Враг поневоле 4, 5

                           Глава IV Садовник

   Спустя пару месяцев после дня рождения принцессы, в самой середине лета начались кровавые стычки между претендентами на герцогскую корону Бруото, вскоре перешедшие в настоящую междоусобную войну, захлестнувшую полстраны. Претенденты пытались доказать свои права не столько доводами генеалогии, сколько силой оружия, привлекая на свою сторону союзников, кто как мог. Призывы, исходящие из столицы, решить дело миром и королевским судом, успеха не имели. Вскоре в кровавой сваре  погибли двое из пятерых искателей наследства, и каждый из оставшихся надеялся оказаться единственным победителем. От смуты серьезно страдали не только земли герцогства и претендентов, но и многие другие, не входящие в них районы, в том числе и земли, лично принадлежащие королю. Под горячую руку сжигались крестьянские селения, вытаптывались поля, гибли люди, и уничтожался урожай. Разоренные крестьяне и ремесленники сколачивали разбойничьи шайки, промышляли на дорогах и нападали на слабо защищенные поместья мелких дворян.    
   – Что творится, что творится! – хором вздыхали члены королевского совета. – Словно Фиобис спустился с Оротонских гор и ищет свою жертву.
   От этих разговоров королю становилось не по себе. Уж не его ли намерение выдать дочь-жертву замуж до объявления ужасного приговора послужило скрытой причиной всех бедствий. Родерико не стал посылать свои войска для наведения порядка, дабы не усугубить уже свершившееся разорение и не подливать масла в костер кровопролития. Но когда претендентов осталось только двое – граф Фаскати и граф Орости, – королевскому посланцу удалось убедить этих двоих явиться на королевский суд Судьбы и решить свой спор в личном единоборстве.
   Победителем в поединке вышел Фаскати. Король объявил, что волей Судьбы он отдает графу герцогскую корону Бруото, но тот обязан возместить ущерб, нанесенный королевским землям и тем феодалам, кто не принимал участия в споре ни на чьей стороне.
   Всю эту смуту собственно и развязал граф Дени, подначиваемый своей невестой. Теперь же Амелина стала внушать жениху, что он вовсе не должен расплачиваться ни с королем, ни с другими пострадавшими. 
   –  У тебя достаточно сил, чтобы отделить твои земли от Иллиаты и сделать Бруото самостоятельным герцогством, как Друтейта, – настаивала графиня.
   Она искусно подогревала честолюбие новоявленного герцога, опасаясь, что прекращение смуты рассеет усилившиеся сомнения Родерико относительно планов бракосочетания принцессы. Об этих сомнениях графиня выведала у отца, с которым, как с верным другом, посвященным в тайну предсказания, король делился своими тревогами. Окрыленный успехом, Дени послушался невесту и заявил, что не желает подчиняться королю и его требованиям.
   Разгневанный государь двинул войска против новоявленного герцога Бруото. Возобновившееся кровопролитие было остановлено на время лишь наступившей зимой.

   Несмотря на все треволнения, двор жил своей жизнью, ибо междоусобицы и войны, в общем-то, не были чем-то необычным в те времена. Ничего не подозревавшая принцесса танцевала на часто устраиваемых балах, занималась с профессором Беренито, играла в жмурки и фанты со своими фрейлинами. Среди них у Иоланты сложился узкий круг подруг. Девушки вместе музицировали, читали рыцарские романы, сочиняли стихи, проводя время на половине принцессы или в саду. Когда борьба за герцогское наследство разгорелась особенно сильно (в конце лета), и стало слишком много разговоров о войне, кружок принцессы окончательно обосновался подальше от «этих невыносимых советников и драчунов». Иоланта попросила отца учредить должность музыканта ее высочества. Им стал юный талантливый менестрель по имени Эрбино. Отныне все приглашенные в покои принцессы должны были говорить только о прекрасном и возвышенном. Король смотрел на эти причуды дочери сквозь пальцы. Пусть веселится, не думая ни о чем дурном, решил про себя Родерико.
