Куба - любовь моя?

«Если я исчезну, ищите меня на Кубе»
 Гарсиа Лорка







Первый раз в Гаване я побывала пролётом из Москвы в Мексику в 91-м. Самолёты Аэрофлота тогда ещё летали через Кубу, где они  заправлялись и летели дальше. Воспоминания о Кубе того периода – сильная влажность и советские «газели», шнырявшие между самолётами. Затем, в течение одиннадцати лет не появлялось никакого  желания посетить последний оплот социализма, отрыжка которого ещё долго мучила  бывших советских граждан, развеянных по всему миру последними волнами эмиграции.
Желание же появилось после знакомства с кубинскими эмигрантами и просмотра нескольких кубинских фильмов, переполненных почти русской тоской по родине – фильмов тонких и лиричных. К тому же, я просто влюбилась в кубинского актёра Педро Перрогурия, который по одним слухам жил всё ещё в Гаване, а по другим, как все «нормальные» кубинцы – в Майами или Европе.
 Майами давно уже превратились в кубинскую вотчину. Мне рассказывали об одном забавном эпизоде друзья, отдыхавшие там. Они обратились за помощью в поисках одной из улиц в Майами к полицейскому. Обратились, естественно, на английском, так как всё же находились на территории Соединённых Штатов. И в момент, когда полицейский долго и путано объяснял им, как найти улицу, один приятель сказал другому что-то по-испански. Полицейский облегчённо выдохнул на чистейшем испанском: «Уф, что ж вы сразу-то не сказали, что говорите, слава богу, по-испански?!» - и объяснил всё быстро и толково на родном языке. Все названия в Майами обозначены на двух языках – английском и испанском. Майами и называют-то «маленькой Кубой». И идёт, и идёт благотворительная помощь из «маленькой Кубы» на большую…

«2004г. С 30 июня гражданам США, не имеющим родственников на Кубе, запрещено посещать остров», - гласит выписка из путеводителя по Кубе.

Лететь на Кубу было немного страшно. Не смотря на то, что прошло уже много лет после  падения социалистического строя в нашей стране, видимо, советские страхи глубоко засели в памяти и расцвели в период сборов и укладывания чемоданов. Узнав, что я собралась на Кубу, мне звонили  друзья-кубинцы с просьбами передать письма или деньги их родственникам в Гаване. Все советовали собрать побольше ненужной одежды, особенно детской, лекарства, сухой паёк, а так же взять с собой жвачку, разные сладости, конфеты для детей на улицах Гаваны. Всё это напрягло меня ещё сильнее. Куда я еду?!  Кстати, в отличие от других стран, куда можно провозить 62 кг веса багажа, на Кубу разрешается только 20-ть. Так кубинские власти борются против тлетворного влияния Запада.
Летела я в Гавану не по туру, а в гости к брату моего кубинского друга Лазаро. Я обратилась к нему за помощью, так как хотела познакомиться с Кубой  неформально. Он созвонился с младшим братом, оставшимся в Гаване. Брат Лазаро - Тито предложил вариант  – снять на неделю соседнюю квартиру за сто долларов. С владельцем квартиры Тито предварительно договорился. В тот момент я ещё недоумевала, зачем снимать какую-то квартиру, если можно было бы остановиться и у него?  По приезде в Гавану меня это уже не удивляло. Примечательно ещё и то, что Лазаро не сказал мне об одной немаловажной детали – его брат должен был под видом турпоездки нелегально эмигрировать из Кубы в Мексику через неделю после моего возвращения из Гаваны туда же. На острове Свободы я очень хорошо поняла мотивы, побудившие промолчать об этом моего друга Лазаро.

