были уже в Сочи.

– А ты что, и купальный костюм взяла? – спросил Медведев.

– А то как же, – улыбнулась девушка. – Впрочем, можно найти  дикое место, если у вас нет плавок…

В шестом часу купающихся было мало. Медведев припарковал машину недалеко от пляжа в Адлере.

– Только не более часа, – сказал Медведев. Ему тоже хотелось освежиться.

Пройдя метров пятьсот, они зашли на захламлённый пляж. Зеленоватая вода лениво ласкала прибрежную гальку. Отдыхающие расходились.

Надежда легко сбросила с себя майку и штанишки и осталась в красивых трусиках, без лифчика.

– Чего-то хочется, но не пойму кого... – пропела Надежда, задорно улыбаясь.

– Эффектно! Ничего не скажешь. Только соблазнять меня не нужно. Мы на службе!

– Вся моя жизнь проходит на службе! – ответила Надежда и вошла в воду.

Волны подкатывали к  ногам и, шипя, отползали назад. Медведев присел на камень и смотрел, как красиво, широкими размашистыми движениями плыла Надежда.

Когда она наконец-таки вышла из воды, он был готов идти в воду.

– А я думала, вместе поплаваем, – отжимая намокшие волосы, произнесла Надежда.

– Я тоже так думал, но… не хотелось бы без штанов возвращаться к машине…

– И то – правда! Жульё здесь никогда не переводилось.

Медведев с разбега нырнул. Надежда смотрела на море и не могла угадать, где и когда он вынырнет. Хотела было незаметно ознакомиться с его документами, но отбросила эту мысль. Будет ещё время. Пока нельзя…

Медведев вынырнул почти у волнореза. Посмотрел на берег, поправил волосы и брассом поплыл к берегу.

– Не думала, что вы в такой форме! – восхищённо произнесла Надежда.

– Пока ещё в форме… – откликнулся Медведев.– Нас в учебке здорово гоняли! Помню, командир батальона, мощный такой мужик, всё время поучал: «Не каждый дурак может учиться в военной академии, а я её кончил!»

– А мой командир всё время повторял: «Сначала вами займусь я, а затем и другие офицеры нашей кафедры!». Вот котяра был!

– Его бы вы тоже пристрелили?

– В первую очередь! И дело совсем не в том, что он пользовался нами как петух. Мужик и есть мужик. Он унижал нас как хотел. Шипел: «Ну что это у тебя такая грудь впалая? Вишь, какая у меня спина колесом!». Безграмотным был хамом. На построении орал: «Сапоги – лицо офицера! Почему не блестят, мать и отца ваших!..» Но дело своё знал.

– И что? Никто не проучил?

– А чего учить? Другие были довольны. Мечтали, чтобы вызвал на ковёр. Шутили: на ковре даже лучше!..

– А я всё думаю об этом странном симпозиуме. Даже книжонку прихватил, чтобы войти в тему. Да там написано такое, что ум за разум заходит.

Медведев достал из кармана небольшую брошюрку и прочитал:

«Под психическими эпидемиями следует понимать вариабельный ряд психопатологических синдромов в большей степени истерической ориентации, имеющий полиэтиологическое происхождение, чаще, однако, психогенной направленности, проявляющихся в различных видах, одновременно охватывающих значительные группы людей. Следует различать четыре основные группы психических эпидемий: социальные, парарелигиозные, этнические и связанные с техническим прогрессом, которые наблюдались в течение последнего тысячелетия как следствие определенных социально-экономических отношений…» Ну и как это тебе?

– Туману напускают. Так всегда делают, когда нечего сказать.

– Не скажи. Хлопая ушами, летать не научишься. Нужно в этой белиберде что-то понимать! Вот послушай ещё: «Чем меньше «образован и развит ум», тем больше «развито воображение». В этом основные причины психических эпидемий, заключающиеся в низком образовательном уровне, а порой и просто в невежестве».

– Это и ежу понятно. Если у тебя одна извилина, и та прямая, тебе могут. Но нам-то что? Послушаем, запишем… у меня есть старое правило: «Вся жизнь впереди – разденься и жди!».

– Да брось ты всё на секс переводить. Тут может быть дело вполне даже серьёзным. Вот послушай.

Медведев пролистал несколько страниц и прочитал:

«Сегодня в обществе отмечается повышенный интерес ко всему необъяснимому, паралогическому и в известной мере мистическому, в частности к астрологии. Кроме того, многих интересовала экстрасенсорика, ясновидение, прорицательство и даже космические контакты с внеземными цивилизациями, а также другие иррациональные явления. Передачи на радио и телевидении способствовали формированию недифференцированных механизмов регулирования поведения некоторых групп населения, что приводило к принижению рационального отношения личности к происходящему».

– И что здесь неожиданного? Во всякое смутное время люди тянулись к тем, кто пытался объяснить им непонятное, подсказывал, как выжить. Вспомните Распутина… И к демагогии коммунистов было доверие именно потому, что всем всё было понятно: грабь награбленное… землю крестьянам… заводы рабочим! А мне-то сегодня что? Какая мне посторонняя разница?

– В том-то и дело, что не посторонняя!

– А что?! У меня идея! Сделаюсь и я колдуньей-предсказательницей. Дам рекламу: «Потомственная колдунья: снимаю сглаз, вешаю на уши…  Даю уроки вожделения. Лечу алкоголизмом. Волшебная мама Алладина исполняет любые три желания. Тело мастера боится!» Может, пройдёт номер?

– Что ты  колдунья,  я давно понял!

Медведев резко встал.

–  Пора по коням. Ещё на границе нас будут мариновать. Хорошо бы засветло попасть на место.

– Дни долгие. Успеем… – ответила Надежда, и они направились к машине.

34.

Границу, на удивление, пересекли быстро. Равнодушный пограничник просмотрел паспорта, путёвки, попросил открыть багажник и дал отмашку.

Проехали мост через реку Псоу и помчались дальше уже по абхазской земле. Вдоль дороги угрюмо потянулись разрушенные войной дома… Ещё двадцать километров – и въехали в Гагру.  Здесь те же разрушения: чёрные пятна выбитых окон, висящие бетонные конструкции. Машину то и дело останавливали женщины, предлагавшие комнаты, а то и целые квартиры. Видно было, что они стараются не упустить отдыхающих. Кто-то пытался продать мандарины и виноград, орехи, арахис и мёд… Ощущение было такое, что ужас страшных былых событий отступил, но люди ещё не пришли в себя. Гордое спокойствие, свойственное облику горцев, иногда монументальное и даже показное, – от него не осталось и следа. Вместо этого, тревога и озабоченность…

Но стоило въехать на территорию санатория, как мир вдруг сразу преобразился: яркие цветы на ухоженных клумбах, ровно подстриженные газоны, деревья, кустарник… Война почему-то не коснулась этого уголка. Медведев подумал: «Нужно будет спросить, почему  так получилось?».

Торжественные ступени. Застеклённые двери. Большой зал. И ни следа пуль, снарядов и пожаров…

У администратора без труда получили два одноместных номера. Молодая сотрудница санатория оценивающе взглянула на Надежду и улыбнулась:

– Вам там будет удобно! С приездом.

Она приказала служащему занести вещи в номер и указала, куда поставить машину.

– Вам там будет удобно, – повторила она. – Балкон общий. Оттуда прекрасный вид на море! Это хорошо, что вы приехали сегодня. Завтра большой заезд. Мы ожидаем гостей из Германии, Англии и даже из Америки!

Она была искренне рада гостям. Ещё бы! Теперь каждый новый приезжий работал одним фактом своего существования на возрождение  Абхазии. Будут приезжие – будет и страна.

– Скажите, хозяюшка, – спросил девушку Медведев, – есть ли тут где поужинать?

– У нас тут всё есть! Идите в столовую! Вас ждут! Столовая работает до девяти!

– Спасибо, спасибо, – ответил Медведев. – Мы непременно туда наведаемся. Но прежде нужно расположиться в номере.

По мраморным лестницам они прошли на второй этаж. Медведев по-хозяйски осмотрел оба помещения. Вышел на балкон, общий для обоих номеров. Отсюда и в самом деле открывался прекрасный вид на море.

– Довольно неплохой вид, – сказал он, оглядываясь на Надежду. – И ветерок какой приятный. Морем пахнет…

Та лишь равнодушно пожала плечами.

– Для тебя это всего лишь рабочее место? Боевой пост? – удивился Медведев.

– Примерно так. Что-то вроде лагерной стоянки в лесу: есть палатки, есть спальные мешки. Когда-то давно, ещё в школе, в десятом классе, мы ходили в трёхдневный поход. В том походе я и потеряла девственность. Был у нас учитель литературы. Не такой уж и молодой, но жеребец что надо! Знал, что многие девчонки по нему вздыхали, и всё время подыгрывал. То во время урока подойдёт, положит руку на плечо, погладит по спине, то вроде бы  случайно до груди дотронется. И сразу чувствуешь, как он положил руку. Так просто или как-то иначе. Потом, после второго перехода, мы разбили лагерь на крутом берегу Дона в небольшом леске. А рядом пустой домик колхозного полевого стана.

Когда поужинали, песни попели у костра, все пошли спать в домик. Я же, дура, пошла в стог свежескошенного сена. Всегда мечтала поваляться в стоге. Лежу… Смотрю на звёзды. Вдруг кто-то тенью подошёл и лёг. И без всяких слов стал целовать, обнимать и всё норовит юбку задрать. Когда я разобралась, что это наш учитель, так даже и обрадовалась. Я тоже писалась от него. Ночами такое себе рисовала, что никакой сеновал не сравнится.

И что меня поразило тогда: сделал он своё петушиное дело, брючата застегнул и говорит: «Не хочешь искупнуться? Вода уже тёплая!» А дело перед экзаменами было, в середине мая. Я отказалась, так он рысью побежал к берегу, приговаривая: «Сделал дело – вымой тело!»

Мне так обидно стало почему-то. Всю ночь не спала, всё думала… Но что самое интересное: в тот единственный раз и подзалетела. Испугалась страшно. После экзаменов искала его, чтобы подсказал что. Так он с женой и сыном на моря укатил. Так я к бабке и подалась, дура… Теперь навсегда лишил, гад, меня возможности детей иметь. Понимаю, что сама виновата, а зло не проходит. Сволочь, конечно… Мог бы и предохраняться…

– И что? Так и не сказала ему?

– Почему не сказала… Да умер он вскоре…

– Умер? Отчего?

– Вскрытие показало, что он умер от вскрытия…

Медведев не знал, что сказать. Чтобы как-то отвлечь её от воспоминаний,  предложил, резко меняя тему:

– Ну, тогда пойдём в столовую. Представишь, что ты у костра и наливают в котелок походную кашу.

Тщательно уложили вещи. Заперли двери. Спустились в столовую, расположенную на первом этаже недалеко от стойки администратора. В огромном зале аппетитно пахло сдобой. Величественные колонны напоминали о незыблемых сталинских временах.

Их усадили за столик у окна с видом на аллею, ведущую к морю. Слышен был шум прибоя. Вечерняя прохлада со  специфическими кавказскими запахами врывалась в зал.

– А как ты посмотришь на то, если после ужина мы пройдёмся, погуляем по территории? – спросил Медведев. – Судя по всему, этот санаторий один из старейших и на удивление хорошо сохранился.

– Можно. Я сама хотела это предложить… Только поднимусь в номер на секунду…

Принесли ужин. Отставив в сторону каши и какое-то сомнительное желе, они выпили чай с лимоном и румяной сладкой булочкой.

После ужина Медведев подождал  Надежду у входа в парк и они, медленно прогуливаясь, направились к морю.

– Ты слышала, завтра здесь ожидается большой заезд. Нас интересуют гости из Англии и США. По нашим данным, любопытных здесь будет немало…

– А что, есть что скрывать?

– Скрывать всегда есть что.

Некоторое время шли молча. Каждый думал о своём. Надежда первая нарушила молчание:

– Никак не пойму, почему всё это нельзя было провести в обычном режиме в Интернете?

– Во-первых, Интернет не живое общение. И, наконец, он не может гарантировать конфиденциальности и безопасности.

– Неужели все эти старперы, склеротики и маразматики…

– Почему  маразматики? В программе заявлены и молодые.

– Да я по учебникам Артюхова и Бахметьевой ещё в университете училась. Плели что-то о новой парадигме, о торсионных полях… Муть это…

– Муть или не муть, пусть решают учёные. Но и муть может укрепить или, наоборот, подорвать обороноспособность страны.

– Это выше моего понимания.

– Странно. Мне казалось, ты это должна понимать. Вот, например, в своё время Рейган выступил с программой «звёздных войн», по сути, с программой создания антиракетного оружия. Все понимали, что она нереальна, потребует колоссальных сил. Муть, как ты говоришь. Но он навязал нам такую гонку вооружений, что, в конце концов, мы сели в лужу. Для победы они использовали лженаучное оружие «звёздных войн»! То есть их оружием была эта самая муть.

– И что из этого следует?

– А следует из этого то, что у нас с тобой не увеселительная прогулка к морю. Нужно быть готовым ко всему.

– Я, как пионер, всегда готова!

Они подошли к морю и долго смотрели на набегающие волны. Спешить было некуда. Южное ночное небо мерцало звёздами. Ярко светила луна. Ничто не предвещало бурных событий…

Возвращаться в комнаты не хотелось. Надо было  как следует присмотреться, оглядеться…

Посидели в беседке, болтая о чём-то постороннем и со скучающим видом разглядывая проходящих мимо пёстро одетых гостей.

Когда через час они поднялись в свои комнаты, Медведев сразу обратил внимание, что в их отсутствие кто-то уже здесь побывал.  Он вышел на балкон постучался к Надежде.

– Выйди на балкон…

Та тотчас же вышла.

– Что случилось? – Надежда вся подобралась, напряглась.

– Ты у себя ничего не заметила?

– А что?

– В моих вещах кто-то рылся.

– Что-то пропало?

– Нет. Они не смогли открыть чемодан. Но вполне могли поставить жучки. А что там у тебя?

– Не знаю пока. В моей сумке только записывающая аппаратура. Пойдемте, посмотрим.

Стали смотреть. Надежда открыла сумку.

– Так… – почему-то шёпотом сказала она. – И у меня рылись. Я хорошо помню, как у меня всё лежало.

– Проверь аппаратуру.

Надежда взяла диктофон. Он был цел. В боковом кармашке достала другой диктофон, миниатюрный. Он тоже был цел.

– Интересно, что же они искали?

– Это нам ещё предстоит выяснить. Итак, ход сделан. Ответный ход за нами.

– Я, наверно, пойду в холл, погуляю, посмотрю, что к чему. Может, кто-нибудь из любопытных попытается клюнуть на мои формы…

– Погуляй… Я вот думаю, что они хотели таким нехитрым способом предупредить, что они о нас знают. Чтобы не рыпались… Так что игра не в шашки, а в шахматы. Будь осторожна. Ровно в двенадцать я к тебе зайду. Ты к этому времени вернёшься?

– Не знаю. Как пойдёт игра… B здоровом мужском теле должен же быть нездоровый интерес к женскому!

– Не увлекайся.

Надежда с удивлением взглянула на Медведева.

– Истинное целомудрие приобретается с годами. Всё будет тип-топ… Чтобы почувствовать опасность, мне достаточно спинного мозга. Но мне приятно, что вы за меня беспокоитесь.

– Беспокоюсь… – сказал Медведев и вышел из комнаты.


В холле у окошка администратора оформляли документы две солидные дамы.

Надежда, равнодушно прогуливаясь, подошла к стойке бара. На высоком стуле сидел мужчина в тёмных очках, в шортах и майке. Аккуратно подстриженные усики и смуглая кожа позволяли предположить, что это гость из какой-то южной страны.

– Добрый вечер, – пропела Надежда, усаживаясь на стул перед стойкой.

Бармен кивнул, а мужчина повернул голову к  девушке.

– О! Добрый, добрый… вечер… я плёхо говорью по-русски, entschuldigen Sie mich, bitte!

Надежда ответила по-немецки:– Нет проблем! Я неплохо говорю по-немецки.

– О, как это здорово, встретить в этих краях человека, с которым можно побеседовать на родном языке. Позвольте представиться: Петер Нойман, профессор.

Дальнейший разговор шел на немецком.

– Надежда Викторовна Нестерова… Но у вас не принято называть по отчеству, зовите меня просто Надеждой.

– Спасибо… Надежда – красивое имя. Вы давно здесь отдыхаете?

–  Только сегодня приехала.

– Из России?

– Да. Есть такой город – Ростов-на-Дону. Вы о нём слышали?

– Ну, что вы! Я там даже недавно бывал. Но с ним у меня связаны грустные воспоминания.

– Чем же так отличился наш город?

– Нет, не город отличился, а ваши порядки…

– Не понимаю…

– Позвольте мне угостить вас бокалом пива, и я вам расскажу занимательнейшую историю…

– Спасибо.

Надежда из сумочки достала сигареты и закурила от протянутой барменом зажигалки.

Бармен взглянул на гостя, потом наполнил бокалы светлым баварским пивом.

– И что же с вами произошло в нашем Ростове?

– Вы не поверите! В июне я приехал по приглашению прочитать цикл лекций на Штайнеровских чтениях, которые вот уже несколько лет проводятся у вас в городе. Лекции вызвали интерес. Было много вопросов, споров. А когда я улетал, меня пошли провожать несколько учёных. Людей в аэропорту было много, и мы ждали, когда начнётся регистрация. И здесь подошла пожилая дама и, обращаясь ко мне, стала благодарить за лекции. Сказала, что они были для неё откровением… А потом в благодарность вручила мне небольшую православную иконку размером с ладонь. Я отказывался, но она настояла. Здесь объявили начало регистрации и запустили нас в зал таможенного досмотра.

– А, понимаю, вам не разрешили провести эту икону?

– Не в этом дело. Я сразу же предъявил её и рассказал, что мне её только что подарили. Они вежливо улыбнулись и предложили пройти в соседнюю комнату заполнить декларацию. Но стоило мне переступить порог этой комнаты, как ко мне подошли двое мужчин и заявили, что я пересёк границу и попытался незаконно провезти историческую ценность…

– Какую границу?

– Государственную!

– Понятно. Вам предъявили финансовые претензии? Так вы бы оставили им эту икону!

– Вот в том-то всё и дело! Я предлагал, но они и слушать ничего не хотели. Заявили, что будут вести следствие… Короче говоря, просидел я в камере пять суток! Мой самолёт давно улетел. Я сорвал намеченные по контракту лекции в Мюнхене. Требовал консула, но всё было напрасно…

– И чем же всё закончилось?

– Был суд…

– Суд?

– О, если бы видели этот суд! Это было какое-то судилище, где никто понятия не имеет о презумпции невиновности! Меня объявили преступником. Женщина, которая мне подарила икону, куда-то исчезла. Я же и имени её не знал. Мне грозил пятилетний срок, уплата шестидесяти тысяч рублей штрафа. Правда, я так и не понял, за что. Только через неделю пришёл наконец консул, и тогда меня отпустили…

«Подстава», – подумала Надежда.  Вслух сказала:

– Вы что-то явно недоговариваете, уважаемый профессор. Может быть, есть у вас и другие грехи, которые не понравились властям Ростова?

– Ну что вы? Я же учёный, а не контрабандист!

Отпив пива, он вдруг с удивлением посмотрел на Надежду, как будто впервые её увидел.

– Вы знаете, – сказал он, – вы, видимо, правы! Они спрашивали о сути моих лекций, говорили, что не поощряют распространения эзотерических и мистических знаний… Да, да, конечно же, это! Так, может, вся эта комедия с иконой не более, чем дешёвый спектакль?! Нет, этого не может быть! Ведь у вас в конституции декларируется  свобода совести и вероисповеданий! А я-то, дурак, всё ломал себе голову…

Он замолчал, грустно взглянув на Надежду. Снял тёмные очки.  Потом подумал, что где-то видел уже её, этот невинный взгляд, эти соблазнительные губы. Но где?

– Я не мог раньше с вами встречаться? – спросил он, пронзая Надежду внимательными серыми глазами.

– Почему же не могли? Ведь были же в Ростове. Там и могли…

– Нет, нет, не там. Где-то рядом…

Нойман напряг память, стараясь вспомнить.

– А где вы ещё были?

– В Танаисе… Интереснейшее место, я вам скажу. Но и там я вас не видел… В Таганроге? Нет, не в Таганроге. Может, в Новочеркасске? Ну, конечно, в Новочеркасске! Я там был в  составе нашей делегации. Мы встречались с войсковым атаманом, были в соборе, в музее… Да, определённо там! Вы представились журналисткой. Всё щёлкали фотоаппаратом… Да, конечно, это были вы!

– Стоит ли мне вас переубеждать? – с улыбкой сказала Надежда, поражаясь памяти этого Ноймана. Сразу видно было профи. Эта не какой-то размазня, увлечённый своими заумными штучками. Нет, это профессиональный разведчик! Ну что ж, послушаем его дальше.

– И не стоит меня переубеждать! Тогда вы были корреспондентом, а сейчас кем? Впрочем, какая разница?! Сюда мы приехали, чтобы обсудить  возможность и прогноз психической эпидемии в России.

– Вы  эпидемиолог?

– Я же представился. Но анализ российских законов дал возможность выявить основные правовые документы, способствовавшие редуцированию психических эпидемий в России.  Сравнительный анализ полученных материалов о массовых контагиозных явлениях душевного характера способствовал изучению психических явлений, имеющих контагиозный характер.

– Это очень интересно, – улыбнулась Надежда, – но я в этом совершенно не разбираюсь.  Вот вы лучше скажите: вы женаты?

Нойман не сразу понял Надежду. Потом улыбнулся, демонстрируя белизну зубов:

– Уставший от жизни потомственный холостяк к вашим услугам.

Он даже лихо притопнул и наклонил голову.

– Тогда я понимаю, откуда у вас галлюцинации. Все ваши неприятности оттого, что верхняя пуговица расстегнута и по ночам вы плохо спите.

– Ну что вы, фрейлин?! Я ещё галлюцинациями не страдаю…

– А как же ваше видение в Новочеркасске? У вас что-то заклинило, герр Нойман. Но утро вечера дряннее. Давайте лучше поговорим о чём-нибудь весёлом! А как вы сюда попали?

– Морем из Греции. Там была интереснейшая конференция!

– Так вы  приехали подлечиться?

– Ну что вы?! Здесь ожидается симпозиум по проблемам нетрадиционных методов в науке и практике…

– Вот как? – удивилась Надежда.

– А разве вы приехали не на этот же самый симпозиум?

– Я даже и не знаю толком. Я работаю секретарём-референтом. Шеф приказал ехать, вот я и приехала. Мой шеф возглавляет крупную строительную фирму, и я полагаю, его здесь в Абхазии интересуют такие дела, как строительство, недвижимость, новые заказы… Но я в этом ничего не смыслю.

– Как это хорошо – иметь такого секретаря, как вы. Но сколько сил отнимают иные слабости... К сожалению, я не имею такого секретаря. Всё приходится делать самому… А вы, Надежда, не представите меня своему шефу?