   Прошло лето, и осень вступила в свои права, позолотив листья королевского сада. Вот уже укорачивающийся день сравнялся с ночью, серые тучи заволокли низкое небо, еще несильные порывы северного ветра пробирали до костей. В этот день Иоланте захотелось погулять одной по безлюдным аллеям сада, среди почти облетевших деревьев и опавшей листвы.
   За последнее время она немного устала от многочисленных поклонников, съезжавшихся в Иленополь, несмотря на смуту на востоке страны. Хотя ее отец больше не заговаривал о выборе жениха, видно и ему они надоели, частые визиты двух Картенелийских принцев, трех герцогов из Лакаринии, Дакливтии и Франтосы, а также множества менее знатных иностранных кавалеров, говорили сами за себя. Вот-вот начнут свататься. И многие из них неплохи, тот остроумен, а этот прекрасный танцор, третий легко сочиняет изящные вирши, четвертый – знаток древних и новых учений о смысле жизни, счастье и красоте, пятый известен своим покровительством искусствам, в которых разбирается прекрасно. У всех репутация храбрых рыцарей, и на турнире проявили себя с лучшей стороны. Есть, конечно, и менее образованные или талантливые, и таких тоже достаточно. Вот, например, один из лучших рыцарей, одержавший множество побед на ристалище, маркиз Инграно из Касла, оказался уже слишком старым человеком (почти ровесником отцу), к тому же с лицом, побитым оспой. Хотя Инграно умел говорить почти так же красноречиво, как хорошо сражался, Иоланта испытывала к нему смешанное чувство страха и неприязни. Правда, большинство рыцарей, заглядывавшихся на красавицу-принцессу, были все же молодыми людьми вполне приятной внешности.
    Сделать выбор казалось почти невозможным. «Как люди влюбляются, да еще с первого взгляда?» – недоумевала шестнадцатилетняя принцесса. «Что же такое должно быть в человеке, чтобы полюбить его больше остальных? Больше отца, подруг?»
   Занятая подобными мыслями, Иоланта почти не смотрела, куда идет. Ноги сами принесли ее к большой клумбе, на которой все лето цвели прекрасные розы. Она очень любила это место, но в такую пору цветы уже прикапывали на зиму и засыпали опавшими листьями осин и тополей. Видимо, этим и занимался человек, копошившийся на клумбе, согнувшись в три погибели. Иоланта знала в лицо и по именам всех помощников дядюшки Гаринати.
   То ли закончив свою работу, то ли услышав стук ее каблучков, человек на клумбе резко выпрямился. Иоланта вскрикнула от неожиданности: это, изуродованное жутким кривым шрамом лицо, она видела впервые. Впрочем, ей и в голову не пришло, что в облетевшем королевском саду какой-нибудь злоумышленник вздумает среди белого дня воровать розовые кусты. Одет незнакомец был точно так, как другие садовники, в серую холщовую рубаху, такие же штаны и шерстяную темно-коричневую куртку, на голове была кожаная шапка, похожая на подшлемник. Он тут же сорвал с головы шапку и согнулся пополам в низком  поклоне. Когда незнакомец выпрямился, комкая в руках свой головной убор, принцесса смогла разглядеть его лучше. Растрепанные рыжие волосы странным образом оттеняли безобразие его шрама, не помогала даже недлинная окладистая борода. Шрам прорезал ее в двух местах, становясь еще более заметным. Незнакомец был высокого роста, если не сказать очень высокого, широкоплеч и длинноволос. По виду чисто лесной разбойник. Только вряд ли разбойники так смущаются при виде знатной дамы.
   –  Кто ты такой? Новый садовник? – спросила девушка.
   Незнакомец кивнул, подтверждая ее догадку.
   –  Давно ты здесь работаешь? Как тебя зовут? – принцесса подумала, что его смущение вызвано ее испугом. Кому приятно, когда тебя люди пугаются.