И вот, наконец, самолёт приземлился в окрашенной для меня волшебным флёром кубинского кино Гаване. Меня встречала всё та же парилка и всё те же советские «газели». Тито работал и не мог приехать встречать меня в аэропорт. Я прошла без потерь паспортный контроль и таможню, взяла такси и поехала в Гавану по данному мне адресу. Окрестности Гаваны ничем особенным не отличались от окрестностей, например, Мериды – столицы мексиканского штата Юкатан - Кинтана Ро.  Дорогу окружали знакомые пальмы и кактусы глубокого, почти изумрудного цвета. Необычными для меня лишь были поля сахарного тростника. Шофёр попался  приветливый и в меру разговорчивый. Мы въехали в город. Вначале, меня всё время преследовали смутные воспоминания - кадры послевоенной хроники, где «красовались» останки прекрасных готических соборов и средневековых зданий европейских городов после бомбёжек. А так же вспомнился «мёртвый город» из «Маугли» Киплинга с той лишь только разницей, что в этом «мёртвом городе» жили люди. Помимо людей, ездили машины советского и американского  образца 50-х. Торцы некоторых зданий прикрывали огромные портреты Фиделя  и Чегевары. Это напомнило моё босоногое детство, а так же  российскую северную столицу, где неотреставрированные развалины жилых домов зашторили уже не портретами вождей, а разрисованными весёленькими изображениями новых зданий в стиле итальянского барокко. Не оригинальный, но остроумный ход экономичных отцов города на Неве. В Гаване же, забегая вперёд, со мной произошёл забавный эпизод, который ещё больше напомнил мне «лучшие советские традиции». Я решила подняться на довольно большой холм, на вершине которого высился монумент кому-то, для того, чтобы сфотографировать торец здания, украшенного огромным портретом Чегевары. На вершину холма вела лестница, в середине которой стояла пустующая будка, похожая на сторожевую. Я благополучно миновала её и поднялась на самый верх. Там я обнаружила, что в монумент есть вход, и поняла, что там, вероятно, находится какой-то музей. Подойдя поближе, я прочитала, что это музей Хосе Марти. В тот момент, когда я уже нацелилась сфотографировать портрет Чегевары, раздались резкие полицеские свистки с разных концов холма. Ко мне по лестнице бежали люди в форме и свистели изо всех сил в свистки. Я переполошилась, конечно, но всё же оставалась слабая надежда, что ничего противозаконного я вроде не совершала. Оказалось, что совершила. Я не оставила свою сумку в той самой сторожевой будке, а в сумке, ведь, могла оказаться бомба для давно закаменевшего руководителя освободительного восстания 1895-98гг.

Такси остановилось перед домом – глухой кирпичной стены без окон, с одной лишь входной дверью, что напомнило мне вход в каземат. За дверью – лестница с высокими ступенями. Хорошо, что я прилетела днём, а не вечером, так как могла бы запросто со своими чемоданами свернуть себе шею, поднимаясь на второй этаж. В столице Кубы – полное отсутствие вечернего и ночного освещения не только в парадных, но и на улицах. Я поднялась на второй этаж и увидела довольно длинный коридор с множеством дверей, по стилю напоминающий наши общежития коридорного типа. Постучалась в нужную дверь. Мне открыла невысокая худенькая девушка с пышным бюстом и грустными глазами. Я поняла, что это – невеста Тито, у которой он и жил вместе с нею, её больной матерью и приходящим сожителем матери. Девушка широко улыбнулась, от чего её глаза в контрасте с улыбкой ещё больше погрустнели. «Кончита» - произнесла она, - «Как долетела?» Я познакомилась с её мамой – тихой сухонькой старушкой, которая бесконечно курила крепкие сигареты с едким,  дешёвым запахом. Конти – сокращённо от Кончита – позвонила маме Лазаро и Тито. Ей я привезла  лекарства и деньги от старшего сына. Сеньора Бланка пришла довольно быстро, так как жила в двух шагах от дома, где обитал её младший сын и «невестка». Я начала доставать подарки. В этот момент появилась и тётя обоих братьев – пожилая, но очень живая худенькая женщина. Все они, за исключением молчаливо курящей мамы девушки, много и быстро болтали на кубинском. Да, я не оговорилась – именно на кубинском, а не на испанском языке. Кубинцы говорят по-испански, проглатывая не только слова, но и целые фразы. Всё то, о чём рассказывали мне женщины, я понимала только наполовину.
Квартирка-скворечник состояла из двух крошечных комнат без кухни. В угоду гостье включили кондиционер – безумная роскошь для простых кубинцев. Не буду рассказывать, о чём говорили женщины, но царившая атмосфера напоминала атмосферу в доме покойника. Всё объяснил пришедший, наконец, с работы Тито. Именно он посвятил меня в то, что улетает в Мехико, спустя неделю после моего возвращения туда же. Для всех этих женщин я была вестником, невольным напоминанием о близкой «потере» сына и жениха, возможно - навсегда… Я сильно растерялась от осознания того, в какой неподходящий момент для этой семьи  приехала развлечься в Гавану.