– Уверяю вас, – Надежда перешла на шёпот. – Это скучнейший человек: новые строительные технологии, железобетон, скупка пустующих участков, какие-то платежи… Когда он начинает говорить на эти темы, я просто отчаянно скучаю.

– Да, да, конечно.

– Уж лучше вы мне расскажите о себе. Чем вы занимаетесь?

– Меня очень интересуют лекции о мистерии Человека, об ариманическом обмане. Здесь что-то подобное должно будет прозвучать. Вообще – о тайноведении и философии свободы…

– Ах, какая жалость, что я не смогу при этом присутствовать и послушать. Это должно быть так интересно!

– Конечно! А вы приходите, послушаете. Вас свободно пропустят. Заодно познакомите меня со своим шефом…

Надежда внутренне расхохоталась: ему так нужен её шеф, что он даже и не скрывает этого… Может, он принимает Медведева за кого-то другого? За какого-то важного научного соперника или, наоборот,  единомышленника?

– Кстати, а где вы разместились? – спросил профессор.

– На втором этаже…

– Да? А меня затолкнули на седьмой. Сказали, что все места забронированы. Ожидается много гостей?

– Не знаю. Меня вообще всё это мало интересует. Я ведь сюда случайно попала: прежняя секретарша внезапно заболела, и пришлось ехать мне. Для меня на первом месте такие вещи, как море, горы, свежий воздух…

– О да! Конечно!.. Я вас очень хорошо понимаю: природа! Здесь воистину восхитительная природа!.. Чего ещё желать?

– Да, только это одно и утешает… А вообще, если честно вам сказать, скучно здесь, как в доме престарелых, – сказала Надежда и задорно улыбнулась.

– Мы вам не дадим скучать! Да и не такие уж мы  старые…

– О присутствующих мы не говорим…


Надежда собиралась встать, как к стойке подошла пара – элегантный мужчина, эффектная женщина. Услышав немецкую речь и подумав, что сидящие рядом ничего по-русски не понимают, они заказали коньяк, шоколад и кофе и, небрежно бросив: «это – немцы…», продолжали свой разговор.

– Павел, ты заболел шпиономанией. И кому нужны твои исторические изыски?!

– Не скажи! Ты не помнишь, что произошло в прошлом году на Украине?

– Да брось ты дуть на воду! Если у тебя появится умная мысль, будь умным – держи её при себе. Одесса-мама всегда славилась такими подвигами…

– Одесса-мама… Сейчас даже мобильный телефон можно не только подслушать с огромного расстояния, но и определить его местоположение даже тогда, когда он выключен!

– Пашенька, кому ты нужен? Давай лучше выпьем за то, чтобы твоё сообщение произвело фурор. Кстати, а зачем тебе это нужно?

– Ты с высоты своего положения не можешь понять, что здесь я смогу не только заинтересовать, но попробую договориться о публикации в США. Такая публикация даже в плохоньком журнале в США стоит много больше, чем у нас. Мне важно застолбить…

Мужчина опасливо оглянулся и, приглушив голос, продолжал:

– Все мы «под колпаком у папаши Мюллера». И все норовят слямзить всё, что плохо лежит. Благо «скелеты в шкафу» имеются едва ли не у всех.

– Не переоценивай, пожалуйста, свою значимость! И говори тише. Мне кажется, те немцы не такие уж немцы и неплохо понимают нас.

Потом внимательнее приглядевшись к соседям, женщина воскликнула по-немецки:

– О, Петер Нойман! Добрый вечер. Что это у вас за вид? Шорты, майка, чёрные очки! И в сопровождении такой очаровательной девушки! Это так на вас не похоже!

– Добрый вечер, фрау Омельченко! – заулыбался профессор. Жарко… Позвольте мне представить вам Надежду Викторовну Нестерову, это референт товарища Медведева из Ростова…

Надежда  напряглась. Она ведь ни словом не обмолвилась о фамилии своего шефа. Так, может, Нойман и не такой уж и Нойман? Это промелькнуло у неё в голове, но она улыбнулась и дружелюбно кивнула даме.

– Омельченко Валентина Григорьевна, – стандартно улыбнулась дама, протягивая руку. – А это Павел Васильевич Янчук. Мы работаем в Киевском университете…

Надежда подала руку и тоже улыбнулась.

– Бокал вина? – спросил Надежду Павел Васильевич.

– Спасибо. Но я предпочитаю что-нибудь покрепче!

– О да, конечно, конечно! Хотите коньяк?

– Спасибо!

Янчук кивнул бармену, и перед Надеждой возникла рюмка с коньяком.

– Спасибо! Так  о чём вы так увлечённо спорили?

– Мы? Что вы?! – сверкнула большими чёрными глазами  Валентина Григорьевна. – У Павла Васильевича развивается мания преследования. Он утверждает, что подвергается опасности и риску быть ограбленным, если воспользуется своим компьютером.

– Так вы не пользуйтесь компьютером! Что за проблемы?! – улыбнулась Надежда. Она  играла  роль легкомысленной  и  не очень образованной девушки, которых с собой  на  конференции возят маститые и состоятельные бизнесмены. – А в чём суть вашей работы?

Надежда посмотрела на Павла Васильевича и поощрительно улыбнулась, показывая свою любознательность.

– Как вам сказать? Вопрос, который я затрагиваю, может вызвать ненависть религиозных фанатиков. Но для меня единственным Богом в мире является Истина!

– А мне казалось, любовь!

– Да, и любовь! – согласился Павел Васильевич.

– Так в чём всё-таки суть?

– Я задался целью проверить реальность событий, описываемых легендами в древних книгах народов мира, в том числе и в Библии. Ведь некоторые утверждают, что гора Синай, на которой Моисей беседовал  с Богом, не в Израиле, а в Саудовской Аравии. Да и Голгоф, говорят, две. Спорят, какая же та?! Загадочна гибель городов Содома и Гоморры. Учёные считают, что это могло случиться в результате вулканических извержений. Сами города ушли под воду Мёртвого моря. Именно здесь проходила гигантская сквозьлитосферная трещина. Из неё во время извержений выделялся сероводород и метан. В Библии эти города сметены огнём и серой. Так бывает именно при таких процессах. Ведь метан при выбросах воспламеняется. В Библии говорится, что тогда горело море. На самом деле – это метан вспыхнул уже над морем. В замкнутой долине сероводород отравил всё живое. Птицы падали на лету. Потом загорелся метан и сжёг всю долину…

– И что это доказывает? – не поняла Надежда.

– Что всё, что описано в Библии, могло иметь место и может быть объяснено без всякого привлечения божественных сил.

– Так вы  атеист?

– А что?

Чтобы несколько разрядить обстановку, Валентина Григорьевна сказала:

– Ой! Вспомнила! Вы знаете, чем украинцы отличаются от русских?

– Нет, – улыбнулся Петер Нойман, предвкушая свежий анекдот.

– В России бандиты похожи на бизнесменов, а в Украине  бизнесмены похожи на бандитов!

Нойман, как показалось, оценил шутку, но Надежду не так уж легко было сбить с мысли. Она продолжала допытываться, обращаясь к Павлу Васильевичу:

– Но сегодня немодно, да и опасно быть безбожником! Впрочем, и атеизм – вера!  И это – одно Ваше опровержение Божественной книги?

– Ну, что вы! Я и не думаю никого и ничто опровергать. Просто высказываю гипотезу. Могло быть и так! Или ещё легенда о том, что в наказание за угнетение израильтян Бог послал на Египет тьму, эпидемии, нашествия жаб и мух.

Примерно тогда же было мощнейшее извержение вулкана Санторин на острове Средиземного моря. Пепел на многие дни закрыл солнце.

Эту версию подтверждают утверждения Библии, что Моисей вёл свой народ, ориентируясь ночью на столб огня, а днём – на столб дыма. Это вполне мог быть тот самый вулкан.

– А что, уважаемый Павел Васильевич, если ли у вас ещё какие-то интересные находки?

– Полная торба, уважаемая Надежда Викторовна! Например, как прошёл Моисей  сквозь море? Почитайте Библию. Там классическое описание цунами, при котором море может отступить на короткое время, а потом вернуться.

Чем больше читаешь Библию, тем больше убеждаешься в её достоверности. И остатки Ноева ковчега следует искать возле горы Арарат. Недаром туда устремились экспедиции!

– Экспедиции? – удивилась Надежда.

– А я говорю, что Ковчег нужно искать в своей душе! – произнесла Валентина Григорьевна, которой изрядно надоело хвастовство Павла Васильевича.

35.

Неизвестно, сколько бы ещё  продолжалась эта беседа, но к санаторию подъехал автобус, и шумная группа людей, волоча свои сумки и чемоданы, хлынула в холл и устремилась к окошку администратора.

Петер Нойман, Омельченко и Янчук внимательно рассматривали входящих, надеясь увидеть знакомых. А Надежда отошла от барной стойки и удобно расположилась в мягком кресле, соблазнительно закинув ногу на ногу.

Медведев же прогуливался по парку санатория, изображая скучающего приезжего.

Крупный мужчина с пышными бакенбардами радостно приветствовал какого-то толстяка в белом костюме, грузно выбирающегося из автобуса. Бегемот, ошеломлённый таким натиском со стороны незнакомого человека, поначалу немного даже и растерялся, но, тем не менее, был рад, что слухи о нём дошли даже и до этой забытой богом земли.

– Спасибо, спасибо!.. Вы не подержите пока мою сумку?.. И я, знаете ли, весьма рад… О-о, да тут недурно!.. Весьма польщён, весьма польщён…

Медведев проводил их взглядом, отметив, что они вошли в здание. В огромном светящемся окне он увидел и Надежду: к ней клеился какой-то молодой ловелас.

– Ну, ну, пусть работают ребята, – пробормотал он и направился в парк с его дурманящими запахами.

Когда обошёл здание с другой стороны, стало почти тихо. Только звёзды сверкали на ночном небе да равнодушное море плескалось где-то совсем рядом. Городок, зажатый между морем и надвинувшимися к нему  горами, тихо засыпал.

Медведев подумал: какое удивительное место! Главный Кавказский хребет подходит к Чёрному морю именно здесь. Когда-нибудь или море вздыбится, или горы ближе надвинутся, и что тогда будут делать люди, живущие здесь? Где-то читал, что  Жак Кусто говорил:  заселение морского побережья – ошибка. Именно здесь и будут происходить самые страшные природные катаклизмы… Абхазы, живущие на этой земле тысячелетиями, никогда не селились у моря. И только теперь курортный бизнес приманил их к морскому побережью.

И всё-таки: почему именно этот санаторий уцелел? Небось, пока одни проливали свою и чужую кровушку, другие уже присматривали для себя такие вот прелестные уголки и отдавали нужные приказы…

– И не боитесь ходить вот так – один и в темноте?

Медведев оглянулся на голос. Из темноты соседней аллеи вышел незнакомец, прилично одетый мужчина средних лет.

– А чего бояться? – спокойно отозвался Медведев. – Места тихие.

– Не скажите, не скажите… – незнакомец многозначительно рассмеялся. – И в этих краях есть люди, которым наплевать на порядок и на законность. И ограбить могут, и убить.

– Вы, должно быть, приехали на конференцию? – спросил Медведев.

– Не угадали. Я из местных.

Медведев удивлённо вскинул брови.

– Но вы, насколько я понимаю, не абхаз? Вы из местных русских?

– Нет, опять не угадали.

– Я слышал, здесь вот уже более ста лет живут выходцы из Прибалтики.

– Жили раньше. Многие сейчас поуезжали. Наверное, климат не подходит, – рассмеялся незнакомец.

Медведев понял, что от него ждут дальнейших вопросов, но игра в отгадывание ему надоела. Не хотелось играть по чужим правилам. Некоторое время шли молча, приближаясь к светящемуся корпусу санатория.

Незнакомец сдался:

– Я из России. А сюда переехал на постоянное жительство потому, что именно здесь и можно сейчас зарабатывать деньги.

– Торговля фруктами?

– Нет. С фруктами тут и без меня всё схвачено. Я занимаюсь недвижимостью. Позвольте представиться: Крылечкин Эдуард Харитонович.

– Очень приятно. Медведев Алексей Николаевич.

– Я частный предприниматель. И честный! Тут большие перспективы.

– Ну, какие же здесь могут быть перспективы? Всё в руинах. Вот разве что новое строительство, это да. Но ведь для этого нужны капиталовложения? Вы по этой части?

– Нет, конечно. Это для меня пока слишком высокий уровень.

– Так в чём же заключается ваша деятельность?

– Квартиры, – многозначительно сказал Крылечкин. – Квартиры и дома, оставшиеся от сбежавших грузин. Ну, частные дома-то почти все уничтожены так, чтобы и следа от них не оставалось. Сделано это, как вы понимаете, для того, чтобы им некуда было возвращаться. А квартиру-то как уничтожишь, если она внутри большого дома, где живут другие люди?

Медведев ничего на это не ответил. Так молча и шли.

– Квартирами не интересуетесь?

– Это вы в каком смысле?

– В смысле того, что я могу продать вам полноценную квартиру со всеми удобствами. Можно и в приличном доме, а можно и в доме попроще, можно в этом городе, а можно и в другом.

– И какие же нынче цены на квартиры в Абхазии?

– Смехотворные!

Крылечкин неожиданно остановился и достал из кармана визитку.

– Вот, возьмите. Звоните, пишите, подъезжайте – как вам будет угодно. Все операции по оформлению я беру на себя, здесь, в Абхазии, всё это делается очень просто, так что за небольшую плату я вам смогу устроить  уютное гнёздышко!

Они уже подходили к корпусу санатория.

– Мне пора, – почему-то засуетился Крылечкин. – Был очень рад с вами познакомиться, господин Медведев.

Внезапно из толпы прогуливающихся перед парадным входом санатория отделился какой-то кавказец и ринулся прямо на Крылечкина:

– Э! Послушай, дорогой! А? Сколько раз тебе говорить, а? Здесь не место для твоего бизнеса, да?!

– Но послушай, Нестор, – возразил было Крылечкин.

–  Зачем слюшать?! Что слюшать?! Тут тебе делать нечего, я сказал! Ты слышал, а? Не видишь – все приезжие, все иностранцы! Не нужны им твои квартиры!

Вежливо откланиваясь и постоянно улыбаясь, Крылечкин отступал куда-то во тьму парка.

– Меня зовут Нестор, – сказал кавказец, обращаясь к Медведеву. – А вы, я вижу, тоже к нам?

– Приехал  подлечиться, отдохнуть, – сказал Медведев.

– И правильно сделали, любезный! В мирное время это был санаторий четвёртого управления! А ви знаете, что такое четвёртое управление? Ви не знаете, что это такое! ЦК, Политбюро Грузии здесь отдыхало! Вах, какие люди! Из Москвы большие люди сюда приезжали! Да? А природа какая, а?! Воздух, воздух! Дышишь, и… пальчики оближешь! Правильно я говорю?!  Из России приехали?

– Да, я из Ростова.

– Так мы с вами почти соседи! Приезжайте к нам на отдых почаще! А всяких таких, понимаешь, жуликов-муликов не слюшайте. Этот, понимаете, перекупщик наживается на чужом горе. Квартиры у него плохие. Если вам нужна квартира, вы ко мне обращайтесь, да?! Самые лучшие квартиры у меня! Пальчики оближешь! Спросите, если что: где тут Нестор? И вам любой скажет: Нестор – вот он! Меня тут все знают, я в бухгалтерии работаю. Считать деньги – это у нас мужское занятие. Не как у вас, в России...


Надежда наблюдала за пёстрой и шумной публикой, суетящейся возле администратора.

О, это была живописная картина! В ярких, часто несуразных одеяниях, все эти люди галдели, совершенно не обращая внимания друг на друга. Им важно было высказаться.  По всему было видно, что они знакомы: окликали друг друга по именам, заговаривали на том языке, на котором надеялись, их поймут.

Молодая абхазская горничная в синем форменном халате, только недавно устроившаяся на  работу, на мгновенье застыла в изумлении, глядя на этих пришельцев из другого мира. В  горном селении, откуда она родом, ничего подобного не видели.

Надежда же смотрела на всё происходящее совершено другим взглядом. Звучала речь на английском, французском, польском языках, и это её веселило. Конечно, были представители и из России и Украины, но на этих она не обращала внимания. Её интересовали гости из дальнего зарубежья.

В холл вернулся Медведев.

Он не спеша подошёл к стойке и заказал себе рюмочку коньяка. Лениво осмотрелся по сторонам, взглянул на толпящихся у администратора приезжих, на Надежду, демонстрирующую свои прелести американцу с вызывающей причёской, напоминающей гребешок петуха, и внимательно стал разглядывать выставленные бутылки.

–  Не помешаю? – спросил мужской голос рядом с Медведевым. Это был Петер Нойман.

– Пожалуйста, – сказал он, равнодушно взглянув на немца.

– О, спасиба… спасиба… А вас я знаю! Вы  представитель доблестный… как это сказать по-русски, КаГэБэ!

– Говорите по-немецки. Я пойму.

Немцу эта идея очень понравилась, и он затараторил:

– Мне вполне ясно, почему вы так заинтересовались нашим симпозиумом. Было бы странно, если бы это было не так!

– Вы меня с кем-то путаете. Я совершенно случайно попал в этот санаторий, не имея ни малейшего представления ни о каком симпозиуме. Скажу более: если бы знал заранее, что здесь состоится это мероприятие, ни за что не купил бы сюда путёвку. Но теперь деньги уплачены, и мне придётся терпеть весь этот шум. Впрочем, это всё для меня не имеет значения. Можете меня считать кем хотите, только в печь не садите – это у нас, у русских, есть такое выражение.

Нойман попросил бармена открыть три бутылки баварского пива и продолжал, обращаясь к Медведеву:

– Напрасно стараетесь. Вы будете среди очень непростой публики. Сюда должны приехать выдающиеся психологи и экстрасенсы Европы.

– Надеюсь. Очень надеюсь, что будет интересно.

Медведев заметил, что Надежда со своим ухажёром вышли из холла во двор. Равнодушно посмотрев в их сторону, он продолжал потягивать коньяк.

– Вашу даму увели, – констатировал Нойман.

– Вы снова ошиблись. Это не моя дама, а моя сотрудница. Она  свободный человек и, как та кошка, гуляет сама по себе!

– О, это хорошо сказано: свободный человек! Мне казалось, что у вас в России нет свободных людей. Все люди как-то зажаты. Настоящая свобода… это как английский газон. Это чувство тоже нужно воспитывать в себе, стричь, поливать, ухаживать за ним… И тогда постепенно человек становится свободным! А у вас так истосковались по хозяину, что постепенно всё возвращается к старому…

– И снова вы ошибаетесь! Везде: и у вас, и у нас, да во всём мире – движение происходит по спирали! Впрочем, мне пора. Всего вам доброго, господин Нойман!

– О, мой бог! А меня-то вы откуда знаете? Я же сказал, что вы из КаГэБэ! Значит, я не ошибся!

– А вы что, имели дело с КГБ?

– К сожалению, имел, и совсем недавно…

– Вот оно вам и мерещится всюду. Успокойтесь, расслабьтесь, займитесь дыхательной гимнастикой! Здесь нет, я надеюсь, КГБ. Да и какую опасность для российской государственности вы представляете?

– Как знать, герр Икс, как знать?! Я теперь  не знаю, что и думать. Мне кажется, что вы знаете обо мне гораздо больше, чем я  о вас.

– Не тревожьтесь.  Вам это ничем не угрожает.

– Спокойной  ночи, герр Нойман.

– Спокойной ночи, товарищ КГБ!

Он сказал «товарищ» с ударением на этом слове, подчеркивая, что раскусил его. Медведев загадочно улыбнулся и медленно пошёл к лестнице.


Мужчину, с которым ушла из холла Надежда, звали Алекс. Он приехал из Балтимора, много лет работал собственным корреспондентом какого-то радио, прекрасно говорил по-русски. Последнее время хозяин обанкротился, и его радиостудия приказала долго жить. Алекс вернулся в Англию, в свой городок Питерсфилд, что в ста километрах от Лондона. Но найти себе достойную работу в маленьком городке не мог и переехал в Балтимор, там и стал преподавать в каком-то странном институте, где сразу после поступления от студентов требовали, чтобы они забыли все фундаментальные законы физики и химии.

Он так увлекательно рассказывал, так заразительно смеялся, что Надежда невольно поддалась его обаянию и согласилась с ним прогуляться к морю, полюбоваться звёздным небом и круглой луной.

– Но для чего это нужно? – удивлялась Надежда.

– Я и сам не понимаю! Но они способны предложить совершенно нестандартные решения. Вы знаете, я давно переехал в США и принял американское гражданство. Так вот, у нас, как, впрочем, везде на Западе, найти работу очень непросто. Но наших студентов охотно берут крупные фирмы…

– А вы-то что там преподаёте?

– Вы только не смейтесь: русский язык и литературу!

– А почему я должна смеяться? Не понимаю, что вас привело на этот симпозиум. Насколько мне известно, здесь собираются психологи всякие там, уфологи…

– И политологи тоже. Я приехал как переводчик и специалист по России со своим боссом, неким мистером Дэвидом Хеллом. Он один из самых крупных специалистов по России. По его мнению, у вас не всё в порядке с демократией…

– И он хочет научить нас жить? – улыбнулась Надежда.

– Не знаю, что он хочет, а вот я хочу не говорить о политике в этот чудесный вечер!

– Вечер, действительно, прекрасный. Но у моря становится прохладно. Пора, пожалуй, возвращаться.

– Как жаль, – протянул Алекс. – Мне  хотелось бы ещё погулять. Так надоели вечные политические диспуты с боссом, что я готов сбежать на край света!

– И что же такое он говорит, что вы готовы бежать из этого райского уголка?

– Например, что у вас выборное самодержавие!

– Как это?

– Ну, формально – выборы, а фактически – выбора нет. Тот, кто у власти, практически  самодержец, потому что  нет свободы СМИ и независимости судов.

– А того не возьмёт ваш босс в толк, что страна наша  не ваша хитромудрая Америка?!  И столько ей досталось в двадцатом веке, что вам и не снилось. До свободы нужно ещё дорасти! Самодержец ему не нравится! Тоже мне, политолог!

– Вы напрасно так, милая Надежда! Я же говорил, что здесь нужно о природе говорить, о море, о горах Кавказа, а не о политике! Но вы прекрасны даже тогда, когда сердитесь!

– Спасибо. Но всё же пойдемте в гостиницу. Пора отдыхать…


Зайдя в номер, Надежда приняла душ и была готова уже юркнуть под простыню, как в дверь постучали. Зная, что в это время никто, кроме Медведева, к ней постучать не может, она открыла дверь, нисколько не смущаясь того, что была в лёгком халатике.

Медведев прошёл в комнату и осмотрелся. Надежда подумала, что он пришёл переспать с ней. Мужик – он и есть мужик. Да и она не была против.

Но Медведев, равнодушно взглянув на её точёную фигуру, жестом указал на балкон.

Они вышли, стараясь оставаться в тени.

