Апокалипсис. Глава 1 начало

Апокалипсис
Часть 1
“Я, патер Лоис, отрекаюсь от всех и каждого духовных и телесных благ, какие мне могли бы быть даны и ниспосланы от Бога, от Девы и от всех святых, а в особенности от моего покровителя Иоанна Крестителя, и от святых апостолов Петра и Павла, и от святого Франциска. Тебе же , Люцифер, коего я вижу и лицезрею пред собою, я отдаю себя со всеми добрыми делами, которые я буду творить, за исключением благодати Св. Тайн, из сострадания к тем, кому я буду оные преподавать, и сего ради я все сие подписываю и свидетельствую”.
Из договора с дьяволом Лоиса Гофриди

Глава 1
Поток машин по шоссе Кадуй-Мшенск тянулся насколько хватало взгляда. И так уже четвертые сутки подряд. Он не спадал даже ночью. Город эвакуировался. Эвакуировался, предполагая, что никто сюда не вернется. Вывозилось все. Для эвакуации промышленности выделили железную дорогу, сняв с расписания на эти четыре дня все прибывающие и отправляющиеся пассажирские поезда. Говорили, что последние отходившие пассажирские брали штурмом, забиваясь по 3-4 на одно место, занимая даже третьи (багажные) полки. От последнего отправляющегося поезда толпа не отходила даже когда состав тронулся, а самые отчаянные разбивали стекла и пытались залезть в вагон.
Как только отошел последний пассажирский, вокзал заняли военные, очистили его всех гражданских и оцепили вокзал. Проникнуть в него стало труднее, чем в хранилище золотоносного резерва Федерации. Впрочем, и тут находились умельцы, которые миновали все кордоны и уезжали "зайцами" в товарных вагонах или за плату в почтовых. Простым гражданам Кадуя оставался лишь один путь - шоссе. В городе сразу образовались пробки, а в последние два дня они захватили и пригород в радиусе двадцати километров.
Естественно, за эти четыре дня не заработал только ленивый - грузоперевозчики брали сумасшедшие деньги, с каждым днем все увеличивая суммы, но все равно не справлялись. Достаточно было повесить объявление на столбе о услугах грузоперевозки, как на объявителя обрушивался шквал звонков. За эти дни некоторые на перевозках сделали целое состояние. Разбогатеть сегодня было легче чем всегда - цены поднялись до уровня стоимости нового отечественного авто за один заказ. Но объем заказов все равно не спал, оно и понятно - последний день.
На проспекте Знаменосцев были все те же машины, совершающие паломничество к невидимому центру. Они ехали очень медленно - не более пяти километров в час, но чаще всего стояли в пробке. За этой картиной наблюдал мужчина из окна. Он был под метр восемьдесят, худощав, с черными волосами аккуратно зачесанными назад и с редкой проседью, впалыми щеками, небольшим ртом и серьезным взглядом. Одет он был строго во все черное: туфли, брюки, рубашка и жилетка со множеством карманов. Это был Михаил Андреевич Яковлев.
Он отвернулся от окна:
- Готов?
Перед ним оказалась пустая комната с отключенным телефоном в углу и чемоданом в противоположном. Она казалась теперь просторнее и выше, поэтому Михаил несколько секунд рассматривал ее, а потом перевел взгляд вправо, где на много раз крашенном, но все равно облупленном табурете сидел молодой мужчина 23 лет. Он был выше Михаила на полголовы, немного худощав, темнорус, со специально уложенной "небрежной челкой", со впалыми щеками (семейная черта), лягушачьим ртом и постоянно слегка прищуренными глазами. На нем были бежевые сандалии, темные носки, светло-серые брюки с идеальными стрелками, серенькая футболка, поверх которой был темно синий жакет. Это был сын Михаила Андреевича - Алексей. Рядом с Алексеем примостился красно-синий полосатый чемодан.
Алексей посмотрел на отца и ответил:
- Да. - И сделал паузу на несколько секунд. - А может завтра поедем, а сегодня еще подработаем? Какие деньги предлагают! Сделаем пару рейсов, а ночью уедем. Саранча все равно только завтра будет.
- Нет уж, если решили сегодня ехать, то поедем сегодня. К тому же лучше перестраховаться - вдруг саранча раньше придет. И так, похоже, поздно выезжаем - на улицах вон какие пробки. - Михаил показал в окно.