   Вместо ответа человек замычал невнятно и показал растопыренную пятерню, перепачканную землей.
   –  Пять дней? Ты немой, – догадалась она.
   Теперь уже девушка почувствовала себя неловко. Здоровые красивые люди порой испытывают некоторый стыд в присутствии калеки или урода.
   К счастью, к клумбе уже спешил, прихрамывая, дядюшка Гаринати, должно быть, у него снова разболелась нога «на дурную погоду».
   – Добрый день, Ваше Высочество. Не холодно ли вам гулять в такой хмурый день? – поклонился старший садовник, а новый испуганно отвесил еще один поклон. 
   – Добрый день, дядюшка Гаринати. Скоро пойдут дожди, и тогда все время придется сидеть во дворце.
   – Да, сад уже почти совсем заснул до весны. Вы не очень испугались такого лешего? – кивнул в сторону рыжего Гаринати.
   –  Немного, – призналась принцесса.
   – Не бойтесь, Ваше Высочество. Это Карни, мой новый помощник. Он немой.
   – Объясни ему, что я не хотела его обидеть.
      – Конечно, Ваше Высочество. Карни немой, но не глухой и не глупый, просто язык у парня отнялся в детстве еще. Видите, как его разукрасили, а родителя – торговца – разбойники порубили. Мне его с письмом знакомец один прислал, – объяснил старый садовник, – я его в оранжерею определил, а тут вот осталось розы закрыть. 
   –  Тогда пусть он принесет завтра в мои комнаты цветов из оранжереи. Он сможет справиться с этим? 
   –  Конечно. Руки у парня хорошие, цветы его любят.
   Принцесса попрощалась с дядюшкой Гаринати и продолжила прогулку, позабыв об этом маленьком эпизоде.
   На следующий день с самого утра зарядил мелкий заунывный дождь, и было видно, что идти он собирается дня три-четыре, как это бывает во второй половине октября. Стало промозгло и сыро, все попрятались под крыши, только стража уныло мокла у ворот и на башнях. Принцесса и ее ближайшие подруги расположились в музыкальной комнате, где был большой камин, который расторопные слуги разожгли еще с ночи. Гостей сегодня во дворце не ожидалось, старый профессор схватил насморк и отменил занятия. Как назло, Эрбино отлучился на пару дней по каким-то делам, и девушкам пришлось развлекать себя самим. Они разучивали «дождливые» пьесы под грустное настроение, навеянное погодой. Но вскоре развеселились, стали шутить, сочинять веселые куплеты. Чуть позже настроение снова изменилось, все устали смеяться и дурачиться. Иоланта села за клавесин и заиграла грустную, но светлую мелодию собственного сочинения.
   Никто не обратил внимания, как тихо открылась дверь, и в комнату вошел человек с большим букетом цветов. Слуги время от времени бесшумно заходят в покои, чтобы подбросить дров в камин или поменять обгоревшие свечи в шандалах.
   Вошедший остановился у самой двери и не шелохнулся, пока в комнате не замер последний звук мелодии, как видно, опасаясь каким-нибудь случайным шумом досадить столь изысканному обществу. Потом он осторожно прошел к изящному столику, на котором стояли две вазы редкой красоты, положил между ними цветы (вода наливалась заранее) и занялся составлением букетов. Тем временем подруги наперебой хвалили новое сочинение принцессы. Вдруг одна из девушек громко вскрикнула и уставилась расширившимися глазами в одну точку, ей показалось, что из глубины комнаты на них таращится страшилище.
   –  Там, там Рыжий Душитель, – в ужасе прошептала, протянув подрагивающую руку, фрейлина Дамина. 
   Поднялся страшный переполох, девушки повскакивали, кто-то взвизгнул, кто-то уронил подставку для нот.
   –  Не может быть, призраки не являются днем, – не очень уверенно сказала другая фрейлина – Лисия, она была самой старшей в кружке принцессы.