– Я обнаружил у себя в номере два жучка. Один в телефонной трубке, другой – в патроне над кроватью. Нужно посмотреть и у тебя. Это не просто любопытные. Это профессионалы. И проверь все свои вещи, каждый шов. Микрофон может быть в виде самой безобидной булавки. А жучки я проверю сейчас.

Они вернулись в номер, где Медведев просмотрел все патроны, выключатели и телефон. Жучков он не обнаружил и собрался уходить.

– Вы уходите? – спросила Надежда.

– А что, есть другое предложение?

– Я думала, вы останетесь…

Медведев на секунду задумался.

– А выпить у тебя ничего не найдётся?

– Коньяк…

– Коньяк – это хорошо…

36.

История Надежды Викторовны Нестеровой значительно отличалась от биографий юношей и девушек её поколения. И прежде всего, ответом на вопрос, с чего начинается родина?

Для Надежды родина начиналась с её родного города Новочеркасска.

Явилась Надежда на свет в 1974 году в скромной семье советских инженеров. Роддом был расположен неподалёку от кладбища, и можно было точно вычислить, сколько человек родилось и сколько умерло. Как правило, хоронили чаще, чем рождались.

К этому времени прошло всего двенадцать лет после событий, потрясших когда-то не только этот городок, но и всю страну. Да что там страну! По всему миру разнеслась весть о тех событиях. И потом ещё долго люди жили под их впечатлением и шёпотом передавали подробности, иногда что-то домысливая, приукрашивая. Участников тех событий оставалось всё меньше…

Так уж получилось, что отцу Надежды  Виктору Степановичу Нестерову как раз и пришлось в тех событиях поучаствовать, несмотря на то, что ему тогда было всего лишь одиннадцать лет. Пришлось соприкоснуться с великим историческим процессом. И отметину от этого соприкосновения он получил  на всю жизнь. На теле и в душе.

Когда второго июня 1962 года началась  заваруха, чёрт его дёрнул по мальчишескому недомыслию побежать туда же, куда понеслись все остальные мальчишки. Хотелось поглазеть на то, как месили танками Московскую – главную улицу Новочеркасска. Ух ты! Во дают!.. Страшно, аж дух перехватывало. Вот только непонятно: что это? Хорошо это или плохо?

В общем, побежали все смотреть. Его сосед по двору – Сашка Лебедь, который был на год его старше, уж на что умный был пацан, а и то удрал от матери, которая заперла его дома. Открыл форточку и вылез на волю. Будущий генерал, герой России, который мог бы стать и Президентом страны, бежал рядом с Витькой Нестеровым, чтобы всё увидеть своими глазами!

Все бежали к зданию горкома партии. А куда ж ещё? Там ведь вся власть…


Надежды тогда не было и в проекте, но она помнила, что рассказывал отец. Двух зарплат, папиной и маминой,  не хватало на то, чтобы спокойно прожить семье из трёх человек! В магазинах пустые полки. Там, где что-то «выбрасывали» (такое тогда словечко было), мгновенно возникали длинные очереди. Нередко можно было увидеть такую картину: со всего разбегу пристраивается к очереди женщина и, тяжело дыша, спрашивает впередистоящего:

– И за чем стоим?

– А чёрт его знает… Ещё и сам не спрашивал. Стоим вот…

– Стоим… – соглашается женщина и кладёт тяжёлую сумку на пол. Ей сегодня уже повезло. На работе профсоюз подсуетился: «давали» дешёвую картошку. Вот и набрала сразу десять килограммов.

В том году, рассказывал отец, одновременно на электровозостроительном снизили расценки, а в стране повысили цены на многие продукты. Вот и взбурлил народ, взбунтовался: да что ж это за жизнь такая!

Этим воспользовались и те, кто хотел выловить рыбку в мутной водице. Подбили народ на массовые выступления. Народ и выступил.

Если уж и сам Никита Сергеевич Хрущёв ничего не понял, чего было ждать от тех, кто пониже? Не сумел оценить ситуацию и директор завода Курочка.  Его: «Не будет пирожков с мясом – будете жрать пирожки с капустой!» – передавали из уст в уста, как пароль, как призыв к действию. Плюнул по застарелой привычке в душу народу, а потом ещё и удивлялся, что его чуть не разорвали на части.

Разгневанные рабочие тем временем перекрыли железную дорогу, остановили пассажирский поезд и гудели, гудели, гудели, призывая народ выразить свой протест.

Потом колонна двинулась в центр, по дороге пополняясь рабочими других заводов, интеллигенцией и просто любопытными, среди которых были и мальчишки. Взрослые шли, подчёркивая, что протестуют не против советской власти, а против скотской жизни, против голодухи детей, против всесилия местных властей. Несли портреты Ленина, красные знамёна.

Когда этой медленно надвигающейся на город лавине попытались помешать и перекрыли дорогу бронетранспортёром, – его подхватили тысячи рук и опрокинули.

Хулиганы-ремесленники арматурой крушили всё, что попадалось на пути: вымещали зло. А иногда просто так, выказывая лихость и пролетарскую ненависть к тем, кто ездит не в переполненном автобусе, а в своих машинах.

Были и провокаторы, и подстрекатели, пытающиеся настроить людей выдвинуть политические требования. Но их голоса тонули в нарастающем грозном ропоте мирных людей, которые пытались отстоять своё право на жизнь.

По Московской, взрывая гусеницами асфальт, двигалась колонна танков. Они задрали орудия вверх и иногда постреливали холостыми, пугая бродячих собак и малых детей. А колонна как шла к горкому партии, так, обтекая с двух сторон грозные ползучие чудовища, продолжала движение, и казалось,  ничто не могло её остановить.

На площади было столько народа, что увидеть что-то или протолкнуться в первые ряды не было никакой возможности. И тогда Сашка Лебедь свистнул, как обычно, засунув два пальца в рот, и показал на дерево. Он ловко забрался на макушку и теперь обозревал исторические события со своего первого, может,  в жизни наблюдательного пункта. Конечно, оттуда было намного виднее. Хорошо ему там было!..

Но и одиннадцатилетний Витька Нестеров тоже видел кое-что: какие-то люди с балкона грозно кричали что-то в мегафон, а люди на площади почему-то волновались.

Кое-как забравшись затем на нижнюю ветку дерева, Витька Нестеров удивился тому, сколько же народу собралось на площади. Видимо-невидимо! Люди стояли, прижавшись плотно друг к другу, и он ещё удивлялся тому, что любой крик с балкона вызывал колебание голов, словно колебалась взволнованная ветром вода.

А потом стали стрелять из автоматов с крыши горкома, с разных сторон. Люди сначала не верили и какое-то мгновение ещё колебались: не провокация ли это? Не напугать ли хотят? Но упали убитые и раненые. Мальчишки, как груши, посыпались вниз.

Раздались душераздирающие вопли, и обезумевшие от страха люди отхлынули от площади. Они давили упавших на землю, с проклятиями бросали красные знамёна и портреты вождя мирового пролетариата…

И только статуя Ленина безучастно стояла посреди площади, не выказывая никому ни сочувствия, ни осуждения. Следы разрывных пуль, вонзившихся в её гранитный постамент, так и оставались потом многие десятилетия немым свидетельством тех событий. Замазали, лаком покрыли, но убрать их можно было только вместе с самим постаментом.

Сашка Лебедь благополучно сиганул со своей ветки и был таков. Так потом, целый и невредимый, и дослужился до генерала. Достали его, правда, потом тоже, но это уже совсем другая история, о которой Надеждин отец не рассказывал.

Ну а пока он, ещё не отец, а всего лишь Витька Нестеров, спрыгнул с дерева и тоже вроде бы благополучно. И уже побежал в сторону собора, как тут-то его и настигла шальная пуля. Он сразу даже и не понял ничего. Только левая нога вдруг переломилась, и дикая боль пронзила хрупкое тело. Рухнул во тьму и ничего уже больше не помнил. Кто куда бежал и откуда, кого задавили или кого застрелили…

Тьма.

Его прооперировали, но ногу сохранить не удалось.

Ампутировали левую голень. Так и стал инвалидом в одиннадцать лет и навсегда перестал быть любопытным.

Учился  хорошо, хотя  часто пропускал занятия. Болел. Ранение осложнилось тяжёлым остеомиелитом. Лежал в больнице, где врачи по кусочкам удаляли осколки кости. Гнойный процесс осложнился амилоидозом почек, так что было не до забав.

Окончил школу неплохо. Поступил в политехнический институт. Тогда-то и женился на своей сокурснице, приехавшей из мрачного шахтёрского городка Новошахтинска. Мать у неё когда-то умерла, отец спился. Мария, так звали девушку, жила в общежитии и на каникулах подряжалась на какие-то работы, чтобы заработать немного денег.

В 1974 году появилась на свет их дочь, в которой родители души не чаяли. Двенадцать лет спустя после тех событий.

Всё свободное время родители уделяли дочери. Мама работала в конструкторском бюро, а отец – на том же станкостроительном – мастером цеха. Малышку отдали в ясли, потом в детский садик. А что сделаешь, если не было у них никакой близкой родни, а содержать няньку средств не хватало? А там – обычное и даже обязательное для всех подобных учреждений воспитание: красные флажки, стишки и песенки, картинки в книжках… Политическое воспитание – дело серьёзное.

В шестилетнем возрасте Надю определили в школу, где девочка чувствовала себя как дома, была общительной, весёлой. Только отличалась от сверстников большей подвижностью, а ещё стремлением быть лидером. Эта борьба за лидерство особенно сильно проявилась в старших классах.

Надежда тогда увлекалась ручным мячом. Даже записалась в секцию. Дух первенства, дух коллективизма, культ силы и преданности чему-то – всё это её захватило.

Однажды, когда она возвращалась после тренировки домой, к ней привязался какой-то парень. Верзила, перемежая слова с матом, предложил ей «прошвырнуться по городу». Надежда привыкла решения принимать быстро. Она  так отделала ухажёра, что тот потом долго лежал в больнице с сотрясением мозга. Но никому не сказал, кто его так. Было стыдно. А Надежду обходил с той поры десятой дорогой.

После того случая Надежда записалась в секцию каратэ.

На тренировках выкладывалась полностью. Ей нравилось чувствовать себя сильной, ловкой и ничего не бояться. На секции влюбилась в  тренера, красивого парня с прямыми соломенными волосами и голубыми, как летнее небо, глазами. Любила она его, но никому о своём чувстве не говорила. Да и некому было.

В то время, когда её школьные подруги увлекались новыми рок-группами, ходили на дискотеки, устраивали вечеринки с мальчиками, Надежда  шла в спортзал или участвовала в соревнованиях. Сверстники интересовали её мало.

В седьмом классе влюбилась в тренера, в восьмом – в преподавателя физики, а в десятом – в преподавателя литературы. Но ни разу так и не осмелилась им намекнуть о своём чувстве.

Многие девчонки уже хвастались победами. Надежда слушала и не верила всем этим хвастливым, как она считала, байкам.

Одни устраивали у Лидочки-красотки дома оргии с вином и мальчиками. Кто-то пробовал курить коноплю. Ой, там у нас такое вчера было! Пошли завтра с нами!.. Но Надежду это не увлекало. Она мечтала о большой любви. Спала и видела себя в объятиях преподавателя литературы. И ничего такого в нём не было, но стоило ему только подойти на уроке, положить руку на плечо или наклониться, чтобы посмотреть, что она пишет, как её пронизывал ток. Сердце начинало грохотать так, что ей казалось, могут услышать. Но преподаватель, небрежно проведя рукой по спине, отходил, оставляя её при своих переживаниях и в полнейшей прострации. Она уже не могла ни думать, ни писать.


Особое место в её жизни всегда занимали чтение и кино.

Сначала  были сказки, как у всех детей, потом произведения посерьёзнее. Как-то раз прочла какую-то зачитанную до дыр книжку без обложки. Ни начала, ни конца, но интересно – жуть. И всё про каких-то шпионов. Про шпиёнов, как тогда любили говорить.

Какой-то наш разведчик залёг за камнем и затаился. И ждёт. А фашист – за другим камнем. И тоже затаился. А кто за каким камнем – ни тот точно не знает, ни другой. Вот и ждут оба и точно знают: если один высунется, то его тут же настигнет пуля другого. Если, конечно, тот, другой, успеет вовремя заметить, откуда высунулся противник. Пролежали они так четыре часа. Море шумит, холодный ветер (дело происходило на Кольском полуострове), да ещё птицы время от времени покрикивают. А в целом – тишина. И неизвестность. У фашиста у первого нервы сдали: решил он, что наш русский или погиб в той перестрелке, или ушёл куда-то восвояси. Вот он и высунулся. И получил пулю в лоб.

Ну а потом наш разведчик сел рядом с убитым. Достал у того сигареты и закурил. Он до этого зарок давал: не курить до тех пор, пока не отомстит за всех своих погибших на корабле товарищей, которых было девяносто человек. А тот фашист как раз и был девяностым. Надежда представляла: вот она, разведчица, курит рядом с убитым противником.

Здорово! С каким бы удовольствием она убивала тех гадов, которые в папу тогда стреляли. И ведь ходят же где-то по земле. Прямо среди нас. И не распознаешь.

В другом романе – она его названия не заметила – наши спрыгнули с парашютами где-то в лесу. Закопали их и пошли выполнять задание. А там засада – их уже ждали! И все наши погибли, но перед смертью показали врагу, на что способны!

А ещё Надежда читала книгу, а затем и смотрела фильм «Щит и меч». И там тоже здорово было! Стрелять-то каждый дурак сумеет, если у него хорошее зрение и твёрдая рука, а вот ты чужой язык выучи  да притворись, что свой, когда кругом все чужие. Тут и ум нужен, и без хладнокровия не обойдёшься, тут и всякие другие способности нужны. Она представляла, как враг сидит в ванне, а она рядом  читает ему какие-нибудь газеты или подносит зажигалку, когда тот хочет закурить сигару.

Взрывать – это был особый кайф. Подложить кровавому гауляйтеру под кровать взрывное устройство с часовым механизмом и потом с милою улыбкой выйти из его опочивальни – это ли не геройство?!

Она оглядывалась по сторонам и что же видела?

Ни тебе гауляйтеров, ни фюреров, ни тебе явной линии фронта, за которую нужно проникнуть. И вообще, полное спокойствие вокруг. Мир как бы. И одновременно – война. Где-то гуляют на свободе те, кто устроил бойню в Новочеркасске или выполнял те преступные приказы. Никто не осуждён. Жертвы фашизма признаны жертвами, а люди, безвинно искалеченные или отсидевшие в тюрьме только за то, что были в той толпе,  выброшены на свалку жизни.

Пожилая женщина, которая была тогда молоденькой девушкой, получила десять лет только за то, что её присутствие в толпе было доказано фотографиями. Во Владимирской тюрьме родила ребёнка от тамошнего охранника. И теперь  тяжело больная, никому не нужная, лишённая молодости, нормальной человеческой судьбы, ходит по инстанциям и что-то просит. А те ни фига не дают. Бандитка, зэчка, блатная – кому ты теперь нужна?

Посиневший от пьянства мужик, живущий в Ростове, по виду ходячий покойник, рассказывал, как стрелял тогда в людей. Такого можно было бы одним ударом уложить на месте, чтоб не жил, проклятый, но ведь и не стоит он того. Он ведь уже и так наказан: спившийся, оборванный, брошенный женою и детьми.

И кто за всё это будет отвечать?

…Более серьёзное чтение с возрастом сменило книжки про шпиёнов и отважных разведчиков. Надежда читала запоем Чехова и Достоевского, Толстого и Шолохова, Гроссмана и Булгакова… Правда,  вперемежку и бессистемно.  Не всегда всё было понятно. Любовь Мастера и Маргариты – понятно, а сравнение мастера с Иешуа удивляло… У Льва Толстого всё было понятно, но почему-то читалось с трудом, а у Чехова  читалось легко, но слишком уж рябило в глазах от обилия образов…

Помня, как учитель литературы читал на уроках стихи, Надежда перечитала Лермонтова, которого любила больше, чем Пушкина. Читала Ахматову, Блока, Маяковского. Но наибольший отклик в её душе нашла Марина Цветаева. Она зачитывалась её стихами, стараясь запомнить, заучить наизусть.

Люди на душу мою льстятся,

Нежных имён у меня – святцы,

А восприемников за душой

Целый, поди, монастырь мужской!.. – читала она, поражая одноклассников своими познаниями в литературе.

Так продолжалось до конца десятого класса.

Перед выпускными экзаменами  и состоялся тот поход, о котором она рассказывала Медведеву.

Пошли человек двенадцать. Взяли вещмешки, продукты. На автобусе добрались до станицы Багаевской, потом, перебравшись паромом через Дон, пошли вдоль берега. Остановились на ночёвку в пустынном месте на берегу.

В походе учитель уделял девушке всяческое внимание. Он был в ударе. Рассказывал весёлые истории, читал стихи. А вечером у костра даже пел под гитару:

Отелло, мавр Венецианский,

Одну хавиру посещал.

Шекспир узнал про енто дело

И водевильчик накатал!..

Надежда его никогда таким весёлым и возбуждённым не видела.

А ночью, когда все уже спали, он пришёл к ней на сеновал…


Экзамены Надежда сдала хорошо. А учитель литературы стал её избегать.

Когда поняла, что беременна, впервые в жизни растерялась, не зная, что делать. Книги подсказывали ей два выхода: либо путь смирения, либо путь борьбы. Окружающая действительность ничего общего не имела ни с тем, ни с другим, так, по крайней мере, казалось…

Рассказать родителям? Подруг не было. Идти в больницу? И по совету одной знакомой пошла к тёте Нюре, что жила на соседней улице. Та за небольшую плату  сделала ей аборт.

Провалявшись несколько дней дома, Надежда стала думать о мести. Она была разочарована не только в человеке, которого, как ей казалось, любила. Она была возмущена его предательством.

В это время отца положили снова в больницу на очередную операцию.

И вот однажды, в последние числа июля, она вечером вдруг увидела своего обидчика. Он неспешно шёл один по аллее парка.

Надежда подошла и пыталась с ним заговорить, просто поглядеть в глаза, но он, увидев её, как-то весь сжался, и сам же стал её за что-то ругать. И тогда у неё всплыл в памяти другой образ: русская девушка, отнюдь не похожая на Наташу Ростову, взрывает к чёртовой матери ненавистного врага, и тот взмывает к небесам!

Надежда ударила его. Сильно, как умела, вложив в удар всю свою обиду, всю боль  за поруганную честь.

Учитель упал, стукнувшись головой о бетонный край скамейки.

Потом был  кошмар, который и вспоминать не хотелось. Через пару дней, когда она должна была идти в институт на вступительный экзамен, её задержали.

Надежда ничего не скрывала. Она рассказала следователю всё. Он и рассказал, что её обидчик при падении получил перелом основания черепа и скончался в больнице.

В камере, куда поместили Надежду, она  узнала, что её отец умер.

Мать, вдруг поседевшая от навалившихся бед, рассказала на свидании, что перед смертью отец говорил: счастлив и гордится дочерью.

Конечно же, Мария Ивановна ничего о том, что случилось с Надеждой, ему не сказала. Она и сама не очень понимала, что происходит…


А потом её вызвал на допрос следователь, который вёл дело. В кабинете сидел какой-то гражданский. На него никто не обращал внимания. Вопросы касались только её спортивных успехов.

– Вы давно занимаетесь каратэ? – спросил следователь.

– С пятого класса.

– И какие у вас успехи?

– Это лучше у тренера спросить.

– И всё же?

– Чёрный пояс… Первое место в областных соревнованиях… Да о чём говорить-то?

– Чёрный пояс? – удивился следователь.

– А что? Не похоже?

– А сможете меня уложить? – вдруг подал голос гражданский.

Надежда смерила его взглядом, потом сказала:

– Не-е! Завалю, а вы тоже коньки отбросите. А мне отвечать…

– Отвечать не будешь, – заверил её следователь. – Ты только завали!

Отодвинули стол, расчистили место. Мужчина стал в стойку  и… тут же оказался на полу в самом неприглядном виде.

– Ну и ну! – удивился следователь.

– Да… – согласился гражданский, поднимаясь с пола и отряхивая брюки. – А что ты скажешь, если я тебе предложу…


Так началась её новая жизнь.

Мария Ивановна была рада, что недоразумение с дочерью благополучно разрешилось.

– Я верила тебе, доченька! Только жалко, что на похоронах папы тебя не было. Сколько я пережила, если бы ты только знала! Сколько наслушалась…


Надежда  поступила в Ростовский университет и продолжала тренироваться, только теперь уже под руководством других тренеров.

По настоянию начальства Надежда перевелась на заочное отделение, одновременно окончила курсы немецкого и английского.

В 1993 году умерла Мария Ивановна, как говорили соседи, от тоски. Оставшись одна, редко видя дочь, она угасла. Тихо, беззвучно…

У Надежды были мужчины, но никто не трогал её сердца. Когда однажды она у врача узнала, что у неё никогда не будет детей, впервые почувствовала озлобленность на весь мир.

Потом были командировки, тренировки, курсы повышения квалификации… Ей помогли обменять квартиру в Новочеркасске на небольшую однокомнатную в Ростове.


Помнится, в учебке, расположенной на Военведе, они отрабатывали приёмы боя с вооружённым холодным оружием противником. Вдруг её вызвал командир роты, старший лейтенант Егоров и ехидно спросил:

– Нестерова, а ты с парашютом прыгала?

У них с этим Егоровым были сложные отношения. Опытный оперативник, он считал себя богом, а всех остальных  и в расчёт не брал. С женщинами в отряде обращался как со своей собственностью. Но с Надеждой  дело не клеилось. Он попробовал было как-то силой завалить девушку, но не сразу получилось. Она оказалась сверху и прижала его к полу так, что шелохнуться он не мог.

– Пусти, говорю, – пыхтел старший лейтенант. – Кто ж так бросает командира, дура?!

– Так это что, была тренировка?

– А ты что думала, я насиловать тебя собрался?

– Ай, бросьте!

– Пусти, говорю!

Надежда отпустила красного, как рак, командира, насмешливо заметив:

– Какой-то вы маньяк не сексуальный... Не падайте духом, ушибётесь!

Старший лейтенант встал, потирая пережатую мёртвой хваткой шею, и почти с ненавистью посмотрел на Нестерову.

– Теперь трепаться будешь… Ненавижу…

– Я же говорю: ай, бросьте! Вы, командир, действительно бык, но к тому же – скотина! Нечего лапы распускать, когда видите, что ничего вам здесь не светит. Или хотелка жить не даёт? Так вон сколько баб на плацу прыгают. Силу воли тренируйте…

– Сила воли хороша при запоре на унитазе, – бросил старший лейтенант и вышел из комнаты.

…И вот сейчас он вызвал Нестерову, чтобы дать ей и прапорщику Никитину необычное задание. В районе станицы Бессергеневская проходили учения. Нужно было через полчаса прибыть на командный пункт  танковой дивизии и доставить пакет. Оттуда вернуться в расположение части и успеть к вечерней поверке.

– На вертолёте вы доскочите быстро. Трудно будет разыскать командный пункт. Но если опоздаете, то, считай, провалили операцию. Ясно я выражаюсь? Тогда что? Тогда финита бля комедия! Я правильно говорю?