Яковлев-старший вгляделся в лицо Алексея и не увидел никакого протеста против решения.
- Так. Вещи собрал? - Взгляд на сына. - Ничего не забыли? Проверяем: еда здесь. Принадлежности? - Алексей кивнул на полосатый красно-синий чемодан. - Одежда здесь. Значит все. Деньги. - Михаил Андреевич потрогал один из карманов на жилетке. - Документы. - Потрогал нагрудный карман на жилетке. - Ну, присядем на дорожку.
Присели. Помолчали две-три минуты. Михаил окинул взором стены с не выцветшими прямоугольниками кое-где на обоях. Было видно, что он с сожалением бросает дом. Алексей же просто смотрел на пол и молча выполнял суеверие. Отец с сыном переглянулись, встали, взяли по чемодану и вышли из квартиры в общий коридор этажа. Алексей быстро достал из кармана брюк ключи и закрыл дверь.
- Зачем? - спросил Михаил.
Алексей на секунду задумался, а потом грустно улыбнулся:
- Привычка.
- Ладно уже, - закрыл, так закрыл. Пошли.
Вызвали лифт, быстро спустились на первый этаж, открыли двери и вышли на проспект Знаменосцев. Погода стояла изумительная. Теплое, но не жаркое солнце тянуло расслабиться и отдохнуть под его лучами. Чистое небо еще больше подбадривало к отдыху, как бы говоря: "Эй, видишь солнышко, - иди поваляйся под его лучами, а я тебе обещаю, что так будет долго, ведь на небе ни облачка".
- В такую погоду надо гулять, а не стоять в пробке, - произнес в никуда Алексей. - Жаль, в такую погоду уезжать.
- Грузи вещи в машину, - приказал Михаил Андреевич.
Алексей закинул вещи в фургон "Зила" и сел ближе к дверце. Михаил Андреевич повернул ключ, машина заурчала, тронулась и со скоростью около 5 километров в час двинулась с остальным потоком машин к Мшенску.
В сущности, Кадуй был обыкновенным провинциальным небольшим городом, что за один день не обойдешь, а за неделю очень даже. Его населяло триста тысяч человек, которые уместились в трех огромных районах, на карте образующих перевернутую букву "Г": Краснознаменский район на севере, Ленинский на юге и Промышленный, выросший западнее Ленинского. Краснознаменский и Ленинский районы разделяла глубоководная река Десна, через которую был перекинут огромный железный мост.
В городе имелся один приличный кинотеатр "Рояль" с прекрасным звуком, в котором показывали новинки мирового проката, пара старых и устаревших кинотеатров, что показывали либо старые фильмы, либо прошлогодние ленты, а иногда и служили местом для мелких ярмарок-выставок. Имелось также казино, боулинг, краеведческий музей с чучелом медведя и историческими картами Кадуя и Кадуйской области, здание театра без труппы, пара-тройка хороших ресторанов, в которых жители справляли юбилеи, свадьбы и праздники.
Алексей относился к Кадую крайне равнодушно, не видя в нем ничего примечательного или интересного. Он может быть и хотел бы его любить, но решительно не видел за что. Гордиться он им не мог, так как за двухсотлетнюю историю города не произошло ничего яркого: Отечественная война 1812 года, мировые войны XX века гремели далеко от его границ, поставляя в город только раненых и погибших, но никак не вражеские пули или снаряды. Великих ученых или деятелей искусства город тоже не родил. В природе Алексей не видел тоже ничего особенного - лес как лес, река как река. Даже пляжа как такового не было, так - несколько десятков метров песчаной косы. Развлечения? Мало. Девушки? Как везде.
Однако Алексей смотрел за окно, и ему было жал родной Кадуй, как жаль бывает живущему человеку умирающее существо. Однажды у его друга умерла собака, с которой Алексей иногда играл в гостях. Он тоже не любил ее, но когда увидел окоченевший труп, морду с чуть полузакрытыми глазами, оскал от боли перед смертью, то понял, что от не любви до равнодушия может быть еще очень много. И они с другом бережно положили пса на брезент, вынесли во двор, вырыли прямоугольную яму и аккуратно положили туда. А потом закопали. И казалось бы мертвому псу все равно, будут ли бережно нести и закопают ли в аккуратно обтесанную яму, но Алексей с другом чувствовали, что иначе нельзя, что так нужно делать. И Алексей чувствовал, что любишь ли ты или нет, но есть таинство смерти, и это таинство требует определенного отношения. И перед тем как зако-пать пса, Алексей тоже сказал о нем несколько добрых слов.