   –  Это же зеркало, – поняла Мальвия. – Сегодня такой серый день.   
   –  Но я точно видела.., – пробормотала Дамина.
   – Отражение садовника, – сказала Иоланта, – она первая заметила самого Карни. Он отступил от столика, и прежде отраженное другим зеркалом, его изображение пропало в обоих.
   Молодой садовник был ужасно смущен и расстроен тем, что перепугал этих нежных и хрупких красавиц, он оставил свою работу и, не осмеливаясь даже вздохнуть, опустил голову, глядя в пол.
   Теперь все маленькое общество с удивлением разглядывало долговязого рыжего парня с изуродованным лицом.
   – Вылитый Душитель. Как только его сюда пустили, – сказала Мальвия. – Хорошо, что ты его в зеркале увидела. Приснился б во сне, не проснулась, – тихонько толкнула она под локоть Дамину.
   – Ну, что ты стоишь, чучело огородное? Что тебе надо? – рассердилась за свой испуг на бедного Карни Дамина.
   – Оставьте его, сами виноваты, – вступилась Лисия.
   А Иоланта укоризненно посмотрела на фрейлин, встала и подошла к готовому провалиться сквозь землю садовнику.
   – Здравствуй, Карни.
   Он низко поклонился.
   – Не расстраивайся, ведь ты выполняешь мой приказ.
   Он кивнул.
   – Вот и хорошо, – она посмотрела на лежащий на столике букет, – очень красивые цветы. Можешь продолжать свою работу. И приноси в мои комнаты букеты через день. Ты понял?
   Он кивнул и снова поклонился.
   Иоланта вернулась к подругам и позвала их на софу в дальний угол зала, а садовник вновь принялся за свое дело.
   – Что вы, в самом деле, накинулись на этого несчастного? Как вам только не стыдно, – вполголоса выговорила принцесса своим фрейлинам.
   – Наверное, это не очень хорошо, но он напугал нас, – оправдывалась Дамина. – И потом, зачем держать во дворце такого урода, да еще и немого? Какая в этом необходимость?
   – Действительно. Собой он оскорбляет эстетическое чувство, – добавила, завязывая пострадавший во время суматохи бант на платье, Мальвия.
   – Порой безобразие необходимо, ибо без него никто бы не знал, что такое красота, – возразила прилежная ученица профессора Беренито – Лисия.
   – Перестаньте, ведь это же живой человек, он может вас услышать. Его рекомендовали дядюшке Гаринати, пусть себе работает. Имейте сострадание, если все время глумиться над несчастным, он станет злым и жестоким. Помните, никто не любил безобразного принца Гирти, все смеялись над ним и пренебрегали его чувствами, поэтому он и стал Рыжим Душителем, – напомнила историю трехсотлетней давности, ставшею одной из причин сегодняшнего переполоха, Иоланта.
   – Рассказывают, Гирти родился донельзя уродливым, горбатым, без пальцев на ногах и с маленькими, но невероятно сильными руками в половину нормальных, а лицо у него было так перекошено, словно и не человеческое вовсе, – полушепотом вставила, молчавшая до сих пор Ажиана. – А все потому, что его мать – первая красавица королевства, должна была стать искупительной жертвой для Фиобиса. Ее родители узнали об этом заранее и поспешили выдать дочь замуж за младшего сына тогдашнего короля. В жертву принесли другую девушку, но Судьба все равно наказала всех. Когда Гирти стал взрослым, он задушил много людей, и в первую очередь родителей своей матери.
   – Бр-р-р, какие ужасы ты рассказываешь, – передернула плечиками Иоланта.
   – Мы же учили это по истории: безумный Гирти передушил всю ближнюю родню, и после этого сменилась династия, – учительским тоном выдала Лисия.
   – Между прочим, профессор никогда не упоминал в связи с этими событиями предание о Фиобисе, – сказала Мальвия.