Старший лейтенант с усмешкой посмотрел на Надежду и задал тот самый вопрос:

– Лейтенант Нестерова, ты с парашютом прыгала? Если с первого раза не получится, считай, этот спорт не для тебя, правильно я говорю?

– Прыгала, – односложно ответила Надежда.

– Тогда вперёд, по коням! Время пошло! Это вам не ёжиков лохматить…

На плацу уже стоял вертолёт.

Минут через семь они были над Бессергеневкой. Приземлились, закопали парашюты и у местного мальчишки узнали, что ещё ночью все военные уехали.

– Колька с Кривянки рассказывал, – говорил малец, – они в Багаевку подались.

– Откуда он знает? – допытывалась Надежда.

– Так он рыбалил там и сам видел…

До Багаевки километров пятнадцать–двадцать. Ещё переправа…

И вдруг они заметили УАЗик. Облако пыли тянулось за ним.

– Никитин, ложись на дорогу! – приказала Надежда, а сама подняла руку.

Машина притормозила.

– В чём дело, лейтенант?

Из кабины выглянул майор, недовольно поглядывая на встающего с пыльной дороги прапорщика.

– Нам срочно нужно в Багаевку!

– Мало что вам нужно! Я…

Он не успел продолжить фразу и оказался на дороге в пыли.

– Выпрыгнешь сам или тебе помочь? – спросил водителя Никитин.

Тот поспешно вышел из машины.

Надежда села, и они помчались к переправе.

Пакет был передан вовремя.

– Это, может быть, неправильно, но я это скажу, красиво у вас получилось. Хотя вы, конечно, хулиганы. Но задание выполнили, а победителей не судят! Щас будем посмотреть, что там вам начальство накидало? Лейтенанту Нестеровой и прапорщику Никитину благодарность! Вот так! Правильно я говорю? А чья это школа? Моя это школа! А школа – как туалет. В неё ходишь не потому, что хочешь, а потому что нужно. Правильно я говорю?..


Надежда потом часто вспоминала этот эпизод и тепло думала о том старшем лейтенанте, первом своём учителе.

Ещё не раз судьба сталкивала её ним. В последний раз дело было в Чечне. Это была вторая её командировка в этот ад.

Надежда давно усвоила правило не задумываться, кто прав, кто виноват. Она выполняла приказ. А приказ был простой и понятный. Нужно было добраться до Ачхой-Мартана, где, по оперативным данным, находился большой отряд боевиков. В контакт приказано было не вступать, но дать пеленг, спрятаться в укрытии, подобравшись возможно ближе к боевикам и вызвать огонь на себя.

«Почти как у Симонова, – подумала Надежда. – Только я  не дочь артиллериста…»

Пошли они с капитаном Егоровым в паре. Она уже была тоже капитаном, но полностью признавала старшинство своего первого учителя.

Успешно миновав Алкан-Калу, они уже приближались к Ачхой-Мартану, как вдруг по зарослям, в которых они прятались, дали автоматной очередью.

Они прижались к земле. Застрекотали автоматные очереди со всех сторон. Тогда Егоров шепнул, чтобы Надежда вызывала вертушки, дала пеленг, а сам перескочил в сторону, отвлекая внимание боевиков на себя и отвечая огнём.

Надежда видела, как Егорова окружили несколько боевиков, как он отстреливался до последнего патрона, а потом вырвал чеку гранаты, взорвав себя и окруживших его врагов.

Прилетели вертушки и забросали бомбами место, которое им показала Надежда. Потом подоспели и десантники. Они ходили по домам и вылавливали прячущихся в подвалах боевиков…

За эту операцию Егорову присвоили Героя посмертно, а Надежду наградили орденом… Да что ей тот орден, когда она потеряла в бою своего учителя!

Потом были ещё ходки в горы. Однажды была ранена. Пуля прошла сквозь мягкие ткани правого бедра. Выписалась из госпиталя и снова в строй. Такие люди были на вес золота. И снова вихрь событий кружил и кружил её, пока не столкнул с генералом Медведевым.

37.

Выйдя  после  завтрака в  парк, Медведев вдруг увидел Ноймана.

– Господин Медведев, доброе утро! – воскликнул Нойман. – Присядьте, пожалуйста, рядом. Мне кажется, мы с вами вчера не договорили...

Медведев поздоровался, улыбнулся и сел. Скамейку скрывал густой кустарник в самом начале аллеи. Со всех сторон вставали высокие ёлки.

– Если вам угодно изображать из себя и дальше директора фирмы, – изображайте. А я не буду скрывать своих целей и кое-что вам расскажу.

– Ну, если вам не скучно…

– Русские считают, что Абхазия могла бы существовать в качестве отдельного государства, неподвластного Грузии.

– Да, я слышал, – охотно согласился Медведев. – Хотя мы за целостность Грузии. Они должны сами решить свои проблемы.

– В том и проблема, что не способны! За них  решат в Соединённых Штатах!

– И что же решат?

– Уже почти решили. Такой расклад вполне мог бы устроить и Россию, и Штаты, и те группы, представителем которых я являюсь.

– Мне даже стало интересно: представителем каких групп вы являетесь?

– Видите ли, – Нойман  будто с трудом подбирал слова. – В настоящее время разработаны многочисленные технологии воздействия на коллективное сознание. Пока это всевозможные предвыборные технологии и всё такое…

– Чем вы меня хотите удивить? – сказал равнодушным голосом Медведев.

– А удивить хочу тем, что их мы хотели бы опробовать здесь.

– Ерунда. Абхазский народ не позволит, чтобы им управляли без его ведома.

– Во-первых, он  не узнает, что им управляют, а во-вторых, его никто и спрашивать не будет!

–  Тогда почему бы вам не опробовать вашу технологию на своём народе?

– Вот! Наконец-то я слышу голос работника органов государственной безопасности.

– Вы слышите голос обыкновенного российского обывателя. У Америки есть Гаити или Панама, вот пусть и устанавливают там свои порядки. Если, конечно, тамошние народы позволят.

– В настоящий момент стратегические интересы всего цивилизованного мира пролегают в границах бывшего Советского Союза.

– Цивилизованный мир – это кто? Запад?

– Да. Уверяю вас: эти технологии уже опробованы и в странах Прибалтики, и в Грузии… Речь ведь идёт не о примитивном использовании психотропных средств. Сейчас мы готовимся провести широкий эксперимент на Украине. Вы это прекрасно знаете и без меня.

Нойман вдруг как-то странно засуетился, замахал руками:

– Господин Гривс! Господин Гривс! Мы уже здесь! Подходите сюда!

Это радостное «Мы уже здесь!» насмешило Медведева. У них тут  маленький заговор, – подумал он. – Ну что ж, посмотрим. Пора, наконец, познакомиться с этим Гривсом.

Господин Гривс – серьёзный мужчина лет около пятидесяти, с глазами как у  Владимирова, ближайшего заместителя Медведева на фирме. Тот же взор мыслителя, пронизывающего века орлиным взглядом, но только более суровый, жёсткий.

– Познакомьтесь, пожалуйста, – сказал Нойман по-английски: – Профессор Кевин Гривс; представитель российских органов госбезопасности господин Медведев. Кстати, господин Медведев, вас не затруднит, если мы перейдём на английский?

– Нисколько, – ответил Медведев, обмениваясь рукопожатиями с профессором. – Меня затрудняет совсем не это.

– А что же?

– Не надо меня представлять в качестве сотрудника российских органов госбезопасности.

– Но я же просто констатирую факт.

– В таком случае, вы меня сильно затрудняете. Если бы я и на самом деле был работником наших органов, то должен был бы немедленно сигнализировать в соответствующие инстанции о том, что здесь, невдалеке от наших границ, собрались люди, замышляющие что-то недоброе против моей страны.

– Но ведь именно этого мы и хотим! – радостно воскликнул Нойман. – Не правда ли, господин Гривс?

Гривс продолжал стоять.

– Не слушайте его, – сказал он хмуро. – Он сумасшедший.  Мы хотели бы пойти на контакт с органами российской госбезопасности и предложить им свои технологии. На коммерческой основе, естественно.

Нойман сказал:

– Господа, не лучше ли нам прогуляться?

– Конечно! – согласился Гривс. – Пойдёмте к морю.

– Я не знаю, в какой степени вы, господин Медведев, уполномочены представлять здесь интересы своей страны, – продолжал Гривс, – но, тем не менее, хотел сказать вам всё начистоту: мы заинтересованы в том, чтобы начать с вами диалог.

– Мы – это кто? – спросил Медведев.

– Существуют определённые группы, скажем пока так. Их не нужно отождествлять ни с каким западным правительством. Они играют по своим собственным правилам, и лишь в чём-то их интересы и взгляды совпадают с интересами правительств западных держав.

– Так кто же они всё-таки?

– Мы  романтики, – ответил Гривс, и в его устах это прозвучало неправдоподобно. Такой человек не мог быть романтиком. Он больше походил на жёсткого маньяка, фанатика, способного идти к своей сумасшедшей цели через горы трупов и руины городов.

– Вы не похожи на романтика, – сказал Медведев. – Вы похожи на бизнесмена. Сами же сказали: на коммерческой основе. Какая уж тут романтика?

– И это так и есть, – поддакнул Нойман. – Господин Гривс является удачным сочетанием крупного бизнеса и самой головокружительной мечтательности. Его истинное призвание – воплощать в реальность самые невероятные идеи.

Гривс то и дело кому-то кланялся и величественно кивал. Потом остановился на ступеньках, ведущих к каменистому пляжу.

– Господин Нойман, конечно, безумец. Но именно за это я его и ценю: его дело вбрасывать невероятные идеи. Моё дело – думать, что с ними делать.

Возле самой кромки воды людей было совсем немного. Море не очень ласково принимало в свои объятия тех, кто в него пытался окунуться. Оно било галькой по ногам, и люди с криком отскакивали от воды.

– Вот здесь мы и походим, – сказал Гривс и повёл спутников вдоль моря.

Медведев усмехнулся: если шум морских волн и относительная пустынность берега были так необходимы этому человеку, значит, он чего-то боялся.

Гривс внезапно остановился и, глядя Медведеву прямо в глаза, спросил:

– Вы когда-нибудь слышали о Пол Поте?

– Конечно. И даже не так давно вспоминал о нём.

– И в каких выражениях вы о нём вспоминали?

– В приличном обществе такие выражения не хотелось бы повторять, – ответил Медведев, не отводя взгляда.

Тот кивнул, удовлетворившись ответом, и повёл компанию дальше.

– И вы совершенно правы, – сказал Гривс. – Что можно сказать о человеке, который откопал клад, а затем, подержав в руках шкатулку с драгоценностями, выбросил её вот так! – он кинул камень в море. – Видели? Какая сила теперь возьмётся вернуть мне именно тот камень, который я сейчас выбросил в море?

– Да и чёрт с ним, – усмехнулся Медведев. – Здесь, на берегу, много других камней валяется.

– Валяется… – согласился Гривс. – Но идея, которую уронил этот идиот, тоже уже никогда не возродится в таком блистательном сочетании желаемого и возможного!

– Вы имеете в виду Пол Пота? – удивился Медведев. – В таком случае вы так же можете сожалеть и о Гитлере.

– Именно. Это был, вне всякого сомнения, гениальный человек. Но из-за того, что не смог правильно распорядиться своими природными данными, человечество лишилось уникального шанса прорваться к новым вершинам. Отсюда вывод: гениальность нужно не только спонсировать, но и контролировать. Если бы рядом с Пол Потом, Гитлером или другими такими же идиотами был бы кто-нибудь разумный и трезвый, ничего бы этого не случилось.

– Да ерунду вы говорите, – сказал Медведев. – Вы имеете в виду себя, конечно? Да они бы слопали вас живьём. Ведь это были маньяки-убийцы, что-то вроде людоедов. У Гитлера, например, был  Фридрих Крупп…

Гривс остановился. Нравоучительно сказал:

– Да, вы правы. Слопали бы. Но если бы механизм был с самого начала правильно отлажен, я бы заставил работать их гениальность в правильном направлении.

– У нас, у русских, есть такая пословица: после драки кулаками не машут. Нет больше ни Гитлера, ни Пол Пота. И никогда уже не будет.

– А вот это вам неизвестно, – серьёзно сказал Гривс. – Такие люди  есть, и одного из них я могу вам показать. Вот он рядом с вами, – господин Гривс широким жестом указал на молчавшего всё это время Петера Ноймана. – Гений! Изобретатель! Но у него один недостаток: его иногда заносит.

– Вы берёте господина Ноймана за шиворот?

– Почти угадали. Но не руками, а деньгами. Останавливаю его пылкость, когда она приобретает угрожающий размах. А без денег сейчас никуда не денешься.

– У вас  много денег? – спросил Медведев.

– У меня  не так уж и много. Хотелось бы иметь больше. Но у той организации, интересы  которой я представляю, деньги есть.

– Вы бы не разбрасывались такими заявлениями, – посоветовал Медведев. – Особенно на Кавказе. Здесь очень любят брать в плен состоятельных людей и просить выкуп.

– Я думаю, что мои люди легко бы нашли общий язык с похитителями, – с гордостью сказал Гривс.

«Значит, они такие же бандиты, – подумал Медведев. – Нашёл, чем хвастаться. Нет, его я не буду вербовать! И не потому, что он фанатик и сумасшедший. Он просто опасен для людей. Его нужно убить, как бешеную собаку, что я и сделаю с немалым удовольствием…».

38.

Предприимчивый абхаз приглашал поехать на озеро Рица. Он прикатил в санаторий на своём ПАЗике и зазывал отдыхающих.

Предложение не всем пришлась по душе: пугало состояние дорог, да и вообще сама ситуация в безнадзорной стране.

И тут по санаторию прокатилась весть: из Сочи на пароходе прибыл сам Владимир Жириновский и уже провёл где-то на набережной демонстрацию протеста против грузинских имперских амбиций!

Но поскольку у Медведева не было задачи следить за своими же собратьями из Конторы, он остался равнодушен к этому известию.

Ждать выхода знаменитого клоуна у Медведева не было ни малейшего желания. Автобусная поездка с несколькими куда более интересными людьми на озеро Рица привлекала его больше.

Надежда предложила:

– Пусть они едут на автобусе, а мы поедем сами. Это позволит нам быть более независимыми. Возьмём себе двух важных пассажиров и будем по дороге вести с ними работу.

Медведев подумал и возразил:

– Своя машина это, конечно, очень хорошо. Но там ведь поедет человек десять. А то и больше. За всеми нужно присматривать.

Водитель нервничал. Он понимал, что популярный шут может отбить у него клиентов.

Поклонники Пол Пота и ещё какие-то неизвестные Медведеву люди расположились в автобусе и сразу же затеяли научный спор.

Наконец появились телевизионщики, и вскоре, окруженный толпой восторженных почитателей, важно проследовал и Жириновский, но автобус с экскурсантами уже покидал территорию санатория, самым непочтительным образом игнорируя столь знаменательное событие.


Дорога жалась к склону горы, чтобы не свалиться в пропасть, на дне которой грохотала бурная горная речка.

Бесстрашно прыгали со скалы на скалу дикие козы, не обращая ни малейшего внимания на глазеющих туристов. Скакали себе с камня на камень и горными тропами спускались к речке на водопой.

То и дело встречались машины, стоящие у самого края пропасти. Водители открывали капот, стараясь охладить перегревшийся двигатель, а пассажиры устало топтались рядом. Сорок километров подъёма по такой дороге не всякая машина выдержит.

Пока они ехали к озеру, им встречались торговцы мёдом, вином, шерстяными изделиями, шашлыками и сувенирами.

Очень хотелось пить. Водитель притормозил возле старика, восседавшего на небольшой повозке, запряжённой тощим осликом. Что-то спросив по-своему, он предложил купить у старика вина.

– Вино… – с сожалением протянул Нойман. – Так пить хочется! Воды бы…

– Эй, что ты такое говоришь, – удивился старик. – Разве это вино? Молодое, только месяц назад давил… Для себя делал… Разве это вино? Компот, понимаешь! Пей, если пить хочешь!

Он наполнил литровую банку молодым красным вином и протянул Нойману.

– Пей, пей! Будь здоров, дорогой…

Нойман несмело отхлебнул прохладное ароматное кисло-сладкое молодое вино. Потом большими глотками выпил половину банки. Вино действительно хорошо утоляло жажду.

Старик одобрительно улыбался и наполнял банку для следующего желающего смочить горло.

– Пей, пей на здоровье!

Многие делегаты потом со смехом раскаивались в том, что приняли участие в дегустации. Никто и не думал, что вино обладает таким удивительным  свойством сковывать ноги, но сохранять сознание.


Пейзажи сменялись один за другим. Буйствующей зелени и вздыбившимся горам, казалось, и дела никакого не было до этих людей, ползущих по разбитой дороге к какому-то провалу, заполненному водой.

Самые молодые горы на нашей планете проявляли свою активность именно здесь.

Когда-то здесь была равнина.

Прошли ещё многие миллионы лет, пока эта земля в адских муках не приобрела очертания, более или менее сходные с тем, что мы сейчас видим.

Древние люди старались селиться в равнинной местности. Но с развитием техники приспособились к горной жизни. Понастроили здесь дольменов, и учёные до сих пор ломают себе головы: как они поднимали такие страшные тяжести без  помощи современной техники?

С самого начала здесь жили люди одного происхождения с одинаковым для всех языком. Племенное и языковое дробление началось после того, как люди освоили весь Кавказ. Слишком уж велики были препятствия общения. Люди сидели по своим долинам и ущельям и создавали свои собственные языки: спешить им было некуда.

Позже, с развитием цивилизации, древние народы Кавказа двинулись кто на Запад, кто на Восток…

И сейчас лингвисты с изумлением обнаруживают, что баски, живущие на севере Испании, – это народ кавказского происхождения! И буриши из гор северной Индии – тоже с ярко выраженными кавказскими корнями. Кеты, селившиеся в долинах Енисея, индейцы Северной Америки – по языку – кавказцы! Да что там кеты?! Явные признаки родства с кавказскими языками имеют народы Тибета! А поскольку китайский родствен тибетским, то получается, что самый большой народ на планете говорит на языке кавказского происхождения!


Когда дорога уже порядком всех вымотала, автобус наконец выехал к озеру Рица.

Среди голубовато-зелёных, исчезающих в дымке гор блестела, искрилась на солнце светлая гладь до самого горизонта. Справа стоял серый, почерневший от недавних драматических событий остов гостиницы. Вдоль берега чернели пустые павильоны, в которых когда-то продавали сувениры, подавали прохладительные напитки. В воде у берега плавали брёвна, разбитые ящики, мусор…

– Это всё война наделала, – оправдывался водитель. – Но скоро мы всё восстановим…

Вдалеке у непонятно как уцелевшего павильона дымился мангал. Молодой мужчина в фартуке грязно-серого цвета ловко колдовал над шашлыками, даже не взглянув на подошедших.

Шофёр что-то спросил у шашлычника. Потом обратился к туристам:

– Он говорит, что есть холодное пиво…

Все расселись за пластмассовыми столиками в ожидании, что их обслужат. Но никто к ним не подошёл, и тогда Нойман обратился к водителю:

– Здесь самообслуживание?

Тот переадресовал вопрос шашлычнику. Шашлычник молча зашёл в павильон, вынес несколько бутылок пива и поставил на стол. Потом принёс пластмассовые тарелки, кружки и снова стал к мангалу.

– Будьте добры, – продолжал Нойман, – спросите его, скоро ли будут готовы шашлыки?

– Скоро… Совсем скоро… Вот он уже несёт, – словно извиняясь за столь прохладный приём, ответил водитель.

И действительно, шашлычник ловким движением ухватил сразу с десяток шампуров. Все сразу зашумели, загалдели, довольные, предвкушая наслаждение. И в самом деле, что может быть прекраснее в жаркий летний день на берегу горного озера пить холодное пиво и лакомиться горячим, мастерски приготовленным шашлыком?!


Стал накрапывать дождик. Потом хлынул ливень.

Гости солнечной Абхазии приуныли. Забились в автобус и тоскливо смотрели оттуда на пустынный берег, на горы, на далёкие скалистые вершины, на плоскость воды, напоминающую лист бумаги с написанным ругательством и многоточием. Делать было нечего, и все хотели скорее добраться до санатория.

Кто-то высказал предположение, что если ливень затянется, то могут возникнуть и оползни, и леса, раскинувшиеся на горах,  неминуемо сползут в озеро.

Другой резонно возразил, что раз уж леса растут здесь тысячи лет, то, стало быть, и дожди здесь не такие уж  сильные.

Отсюда следовал радостный вывод, что дождь будет недолгим.

Поскольку все эти высказывания звучали на английском языке, водитель автобуса, абхазец лет сорока пяти, ничего не понял. Но как только ему был задан вопрос, а не бывают ли здесь, в районе этого озера, какие-нибудь катастрофы, он спокойно ответил: бывают…

– Вон та гора, – он показал пальцем куда-то вдаль, – называется Пшегишхва. По-нашему это означает четыре скалы. На ней давным-давно было сильное землетрясение. И сейчас ещё видно отколовшиеся тогда огромные куски скал. Они катились вниз, разбивались о другие скалы и так и остались валяться в лесу. Некоторые из глыб – величиной с пятиэтажный дом.

– И давно это было? – с ужасом спросил Нойман.

– Не знаю, – ответил водитель. – Думаю, что сотни лет тому назад. В трещинах этих глыб успели вырасти деревья.

– А интересно, – спросила Надежда, – на самом этом озере случалось ли когда-нибудь подобное?

– Случалось и на озере, – ответил водитель. – Вот я вам расскажу одну нашу легенду.

Много веков тому назад здесь был маленький остров, да? На острове жила одна женщина по имени Рицха. По-нашему, бедняжка. Понятно, да? Все жили  на берегу, а она – на острове. Такая была женщина. Бедная… У неё были маленькие голодные дети. Они кушать хотели. Понимаете?  Однажды женщина заболела, и дети плакали. Но никто ничего не слышал, потому что они жили на острове. Да? И тогда ветер разнёс их плач по всем домам. Но никто, а? Никто не пришёл им на помощь. И тогда боги решили их наказать. Земля стала под ними проваливаться. Только женщина эта осталась жить со своими детками. Правда, и остров провалился под воду. Потому и озеро называется Рицой…

Все сидели унылые, а дождь хлестал и хлестал, и горы, окружавшие озеро, мрачно взирали с высоты своего величия на этих маленьких людей, словно бы намекая: вот возьмём и обрушимся на вас за то, что вы такие несовершенные…

Но водитель почему-то был спокоен и думал о чём-то своём.

Кто-то тихо  сказал по-английски:

– Вот и мы относимся к этой стране, как  люди с того берега относились к бедной женщине с детьми...


Когда дождь прошёл, автобус двинулся в обратный путь.

Ехали медленно, прижимаясь к нависающим скалам. Слева чернел обрыв.

В одном месте участок дороги размыло так сильно, что водитель попросил всех на время выйти и осторожно повёл машину по краю пропасти.