Теперь умер город. Он представлял безотрадную картину: обезлюдевший, зияющий пустыми витринами магазинов, с покинутыми квартирами, слепыми светофорами и окнами, обросшим мусором, пылью и грязью город выглядел обглоданным скелетом, остовом, на подобии разобранных машин, что встречались на тротуарах. И смотря на это, Алексей подумал, что неплохо было бы сказать хотя про себя несколько хороших слов об этом городе. Алексей на минуту задумался, потом посмотрел в окно и про себя произнес: "Покойся с миром родной город. Я, может быть, и не любил и не люблю тебя, но все же ты мой дом. Спасибо тебе за твои парки, кинотеатры и мою школу. В сущности, ты приютил неплохих людей. Может ты и ничем не выдающийся город, но все же в тебе я рос и взрослел. Так что во мне уже есть частичка тебя, и в некотором роде ты окончательно не исчезнешь, пока будут те, кто будет помнить тебя. В общем, спасибо, что ты был".
Миновав мост, выехали на Ленинский проспект. Открывал проспект памятник со стоящим человеком в диком сочетании костюма-тройки интеллигенции и с рабочей кепкой. Рука, державшая кепку, указывала по направлению на Мшенск. Умное лицо обладателю костюма и кепки как будто говорило медленно ехавшему потоку машин: "Правильной дорогой идете, товарищи". Именно эти слова вспомнились Алексею, когда проезжали мимо черной статуи вождя мирового пролетариата. "Мы бы по этой дороге с радостью не ехали, но что поделаешь?", - мысленно пожаловался памятнику Алексей.
Проехав немного по Ленинскому, увидели золотой купол Воскресенского собора, что располагался слева от проспекта на Соборной горке. Решили остановиться, чтобы в последний раз зайти в Кадуйскую церковь. Пройдя мимо небольшой улочки с дорогими двухэтажными коттеджами с высокими заборами и своей охраной, вышли на Соборную горку. Соборная горка была большим холмом, северная и восточная часть которой образовывали крутые скаты, на которых росли деревья и кусты, южная часть была менее крутой и на ней разместилась та улочка, по которой прошли Яковлевы, а западная часть поднималась выше улицей. На плато разместилась площадь, вымощенная в современную эпоху асфальта и бетона до сих пор булыжником. Собор стоял на плато на северо-востоке. Напротив него была конечная остановка автобуса.
Воскресенский собор был похож по форме на широкий белый кулич, на котором стоял кулич поуже и пониже, который венчал золотой купол с крестом. Вход в собор был не со стороны площади (запада), а сбоку (со стороны юга). Напротив входа тянулся длинный деревянный дом, доски которого посерели от пыли и старости, в котором располагалась лавка продающая церковные мелкие церковные принадлежности, как то крестики, свечки и т.д., и в которой записывали на крещение, принимали записочки за упокой и за здравие и т.д. Яковлевы прошли по дорожке мимо собора и серого дома и свернули чуть налево ко входу. На одной створке дверей висели объявления о церковном распорядке, но особенно выделялся распечатанный на принтере лист с черным шрифтом:
"Внимание!
Дорогие прихожане, обращение к колдунам, целителям, гадалкам и др. является ВЕРООТСТУПНИЧЕСТВОМ и карается отлучением от церкви".
И хотя Алексей видел это объявление не раз, и хотя человеку можно ныне спокойно прожить и атеистом, и отлученным, но объявление все равно вызывало какое-то неприятное у него чувство от осознания, что от тебя может отвернуться Бог.
Собор оказался открытым. Внутри было чисто, прибрано и все на своих местах. Все также у позолоченного иконостаса стояло старое распятие с огромной позолоченной чаша, с горящими свечами. Справа и слева от чаши, стояли такие же, но чуть поменьше и перед иконами. В этой огромной чаше в центре была поставлена пятидесятисантиметровая свеча. Справа от входа была запертая дверь, а слева стояло высокое бюро, с которого раньше торговали свечами, крестиками и иконами, и на котором все это осталось, но уже без ценников. Алексей и Михаил Андреевич подошли к бюро, взяли по свечке, неторопливо подошли к центральной чаше, зажгли свечи и поставили их. По православному перекрестились, чуть поклонясь в конце. Молча постояли против распятия несколько минут, после чего Михаил Андреевич отошел к другой иконе и стал тихо молиться.