Наконец, меня повели в «мою» квартиру, находившуюся напротив по коридору. Когда я вошла туда, крошечная, как табакерка, квартирка Конти и Тито показалась мне номером в пятизвёздочном отеле! Душегубку комнаты, окрашенной в поносный блёкло-жёлтый, украшал холодильник «Север» и телевизор «Рубин». В том, что должно было называться кухней,  подслеповатое окно выходило на соседнюю квартиру, до которой было, в буквальном смысле, рукой подать. Когда же я вошла в ванну, то увидела на стене с обвалившейся штукатуркой таракана величиной с мою ладонь. Больше в ванну я не заходила никогда. Принимала душ, где придётся.  Скажу честно - «моя» квартира, как выяснилось позже, была далеко не худшим вариантом по сравнению со «скворечниками», в которых жили семьи из пяти-десяти человек.
В первый же вечер я пригласила в ресторан маму Лазаро и Тито. Тито и Конти уходили в гости – все друзья хотели проститься с ним. Сеньора Бланка - несчастная женщина, расставшаяся несколько лет назад со старшим сыном, теперь терявшая младшего - была моим гидом в тот вечер. Именно тогда я узнала много вещей, которые знает каждый гаванец. Например, то, что доллар США на Кубе запрещён. Его нельзя купить или продать официально. Для этого существует чёрный рынок.
Как быстро человек забывает, оказывается! В дальнейшем многое на острове Свободы напомнило мне о, казалось, давно забытом.
При запрете на валюту, всё продаётся и покупается только за доллары. Я узнала, что существуют государственные и кооперативные рестораны. В государственных цены  такие же высокие, как и в любом ресторане средней руки в тех же Штатах. При этом, ни в государственных, ни тем более в кооперативных ресторанах не подают на гарнир картошку и хлеб -  их просто нет. Гарниром служит только рис, перемешанный с фасолью. Мне вспомнился кубинский картофель красного цвета, которым был в своё время завален советский рынок. Куда ж он делся? Спустя какое-то время, я видела на улицах города большие очереди, состоящие, в основном, из пожилых людей. Мне объяснили, что они отоваривают продовольственные карточки… картофелем. Когда я улетала из Гаваны, я оставила моим новым друзьям и знакомым всё то, что привезла с собой, в том числе и мой сухой паёк.
Кооперативные рестораны на Кубе разрешено держать только на одиннадцать человеко-мест. На двенадцать и больше - закроют, а хозяина оштрафуют или и ещё того хуже. В ресторанах запрещено под страхом ареста продавать блюда из морепродуктов. И это на острове, омываемом морями! Но мне всё же удалось, благодаря моим друзьям, побывать в подпольном ресторане, где нас кормили лобстерами. Для того, чтобы попасть туда, нужно было делать «резервасьон» за неделю и только по близкому знакомству. «Ресторан» представлял собой – небольшой частный дом, в большой комнате которого сидели за единственным столом только я и двое моих друзей. Обслуживал нас пожилой молчаливый кубинец. Это даже не напоминало дружеское застолье, так как есть и пить нужно было быстро и тихо.
Возвращаясь к нашему первому походу в ресторан с сеньорой Бланкой - за ту цену, которую я заплатила за скромный ужин на двоих с бокалом отвратительного рома, я смогла бы кормить до отвала целую кубинскую семью в течении месяца, а то и больше.  После трапезы мы покатались на государственном такси, и это было, действительно, замечательно! Таких такси я не видела нигде и просто влюбилась в них!  Ярко-жёлтые маленькие, всего на два пассажира, они не ездят на большие расстояния.  По форме они  напоминают приоткрытый кокос и называются Коко-такси. В них нет окон и сильный морской ветер бьёт вам в лицо, не даёт говорить, когда вы мчитесь в этом ярком «кокосе» по Малекону – набережной Гаваны. Я не помню уже, сколько точно стоит прокатиться на таком такси, но зато хорошо помню, какая пенсия у сеньоры Бланки. Её месячная пенсия составляет, в переводе на доллары, четыре американских доллара США!! Такси стоило значительно дороже. К слову сказать, пожилым кубинцам запрещено выезжать куда-либо с о.Свободы – им просто не дают выездные визы. Если бы кубинское правительство не ввело бы такое эмбарго, половину населения Кубы забрали б к себе кубинские эмигранты. Кубинцы, как и евреи, трогательно заботятся о своих стариках.