   – Наверное, этим и отличается история от легенды. Профессор Беренито всегда утверждал, что во дворце нет никаких призраков, в том числе и призрака Рыжего Душителя, – рассудила Ажиана.
      Чуть слышно стукнула закрывшаяся дверь.
   – Ушел наш Душитель, – с облегчением вздохнула Дамина.
   –  Не надо его так называть, может, он мухи в жизни не обидел. Пойдемте, лучше посмотрим, что у него вышло, – предложила Иоланта.
   Девушки дружно вскочили на ноги и, едва не обгоняя друг друга, поспешили к столику с цветами. В этот по-осеннему скучный день уродливый садовник невольно стал развлечением для кружка юной принцессы.
   –  А неплохо смотрится, – признала Дамина.
   – Скажем честно: эти букеты составлены очень красиво, со знанием дела и большим вкусом, – жестко резюмировала Лисия, – не припомню, чтобы кто-нибудь из слуг умел так ставить цветы.
   – Мне кажется, у нас самих не всегда так получится, хотя нас специально учили, – добавила Иоланта. 
   – Надо же, такой страшный, а в душе художник, – покачала головой Мальвия.
   На этом инцидент с приведением был исчерпан, и вскоре все привыкли к странному виду оранжерейного работника. К красоте его букетов привыкнуть было труднее, каждый раз они получались такие разные, но неизменно восхитительные. Одни поражали строгостью и изяществом, другие, напротив, пышностью и великолепием.
   Принцесса несколько раз хвалила Карни, когда он ставил цветы в ее присутствии. В ответ он кланялся с благодарностью и достоинством. 
   – А ведь Карни знает цену своему таланту, и вовсе не увалень деревенский, – однажды отметила Ажиана.
   – Вроде бы он сын торговца, убитого и ограбленного разбойниками, – с легким налетом пренебрежения в голосе передала подругам то, что знала от дядюшки Гаринати, Иоланта.
   – А-а-а, говорят, в мастерских у живописцев часто обучаются младшие дети торговцев и цеховых мастеров, – вспомнила Дамина.
   – Талант облагораживает человека любого звания, – вновь наставительно заявила Лисия.
   Девушки действительно стали относиться к Карни с некоторым оттенком уважения, каким не удостаивали ни горничных, ни лакеев, ни прочих слуг. В холодное время года принцесса и фрейлины обычно довольно часто посещали оранжерею и зимний сад и всегда с удовольствием болтали с дядюшкой Гаринати. Нередко они читали вслух, устроившись на скамьях зимнего сада. Зимой там зрели фрукты и журчали фонтаны, это было одно из самых красивых мест в королевском дворце. Этот сад очень любила еще королева Филиана, для которой его когда-то и разбили по приказу короля Родерико.
   Как-то в начале зимы Лисия и Ажиана, они были кузинами, покинули королевский дворец, чтобы присутствовать на семейном торжестве в замке отца Лисии, маркиза Вронтэ;. Мальвия на несколько дней осталась в городском дворце своих родителей, потому что приехал ее старший брат, сражавшийся в королевских войсках против бунтовщика герцога Бруото. А Дамина простудилась на последнем балу и лежала в постели.
   После занятий с профессором Беренито Иоланта не знала, чем занять себя. Отчего-то ей не хотелось одной слушать песни и нескончаемую болтовню менестреля, а тем более проводить время в окружении степенных придворных дам. Поэтому Иоланта взяла книгу и отправилась в зимний сад. Обычно в это время дня там никого не было, ни придворных, ни работников.
   Принцесса устроилась в любимом легком плетеном кресле, стоявшем в одном из укромных уголков сада, и погрузилась в чтение. Около часа она, не отрываясь, с замиранием сердца следила за приключениями отважного рыцаря-драконоборца, пока копье в его мощной руке не поразило зловредного змея.