К вечеру все были дома – довольные и счастливые. Купались, плескались под струями горячего душа, кутались в полотенца и халаты и наслаждались цивилизацией.

Потом была столовая, приятные напитки и умные разговоры…

Когда Надежда и Медведев вышли на балкон, дождик снова зарядил, и воздух наполнился неповторимыми субтропическими запахами.

– Похоже на то, что мы съездили зря, – сказала Надежда.

Медведев смерил её с ног до головы. Тёмно-синее вечернее платье было неожиданным  после I love you  на жёлтом фоне.

– Почему ты так думаешь? – спросил он.

– Потому что ничего интересного не было.

– Может быть, это и хорошо. Кроме этих двух маньяков,  остальные производят впечатление вполне нормальных учёных…

– Все остальные – это из тех, кто ехал с нами в автобусе, – возразила Надежда. – А те, кто здесь остался? Возможно, мы просто чего-то пока не понимаем...

39.

Когда Медведев вышел в парк, он встретил Крылечкина. Дождик прошёл, и только редкие капли срывались с кипарисов и магнолий.

–  Съездил на Рицу, – ответил Медведев на вопрос, как он провел день. – Красивое место, скажу я вам!

– Да, место необычное… –  заметил Крылечкин.  Потом добавил: – В смысле инвестиционной привлекательности.

– А у вас и на этот счёт какие-то соображения?

– Соображения-то имеются, да денег нет. Озеро Рица требует огромных вложений: и дорога, и новые мосты,  заграждения от камнепадов… Да и гостиницы нужно заново отстраивать, и мусор убирать, и разминирование проводить…

Некоторое время шли молча. Нарушил молчание Крылечкин:

– Не надумали для себя ничего?

– Да как-то всё некогда было задумываться об этом, – рассеянно ответил Медведев.

– А то хотите, я вам предложу дом с садом. Двухэтажный, красивый дом. Тоже от грузин остался. Его тогда сразу не спалили, жалко почему-то стало. Так вот и стоит, хозяев новых ждёт. Старые-то погибли… Да и кто сюда теперь захочет  возвращаться?! Много крови пролито. Много обид накопилось. Теперь это надолго.

– Пойдёмте, посмотрим, – предложил вдруг Медведев. – Это далеко?

– Довольно далеко, придётся ехать. Но у меня машина.

– У меня тоже.

– Ну, тогда вы на своей, я на своей. Посмотрите, а если вас заинтересует, тогда уже и поговорим о цифрах. Цены здесь скромные.


Минут через десять обе машины были на южной окраине города. Горы здесь отступили от моря. Дома, утопающие в зелени, плотно прижимались друг к другу.

Крылечкин постучался в калитку.

– Кто там? – раздался голос хозяина.

– Лаврентий, открывай! Гостя к тебе привёл! – заявил Крылечкин.

Появился Лаврентий, седовласый плотный кавказец. Крылечкин познакомил гостя с хозяином, и они прошли вглубь двора к двухэтажному дому, мимо другого – одноэтажного и далеко не столь роскошного.

– Смотрите сами, – сказал хозяин. – Всё открыто.

– А это разве не ваш дом?

– Нет, это не мой дом, – ответил Лаврентий. – Здесь жил когда-то мой сосед – грузин. Хороший  был человек. Большой начальник. Курортами командовал. Путёвки выдавал. Правда, взятки брал, но  кто их не брал? А когда война началась, он попросил, чтобы я присматривал за  домом, а сам с семьёй пытался уехать в Грузию к родственникам. Но не уехал, бедный. Их машина прямо за городом попала в случайную перестрелку. И все погибли  в одну минуту. Грузинские дома сжигали. А я сказал: зачем добру пропадать?

– А сами почему не поселитесь в нём? – спросил Медведев.

– Не нужно мне чужое. Получится так: он погиб, а я на чужом горе себе счастье сделал. Так что ли? Как-нибудь сам себе построю новый дом. А этот… Только бы хорошему человеку достался. Хочу хорошего соседа... Чтобы здоровался, в гости ходил, а я бы к нему… Я туда захожу каждый день. Вытираю пыль, слежу  за порядком, но не живу. Нет!

Медведев и Крылечкин обошли оба этажа. Спустились в подвал.

Бой старинных часов ошеломил Медведева. Он посмотрел на антиквариат с большими медными гирями и спросил у Крылечкина:

– А кто часы заводит?

– Лаврентий и заводит. Он же сказал, что заходит сюда постоянно порядок поддерживать.

– Ну да, конечно…

На стене висели фотографии в рамках. Чьи-то жизни, чьи-то судьбы… В книжном шкафу за стеклом – книги.

Вспомнились покинутые или разрушенные дома в Афганистане. «Другая культура, другие жилища… Какой прекрасный дом».

Потом посидели за столом на веранде, выпили вина.

– Ну, а если я захочу купить этот дом, кому деньги-то платить?

– Ну, что вы, дорогой! – воскликнул Лаврентий. – Хозяин – городская администрация. Она и собственность оформит. Мне бы только, чтобы сосед был хорошим.

– Может, и куплю… – задумчиво произнёс Медведев. – Будет жена с дочкой летом приезжать, в море купаться. Да и другие сотрудники фирмы. Можно сделать что-то вроде дома отдыха. А кто-нибудь из местных жителей мог бы и присматривать…

– Почему сказал «кто-нибудь»? Мы с женой и будем присматривать! И вам хорошо, и нам – работа!

Когда Крылечкин откланялся, Медведев и Лаврентий долго ещё сидели на веранде и беседовали. Им прислуживала молчаливая, вся в чёрном женщина. Дети то и дело выходили и  с любопытством смотрели на незнакомого человека, но по первому строгому знаку Лаврентия исчезали.

Пенсия у Лаврентия  – тридцать рублей в месяц.

– И как же вы живёте?

– Фрукты  продаём. Мандарины, виноград…

– А если границу закроют?

– Тогда будет плохо, – озабоченно сказал Лаврентий. – С голоду не умрём, но будет плохо. Надо, чтобы был мир, чтобы люди не боялись приезжать к нам. Тогда и заживём хорошо. Мы против грузин ничего не имеем. Только ихний президент приказал не пропускать корабли к нам, стрелять… Ну, скажите, как его назвать? Бандит он и больше никто!

На прощанье Медведев сказал, что скорее всего купит этот дом. Он, действительно, хорош. Да и жить с таким соседом – одно удовольствие.


Назад Медведев ехал медленно. После выпитого вина требовалась  осторожность.

Он не зашёл в корпус, а направился по аллее к морю. Тяжёлые чёрные тучи медленно плыли по небу, прижимаясь к земле. Ни звёзд, ни луны. После дождя в свете электрических фонарей блестели капельки на траве и на листьях деревьев. С моря дул ветерок.

Надежда стояла под фонарём с экстравагантного вида американцем.

Стараясь оставаться в тени, Медведев пытался понять: что же, в конце концов, происходит? Что за сумасшедшие здесь собрались и почему они так заинтересовали начальство? И зачем нужно было посылать генерала, да ещё с помощником в этот террариум?

Центр молчал.

Он остановился, оглянулся по сторонам. Неторопливо пошёл дальше. Ну и что, что зона?!  А я говорю: пусть! Правда, ограничители должны существовать в виде законов, принятых и утверждённых выбранной властью. А если каждый начнёт трактовать эти законы вкривь и вкось, да по-своему, а то и придумывать свои – это ведь бардак, это ведь и есть жизнь по понятиям! С другой стороны: так было всегда, при любом режиме, со времён Древнего Рима. Законы подгонялись под правителей. То, что можно Юпитеру, того нельзя… А демократия – это просто дымовая завеса, красивая сказочка для наивных или восторженных! Какая, к чёрту, демократия?! И где она есть?!

...Отдыхающие возвращались в здание. Интересно было наблюдать за жизнью обитателей санатория в светящихся окнах. Вон, на третьем этаже молодая женщина встала у самого окна в неглиже и не подозревает о том, что кто-то может её видеть. Или подозревает и даже очень на это надеется? Кстати, Надежда так и не установила подслушку за этими Нойманом и Гривсом. Интересно, куда выходят окна их номеров?

Он с лёгкостью отыскал свои окна.

И вдруг в тёмном квадрате окна мелькнул огонёк и тут же погас. Мышцы Медведева напряглись, он притаился, прислушиваясь к шуму листвы. Вряд ли профессионалы предпримут такую акцию, не располагая сведениями о том, где находятся хозяева комнат. Поэтому вполне вероятно, что за ним сейчас кто-то внимательно наблюдает.

Так… Это уже становится интересным. Видимо, начальство всё-таки знало, что делало, если послало нас сюда. Ну что ж. Подождём, поглядим…

Как этот любопытный мог попасть в комнату? Из коридора? Вряд ли. Ещё не так поздно. Там люди ходят, персонал… И почему он этого не сделал, когда мы уезжали на Рицу? Может быть, он находился среди тех, кто был в автобусе… Или ему непременно была нужна темнота?

Нойман слишком стар. Гривс?  Ловкач только на словах. Кроме этих двоих… Медведев на секунду задумался... ещё десять человек. Значит, кто-то из них?

От беседки, расположенной метрах в двадцати от Медведева, отделилась тень и неслышными шагами приблизилась к зданию. Ещё мгновение, и, ухватившись за выступ в стене, подтянулась и оказалась на балконе второго этажа. Рискуя свернуть шею, неизвестный полез на третий, на четвёртый этаж.

«Ну и акробат! – подумал Медведев. – Интересно, куда же он лезет? Уж не ко мне ли?..»

В то же мгновение фокусник-альпинист исчез.

«Грабитель? Вряд ли… Это специалист другого рода, – подумал Медведев. – На кого он работает  и против кого?»

Медведев подошёл к зданию, ухватившись за выступ, без труда повторил путь неизвестного и очутился на своём балконе. Но двери оказались закрыты изнутри. Он осторожно сделал шаг в сторону комнаты своей помощницы. Приглядевшись, увидел, что полуголая Надежда страстно обнимает американца, которого он узнал по нестандартной причёске в виде гребня петуха.

«Ну, слава Богу! Таинственный огонёк разъяснился… А я-то вообразил невесть что, – подумал Медведев. – Петух, он и есть  петух! Да и моя курочка  не промах! Неужели  всё-таки ей удалось кого-то среди них нащупать? Слишком уж легко… Не играют ли они с нами в поддавки?».

Постояв некоторое время, он бесшумно и с лёгким сердцем проделал этот же путь в обратном направлении, огляделся и пошёл в корпус…


Через  час Медведев наведался к Надежде.

– Ну как? С пользой хоть провела с ним время?

– Вы имеете в виду Алекса Марвина?

– Я имею в виду этого американца с хохолком на голове.

– Значит, его… – Надежда усмехнулась. – Отличный мужик. Всё у него нормально, всё на месте.

– Стало быть, никакой ценной информации пока нет?

– Пока нет.

– Странная какая-то командировка! – сказал Медведев. – Ты не находишь?

– Моё дело – выполнять приказы, – ответила Надежда. – Командировка как командировка.

– Спокойной ночи, – с этими словами Медведев вернулся в свой номер.

«Зло существует – это точно, – думал Медведев. – И оно – порождение людского разума. И этот разум – где-то рядом. Может,  в соседней  комнате спит. Или не спит, а замышляет новые дела. Где враг, а где друг, пока непонятно…»

Медведев долго ворочался с боку на бок, всё вспоминал  то Марину, то Афганистан, то полковника Осипова, то дела своей фирмы, потом, в конце концов, заснул.

На утро 29 августа он встал бодрым, выспавшимся. Правда, какое-то сомнение со вчерашнего вечера теребило душу, но как только Медведев, скинув с себя халат, со всего размаху врезался в прохладные морские волны, успокоился.

Волны, море, плаванье – ведь это всё борьба и преодоление. Пока борешься и преодолеваешь, некогда задумываться о второстепенном...

После завтрака Медведев и Надежда опять разделились.

«Если новых распоряжений не поступило, – думал Медведев, – буду ходить, смотреть, слушать. А что ещё делать? Ликвидировать Гривса непросто. Он всё время ходит с этим Нойманым. Не следует торопиться».

После завтрака все пошли на море. Несколько мужчин в ярких плавках, стоя на волнорезе, кидали в воду монетки, а мальчишки ныряли, пытаясь их достать. Кому-то это удавалось. Не все монетки исчезали в щелях между камнями. Купить на них ничего нельзя, но можно выменять на что-нибудь.

Медведев долго стоял в толпе иностранных гостей, наблюдая, как мальчишки ныряют в воду.

«Пустяками занимаюсь, – думал он. – Бездельничаю просто-напросто».


Столпившиеся на волнорезе болтали на темы моря, отдыха… Незаметно для себя Медведев вовлёкся в разговор с добродушным толстяком, который представился профессором Йельского университета Фрэнком Грэем.

– Вот по такому сценарию и живём, – Фрэнк по-стариковски вздохнул и указал на плещущихся мальчишек и на пёструю публику, собравшуюся на волнорезе. – Одни кидают милостыню, другие подбирают её.

– Такова жизнь… – откликнулся Медведев.

– Неправильная такая жизнь, – возразил Фрэнк. – Власть в любой стране принадлежит небольшой группе людей, которые думают только о своих интересах. Зачем им поддерживать свой народ, образование, медицину? При необходимости наймут китайцев, украинцев, корейцев… Китайцы лучше: они неприхотливы, едят меньше, спят меньше. А работают лучше. А ещё  очень любят размножаться.

Медведев молча слушал разглагольствования толстяка.

– Для чего  существуют власти? – продолжал Фрэнк. –Чтобы укреплять обороноспособность страны? Ничего подобного! Они существуют для обслуживания кучки богатеев.

– Вы весьма категоричны, – заметил Медведев и пожалел, что ввязался в  дискуссию.

– Заметьте: во всех нефтедобывающих странах, в Венесуэле, в Саудовской Аравии никто не собирается развивать промышленность или образование. Покупают всё как обыкновенный товар.

– И что же вы предлагаете? – спросил Медведев.

– Такое уже было в истории. Золото из Южной Америки обогатило когда-то часть испанской аристократии. Награбленные богатства были растрачены, разбазарены, а страна в конце концов уступила свои позиции другим государствам Европы, более трудолюбивым и менее удачливым по части захвата лёгкой добычи. И что в итоге? Пришли к своей гибели. Лично мне Саудовскую Аравию  нисколько не жалко. С жиру бесятся и поощряют мировой терроризм. Они не подарили человечеству Чайковского, Айвазовского… А Россию жалко. Россия – одна такая на земле. Исчезнет, и ничто её не заменит.

Медведев только сейчас заметил, что они уже были не на волнорезе, а в парке возле здания санатория.

Фрэнк Грэй  кивком головы попрощался и оставил Медведева наедине со своими размышлениями.

«В чём-то этот Грэй прав, – думал он. – Неужели всё так сложно, что власть не понимает опасности развития в этом направлении? Или понимают, но сделать ничего не могут? »

40.

Надежда считала, что всё не так уж и плохо.

Они с Медведевым расположились в удобных шезлонгах, расставленных в круг. Собрались интеллектуалы. Все млели на ласковом тёплом солнышке и разглагольствовали  о божественной красоте Кавказских гор, располагающих скорее к чудесному отдыху, чем к скучным заумным беседам.

Нойман, как всегда, в шортах и сорочке песочного цвета, сегодня вооружился цифровым фотоаппаратом. На его груди висел большой блестящий значок, на зеркальном фоне которого примостился паук. Брюшко и лапки  его были сделаны из камней, напоминающих бриллианты. Значок отражал падающие на него лучи солнца и привлекал внимание.

«Фионит, – подумал Медведев. – Неспроста он нацепил эту яркую погремушку. Думает на мне проверить свои чары. Ну-ну! Пробуй. А мы тебе подыграем!»

–  Интересный значок у вас. Что он обозначает?

– Я должен вас разочаровать. Он ничего не  символизирует. Мне просто нравятся блестящие предметы.

– Ну  да, – согласился Медведев, – которые гипнотизируют…

– Ну что вы?! Если бы мне это потребовалось, я не стал бы прибегать к столь примитивным ухищрениям! Но, согласитесь, ведь изящный паучок?

– Не знаю… Не люблю пауков…

– И напрасно. Пауки живут уже миллионы лет… Но я не о том. А как слепит этот значок, как утомляют зрение  отражающиеся в нём лучи! Хотите того или не хотите, у вас утомляются глаза, слезятся… наливаются свинцом веки.

– Да… вы совершенно правы… просто  как-то странно…

– А зачем сопротивляться этому ощущению. Покой и сладкая дрёма – лучший отдых… Мысли становятся ленивыми… ленивыми… всё замедляется и погружается в покой, умиротворённость, блаженство… Дыхание становится ровным и спокойным. Ритмично и ровно бьётся сердце… Свинцовая тяжесть придавила вас к шезлонгу. Ноги, руки налились тяжестью… Приятное тепло и сонливость разливаются по всему телу…Невольно вы погружаетесь в вату… Звуки  отдаляются, становятся тише, глуше… Ни с чем не сравнимое блаженство…

Медведев, очень натурально изображая из себя беспечного умиротворённого курортника, лениво полулежал в своём шезлонге и дремал, убаюканный морским ветерком, дурманящими запахами и бесконечной болтовнёй Ноймана…

– … как хорошо… блаженство… голоса стали тихими-тихими… Как хочется спать…

В странное он погрузился состояние. Съехавшая на глаза кепочка с огромным козырьком заслоняла от него участников этой бесконечной говорильни. Голова откинулась назад, а рука, словно плеть, опустилась до плитки, которой был выложен пол беседки.

Слышно и понятно было всё. Невидимые ниточки крест-накрест соединяли между собою говорящих и спорящих и образовывали густую паутину. То и дело возникал Надеждин голос,  он с наивным любопытством спрашивал о чём-то, и ему отвечали другие – покровительственные и поучающие голоса…

А Нойман продолжал свой эксперимент:

– Вы прекрасно расслабились… Отдыхайте… спите крепче…

Медведев сквозь щелочку между веками посмотрел на людей, сидящих и стоящих вокруг и с интересом наблюдающих за происходящим. Потом вдруг открыл глаза и заявил одному из спорщиков: «Вы меня рассмешили, ей-богу»… и с этими словами, махнув на него рукою и отчаянно зевнув, снова погрузился в блаженное состояние, не забыв при этом надвинуть кепочку на глаза. Необъяснимым образом он чувствовал себя с нею защищённей…

«Этот Нойман не так уж безобиден, как старается казаться… Оказывается, воздействовать на массовое сознание людей очень даже можно, да так, что они ничего и не узнают, и не поймут. И работы в этом направлении ведутся и ведутся вот уже с нескончаемых времён».

Мысли Медведева бились, пульсировали и окончательно вывели его из сонливого состояния. Но он понимал, что нужно продолжать игру.

«Уже делались попытки осчастливить людей. Например, обучать во сне иностранным языкам. Очень хороший способ, удобный: люди спят себе и спят, при этом глотают полезную информацию и становятся умнее. Уснул дураком – проснулся умным. Здорово!

Потом были фантазии насчёт инъекций. Укололся – поумнел. Или таблетку съел, а с нею и нужную информацию впитал в себя – курс сопромата или теории относительности. Ну разве не прогресс?!  Но потом выяснилось, что всё это глупости...».

– …А теперь ваше тело уже не слушается вас. Оцепенение. Руки и ноги словно чужие, сами по себе, вы  сами по себе! – бубнил Нойман.

Медведев сквозь паутину ресниц увидел, что Надежда ушла в сторону моря с петушком-американцем. «Неужели что-то нащупала. Не может быть, чтобы… Впрочем, видно будет… Нужно, пожалуй, прекращать этот эксперимент, а то Нойман  возгордится».

Кто-то из присутствующих говорил о перспективах методики обучения во сне…

Медведев, не обращая внимания на убаюкивающие слова Ноймана, вдруг повернул голову в сторону говорившего и внятно произнёс:

– Внедрять в массовое сознание что-нибудь доброе, имеющее отношение к эстетике или высокой духовности, – дело дохлое. Ничего не выйдет. Нужны школы, нужно воспитание, нужен всё тот же индивидуальный подход к отдельной личности. А отдельная личность – это ведь не очень интересно. Особенно для тех, кто мыслят большими категориями: этот миллиард человек мы направляем сюда, удобряем им землю, и он там себе и лежит в качестве чернозёма, а тот миллиард переселяем сюда, и он там под нашим чутким руководством процветает.

Нойман был сконфужен.

– Так вы всё это время притворялись?

– Не понимаю. Вы о чём?

– Вам не хотелось спать? Вы не дремали?

– Вы знаете, я двадцать четыре часа в сутки хочу спать! Конечно  же,  дремал.  Но  как  тут заснуть, когда такая интересная

тема. Да и неприлично как-то…

– Что же делать, если не существует способа положительного воздействия на широкие массы человечества? – воскликнула Валентина Григорьевна Омельченко. Она, зачарованная, наблюдала за попыткой Ноймана ввести в гипнотический транс Медведева, но, убедившись, что из этого ничего не получилось, включилась в полемику, как обычно привлекая на помощь Павла Васильевича Янчука.

Янчук, эрудит и немножко зануда, поправил очки и успокоил коллегу:

– Уже давно был накоплен немалый опыт так называемого «разумно-позитивного воздействия на социум».

– То есть делать добро можно, но в разумных пределах! Какой-то процент населения можно при этом и расстрелять, но зато остальные люди будут счастливы, – произнёс Кевин Гривс.

– А не кажется ли вам, господин Гривс, что такая философия напоминает нечто уже пройденное?

– Не нужно мне приписывать фашистские взгляды. У нас демократическая страна, и я могу высказываться открыто. А у вас, господин Медведев, рецидив…

– Господа, господа… успокойтесь. Послушайте лучше, что говорит господин Янчук!

Павел Васильевич сел на своего конька. Он весь напыжился от гордости, что привлёк внимание столь известных учёных.

– А вспомните опыт Антона Семёновича Макаренко. Этот человек сумел посреди всеобщего голода и разрухи очертить своей властной рукой некую зону. Всех в этой зоне он делал счастливыми и довольными. Зона считалась закрытым учреждением. И, тем не менее, из неё не только не бежали, но и не всякого в ней держали – могли и выгнать.

– Чем же объясняется столь поразительный успех этих открытий? – воскликнула Валентина Григорьевна.

– А тем, что Макаренко начисто исключал воздействие на отдельного человека. Он говорил так: раньше воспитывали сначала одного, потом другого, затем третьего и так далее, стараясь перевоспитать в конечном итоге всех. Теперь же мы воспитываем всех сразу. Одновременно. Отдельная личность нас не интересует.

– Важнейшим условием такого воспитания, – вставил Нойман, –  является умение быть, когда надо, властным начальником, а в других случаях и дисциплинированным подчинённым. И наоборот. Каждый человек выступал то в роли начальника, то в роли подчинённого. И получалось очень хорошо. И разумно. Этот опыт с успехом внедрялся и в Советском Союзе, и в Германии…

Медведев, подумал:

«Эти методы дают негативные результаты, и, тем не менее, их продолжают разрабатывать! Но такие работы должны кем-то финансироваться. А уж на отсутствие финансирования злодейств Мировая история никогда не жаловалась».