Вернувшись домой, я решила перед сном посмотреть телевизор и не смогла этого сделать. Нет, телевизор работал. Советское, значит – отличное!..  Но в десять часов вечера не показывала ни одна из трёх программ кубинского телевиденья. То, что их было всего три, я выяснила на следующий день. Мне рассказали, что в будние дни работа программ заканчивается в девять вечера, в выходные – в одиннадцать. И это в начале 21-го века! В последующие дни я всё же посмотрела телевизор. По всем трём программам – бессмертный и бессменный Фидель, передачи о цветоводстве и старые французские фильмы. Конечно, я не пропадала у голубого экрана, который, возможно, мерцал и ещё чем-нибудь не менее интересным в моё отсутствие.  Находиться дома для меня означало снова и снова попадать в ненавистную душегубку. Вот когда я всерьёз пожалела о том, что не поехала, как белый человек,  в отель, а захотела пожить, как обычные кубинцы! От жары и от москитов ночью невозможно было заснуть. Я вставала, шла на кухню и обливалась тёплой водой из-под крана. И так несколько раз за ночь.
На следующее утро меня пригласили позавтракать вместе с ними мои новые друзья – Тито, Конти и сеньора Роза – мама Конти. Такой кофе, который готовила не выпускающая изо рта сигареты пожилая кубинка, я не пила нигде и никогда! Во время завтрака в дверь периодически стучали. Входили молодые улыбчивые кубинцы с рюкзаками, и Тито отдавал им какие-то свёртки. Все они вежливо отказывались выпить кофе и быстро исчезали. Это были курьеры, как объяснил Тито. Все они, в том числе и он, занимались подпольным бизнесом – распространением и прокатом видеофильмов. Видео на Кубе запрещено, а его распространители считаются врагами революции. У меня всё больше и больше появлялось чувство, что всё это уже происходило, но как-то по-другому –  старые, забытые, смутные ощущения. И, как не странно, они не были настолько уж неприятными. Возможно, потому, что я наблюдала весь этот кошмар со стороны, а не жила в нём. А может быть и потому, что навевал он детские воспоминания…
В один из дней мы поехали искупаться и позагорать на  знаменитые кубинские пляжи. В самой Гаване никто не купается, так как вода и подход к ней заполнен нечистотами. 
Именно на пляже и произошёл эпизод, после которого я перестала фотографировать ту Гавану, при виде которой ныло сердце и почему-то становилось нестерпимо стыдно. Гавану с её сногсшибательными когда-то зданиями в колониальном стиле. Полуразрушенную Гавану, зияющую разбитыми окнами, как щербатыми ртами, перетянутыми бельевыми верёвками.
Слыша ещё в Мексике о девственных пляжах Кубы, я ожидала увидеть что-то очень экзотическое. Увидела же я обычные для моего детства и юности дикие пляжи, которые кишмя кишели людьми. Все сидели, лежали на полотенцах и почти рядом с каждой компанией загорающих стояли огромные допотопные магнитофоны. Отовсюду неслись звуки румбы, самбы, сальсы и англоязычной попсы. На некотором отдалении от моря находились двухэтажные типовые корпуса – точная копия советских пансионатов. Возможно, на Кубе и есть шикарные курорты, но я на них не побывала. Я же хотела пожить жизнью простых кубинцев, а не новых русских, улетающих с Кубы в стельку пьяными и гогочущими от счастья - как дёшево им встали проститутки! Или ещё того хуже - старых русских. Советские работники посольства, торгпредства,  других многочисленных и не менее приятных организаций, а так же работники меча и орала до сих пор ностальгически вспоминают, как покупали знаменитых кубинских проституток за болгарские джинсы марки Рила. Вспоминают, как безнаказанно помогали разрушать Гавану, как спивались и буянили с размахом, по-русски, на её улицах…