   Девушка опустила книгу на колени и подняла глаза. К ее удивлению на скамье за ближайшими деревцами сидел человек, склонившись над чем-то не видимым принцессе, как будто тоже читал. Прежде чем неурочный посетитель зимнего сада поднял голову, принцесса узнала его по рыжей шевелюре. Карни так посмотрел на нее, что девушка сразу поняла: он не только давно заметил ее, но и явно наблюдал за нею. Со стороны какого-то садовника это было почти оскорблением. Она пожалела, что слишком много хвалила этого невежу и решила тут же поставить нахала на место.
   –  Карни, – ледяным тоном окликнула она, – подойди сюда.
   Он уже стоял на ногах, что-то пряча за спиной, но не опуская взгляда. И выражение его больших карих глаз совсем не понравилось принцессе. В них было восхищение, но не почтительность, подобный взгляд был бы уместен для знатного кавалера, а никак не для того, чей удел копать землю и разгребать навоз. Обычно, когда принцесса или ее фрейлины обращали внимание на его присутствие и говорили ему несколько одобрительных слов, Карни всем своим видом выражал смущение, хотя и не переходившее в раболепие. Сейчас этого заметно не было, а, по мнению принцессы, садовник должен бы чувствовать себя виноватым, пойманным на месте преступления. Напротив, казалось, он готов прыгнуть с обрыва, но не признать себя виновным.   
   Рыжий урод сделал несколько шагов и остановился на почтительном расстоянии.
   – Что ты здесь делаешь? Ухаживаешь за растениями?
   Иоланта ожидала, что такой вопрос будет хорошей приманкой, садовник соврет, тогда у нее будет повод наказать его по заслугам.
   Его кивок означал твердое «Нет».
   – Тогда зачем ты здесь? И что ты там все время прячешь?
   Секунду он смотрел себе под ноги, словно решая признаться в чем-то или убежать. В саду никого не было. Охрана стояла только у входа из дворцовых покоев, другая дверь, которой пользовались работники, не охранялась. «О, ужас! Он что-то украл и хотел здесь закопать», – испугалась девушка, она уже хотела позвать стражников и только раскрыла рот, как садовник, поднял глаза от пола и что-то протянул перед собой. В руках у него была всего лишь  тонкая, гладко обструганная дощечка и кусок угля. Пальцы его правой руки были испачканы углем, а не землей. Теперь Иоланта сообразила, что вор не смотрит с восхищением на того, кто его поймал.
   –  Что это? Дай мне.
   Она подняла руку, которой в мгновение испуга вцепилась в подлокотник, и протянула немного вперед. Карни сделал еще шаг, держась все же на расстоянии от кресла принцессы, и подал ей дощечку размером с переплет большой книги. Одна сторона доски, та, что была видна Иоланте, когда ее держал Карни, была чистой. Девушка перевернула дощечку. Некоторое время она молча смотрела, ее прекрасное лицо отразило целую гамму противоречивых чувств. Прежде всего, удивление, потом облегчение, смущение пополам с возмущением, и, наконец, снова изумление.
   –  О, созвездие Дерра, так ты умеешь рисовать?
   Принцесса не случайно упомянула это созвездие, считалось, что оно покровительствует архитекторам, скульпторам и живописцам.
   Вопрос был риторическим. Набросок был сделан очень профессионально, причем грубые средства никак не отразились на качестве исполнения. Было видно, что и времени это заняло немного. Всего лишь несколько штрихов передали и портретное сходство и даже внимательную сосредоточенность, с какой Иоланта только что склонялась над книгой.
   –  Мне следовало бы рассердиться за твою дерзость.
   Карни опустил голову.
   –  О, нет. Я больше не верю в твою застенчивость.
   Садовник упал на колени, прося пощады и прощения.
   – Хорошо, я прощаю тебя за то, что ты посмел рисовать меня без позволения. Наказывать за дар Судьбы кощунство. Встань и отвечай.
   Карни поднялся и отступил назад, сохраняя почтительную позу.
   –  Ты действительно немой? – приступила к допросу Иоланта.
   Он коснулся своих губ и сделал отрицательный жест рукой.