– А эффект двадцать пятого кадра! – не унимался Нойман. – Это ли не доказательство эффективности воздействия на подсознание!

Фрэнк Грэй произнёс, недобро взглянув на Ноймана:

–  Идеи воздействовать на психику не новы. Но психика  хрупка, как стекло…

– Технология воздействия нами прорабатывается самым серьёзным образом, – возразил Нойман. – У неё большое будущее.

– Вы ещё напомните нам о роли кино, радио и телевидения… – недовольно проворчал Фрэнк. А Павел Васильевич тем временем с улыбкой говорил, словно подтверждая реплику Грэя:

– Связь американского президента с Моникой Левински была раздута до невообразимых размеров именно телевидением. Вся сверхдержава была поднята на дыбы, пошатнулись устои общества, заколебались акции, пошли страшные трещины по всяким фундаментам. Последствия взрыва информационной бомбы нужно было устранить, отвлечь население от обсуждения морального облика президента. Потребовалось срочно найти  врага демократии. На должность врага назначили Югославию. После чего её успешно бомбили…

Нойман был разочарован. Как просто можно объяснить сложнейшие политические решения! Но самое невероятное в том, что в чём-то этот умник прав!

– Народу внушили, что это правильно… Пипл всё схавает! И самое удивительное, что после этого варварства мы считаем себя цивилизованными народами! – резюмировал Фрэнк.

Медведев следил за дискуссией, пытаясь выяснить, кто есть кто.

Никто из собравшихся даже  мысли не допускал, что современное состояние науки и технологий позволит успешно управлять обществом с помощью химических веществ, влияющих на психику, что массами можно манипулировать. Есть специально разработанные технологии такого манипулирования. Их много, и они постоянно совершенствуются.

Но всегда находятся люди, на которых эти технологии не действуют.


Медведев никогда не считал себя специалистом в политике и в области средств массовой информации. Начитанность и мощная память, которой он обладал, позволяли ему составить своё мнение, иногда и отличное от того, что ему навязывалось  вышестоящими конторскими инстанциями или  тем же  телевидением. Но не более того.

В то же время он давно уже не был тем сельским парнишкой или боевиком, который слепо исполнял приказы начальства. Нет, он  не солдафон с генеральскими погонами, слепо подчиняющийся приказу. В Конторе учитывали это, и не случайно перед отправлением на задание его партнёрша была вызвана в Москву и имела долгую доверительную беседу в самых затаённых лабиринтах здания на площади Ногина.

Медведев продолжал напряженно размышлять.

К чему-то небывалому подступало сейчас человечество. Кончилось деревенское житьё-бытьё – колхозное, крепостное, лапотное, феодальное, доисторическое. Нет больше князей, помещиков, нет былых сословных ограничений, а есть только одно: власть, держащаяся на искусной манипуляции общественным сознанием.

Власть эта, как он себе представлял, проникает во всё, вторгается в думы, чувства отдельного человека! Люди живут в счастливой уверенности, что они индивидуумы, яркие и неповторимые личности, и не подозревают, что всего лишь управляемые кем-то куклы.

Что это? Очередная форма насилия? Ты живёшь себе и думаешь, что самостоятелен в своих поступках. А на самом деле за тебя другой дядя там, наверху, всё решает и подсовывает свои мнения, которые тебе кажутся твоими собственными!

Жульничество, да и только!

Простодушному народу было объявлено, что теперь каждый творец своей судьбы: голосуй, подавай свой голос за того, кого сочтёшь нужным. Выбранный тобою человек будет отстаивать твои интересы где-то там, на Олимпе, куда тебя самого никогда не допустят. Потому что слишком тесно там. Олимп  не резиновый. Поосторожнее, пожалуйста, все места уже заняты…

Итак, власть поделили на крохотные кусочки и «справедливо» распределили между всеми. У каждого теперь свой голос, и каждый может реализовать своё право воспользоваться им по своему усмотрению.

И вот тут-то и началось!

Царю или генеральному секретарю не нужно было особенно заботиться о манипулировании общественным мнением. Он помазанник божий, он народный вождь и учитель, он гений всех времён и народов, лучший друг детей и физкультурников, и поэтому его предназначение всего лишь одно – повелевать, изрекать истины в последней инстанции и следить за тем, чтобы его воля беспрекословно выполнялась. Вроде бы он и жулик. Присвоил себе власть, ссылаясь на какие-то высшие обстоятельства – божественные или революционные, но всё-таки он не карточный шулер и не ловкий напёрсточник, который подло подменивает доводы и дурит доверившихся ему людей.

Демократический властелин, якобы избранный народом,  выполняет его волю. Джентльмен – в пиджаке и при галстуке. Культурный, современный. И говорит очень задушевно, красиво. Не пронизывает взглядом Вечность, а иногда так даже и смущается. Просто человек, только очень порядочный и хороший. На военном самолёте может слетать, на подводной лодке опуститься на дно морское, в крестьянский дом может войти, а бывшая учительница его всенародно называет  детским именем и  ты…

Но у джентльмена те же задачи, что и прежде: ему нужно сделать так, чтобы люди в его стране жили лучше, богаче.

Но это ох как не просто!

Вот и доказывает по всем телевизионным каналам, пишет в газетах и говорит по радио,  что заботится о народе, ночами не спит, всё думает, как сделать жизнь в стране лучше и веселее. Поскольку доказать это не так-то просто, то возникает целое сословие людей, профессионально занимающихся только таким враньём.

Врут в Америке и врут в России, врут в Японии и врут во Франции…

И как же теперь?

А ведь, если подумать, то не такие уж они и злодеи.

При монархиях всех сортов непременным условием было прямое насилие: порки, пытки, казни, концлагеря, расстрелы. Теперь всего этого не нужно!

Враньё – оно вроде бы гуманнее.

Чем пытать калёным железом или рубить головы за ослушание, а потом насаживать их на пики для всеобщего устрашения, гораздо гуманнее эти головы сохранять на плечах владельцев и забивать нужными потоками сладкоголосой информации.

И заставлять думать так, как надо.

Массовое невежество, искренняя убеждённость в своей правде – это ли не триумф средств массовой информации над прежними технологиями пыток и отрубания голов? Все довольны: и властелины, и людишки, помешанные на Майкле Джексоне и Филе Киркорове, рабы, не имеющие собственного мнения. А властелин – царь и бог.

Фактически речь идёт о создании новой религии. Обожествлённые политики, боксёры, гомики, певицы, блатняги, киноартисты и – духовная пустота. Раньше были представления о чести, о морали, о силах природы, олицетворённых в богах и в мифологии. А  у этих нынешних  мало что осталось. Наслаждения, тряпки, камушки…  Так погибла когда-то огромная Римская империя…

А еще очень даже полезно бывает  держать общество в страхе. Смакуют злодеяния маньяков, фанатиков, террористов и прочей сволоты. Документальные кадры с изображением истерзанных женщин, отрубленных голов, разложившихся трупов – это уже повседневность современного телевидения. Круглосуточно! На всех каналах! С перерывами на рекламу противозачаточных средств… Потому что простому человеку должно быть страшно. Плохо для общего блага, когда ему ничего не страшно.

Ужастики должны быть близки к реальности, чтобы поверили, чтобы по-настоящему испугались. Не утихают взрывы. Падают самолёты. Огню не дают затухнуть и вновь и вновь разжигают его. А чтобы было ещё страшнее, в Югославии, например, падали бомбы с видеокамерами, а миллионы телезрителей сидели в своём благополучном закутке и смотрели. Бомба падает, а на экране изображение объекта, который через мгновенье исчезнет с лица земли. Или субъекта. Субъект убегал, а бомба  его настигала и взрывалась! Всё без фальши! Всё натурально!

Самому безумному фантасту прошлых веков ничего подобного не могло прийти в голову.

У людей зашкаливает артериальное давление. Скорая помощь приезжает с опозданием к инфарктникам. В психиатрических больницах нет свободных мест. Но нагнетание страха продолжается!

Или – сплошной «Аншлаг», сплошной Ян Арлазоров. Оболванивание по другой схеме. И некогда задуматься о жизни, о проблемах…

Таким образом, речь сейчас шла не о выборе между демократией и тоталитарными формами правления, а о выборе между разновидностями одного и того же тоталитаризма, который только маскируется в разные одежды, а по сути своей остаётся тем, чем  был раньше.

Если серьёзных философов очень уж разозлить, то они приходят в состояние тихой ярости и начинают называть вещи своими именами, отбрасывая извечную заумность.

Итак, побледневшие от ярости философы говорят: деспотизм бывает на нашей Земле только двух видов.

Один – это когда некий тиран захватывает власть над всеми средствами производства. А народ его занят рытьём оросительных каналов и строительством гигантских пирамид. Возводит усыпальницы своим мучителям, строит гигантские плотины на великих реках, восторгается торжественным выездом фараона, или процессиями на слонах, или парадами у подножья мавзолея…

Другой вид деспотизма выглядит иначе.

При нём главным является господство над умами. Причём господство всепроникающее. От которого никуда не спрячешься. Все находятся под неусыпным контролем и под воздействием средств массовой информации. Телевидение и газеты, реклама и искусство – всё выполняет эту задачу. Повсюду звучат одни и те же песни, одни и те же голоса.  А в результате: «Мы не знаем, где находится Югославия и кто там живёт, но бомбить её надо!» или «Мы не читали, но его необходимо запретить. Ату его!»

Но может, это ненастоящая демократия?

Трудно сказать. Пожалуй, настоящей демократии ещё никто не видел. Манипулирование общественным мнением, подавление личности – это хотя и насилие, но сладостное. Как наркотик. И это лучше, чем пытки, казни и прямое физическое насилие, процветающее при деспотизме первого типа. Раз положено, чтобы были богатые и бедные, то пусть уж подавление первыми вторых производится с помощью сладостного обмана, нежели грубой дубиной. Какой-никакой, а прогресс!

Но неужели это и в самом деле лучше?

Все прежние безобразия, которые творились при абсолютизме, продолжают благополучно существовать и при демократии. Они только поменяли своё название.

Джентльмен  в пиджаке и при галстуке считает, например, что это не так. Демократия – это венец человеческого сознания. Нужно бороться за неё. И для этого, может, даже и пострелять немного нужно. Кое-кого поставить к стенке, кое-кого поприжать, кое-какие средства массовой информации прикрыть, а уже затем, когда порядок будет наведён, и наслаждаться благами демократии.

Но и во имя торжества коммунизма тоже ведь стреляли и сажали, душили и громили.

Главным условием современной демократии является свобода отдельной личности сделать тот выбор, который она хочет. Если хочешь, покупай этот товар, а не хочешь – не покупай, потому что товаров много и всяких других. Если хочешь, принимай эту идею, а не хочешь – не принимай, потому что идей кругом полным-полно всяких и разных. Полная свобода выбора! Если хочешь, голосуй за этого кандидата, а не хочешь – не голосуй за него или не голосуй вообще…

Это и есть демократия.

Но поскольку в современных обществах во главу угла поставлено манипулирование общественным мнением, то и получается, что демократия оказалась ловушкой, из которой нет выхода. Если отменить демократию, неизбежно будет деспотия – вот и весь выход. Правда, есть и промежуточный вариант –жизнь по лагерным понятиям. ЗОНА!

Поскольку манипуляция сознанием происходит всегда скрытно, подавляющее большинство людей даже не подозревает о том, что они всего лишь «радиоуправляемые роботы» и теперь у них нет возможности свободного выбора.

Русская интеллигенция девятнадцатого века поначалу с восторгом и упоением расписывала прелести демократии. В России грубая монархия, а вот уж там!.. Вот там – да-а-а! Вот у кого нужно учиться!

И лишь немногие интеллектуалы догадывались, что это не так. Гоголь, Герцен и Достоевский предупреждали.

Но их не послушали. Кто теперь вспомнит о Гоголе – в эпоху Майкла Джексона и Фили Киркорова?

41.

Понедельник 30 августа пролетел незаметно.

Медведев и Надежда ничего интересного для себя на симпозиуме так и не узнали. Доклады, демонстрация графиков, слайды… Раздобыть тексты не стоило ни малейшего труда, из них никто никакого секрета не делал.

Некоторые из докладов, видимо, затрагивали какие-то и в самом деле важные отрасли современной науки, и делали их вполне достойные учёные, но… задание Конторы нужно выполнить. Было бы это не столь важно, вряд ли послали именно его. Но как его выполнить? Пока случай не представился…

Море – вот то, что утешало и приводило душу в равновесие. На него можно было смотреть, в нём можно было купаться. О нём можно было мечтать, представляя себе корабли древних мореплавателей, которые когда-то приплыли сюда за золотым руном…

Да ещё доставляли удовольствие редкие беседы с простыми людьми: у каждого своя судьба, но война прошлась по всем. Теперь они оглядывались назад и испытывали недоумение: почему она случилась? Неужели нельзя было избежать ее? Ты вот из России сюда приехал, так и скажи: а что там у вас думают об этом?

Вечером Медведева вызвал центр. По спутниковому телефону звонил из Москвы босс. Он  был непривычно суров и требователен:

– Почему пренебрегли предложением этих двоих (имена Гривса и Ноймана не назывались, но было ясно, что речь именно о них)? Почему не приняли их материалов, не доложили? Они же сами шли к вам в руки! Вы что там, перегрелись на солнце или перепили абхазского вина?

Задавать встречные вопросы не полагалось, и Медведев ответил, что счёл предложение несерьёзным  и безнравственным.

– Не вам решать, что нравственно, а что безнравственно! На вас лежит ответственность…  Не мальчишка же:  хочу – не хочу! Понравилось – не понравилось!

Далее последовало указание: ошибку исправить как можно скорее! И доложить!


После разговора с боссом Медведев задумался. Откуда тот узнал о разговоре с Нойманом и Гривсом? Значит, был у него информатор, который прослушивал. Кто? Вероятнее всего, Надежда! Больше  некому. И та прослушка, которую он обнаружил в первый же вечер у себя в номере,  была делом её рук.

Он прокрутил в памяти все события того вечера и вспомнил, что Надежда вернулась в номер, чтобы что-то взять. Вот и разгадка... Ну, Надежда, ну, сука!.. Она и донесла... Значит, имеет самостоятельный канал связи. Неужели я её недооценил? А, может, в Конторе со мной затеяли какую-то игру? Хотя, вряд ли…

Бывают случаи, когда реакция нужна незамедлительная: мгновенно уклониться от удара или вовремя выстрелить. Но бывают и другие случаи, когда истинное мастерство проявляется в выдержке, в хладнокровии.

А собственно, что такое уж необычное случилось? У нас все друг за другом наблюдают, все друг о друге докладывают. Чему удивляться?!

Медведев вспомнил, как в какой-то книжке читал инструкцию современным менеджерам: если не знаешь, что делать, то сделай хотя бы что-нибудь, но только не пребывай в бездействии.

Но он помнил и другую инструкцию, которая была на вооружении у древних римлян: если не знаешь, что делать, то ничего не делай, а иначе можно и натворить глупостей.

Совет древних римлян представлялся ему более разумным. Он и впрямь не знал, что делать, и временное затишье в действиях представлялось ему сейчас самым разумным поступком.


Вечером Медведев предпринял попытку вступить в контакт с парочкой поклонников Пол Пота, но не нашёл их. Возможно, потому, что было уже поздно, и многие обитатели санатория спали.

Он напряжённо размышлял, как выполнить приказ. Засыпал, и  в голове вертелись посторонние мысли: что-то о кавказском климате, об оползнях, о каких-то озёрах с островами, которые потом уходят под воду, о ветерке, который разносит над водою детский плач…

И на душе у Надежды было неспокойно. Но она совсем не мучилась проблемами её нынешнего шефа. По каким-то непонятным законам памяти она вспомнила батю, его деревянный протез, который он закреплял ремнями. Она много раз в детстве смотрела на  культю его ноги, но никогда не возникало чувства жалости к отцу. Скорее, любопытство и неосознанное ощущение, что вот у неё-то обе ноги есть и она здоровая и сильная… А батя? Что батя? Сам виноват. Нечего было под пули лезть!

Казалось бы, события 1962 года уже и мхом поросли, сколько же о них можно вспоминать?.. Ан нет – работает память и передаёт свои весточки из прошлого в нашу современность.

После Будённовска уже подросли  дети, которые родились в том самом родильном доме, захваченном террористами. От своих родителей  они тоже услышали историю о том, при каких обстоятельствах произошло их появление на свет.  Ну и что?

И как выполнить поставленную Конторой задачу? Задача ведь не только не простая, но и…

С самого начала она испытывала к Медведеву смешанные чувства: с одной стороны, красавец мужчина, генерал,  умный и рассудительный, явно не трус… профессионал высокого класса. Участвовал во многих переделках и выходил победителем. Это вызывало уважение. При этом  не хам, не сволочь… Но с другой стороны,  философ, либерал... Слишком уж много на себя берёт.  Правдоискатель. Где же здесь профессионализм?! Вот и доискался! А теперь приходится думать, как выполнить самый главный её приказ…

Надежда в эту ночь не сомкнула глаз. Она сделает то, что должна! Она привыкла выполнять приказы … Но как?!


Утром 31 августа Медведев проснулся рано. Пробежка по аллеям парка, купание, потом душ, бритьё и неспешное шествие в столовую. Режим.

Первое, что с облегчением отметил Медведев: Нойман и Гривс сидят на своих привычных местах и завтракают с самым безобидным видом.

Когда Гривс и Нойман  закончили свой завтрак и вышли из зала, Медведев последовал за ними.

Вопреки его ожиданиям, парочка проследовала не в парк с его благоухающими аллеями, откуда прямая дорога на морской берег, и не в сторону актового зала, где уже собирались учёные, а прямо к лифту. Бежать вдогонку Медведев не стал. Он уселся в холле на диван и уставился в телевизор.

Подошла Надежда  и тихо сказала:

– Я  в актовый зал. Меня пригласили.

Медведев не возражал:

– Да, конечно, иди.

В скором времени Нойман и Гривс вышли с багажом. Подошли  к администратору, рассчитались и направились к выходу. На Медведева даже не взглянули.

– Господа, – сказал Медведев, когда они вышли на ступеньки, – я так понимаю, вы куда-то уезжаете?

– Да, – ответил Гривс. – Наше дальнейшее присутствие здесь не имеет смысла. Теплоход отходит, – он посмотрел на свои часы, – через сорок минут. Позвольте пожелать вам приятного отдыха, господин Медведев… Приятно было познакомиться.

Нойман тоже пробормотал что-то вежливое, но улыбка получилась вымученная, а взгляд был направлен куда-то в даль.

– Я подвезу вас, – предложил Медведев.

– О, вы очень любезны, – сказал Гривс. – Если вас не затруднит, конечно.


Когда Медведев высаживал их возле причала, он уже знал: задание Конторы провалено. Ни на какой контакт они больше не пойдут. И чем-то серьёзно напуганы.

Медведев долго провожал взглядом теплоход и не мог прийти в себя от удивления: что случилось? Ведь он же им ясно сказал, что готов передать их информацию и устроить встречу с нужными людьми…

Странно… Возможно, здесь, на симпозиуме, действуют ещё какие-то силы, о которых он не имеет ни малейшего представления. Ему вспомнился акробат, который под покровом темноты полз по стене санатория с тупою уверенностью таракана, что его никто не раздавит.


Во время обеденного перерыва, когда все вышли из зала, Медведев сидел со скучающим видом в парке.

– Что-нибудь интересное было? – спросил он у Надежды, когда та присела рядом на скамейку.

– Было. Временами я даже жалела, что не туда пошла учиться. Из меня бы вышел неплохой психолог или психиатр.

– И сейчас ещё не поздно.

– А я и не говорю, что поздно. Психология – это такая наука,  материал всегда под рукой, – она показала на людей, выходящих из корпуса санатория.

– Интересный материал?

– Очень! Работать с ним – одно удовольствие.

– Купаться пойдём? – предложил Медведев.

– Пойдём, – сказала Надежда.


Медведев вошёл в воду медленно, несколько раз нырял, рассматривая подводные камни, а потом, отфыркиваясь, выныривал и рассматривал теперь уже надводный мир. Сравнивал.

Краем глаза видел, как Надежда, картинно разогнавшись на волнорезе, прыгнула в воду под аплодисменты столпившихся обожателей.

– Ну, а мы – по-стариковски, без показухи, – пробормотал сам себе Медведев и широкими взмахами рванул куда-то вдаль.

Когда люди на берегу стали совсем маленькими точками, остановился, покрутился на месте, сравнивая, что красивее: морской горизонт или горы словно бы из малахита. Не придя ни к какому выводу, поплыл назад. Шевелящиеся точки на берегу стали увеличиваться.

А Надежда тем временем не скучала. Она фотографировалась в обнимку со своим американцем. Он осмелел настолько, что подхватил её на руки и потащил в воду. Надежда, брыкаясь и по-бабьи визжа, изображала радость, и даже страсть, отчего все вокруг смеялись и приходили в восторг, и только Медведеву это было почему-то неинтересно. Достал полотенце, обтёрся, не спеша направился в сторону корпуса. Даже не оглядываясь.

Что-то не то было во всём этом: и в Надежде, в которой он разочаровался, и в этих пришельцах с Запада, и в его пребывании здесь.


Странно как-то получается с этими западными людьми: мы на них чуть ли не молимся. Они отвечают нам презрением, иногда покровительственно похлопывают по плечу, любят наставлять, учить уму-разуму. И мы суетливо и угодливо изгибаемся и целуем им ручку в благодарность за то, что они снизошли до нас. Это вечное человеческое раболепие перед теми, кто живёт богаче. Богатый – значит умный.

Но, может быть, они и в самом деле умны? Вся эта необъятная техническая мощь  Америки и Запада – она ведь не дураками сотворена. Немцы во Вторую мировую войну и потери они понесли намного меньше наших, и быстрее нас восстановились после, а мы вот до сих пор в себя прийти не можем. Стало быть, они опять умными получаются!

И Америка с её небоскрёбами, и Франция с её старинными замками, и Голландия с её дамбами, и вся их блистательная техника – всё это говорит об уме и трудолюбии.

Тогда откуда у него сомнения? Может быть, и поводов нет никаких?

Есть. У них, например, очень плохо с юмором. Впрочем, почему плохо? Мы просто имеем другой опыт, и никогда не будем смеяться над тем, над чем они могут посмеяться… Мы просто другие!

С искусством у нас по-разному. Итальянцы, например, сильны в музыке и в изобразительных искусствах. Но и у нас есть прекрасные мастера! И нам наше искусство ближе, роднее. Совсем не нужно так себя принижать. Мы просто ДРУГИЕ!

Техника – вот что всех объединяет!

Организованность, добросовестность – это, конечно, у них есть!

Медведев представил себе наши новостройки: жилой дом, пусть даже и по самому прекрасному проекту, сразу после заселения начинают уродовать застеклёнными лоджиями и получается какой-то архитектурный монстр, а не жилой дом. Такое можно увидеть в Египте или в Иране, но совершенно невозможно представить в Америке или в Германии. Человек, который вырастает на фоне правильной архитектуры, приучается к чётким планировкам и чётким линиям, – это один человек. Человек, который растёт на фоне застекленных лоджий и заваленных хламом балконов, – это человек другой формации.