Хотя родители Алексея были православные, но сына к религии не приобщали, решив, что если их чадо захочет, то пусть вступает в веру самостоятельно. Когда Алексей почувствовал, что он верует, он крестился. Ему тогда было девятнадцать. Крещение и остальные три таинства, к которым он приобщился в тот день, очень сильно подействовали на него, - именно в тот день он почувствовал снизошедшую благодать, и что он (или его душа, он тогда путался в этих понятиях) бессмертен. Впрочем, эйфория держалась несколько дней до нового греха. В дальнейшем оказалось, что на Алешу действуют благотворно православные праздники и обряды. Ему больше всего нравился крестный ход на Пасху и следующее за ним богослужение. Когда он обходил Воскресенский собор со свечкой в руках, а потом когда поп начинал затягивать: "Господу помолимся…", то ощущал приобщение к чему-то светлому и бесконечному, и ему становилось мягко и светло на душе. Нравилось ему и просто заходить к Богу "в гости" - в собор. Бог стал для Алексея чем-то личным и интимным, и только ему в молитве он мог рассказать те переживания, которые скрывал от других.
Отсутствие религиозного воспитания заставило его самостоятельно осваивать обрядовую сторону православия. Например, креститься он научился глядя на старушек в церкви. Постепенно он стал разбираться в некоторых святых и их покровительстве. Хуже всего обстояло дело с молитвами. Те образцы молитв, которые он находил в церковных книжках казались старомодными, надуманными и не искренними. Поэтому он ими не пользовался. Но с другой стороны молитва Алексею была необходима, так как только в ней он видел средство для общения с Богом. В результате он выработал собственный шаблон молитвы. Сначала следовало представиться определенным образом, а потом уже молиться, вначале сказав: "Здравствуй, Боже" и в конце: "До свидания". К тому же молитва должна была быть как можно искреннее, так как, по разумению Алексея, правду от Всевышнего не скроешь, а врать уж совсем не гоже.
Решив, что будет в молитве, Алексей начал:
"Алексей Михайлович Яковлев. 10 декабря 1980 года. Федерация. Кадуй. 23.0604.
Здравствуй, Боже!
Как ты там поживаешь? У тебя, наверное, забот хватает. Как, впрочем, и у меня, да и у всего Кадуя сегодня. Ждем черную саранчу на днях, потому и уезжаем. Жалко, конечно, бросать родной город, но ничего не поделаешь. Ладно, прорвемся.
В связи с отъездом, хочу попросить тебя, Господи, - пусть мы спокойно доедем до Мшенска. Лучше было бы, если б ты до сюда саранчу не допустил, но что-то нет у меня предчувствия, что останется целехонек наш город.
И еще хочу попросить, чтобы все уехали и никто не погиб.
Вот, вроде, и все. Будь здоров, не болей, ежели у вас на небесах вообще заболеть можно. Как приеду во Мшенск, к тебе в гости зайду. Жди. До свидания".
Алексей подождал отца, и они направились к машине.
За четыре часа успели выехать только из города, а пробка не рассасывалась. Становилось ясно, что если так пойдет и дальше, то до Мшенска доберутся только завтра вечером. Долго, но все равно успеют. Главное, что их не будет здесь завтра утром, когда придет саранча. Правда, нет никакой надежды, что она не пойдет на Мшенск. Тогда придется эвакуироваться и оттуда. Но есть шанс, что она пролетит западнее или восточнее.
Алексей безразлично смотрел в окно и упирался взглядом в ближайший лес. Сзади, по шоссе, тянулись машины. С юга на него медленно надвигалась черная туча, как бы желая скрыть город в тени от человеческих глаз. Сначала она выглядела небольшой, но постепенно разрасталась и занимала уже половину неба, которое охватывал глаз. "Интересно, как добрался Юрик", - подумал Алексей, но вслух сказал другое. - Кажется, будет гроза, если не буря. И движется прямо на нас, на Мшенск.