   –  Ладно, верю. Ты рисуешь и красками?
   Молодой человек кивнул утвердительно.
   –  Чтобы стать хорошим художником, не достаточно иметь природный дар, его нужно развить. Многому научиться. Великие художники пишут целые трактаты по математике, анатомии, оптике. Ты слышал об этом?
   Снова положительный ответ.
   –  Тогда ты должен уметь читать и писать, – с сомнением сказала девушка. 
   Карни нерешительно повертел в пальцах уголек и взглядом показал на доску, что лежала на коленях принцессы. 
   –  Только рисунок не нужно портить, – девушка подала ему доску.
   Он принял ее с поклоном, встал на одно колено, положил доску на другое и начал что-то писать довольно медленно, как будто вспоминал буквы. Так, во всяком случае, показалось Иоланте, с интересом следившей за его действиями. Это было необыкновенно, открыть в столь незначительном и жалком на вид человеке совершенно неожиданные достоинства.
   Не вставая с колена, Карни подал принцессе доску.
   Там было написано:
С благоговением в душе
Прошу смиренно позволенья
В вины безмерной искупленье
Ваш образ воссоздать в холсте.

   Поняв, что садовник в течение минуты не вспоминал буквы, а сочинял стихи, девушка на мгновение просто потеряла дар речи.
   – Хм, кто вы такой? – ее язык не повернулся сказать ему «ты».
   Он развел руками, как будто хотел сказать «никто».
   – Я догадываюсь. Вы – очень предприимчивый молодой художник, который решил добиться известности вопреки своим внешним недостаткам. Что ж, я дам вам шанс. Вы напишете мой портрет, и если он не обманет мои ожидания, вы получите достойную награду, – решила Иоланта.
   Он сделал жест, как будто пишет в воздухе. Девушка снова отдала ему доску.
    «Ваша доброта способна сравниться лишь с Вашей красотой. Для бедного Карни, нет большей награды, чем право запечатлеть образ Вашего Высочества, ибо всем известно, что на свете нет более совершенного образа Красоты».
   –  Завтра вы придете в мои покои, кажется, вам следует поменять букет в комнате для занятий рисованием. Вам ясно?
   Он кивнул, его глаза отразили сдержанную радость. Иоланта встала, положив на дощечку свою книгу:
   –  Это я забираю с собой.
   Принцесса быстро вышла из зимнего сада, оставив коленопреклоненного садовника радоваться своей удаче.

                           Глава V. Художник двора Ее Высочества

   Уже смеркалось, следовало переодеться к ужину и идти в Малый пиршественный зал, где каждый вечер ужинали король, принцесса и приближенные, когда во дворце не было приема или бала. Иоланта прошла прямо в свою гардеробную. Там уже горели зажженные свечи и камеристки ожидали свою госпожу. После переодевания принцесса отослала служанок, у нее было еще время до ужина. Девушка положила дощечку на освещенный столик, чтобы убедиться, что рисунок действительно так хорош, как показался ей вначале. Может быть, она переоценила его от неожиданности. Нет. В нем чувствовалась рука мастера. Две надписи «на полях» свидетельствовали об образованности автора и его умении излагать свои мысли. Почему-то Иоланте показалось, что все это ей смутно напоминает что-то, но она отмахнулась от этого ощущения.
   –  Надо же, я едва не приняла его за жалкого воришку. Стыдно так думать о людях, Ваше Высочество, – выговорила она самой себе и, заперев рисунок в секретер, отправилась к столу. 
   С утра Иоланта объявила, что желает рисовать, и приказала не беспокоить ее ни под каким предлогом. Конечно, присутствие слуг, бесшумно и незаметно исполняющих свои обычные обязанности, не могло считаться беспокойством. Никому не приходило в голову останавливать лакея с дровами для камина или садовника с цветами для украшения комнаты.