И что же? Вот и опять получилось: мы другие. С чего начал, к тому и вернулся…

И всё-таки кто-то ж это всё прошёл – путь от Днепра и озера Ильмень до самого Тихого океана? И всё это отстоял. И чем-то наполнил, и не одними ведь только глупостями и трагедиями… Как там Пушкин сказал: не променял бы нашу историю ни на какую другую.

И теперь это всё поставлено под сомнение. И кем?! Нойманом?! Гривсом?!

Но страна наша за кратчайший срок вдруг стала прямо у меня на глазах такой слабой… такой беспомощной… И я ничего не могу сделать… А если попробую, то включится какая-то невидимая машина и перемелет меня. И никто нас не выручит. Если сами себя не спасём, никто нас не спасёт!

Клубок противоречий. Но мы обречены жить вместе. И иначе нам нельзя.

Многому можно научиться и у этих кавказцев. Одни абхазы чего стоят…


На землю тихо опускался вечер 31 августа 2004-го года. Грандиозное событие должно было обрушиться завтра и на Кавказ, и на Россию, и на всю планету в целом.

Астрологи хранили по этому поводу гробовое молчание  и вовсе не потому, что так уж сочувствовали злодеям, замышлявшим новое преступление против человечества.

Итак, никто ничего не знал, ничего не ведал. Кроме самих исполнителей готовящегося преступления да их высоких покровителей.

Не знал этого и Медведев, хотя именно он нёс ответственность перед Конторой за этот регион.


Когда Медведев встретил Крылечкина, тот воскликнул вместо обычного приветствия:

– На ловца и зверь бежит!

Обменялись рукопожатиями.

Крылечкин сказал:

– Вы, насколько я понимаю, созрели для покупки?

– Вы совершенно правильно меня поняли.

– И что же вы хотите приобрести?

– Тот самый дом, где мы с вами были в прошлый раз. Надеюсь, его ещё никто не перехватил?

– Никто. Может быть, желаете ещё раз съездить и посмотреть? Завтра же можем  приступить к оформлению документов.

– Завтра – это слишком рано, но, думаю, мы сумеем достичь с вами договорённости.

Медведев предупредил Надежду о том, что отлучается, и они с Крылечкиным на двух машинах выехали к Лаврентию.


Десять минут спустя обе машины уже были на южной окраине города. Большая плоскость суши неожиданно возникла как компромисс между глубоким морем и высокими горами. И дома словно радовались тому, что и для них нашлось место в этой благодатной горной стране.

Крылечкин постучался в знакомую калитку.

– Лаврентий! Отпирай! Где ты там?

В ответ детские голоса что-то закричали на абхазском языке, и слышно было, как дети побежали по дорожке звать Лаврентия.

Калитка распахнулась.

– Милости просим.

Лаврентий гостеприимно улыбался.

На это раз Медведева больше интересовали границы участка, который он собирался приобрести для своей фирмы. В прошлый раз он даже не поинтересовался, есть ли у этого дома выход на улицу. Оказывается, есть. Но он зарос травой и молодыми деревьями  и нуждался в расчистке.

«Это уберём, здесь расчистим, – думал Медведев. – Сюда будет подъезжать строительная техника. А ещё ведь понадобятся складские помещения».

– А сарай какой-нибудь есть здесь? – поинтересовался Медведев.

– Есть и сарай, есть и гараж, всё есть, – сказал Лаврентий. – Но всё это старое, плохое. Надо будет ремонтировать.


Когда наступило время прощанья, Медведев вдруг спросил:

– А правда ли, что абхазы верят в существование горных и лесных духов?

Лаврентий посмотрел на него с изумлением.

– Мы не верим в них, мы просто знаем, что они существуют, – сказал он.

Услышав это заявление, Крылечкин сразу же заторопился: извините, мне пора.

– До завтра, – кивнул ему Медведев.

Крылечкин  поспешно уехал.

– Он не любит таких историй, – сказал Лаврентий. – Боится наших духов.

Медведев не поверил:

– Для того чтобы их бояться, в них нужно верить. Неужели он верит?

– На нашей земле многие верят. Или знают так, как я.

– И откуда вы это знаете?

– И от людей слышал да и сам видел. Вот вы поживёте у нас, и вы увидите, если захотите.

– Я бы с удовольствием, – рассмеялся Медведев.

– Ну, удовольствия может и не быть, – серьёзно сказал Лаврентий. – Духи ведь бывают и добрые и злые. Злых можно и накликать. О них громко говорить нельзя…

Медведев и сам не заметил, как вовлёкся в новый разговор. Они присели на груду брёвен, сложенных возле забора, и Хозяин, явно не горя желанием оповещать о своих жизненных открытиях весь мир, вполголоса стал рассказывать удивительные вещи.

Оказывается, в Абхазии есть пещера, в которой томится в плену некий абхазский герой. Он заточён там навечно вместе со своим боевым конём за тяжкие грехи. Из той пещеры и по сей день доносятся его страшные стоны, а подземная река выносит оттуда остатки конского навоза.

– Если он герой, то почему же тогда заточён за тяжкие грехи? – спросил Медведев.

Лаврентий ответил:

– Был когда-то героем, сражался за свой народ, и все ему поклонялись. А потом возгордился, возомнил, что он выше самого Господа Бога и стал насаждать среди абхазского народа, как бы это сказать по-современному, расизм. Стал говорить, что те из абхазов, которые смуглее и чернее, лучше тех, которые светлее. «Всё зло идёт от светлых», – говорил он. И стал уничтожать людей по признаку цвета волос и оттенка кожи. И Бог наслал на него своих ангелов, чтобы они его схватили и заточили навечно в самую страшную пещеру, какая только есть в Абхазии. Ангелы долго гонялись за ним, но всё безуспешно. У злодея был волшебный конь, который с лёгкостью перескакивал с горы на гору через любые пропасти и преграды. Но потом ангелы придумали хитрость: прознали, на вершину какой горы он прыгнет в следующий раз, постелили на той вершине кожи, намазанные салом. Как только конь злодея прыгнул на вершину, заскользили у коня ноги, и злодей свалился на землю. Тут его ангелы Господни и подхватили, связали и бросили вместе с конём в пещеру.

– Давно это было? – спросил Медведев.

– Очень давно, – ответил Лаврентий, – много веков тому назад.

– Похоже  на Шамиля Басаева и его подручных.

– Кто говорит, что не похоже? Как будто специально про него придумано. Да только это старинная наша история, её ещё знали деды моих дедов и их прадеды.

– Вы думаете, если бы Басаев знал эту историю, то она его чему-нибудь научила?

– Думаю, что она бы его ничему не научила. Ведь и тот злодей презирал самого Господа Бога, говорил, что ему и сам Всевышний не указчик, – Лаврентий перекрестился и прошептал слова какой-то молитвы. – Что было, то и будет – так в Библии написано. Вот оно и повторяется всё время. Один сейчас томится в нашей пещере, а потом и этот бандит тоже будет где-нибудь томиться. Не на этом свете, так на том! И вечное ему будет проклятье.

– Но ведь есть люди, которые почитают Шамиля Басаева как святого, – возразил Медведев.

– Есть. И того тоже многие любили. Уже после того, как он был заточён в пещеру, к нему пытались пробраться его друзья. Чтобы вызволить. Взяли с собою еды и восковых свечей побольше и отправились в ту пещеру на своих боевых конях. Пробираются день, пробираются другой, уже и свечи у них кончились, а никак не могут выйти к своему дружку. А тот им кричит из темноты: «Не идите ко мне! Не идите! Всё равно не дойдёте! Возвращайтесь лучше назад, а то и вы пропадёте в этой пещере!» Те его спрашивают: «Как же мы возвратимся? Ведь мы, когда сюда шли, надеялись, что ты нас выведешь отсюда, а сами-то мы не сможем! У нас вот и свечи уже все кончились!» А он им кричит в ответ: «Держитесь за хвосты своих коней, они вас и выведут отсюда!» Так они и сделали. Вышли наружу, а уж там только и узнали, что блуждали в той пещере семь дней и семь ночей.

– А вы сами в той пещере были? – серьёзно спросил Медведев.

– Нет, конечно, – ответил Лаврентий. – С тех пор абхазам не положено заходить туда. Никто из нас не посмеет в неё войти. Это проклятое Богом место.

– А духов вы когда-нибудь видели?

– Видел. Собственными глазами, – Лаврентий перешёл на шёпот. – Однажды, много лет назад, я тогда ещё совсем молодым был. Я, мой старший брат, мой отец и наши друзья – они живы, могут подтвердить – были на охоте. Когда устали, присели отдохнуть на поляне и, как водится, рассказывали друг другу разные охотничьи истории. Многие хвастались. А врать – это ведь нехорошо. Говори всё, что есть, а чего никогда не было, не говори. Зачем врать? И в это время послышался вдруг какой-то свист. И мы увидели, как появился огненный шар с хвостом. И  стал летать. «Замри и не шевелись!» – прошептал мне и моему брату отец. И я замер, и все остальные замерли. Сидели неподвижно и только молитвы про себя повторяли и просили Господа, чтобы это пронеслось мимо нас. И огненный шар полетал туда-сюда, а потом и улетел. Только мы вздохнули с облегчением, как услышали, что он где-то за горой поразил какого-то зверя. Взорвался, а зверь зарычал страшным голосом. Хотели мы потом на то место пойти и посмотреть, что там осталось от того зверя, но так и не пошли. Побоялись. И всем нам после этого наука была: врать нельзя. Правду нужно говорить всегда. А это было нам всем предостережение.

Медведев подумал про себя: «Ну ладно, это была шаровая молния. Никто не знает, откуда она берётся и из чего сделана, но про такое и я слыхал у себя на Алтае, да и вообще…»

– Я тоже вырос в горах, но в Алтайских, – сказал он. – Там местные жители часто рассказывали мне про духов. Заклинали их, общались с ними, боялись их обидеть плохим словом. У вас это так же?

– Обидеть и мы боимся. А заклинать – нет, не заклинаем. Мы же в церковь ходим, Богу там молимся. Вот он за нас и заступится, если что. Но злить злых духов, вызывать их специально – зачем же это нужно? Пусть себе живут, раз уж так в природе положено, что должны быть злые духи на свете.

– Но ведь есть же и добрые?

– И добрые есть, – согласился Лаврентий. – Сам я с ними не встречался, но мне мой дедушка рассказывал. Он и сейчас ещё жив, можете спросить его. Совсем уже старый, живёт у моего старшего брата в деревне. Так вот, он рассказывал мне, как однажды в молодости пошёл на охоту…

Далее последовал рассказ о том, как юноша заблудился в лесу и, выяснив для себя, что ему придётся там ночевать, залез в дупло огромного старого дуба. Спросил разрешения, конечно. Разве можно без спросу? Сказал: «Старый дуб, пусти меня к себе переночевать, а то я заблудился в лесу!»  Там и задремал.

Среди ночи он услышал чей-то грозный голос:

– Эй, Дуб! Уже пора! Приходи ко мне! Только тебя одного и ждём!

А голос на вершине ответил:

– Да как же я приду к тебе, когда у меня гость? Не бросать же мне его тут одного?

И тогда ему голос закричал в ответ:

– Если у тебя гость, то бери его с собой. Мы и его приглашаем.

Тогда лесной дух, хозяин дуба, спустился с вершины дерева и зашёл в дупло к моему деду. И говорит ему:

– Ты меня не бойся, сынок. Пойдём со мной туда, куда я поведу.

Так и пошли. Взял мой дед ружьё, повесил через плечо и пошёл вслед за тем стариком. А старик тот – это и был дух того дуба, в котором хотел переночевать мой дед.

Пришли они к речке. Перешли её по камням, а затем перевалили через хребет и оказались на большой поляне, между двумя горами.

Дело было ночью, но на поляне той было светло почти как днём от костров. Возле каждого костра сидели воины в старинных одеждах и доспехах и пировали. И моего деда тоже посадили к одному такому костру, и он там сидел с ними и пировал тоже. А под утро старик – тот, который хозяин дуба, – взял моего деда за руку и отвёл назад. Дед снова улёгся спать на своё прежнее место. А уж когда совсем светло стало, тогда и вылез. Разобрался, куда идти, и домой пришёл. Да ещё и добычу по пути подстрелил.

– А кто были те воины? – спросил Медведев, заранее зная ответ.

– Это были души давно умерших воинов. Но только самых достойных! Которые сражались за справедливость, а не занимались разбоем, – сказал Лаврентий. – Они встречаются иногда между собою, пируют, вспоминают старые времена, а лесные духи их угощают…


Старик ещё долго рассказывал истории своего народа, а Медведев слушал и не мог наслушаться. В темноте мельтешили светлячки. В зарослях ежевики что-то непрерывно стрекотало, и ночь, опустившаяся на этот уголок Кавказа, казалась прекрасной.

Медведев с горечью подумал: «Те годы жизни, которые я провёл не в горах,  ведь это просто потерянные годы. Сколькими глупостями занимался в жизни, всё чего-то искал, чего-то добивался, на что-то прекрасное надеялся и даже жизнью рисковал!.. А оно – вот, вокруг меня».


В санаторий ехал без обычной спешки. Огоньками мигал засыпающий городок, прилепившийся на краю Кавказа у самого моря. Где-то в море светился кораблик, сторожевой или рыбачий, а море тихо и равнодушно плескалось у каменистого берега.

Медведев вышел на балкон. По случайно подслушанным звукам понял, что Надежда у себя опять не одна и всё отрабатывает боевое задание в объятиях какого-нибудь журналиста или психолога. Медведев отодвинулся в сторону, подальше от её двери, чтобы не смущать их огнём своей сигареты, хотя  догадывался, что дымок мог заходить и туда. Ну и пусть.

Нет, не случайно вся эта орава учёных и шарлатанов приехала именно сюда. Что-то они здесь искали и не нашли. Куда уж им! А может, приехали учиться? Пусть учатся – не жалко. И мы бы учились у них чему-то умному… А что?! Итальянцы построили нам Кремль. От какого-то шотландского наёмника происходит сам Лермонтов! Датчанин составил толковый словарь русского языка. Француз Проспер Мериме прекрасно знал русский язык и так понимал русскую литературу, как её не каждый русский тогда понимал… Даже и англичане, уж на что склонны к высокомерию, а и то бывали такие, которые жили в России, учились у её народа и находили в таком образе жизни неизъяснимое вдохновение. Немцы вложили в Россию свою душу. Но это не помешало самой ужасной войне, которая обожгла наши народы…

Ночью ему снилось, как какой-то седой старик ведёт его тёмной ночью за руку через горный ручей, и они осторожно переступают по камням. А потом  переваливают через невысокий хребет и выходят на поляну, зажатую между двумя горами… И кругом костры, костры, и возле каждого сидят какие-то воины в старинных доспехах…

И думалось ему во сне: «Неужели они меня и в самом деле пригласят к себе, ведь здесь собрались только достойные воины. А я столько недостойных дел в своей жизни сотворил?..»

42.

Утром Медведев вспомнил, что  сделал вчера какое-то важное открытие. То, что симпозиум, ради которого он здесь оказался, на самом деле полная ерунда, – само собою подразумевалось. Контора иногда делала ошибки  и не туда, куда надо, направляла главные силы… Но не это было главным. Главным было другое, а что – он никак не мог вспомнить, несмотря на свою феноменальную память. Вот только вчерашнее куда-то ускользнуло…

Захотелось понырять.

Медведев раз за разом бросался с волнореза в морскую пучину и проплывал несколько десятков метров. Особого искусства требовало подтянуться на руках, стараясь при этом удержаться на  скользких, заросших водорослями старых бетонных блоках.

Когда ещё выпадет командировка в такой благословенный уголок Земли… Завтра все разъезжаются  и симпозиуму конец, а там…

Уселся, свесив ноги в воду. Прозрачная, чистая, она сверкала на солнце.

Образ воды у людей всегда как-то связан с памятью или информацией. Вода всегда что-то знает, о чём-то помнит… Или напоминает.

Что-то такое там было, да только не вспомню никак…

Профилакторий! Хорошая мысль. Вот возьму и воплощу эту идею в реальность. Путёвку в зубы…  и отдых на море. Отремонтируем дом. Обустроим подъезд. Трубы менять придётся, и вообще…  В Абхазии лето длится как минимум шесть месяцев. Будем посылать по нескольку человек, а потом, со временем, начнём и расширяться. Один такой вечер, как у меня вчера был со старым Лаврентием, любую самую истерзанную душу исцелит… Кстати, что-то такое необыкновенное было в этом вчерашнем эпизоде, когда мы с ним сидели на брёвнах и он мне рассказывал свои сказки...

Медведев собрался снова нырнуть в воду, но тут сообразил, что скоро завтрак…

В Конторе будут недовольны, что Нойман и Гривс исчезли. Недовольны… Недовольны… как когда-то были недовольны Жорой Осиповым…  Но что за мысль мелькнула и – как в землю искра…  Не представляю... Неприятный, конечно, предстоит разговор из-за того, что упустил этих типов.


Завтрак прошёл как обычно, весело.

Сидевший рядом громадный блондин с конским хвостом на затылке и с выпученными голубыми глазами говорил о приближении к нашей планете Марса. Это, по его мнению, должно привести к  всплеску конфликтов, например, боевых действий в горячих точках. Марс – это ещё, как известно, и бог войны, а не только планета Солнечной системы...

«Если так, – подумал Медведев, – то близость Земли к созвездию Водолея обозначает, что нас зальёт водой? Нам только цунами и не хватает! Лучше уж энергию приливов и отливов поставить на службу людям… А если созвездие Волопаса? Тогда – усиление пастушеской деятельности? Или возрастающая опасность от разъярённых быков?»

Затем сосед перешел к проблемам телепатии.

Контроль за человеком с помощью телепатического прослушивания… Агрессивные мысли могут улавливаться! Преступление можно будет предупреждать!

Медведев вдруг спросил:

– Простите за нескромность, но кто будет определять, какая мысль преступна, а какая нет?

– Для этого необходимо разработать стандарты.

– Общие для всех?

– Естественно! Естественно! На основании накопленного человечеством опыта. Убить – это грех, украсть – это грех. Стало быть, человека, который лишь замыслил убийство или кражу, уже можно считать преступником.

Медведев возразил:

– Ну вот вам, пожалуйста, Абхазия. С точки зрения грузинского руководства, абхазы – преступники, потому что сепаратисты.  А с точки зрения абхазов, они молодцы, потому что обрели свободу, самостоятельность. Как же быть?

– Для этого существуют международные суды…

– Как в Югославии, – подсказал Медведев.

– Ну да, Югославия – прекрасный пример…

– Особенно по косовскому вопросу, – сказал Медведев.

После этого он уже не хотел спорить. Молча доедал завтрак. Но когда услышал, что экстремизм и  терроризм можно будет уничтожить в зародыше с помощью всё той же телепатии, почему-то не на шутку разозлился.

– Есть одно простейшее доказательство того, что все ваши разговоры о телепатии – чистая фантастика.

– Какое, позвольте спросить?

– Вот вы говорите: исследования ведутся и уже есть успехи. Но хотя бы одного террориста кто-нибудь поймал таким способом? Почему же до сих пор не могут вычислить, где обитает Бен Ладен? Да и кого вычислили хотя бы где-нибудь в мире?!

– Вы многого не знаете. Эти сведения засекречены. Не сомневаюсь, что и у вас такие работы ведутся в закрытых научных учреждениях.

Медведев не стал спорить. Собеседник задел его за живое: проклятые Нойман и Гривс – они, быть может, как раз это самое и имели в виду, когда навязывали свои предложения.


Лениво развалившись на скамеечке, Медведев сидел, изображая дремоту и наблюдая за тем, как участники симпозиума потихоньку собирались у корпуса, где располагался актовый зал.


А между тем, в далёком отсюда Беслане бандиты уже сидели в подогнанном к школе крытом грузовике и ждали команды. Кто-то из детей даже заглядывал к ним и рассказал об этом взрослым. Но дети – они вечно фантазируют. Что с них взять?

И никто ничего не замечал.

Школьники, выстроившись перед ступеньками школы,  радостно выслушивали речь директрисы. Читали стихи, дарили цветы учителям и первоклассникам. Всё как всегда.

И так – по всей стране.


О происшедшем Медведев узнал от Надежды.

В актовом зале, куда он впервые за всё это время вошёл, было шумно. Никто не сидел на своих местах. Телевизор поставили повыше. Не владевшие русским языком требовали, чтобы им переводили и объясняли. Стоял гул, и ничего понять было невозможно.

– Где это случилось? – спросил Медведев.

– В Северной Осетии, – ответила Надежда. – В Беслане.

– Я там бывал.

– Захватили школу с детьми. А сколько детей оказалось в плену, пока неизвестно…

– Этого и следовало ожидать! – кричала худая, как жердь, чёрноволосая женщина со сцены. – И это будет продолжаться снова и снова. И закончится только с гибелью европейской цивилизации. До каких пор мы будем бездействовать, спрашиваю я вас! Надо что-то делать! Ведь на самом деле есть очень простые механизмы решения этой проблемы: они захватили школу, значит надо и у них что-нибудь захватить в ответ. И сказать: мы убьём ваших, если вы убьёте наших.

Кто-то из зала крикнул ей:

– Но тогда чем мы будем отличаться от них?!


Последующие несколько часов приносили всё более тревожные известия. Постепенно выяснялось, что число заложников во много раз больше. Поначалу были какие-то слабые надежды на скорейшее разрешение конфликта: сообщалось о переговорах, но со временем становилось понятно: так просто это всё не закончится.

«Сколько было лжи когда-то с Чернобылем, когда цифры преступно и трусливо занижались! – подумал Медведев. – А с «Курском»…

Так же было и в канун июня 1941 года. До последнего момента никто ни о чём не подозревал. И вдруг все страшно удивились: Германия напала на нас! Да как же так?! Мы же такие друзья! Мы же эшелонами им хлеб возили…

Может быть, каждый из нас сейчас подходит к такому же рубежу. Или уже подошёл? А потом мы удивляемся: да как же это так получилось? Будённовск, Норд-ост – это ведь было не с нами. Каждый раз – с кем-то, а не со мною лично. И пока с кем-то происходит, а не со мною лично, – всё хорошо.

Но ведь сейчас: вроде бы и не со мною лично. И не с этими людьми, что в зале. А боль, как кажется, у всех одинаковая».

Медведев ошибался. Не у всех была эта боль.

По телевизору показывали арабского журналиста, который с пеной у рта доказывал, что это – возмездие Аллаха!

– Да причём здесь дети? – кричал ему кто-то в ответ, даже не понимая, что тот не может его услышать.

– Возмездие! – возмущался профессор Грэй. – Это варварство! Это удар в спину всему цивилизованному миру!..

– … Это лишь долг… Эти люди всегда платят по счетам… – доносился голос арабского журналиста. –… Мне, конечно,  жалко детей, – звучал голос, – тем более что среди них есть  мусульмане...