Мы расположились на своём полотенце и ходили в море по очереди, дабы не лишиться кошельков и сумок. Мне было больно наблюдать за уже недолгим счастьем Тито и Конти. Они брызгались, хохотали и целовались в воде. Я лежала с закрытыми глазами, когда услышала мужской голос, обращённый ко мне: «Сеньорита, вам нужно такси для возвращения в город?» Это был старик-кубинец, подрабатывающий частным извозом, что на Кубе карается законом. Я вежливо отказалась, объяснив отказ тем, что мы пробудем здесь ещё несколько часов. Мы немного поболтали, и старик пошёл себе дальше. Прошло часа два, и к нашей компании приблизился молодой человек в шортах и красной майке, присел на корточки со стороны моих друзей и, тихо поговорив с ними о чём-то, отошёл. Я спросила у Тито  – кто это был? Тито ответил мне, что это был сотрудник кубинской безопасности  и спрашивал он обо мне и о том, что хотел от меня старик два часа назад – уж не предлагал ли он отвезти меня в город на своей машине?! Тито ответил ему, что старик просто присел поболтать с иностранкой  и не более того. Далее последовали вопросы – кто я и откуда, где остановилась и на сколько? Я была в шоке!.. На некоторое время замолчала, а затем сказала Тито, что это просто невозможно!  Не может быть! На что он ответил, грустно улыбаясь: «А что ты хочешь? Этому же научили нас вы – русские…»
После данного эпизода я перестала говорить, что я из России. Когда я, уже в Мексике, показывала фотографии, которые сделала на Кубе, одновременно, взахлёб, рассказывала о тех ужасах, которые я там видела, все недоумевали. На моих фото сверкала солнцем, плясала смуглыми телами, улыбалась белозубыми улыбками красавица Гавана…

На второй день моего пребывания на кубе Тито и Конти привели меня в дом к своим друзьям. И после этого я уже каждый вечер просилась только к ним. Это был необыкновенный дом! Хозяев было двое - Хуан и Карлос. Они были геями. Несколько лет назад один из них искал работу и пришёл в этот дом по объявлению. Хозяйке, пожилой одинокой кубинке, был нужен помощник по хозяйству. Вскоре хозяйка заболела раком и умерла, оставив дом в наследство Хуану в благодарность за уход. Как говорили все друзья - когда-нибудь оба приятеля станут миллионерами. А это когда-нибудь наступит тогда, когда закончится правление безумного старца. Кстати, не знаю – правда это или неправда, но мне рассказывали и о том, что, когда Фидель должен выступать в городе с трибуны, жителей близлежащих зданий и домов по ходу следования его кортежа, выгоняют из их квартир. Никто уже много лет не видел Фиделя живьём. Эти разговоры смутно напомнили мне что-то из Маркеса…
Дом Хуана и Карлоса находился в том небольшом и удалённом от центра районе Гаваны,  где утопали в зелени небольшие частные домики и где, как мне сказали, стоял дом, в котором раньше жил мой кумир – кубинский актёр Педро Перрогурия. Хорошо рассмотреть этот район мне так и не удалось, так как приезжали мы туда только ночью. Там, в этом по-кубински гостеприимном доме, наполненном антиквариатом, картинами известных художников и  мебелью прошлого века, я провела свои лучшие часы! Людей, которые там собирались по вечерам, смело можно было назвать элитой в самом лучшем смысле этого слова. Учёные и актёры, писатели и врачи, свободные художники и диссиденты – пели, пили, танцевали до упада, до того, что, не смотря на непрерывно работающие кондиционеры, приходилось снимать и выжимать насквозь мокрые рубашки. Все эти мужчины и женщины, помимо всего прочего, спорили, рассказывали, высказывались, общались на такие темы и так, как на моей памяти общалась только на московских кухнях в брежневские времена диссидентствующая российская интеллигенция. Нередко, посреди ночи все срывались и ехали на известную кому-нибудь из присутствующих фиесту. Особенно запомнилась одна из них, проходящая на крыше полуразваленного многоэтажного здания, недалеко от Малекона, где играли на гитарах, пели и плясали под открытым звёздным небом несколько сотен кубинцев. С фиест по заведённому непреложному закону все перемещались на Малекон – единственное освещённое в ночное время место в Гаване, где пение, звон гитар, взрывы смеха не смолкали до утра. Меня поражали и восхищали в кубинцах две вещи – внешняя красота, как мужчин, так и женщин и то, как хорошо они одевались. И это при том, что в магазинах не продавалось ничего подобного. Майамская благотворительность по-родственному бросалась в глаза больше всего на молодёжи. По улицам расхаживали, слегка покачивая высокими тонкими телами, сплошные «наоми кэмпбэл». И это было поразительно и фантастично. 