Михаил глянул в правое боковое зеркало и увидел там огромную, тяжелую тучу в десяти километрах от Кадуя. Она напоминала танк, который тяжело, но неотвратимо движется к своей цели.
- Не успели, - тихо выговорил Михаил.
- Да не может быть, чтоб она. - Алексей выпрыгнул из тихо едущего грузовика и стал смотреть на гигантское облако цвета ночи. Если и были сомнения, то они отпали. Туча приблизилась к Кадую, зависла над ним и оставалась неподвижной минут десять. А потом рухнула на город.
От самого Кадуя и до самого горизонта с обеих сторон шоссе по земле побежали тысячи ног и от опустевшим машин, как от чумы, люди неслись в сторону леса, росший по сторонам от шоссе. Мимо Алексея бежали люди, а он заворожено смотрел на черно облако, находившееся на месте родного города и видимо бежать никуда не собирался.
- Чего стоишь, быстро в лес! - крикнул ему отец и видя, что сын не реагирует, взял его за шиворот и потащил к лесу. Алексей очнулся, побежал с отцом, постоянно оглядываясь на черную тучу. Она все была на месте города, а потом быстро поднялась, зависла, но уже не над городом, а над тем местом, где он был. Ничего не было. На месте Кадуя была перерытая черная земля, которую как будто только что вспахали тысячи плугов. На зеленом фоне травы и леса, черная многокилометровая площадь смотрелась уродливо.
Алексей посмотрел на чуть впереди бегущего отца, на бежавших вокруг от шоссе людей, и видимо какая-то безумная мысль охватила его, вызвав на лице самодовольную улыбку. Он остановился, развернулся и быстро побежал навстречу черной туче что-то крича и сильно размахивая руками по сторонам, как будто собирая спугнуть что-то впереди себя. Михаил Андреевич заметил бегство сына почти сразу, но тот уже был в нескольких десятках метров. Яковлев-старший побежал за сыном, стал ему что-то кричать, но звуки громко шелестящий крыльев заглушали все вокруг. Было очевидно, что Алексей его не слышит, но Михаил все равно кричал. Так они и бежали по поляне навстречу черной двигающейся тучи, что-то крича вперед себя. Через полминуты первый бегущий, когда до саранчи оставались метры, вдруг остановился, самодовольная улыбка спала, и на лице его образовался страх. Он сгорбился, быстро замахал перед собой руками, но в тот же момент его поглотила черная волна. Второй перестал кричать и резко остановился.
Михаил остановился. Бежать уже не было смысла, да и не хотелось. Мозг быстро рассчитал, что эти двести метров саранча покроет за несколько секунд. "Все бесполезно". Михаил Андреевич огляделся из любопытства, - вокруг никого не было. "Значит, успели в лес. Но насколько это им поможет?" Михаил Яковлев повернулся к черной туче и стал с грустной улыбкой смотреть на нее. Вот она, ничем не отличающаяся от обычной саранчи, но кем-то увеличенная до двух метров в длину и приобретшая черный окрас.
Волна, катавшаяся по направлению к Мшенску, вдруг почему то передумала, развернулась на 180°, взлетела и образовав гигантское черное облако, быстро исчезла за горизонтом в том же направлении, откуда пришла. Михаил проводил ее пустым взглядом. Потом он отшатнулся, мотнул головой и обернувшись увидел нескольких вышедших из леса людей, что вглядывались в небо. Но небо уже было чисто. По прежнему светило не жаркое, но теплое солнышко, на небе не было ни одного облака, только впереди не несколько километров вперед шла длинная и широкая полоса чернозема, оканчивающаяся где-то в десяти метрах от Михаила и переходившая в лес, траву, шоссе и автомобили. "А ведь там были люди", - гляди на черную землю думал как-то отрешенно Михаил Александрович. Он, в поисках тела сына, тщательно осмотрел черную землю на триста метров в длину, но ничего не увидев кроме черноты, пошел к той точке, где он в последний раз видел Алексея. Но идти ему пришлось недолго, так как впереди земля зашевелилась, из нее поднялся высокий человек и пошел в сторону Михаила постоянно отряхиваясь. И хотя появившийся был весь черен, можно было видеть, что он улыбался. Это был Алексей.
 (продолжение следует)
 Сиуч