Бешенство, охватившее Медведева, не вырывалось наружу. «Вот так манипулируют общественным сознанием. У них у самих нет никакого сознания, у них нет собственного мнения. Есть только установка, которую они получили. Роботы! И это их интеллектуальная элита! Ведь и 11 сентября, и в дни Будённовска они тоже ликовали. Тогда, конечно, намного сильнее. Радиоэфир был наполнен их нескрываемым восторгом. В Палестине эти идиоты выбежали на улицы. Виват! Победа! – кричали они в камеру, растопырив пальцы. Танцевали, размахивали флагами…

В последние месяцы только и слышно было, что о безобразиях на границе Южной Осетии и Грузии. То затеяли перестрелку, то напали на автобус,  избили пассажиров… Кто-то ведь за всем этим стоял. Кто-то всё это оплачивал и организовывал. И теперь снова  Северная Осетия!

Работают по одному общему плану, по одному общему заданию! Если есть задание, у него есть и автор. Кто он? Бен-Ладен? Не думаю. И Шамиль Басаев явно не самый главный участник этих событий».


День и вечер прошли в напряжённом ожидании вестей из Беслана. Медведев вдруг как-то сразу позабыл и о морских купаниях, о своих претензиях к Надежде… Всё отошло на задний план.

А удивительные абхазские легенды, услышанные им вчера от старого Лаврентия, те почему-то не забывались.

По телевизору крутили одни и те же кадры с бегущими и кричащими людьми, с военнослужащими в касках… Бронетехника перемещалась…  Генералы отдавали команды… Болтовня телекомментаторов не отличалась честностью. Ясно было, что они чего-то недоговаривают, о чём-то умалчивают.

Простое решение напрашивалось само собою: надо ехать туда и, по возможности, повлиять как-то на ход событий. Возможно, удастся через чеченских старейшин вступить в переговоры с бандитами… Возможно…

Вечером того же дня Медведев поставил Надежду в известность: выезжаем завтра в девять.

Симпозиум закончился, и здесь делать было больше нечего.

– Почему бы  ни выехать в шесть? – предложила Надежда.

– Можно и в шесть…

Надежда сникла. Видно было, что и её потрясли происшедшие события и  тревожили какие-то сомнения.

Спал  Медведев плохо. Сумбурные сны уводили его от всех бед. Снилось, что он подходит к огромному валуну, из-под которого бьёт прозрачный родник с ледяной водой. Умывается, и струйки воды затекают за воротник. Прикладывается к водяной струе пересохшими губами, и холод пронизывает с головы до ног. Встаёт, оглядывается и не может понять, где же он теперь. И тогда какой-то седой старик берёт его за руку и ведёт за собой. Потом лес кончается, и они пересекают бурный горный ручей, наступая на неустойчивые камни. А вокруг уже и не день, а звёздная ночь. И он  видит, что он уже никакой не генерал-майор, а семнадцатилетний юноша по имени Алёша: идёт вслед за стариком по горной тропе – алтайской или какой-то ещё. Мало ли гор на свете? Идёт и даже и не представляет, что его ждёт впереди…


А потом проснулся и так и не узнал, куда же должен был в конце концов прийти.

В комнате было темно.

Беслан – вот первое, что он сразу же вспомнил. Если в шесть или в семь выехать и хорошо гнать, то к вечеру можно и поспеть.

Мы вступили в новую эпоху. Ещё вчера жили в одной, а сегодня уже другая.

После нынешних событий, чем бы они ни завершились, уже нельзя будет делать вид, что ничего не происходит: война… Стратегический атомный подводный крейсер утонул. В школах гибнут дети. Наводнения оставляют людей без крова. Вымерзают города на востоке страны. Пенсионеры превращаются в нищих… И никто ни за что не отвечает.

А может быть, такое положение дел кого-то устраивает?

Президент ведёт себя загадочно: точно какой-то фантом появляется на экранах телевизоров и всё говорит, говорит что-то приятное и ласкающее слух обывателя. Говорит вежливо и держится скромно, но иногда проявляет долгожданную твёрдость: дескать, я не позволю, я настаиваю… И что же? А ничего совсем. Ничего не происходит от его говорения!

Контора. Для чего она существует? Сама для себя?

Просто сама себя сторожит, сама себя, любимую, оберегает. Ну, конечно, и тех, кто у власти, она и их охраняет. Но ведь так было всегда и везде. Какая-то спецслужба должна же охранять фараона или японского императора, падишаха или короля.

А как же особые задачи?

Где эффективная разведка? Где удары по террористам? Ничего этого нет. Границы распахнуты настежь так, что сквозь них проносят тонны наркотиков, оружие, проводят похищенных людей, бандитов, нелегальных эмигрантов…

И никто – ничего. Президенту докладывают, что у нас всё хорошо, а он кивает и озабоченным голосом говорит: хорошо, но надо, чтобы было ещё лучше. И ничего больше…

Медведев только сейчас понял, что он стоит перед зеркалом и заканчивает бритьё.

И что могу сделать я один?

А что может сделать один президент?

Скорее всего, он понимает то же самое, что и я. И даже больше, потому что информации больше. И точно так же ничего не может сделать…

Странно как-то. Не может быть, чтобы всё наше руководство состояло из одних лишь прохвостов и разгильдяев. Там должны быть люди, которые точно так же, как и я, понимают, что так дальше продолжаться не может и нужно что-то делать. И что же им мешает объединить усилия?

Пора  будить Надежду. Пусть собирается.

Вошёл к ней через балконную дверь, не постучавшись, не извинившись.

Надежда была уже одета и собирала вещи.


В шесть тридцать они покинули территорию санаторного комплекса.

Утренняя дорога была почти пустынна, но гладкостью  не отличалась, поэтому разгоняться особенно не имело смысла. Медведев старался ехать по возможности быстро, но осторожно. Говорить не хотелось. Надежда  дремала на заднем сидении, а он думал о своём.

Что можно будет сделать на месте, он пока  не представлял. В том, что там работают сейчас все самые лучшие специалисты Конторы, он не сомневался. Отрабатывают различные планы и версии, спорят между собою, ищут контактов с террористами, захватившими школу. Уже наверняка нащупали кого-то и во внешнем мире. Кто-то уже назвал террористов поимённо и рассказал подробности. Кто-то из местных жителей наверняка что-то видел, знает, и уже подсказал что-нибудь полезное… Чеченские старейшины? Это умные и в большинстве своём достойные люди. Они уже и сами переполошились. Совещаются, к чему-то кого-то призывают, от чего-то кого-то удерживают. Кавказ – сложнейший клубок противоречий. Столько национальностей, и все разные. Гора языков – так называли этот край древние арабские путешественники…

Осетинское население – вот, что особенно тревожит! Ведь эти горцы – прямые потомки воинственных древних скифов, переселившихся сюда с евразийских равнин, и сохранившиеся после монголо-татарских завоеваний только здесь. Они – гордые люди и не позволят, чтобы с ними так обращались. Уже наверняка раздаются призывы к возмездию. И тогда опять прольётся кровь.

То, что вся эта провокация подстроена специально, чтобы разжечь на Кавказе пламя межнациональной вражды, у Медведева не вызвало сомнений. В конечном итоге не так уж  важно, кто чиркнул спичкой, чтобы поджечь этот фитиль. Главное сейчас погасить пожар, не дать ему перекинуться на другие регионы. А ещё – спасти детей…

Надежда тем временем, стряхнув дрему, уносилась мыслями в родной город.

Беслан – не продолжение ли новочеркасских событий? Государственной системе один раз позволили безнаказанно надругаться над людьми, и она теперь будет повторять свой удачный опыт. Десятки лет пройдут, а люди будут помнить, как обошлись с ними однажды в Новочеркасске. Или не с ними, а с их родителями. Не наказали виновных, ни перед кем не извинились. И теперь то же самое будет в Беслане… И отважные разведчики, про которых она начиталась в школьные годы, будут героически вылавливать и убивать отдельных бандитов. И при этом погибать, принося себя в жертву родной стране. Но от этого ничего не изменится. Кто-то, рискуя собственною жизнью, взорвёт очередного гауляйтера, но систему размножающегося террора поломать не сможет. Потому что здесь нужны какие-то другие усилия… Усилия… и беспрекословное выполнение приказов… Без философий… без слюней…

И гнать в Беслан на такой скорости незачем. Без нас разберутся.

А по большому счёту, разбираться надо тем, кто сидит в московских кабинетах.


Радио не принесло утешительных вестей. Количество детей, взятых в плен, опять стало меняться, количество боевиков – тоже. Появились первые жертвы. Судя по всему, никто ничего не знал, и всё искусство тележурналистов состояло лишь в непрерывности подаваемой информации. Оттого, что она лилась нескончаемым потоком, создавалось впечатление какой-то полезной и героической деятельности.

Выступали президент, министры, генералы, западные политики. И все что-то решительно утверждали, на чём-то решительно настаивали и вообще излучали хорошее понимание происходящих событий.

И никто не вышел и не сказал: я растерян, я дурак, я полное ничтожество. На своём посту я прошляпил всё, потому что занимался личными делами… чем угодно, но только не интересами россиян. Меня пора гнать в шею!


На границе Медведев показал документы, и пограничник, откозыряв, открыл шлагбаум.

– Зачем нам туда ехать? Что мы там будем  делать? – спросила Надежда.

– Всё, что ты могла, ты уже сделала, – ответил Медведев. –Я ещё разберусь со всем этим…

– Не поняла. А что я сделала не так?

–  Было кое-что.

Они миновали Адлер и на предельной скорости по центральной полосе, нередко нарушая правила, мчались по Сочи. Только в центре Медведев сбавил скорость. И тут же его подрезала милицейская машина, прижимая  к обочине.

Капитан милиции небрежно представился и с любопытством взглянул на Медведева.

– И куда это мы так уж торопимся? – спросил он в предвкушении солидной взятки.

– Вот что, капитан, – сказал Медведев, показывая свои документы и ту индульгенцию, которую ему выдал Главный конторщик, – у нас очень мало времени. Садитесь-ка в свою машину и будете меня сопровождать до Туапсе, а то, я чувствую, мне придётся часто останавливаться. И включите сирену.

Капитан подтянулся, посерьёзнев. И куда только подевалась  расхлябанность,  беспечность!

Милицейская машина включила сирену и помчалась по центральной полосе.

Когда они выехали за город, Надежда спросила:

– Так всё-таки, что я сделала не так? Ведь я старалась, как могла!..

– Старалась!.. – Медведев выругался матом, чего никогда не делал. Или известия из Беслана его вывели из себя, или осознание того, что не выполнил задание? А, может, оттого, что не понимал, что происходит? Зачем его послали в эту Абхазию?  Чтобы не путался под ногами? Но если так, то и Надежда при нём – не просто второй номер… – Кувыркалась по постелям и загорала…

– Ну, знаете!..

Надежда была возмущена. Никто и никогда её не упрекал за это.

– Знаю, знаю! И мы ещё об этом поговорим, но  не сейчас.

Подъезжая к Туапсе, Медведев просигналил милиционеру, обогнал его, и они поехали уже без сопровождения. Дорога свернула на Майкоп.

Медведев гнал и гнал, углубляясь в горы.

Надежда развернула карту.

– Я не нахожу этой дороги на карте… сказала она. – Что-то не могу понять,  по какой дороге мы едем.

– Да тебе и не надо ничего понимать, – огрызнулся Медведев.

Мрачноватые горы были покрыты густым хвойным лесом. Дорога становилась круче, извилистее. На одном из поворотов Медведев резко затормозил и как раз вовремя: машину так занесло, что она разве что не свесилась передними колёсами над пропастью. Медведев попытался дать задний ход, но машина увязла в жидкой глине.

Медведев чертыхнулся.

– Придётся толкать, – сказал он, аккуратно выходя из машины, чтобы не соскользнуть туда, где грохотала бурная горная речушка, неряшливо разбросав вокруг себя серые камни.

Вышла и Надежда.

– Может, проезжать кто будет, – сказала она. – Попросим взять на буксир.

– Будет – так попросим, но пока никого не видно. Сейчас что-нибудь подложим под задние колёса.

В стороне от дороги Медведев принялся подбирать хворостины. Надежда  помогала.

– Так всё же, что я сделала не так? – допытывалась она. Ей вспомнилось, как её инструктировал начальник. «Смотри, – говорил он, – Медведев горяч и злопамятен. Даже мстителен, я бы сказал. Не хотел бы иметь его в числе своих врагов!» Эти слова вдруг всплыли у неё в мозгу, и она посмотрела с тревогой на генерала.

– Всё не так! И какого хрена ты устроила этот спектакль с прослушкой? Неужели думала, что я не догадаюсь? Да как ты только посмела?!

Надежда побледнела. «Ну, вот и всё! Мне конец… А я-то думала… Он теперь меня уничтожит… Злопамятный…»

– Да о чём вы говорите?! – пробормотала она в растерянности. – Не прослушивала я вас вовсе…

– Не ври! Ты докладывала в центр о каждом моём шаге. Такого со мной ещё никто себе не позволял. И не думай, что это сойдёт тебе с рук.

Надежда вдруг разозлилась:

– Если я что-то не так сделала, то готова нести полную ответственность за свои действия. Власть меняется, а вы не меняетесь!.. Я, что ли, допустила, чтобы в Беслане такое случилось? Я, что ли, в Новочеркасске людей убивала?

Медведев смотрел на неё с изумлением. Это была какая-то новая Надежда. Неизвестная. И при чём здесь Новочеркасск?!

– Ладно, чего уж там, – сказал он с досадой. Оглянувшись на дорогу, добавил: – Собирай пока ветки.

Наклоняясь головой вперёд в поисках нужных веток, Медведев вдруг упёрся макушкой в огромный камень, поросший мхом. Камень когда-то очень давно сорвался с горы, дал сильную трещину у основания, и оттуда теперь торчали ветки каких-то чахлых кустиков.

А ещё – струился маленький родничок. Он вытекал ручейком из-под камня и бежал по направлению к дороге. Скрывался в трубе под дорогой и затем срывался в пропасть, разлетаясь брызгами, делая скользкой и мокрой площадку перед обрывом.

«Страна в опасности, а мы будем выяснять отношения, – подумал Медведев. – Глупо. Может,  выполняла  приказ. В нашем гадюшнике принято подсматривать друг за другом… А что ей оставалось делать?»

Медведев наклонился к ручейку. Сначала умылся, а затем прильнул губами к холодной струе. Хорошо! Зря  сегодня утром в море не искупался. Вода – это прекрасно.

Он хотел и Надежде предложить родниковой водички, но, получив сильнейший удар камнем по голове, уткнулся лицом в воду и потерял сознание.

– Прости, генерал!.. – тихо сказала Надежда, но он уже ничего не слышал.

Она оттащила его к машине. Открыв заднюю дверцу, с трудом впихнула туда Медведева. Нужно было торопиться, потому что любая встречная машина могла остановиться и предложить свою неуместную помощь. Правда, до сих  пор никакого транспорта видно не было.

Не закрывая задней дверцы, Надежда  сняла машину с тормоза, переключила рычаг скоростей в нейтральное положение и молча, со стиснутыми зубами толкала машину вперёд.

– Злопамятный… он не простит… – шептала она пересохшими губами.

У края пропасти она толкнула машину из последних сил, и та, поколебавшись, нырнула  вниз, увлекая за собою и ту, кто её толкал. Цеплялась за торчащие кусты, за выступы камней, Надежда пыталась затормозить  падение. Обдирая руки в кровь, сильно ударяясь об острые края камней, она  скользила вниз с твёрдой уверенностью, что останется живой. А машина, кувыркаясь и подпрыгивая, достигла дна ущелья. Раздался страшный грохот.

«Сейчас взорвется», – подумала Надежда, прижимаясь к мокрой земле и пряча голову за прибрежный валун.


Подняв голову над родником, Медведев ощутил, как капельки воды затекают ему за воротник. Какая красота вокруг! И воздух – чистый, свежий. Из-под заросшего мхом камня ручей вытекал на лесную поляну и дальше скатывался куда-то вниз. Сгустившийся в том месте голубоватый туман не позволял различить, куда именно.

Появившийся откуда-то седой старик показался ему знакомым.

– Ну вот, так бы и давно, – сказал старик. – Пойдём за мною.

Он взял Медведева за руку, и тот послушно, словно мальчик, пошёл вслед.

– А мы тебя тут ждали  давно. Ещё когда ты был в Афганистане. Припозднился ты что-то, парень. Но и сейчас ещё не всё потеряно и не совсем ещё поздно.

Вникать в смысл  речей старика  не хотелось. «Потом пойму, – подумал Медведев. – Будет время». Почему-то он был уверен, что его будет очень много.

Спустились ниже, в клубящийся голубоватый туман. А вот и та самая речка, горная, быстрая. Вода пенилась, обтекая разбросанные по руслу камни. Большие лежали неподвижно, а мелкие иногда перекатывались.

Когда стали переходить, старик предупредил:

– Осторожнее, сынок, здесь! Не оступись.

Балансируя руками, Медведев ловко перешёл на другой берег и только сейчас понял, что он уже никакой не генерал-майор, а просто молодой парень лет семнадцати, здоровый, ловкий, полный сил. Вот только память не юношеская – хранит в себе все события его жизни.

Что было, то и было.

Стало быстро темнеть. Медведев сообразил, что в горах так часто бывает: не успеешь оглянуться, как уже и ночь наступает.

– Куда мы идём? – просил Медведев.

– Сейчас узнаешь.

– А долго идти ещё?

– Нет. А ты разве устал?

– Нет, совсем не устал. Просто интересно посмотреть, что там дальше будет.

– Успеешь  насмотреться.

Теперь они шли всё выше и выше по направлению к скалистому гребню невысокого перевала. Медведев посмотрел наверх: всё небо усыпано яркими звёздами.

На подходе к гребню перевала остановились. Старик сказал:

– Есть у тебя чем посветить? А то могу дать, у меня свечка найдётся.

– Зажигалка была, – ответил Медведев.

– Посвети здесь, – старик и сам чем-то чиркнул, и в его руках и в самом деле вспыхнула зажжённая свеча.

Медведев увидел: из каменных щелей в скале торчали какие-то заржавленные ножи и клинки, стрелы и черепки разбитых кувшинов; поблёскивали монетки – золотые, серебряные, медные, бусинки или ружейные пули.

– Всякий, кто переходит этот гребень, должен оставить здесь хоть что-нибудь ценное из того, что у него есть при себе. Оставь и ты что-нибудь.

Медведев сказал:

– У меня часы золотые. Можно я их оставлю?

– Конечно, можно. Тем более что время теперь тебя не должно интересовать.

Медведев снял с себя часы и, посветив зажигалкой, втиснул их поглубже в трещину между камнями.

– Так, да? – спросил он.

– Так, так, – ответил старик. – Горные и лесные духи увидят твой подарок, и он им понравится. Пойдём дальше.

Они пересекли гребень.

Отсюда, с высоты, удивительное зрелище открылось Медведеву: долина, которая простиралась внизу, была покрыта многочисленными кострами, возле которых сидели люди – по два, по три человека возле каждого костра. Иногда и больше.

Старик снова взял Медведева за руку.

– Пойдём к ним, – сказал он.

– Кто эти люди? – спросил Медведев.

– Это всё воины, которые уже своё отвоевали, сынок. Отдыхают. Сегодня у них большое пиршество. Вот я и подумал, что и тебя можно было бы привести к ним. Располагайся среди них, где хочешь. Я думаю, что ты со многими из них подружишься – ответил старик. – Хотя, конечно, не со всеми.

– А что, эти бородатые сволочи – тоже среди них?

– Бородатых здесь полно, но это не те, кого ты имеешь в виду. Эти подлецы содержатся совсем в другом месте. Там тоже есть огонь, но только его намного больше, чем здесь. И возле него не сидят, и не греются, и не пируют.

– А те, которые сейчас в Беслане удерживают детей, они ещё туда не отправлены?

– Ещё не там, но скоро будут. Им уже недолго осталось. И никуда от этого они не денутся.

Старик подвёл Медведева за руку к самым первым кострам.

– Вот привёл к вам ещё одного, – объявил он громким голосом.

Один из воинов встал со своего места и спросил:

– Тебя как зовут, парень?

– Алексей.

– А ты достойно провёл свою жизнь, Алексей? – спросил он.

– Старался, – ответил Медведев. – Не всегда получалось.

– А ты честно сражался со своими врагами? – спросил другой.

– Когда как. Некоторым подкладывал взрывчатку, когда они об этом не знали, и убивал их. Некоторым стрелял в спину. Подсыпал яд в питьё. Подсылал красивых женщин, чтобы они заманивали врагов в ловушку. Но другого выхода у меня не было.

– Уходи от нас, – сказал первый. – У нашего костра греются только отважные воины.

– Зря вы так, – сказал седой старик, который всё ещё держал за руку Медведева. – Это ведь тоже отважный воин. Не простая у него была работа.

– Ты, старик, больно жалостливый. Тебя послушать – так все только и делали, что творили добро, – сказал другой воин. – А ты его спроси, много ли он помогал слабым и бедным?

– Помогал? – спросил старик у Медведева.

– Случалось, что и помогал, – ответил Медведев. – Но сейчас понимаю, что мог бы и больше.

– А сам-то как жил: богато или бедно?

– В последние годы богато. Любил хорошо поесть, любил окружать себя красивыми и дорогими вещами. Не всегда скромно вёл себя…

– Не нужно нам такого, – сказал первый. – Уходи от нас. Костров много, может, тебя где-то и примут, но только не здесь.

– Уходи, уходи! – сказал второй.

Старик подвёл Медведева ещё к одному костру.

Представил сам, потому что Медведев почувствовал вдруг неуверенность в себе.

– Воин, говоришь? Ну тогда пусть твой воин подсаживается к нам, – сказали ему. – У нас найдётся, чем его угостить. Подсаживайся, парень! Располагайся – все свои…

Медведеву протянули чашу, наполненную вином.

– Для начала выпей.

Медведев выпил. Это было удивительное вино.

– На вот закуси, – сказали ему, подавая на блюде мяса и хлеба.

Медведев закусил.

– Ну а теперь рассказывай, как там у тебя было дело.

Старик похлопал Медведева по плечу.

– Я вижу, ты тут хорошо устроился.

Повернувшись ко всем остальным воинам, сидящим у костра, сказал:

– Вы тут пируйте без меня, а я пойду. – Пора мне. У меня сегодня ещё много дел.

– Иди, старик, иди! – сказали ему. – Мы тебя не держим. А ты – давай, парень, рассказывай.

Медведев спросил:

– А с какого места начинать мне мою историю?

– Расскажи нам, какого ты роду-племени, где родился и от кого?

И Медведев начал свой рассказ.


Раздался сильный взрыв. Кажется, Надежду ничем не задело. Она оторвала лицо от земли и оглянулась: на дне ущелья горела исковерканная машина.

«Может, зря я с ним так поступила?»

Сама же себе ответила: «А может, и не зря!»

Наверху шумно затормозила какая-то машина. Послышались голоса. Посыпались мелкие камешки.

К ней кто-то спускался.