В Гаване  много чему можно было поражаться. Например, Старая Гавана, наполовину разрушенная, наполовину отреставрированная, с её узкими, тёмными по вечерам улицами, по обеим сторонам которых на соломенных креслах сидели старики, переговариваясь между собой и здороваясь со всеми прохожими. Стайки босоногих детей, которым я раздавала конфеты и сладости, предусмотрительно привезённые с собой. Старинные аптеки в колониальном стиле, напомнившие мне почему-то бывший Елисеевский на улице Горького и поразившие абсолютно пустыми полками, где отсутствовала даже питьевая сода, не говоря уж о банальном аспирине.
«Наряду с туризмом активно развиваются такие отрасли, как биотехнология и фармацевтика» - выписка из путеводителя по Кубе.
 Полушикарный центр Старой Гаваны, где мы так и не посидели, как мне хотелось, в известном на весь мир баре «Эль Флоридита», где часто пил свой любимый дайкири  Хемингуэй. Тито и Кончита, гулявшие со мной по старому городу, рассмеялись на моё предложение зайти в бар.
- Кубинцам сюда вход закрыт.
- ???
- Здесь сказочные цены.
- Ну и что? К тому же, я вас приглашаю.
- Во-первых, без тебя нас спросят, откуда у нас такие деньги? А с тобой – откуда мы взяли иностранку? Тебе это надо?
По неизвестным мне причинам, мы смогли всё же выпить по стакану минеральной воды в «Ла Бодегите», где старик Хэм пивал свой любимый мохито цвета зелёнки - в его состав входит мята. Мы сфотографировались напротив отеля «Амбос Мундос», где до сих пор в номере 511 застелена кровать человека, написавшего «Старик и море». Не буду перечислять все красоты Старой Гаваны, так как меня, всё-таки, больше интересовали и интересуют люди, нежели архитектурные изыски, о которых все могут прочитать в путеводителях или увидеть собственными глазами.
В предпоследний день своего пребывания в Гаване я пошла в Паласио де Артесания – место, где продаются всевозможные изделия народного промысла. Афро-латинское влияние наполняет совершенно необычным, самобытным ароматом всё, что выходит из рук кубинских мастеров. В круговом здании дворца было прохладно. Везде работали мощные кондиционеры, так как место это, судя по ценам, посещается только туристами. Я бродила несколько часов по всем сувенирным лавкам, вовсе не переполненным покупателями. Купила себе то, что хотела и спустилась вниз в патио – круглый дворик внутри здания. Там тоже было прохладно.  На красиво выложенных каменных плитах стояли столики. Официанты разносили прохладительные напитки и холодное пиво. Кроме меня за соседним столиком сидела небольшая компания французов, но вскоре они ушли, и я осталась в кафе одна. Я никак не могла заставить себя выйти из прохладного рая на душный, влажный солнцепёк. Сидела и медленно попивала местное пиво. В этот момент во дворик стали заходить люди с музыкальными инструментами. Вышла певица – колоритная полная метиска. За её спиной расположился кубинец с там-тамом и двое других - с банджо и гитарой. Когда всё это запело и зазвучало, мне захотелось произнести сакраментальную фразу – Остановись, мгновенье, ты прекрасно! Чувство ирреальности происходящего и себя в нём не покидало меня до тех пор, пока ко мне не подошёл пожилой кубинец и не представился. Оказалось, что он – руководитель этой группы. Мы познакомились, и я сообщила, что, хоть и русская, но живу в Мехико. Кубинец страшно обрадовался. Оказалось, что в Мехико уже много лет живёт его родной брат – шьёт там театральные костюмы. Старый музыкант, руководящий своей группой более сорока лет, попросил меня позвонить его брату, когда я вернусь и передать, что он остро нуждается в лекарстве против болезни, которая мучает его уже десять лет. В последнее время брат, видимо, не мог найти, с кем переслать это лекарство на Кубу, и старику совсем плохо. Конечно, я пообещала исполнить его просьбу и исполнила её. Мы долго разговаривали по телефону с братом случайно повстречавшегося мне старого музыканта о Кубе, о Гаване, по которой он сильно тосковал.
Старик-музыкант подарил мне диск, где записано всё то, что я слушала в Гаване в Паласио де Артесания под шум пальм, растущих прямо из-под каменных плит патио. Музыка эта всегда возвращает меня на берег Мексиканского залива, в Гавану, в которую обязательно вернусь и вернусь тогда, когда, я уверена, она по праву вновь станет настоящей жемчужиной Карибов.