   Когда Карни поставил цветы, принцесса показала ему на мольберт, краски,  кисти и прочие принадлежности. Карни внимательно осмотрел все это, жестом показал, что кисти никуда не годятся, в красках не хватает нужных оттенков, и нашел еще массу недостатков в живописном арсенале Ее Высочества. К счастью, Иоланта догадалась специально запастись письменными принадлежностями, благодаря чему общение с немым художником значительно упростилось. Карни перечислил на бумаге все, что ему понадобится для составления грунтовки и красок, а Иоланта заверила портретиста, что в тот же день отдаст необходимые распоряжения. Когда с этим вопросом было покончено, Карни переставил мольберт по своему усмотрению, передвинул массивное кресло с высокой спинкой, куда усадил принцессу, уже без лишних церемоний, хотя и с должным уважением. Поскольку холст для портрета был не готов, Карни собрался сделать несколько набросков на бумаге.
   –  Карни, – обратилась к нему Иоланта, когда тот приступил к работе, – мой портрет уже рисовали три раза. Все художники обычно довольно много разговаривали, вы не возражаете, если в следующий раз я возьму книгу.
   Принцесса уже по опыту знала, что живописцы весьма требовательны. Когда они рисуют портрет, даже король вынужден считаться с их распоряжениями и условиями, иначе картина может не удаться. 
   Карни не возражал. Наоборот, идея «Читающей принцессы» ему очень понравилась. Принцесса позировала по три часа в день, вскоре в этот секрет ей пришлось посвятить выздоровевшую Дамину и вернувшуюся во дворец Мальвию. Девушки глазам своим не верили, но сумели не проболтаться. Лисия и Ажиана приехали, когда картина была уже практически готова, все вспомогательные линии убраны, выписаны лицо и руки, Карни заканчивал работу над светотенью и перспективой за креслом принцессы.
   – Лезали будет в бешенстве, – сказала Лисия, имея в виду художника двора Его Величества, – его портрет явно проигрывает в сравнении с этим.
   В простом белом платье без украшений с полураспущенными, чуть сколотыми на затылке волосами, склонившаяся над книгой Иоланта выглядела здесь гораздо более живой, чем на парадном портрете Лезали. Знаменитый живописец изобразил наследницу в чопорных, затканных золотом и украшенных бриллиантами одеждах с короной в высокой вычурной прическе. При идеальном сходстве черт фигура девушки казалась деревянной, а глаза – пустыми.
   –  Что ж поделаешь, Карни рисует иначе, у него есть какие-то свои секреты и мастерские приемы. Кажется, что я сейчас зашевелюсь там, внутри картины, – с искренним удовольствием расхваливала художника Иоланта.
   – Секреты, приемы и еще настоящий талант, я бы тоже хотела иметь портрет его кисти, – добавила Ажиана.
   –  Я знаю, как это устроить, – заверила подруг Иоланта.
   Погруженный в многочисленные государственные заботы король Родерико не слишком вникал в дела Иоланты, во всяком случае, ему не приходило в голову держать дочь под надзором или указывать ей, когда и чем она должна заниматься. Но он всегда был рад исполнить любую ее просьбу.
   Навестив отца в его несколько мрачноватом на ее вкус кабинете, принцесса приступила к решительным действиям:
   – Папочка, я хочу показать вам чудо, – поцеловав отца в щеку, прощебетала Иоланта.
   – Чудо? Это интересно. И где же оно, твое чудо, дорогая? – отвлекшись от бумаг, улыбнулся очередной затее дочери Родерико.
   – Идемте со мной, – с загадочным видом поманила его за собой принцесса.
   Пока они шли залами и коридорами дворца, Родерико пытался угадать, какое такое «чудо», хочет показать ему любимая дочь, но так ничего и не придумал. Приведя отца в свою «студию», принцесса собственноручно сняла покрывало, прятавшее картину от посторонних глаз. Родерико не считал себя большим знатоком живописи, но во дворце была собрана прекрасная галерея, и король вполне был способен оценить работу Карни. 
   – Пожалуй, ты права, Иола, портрет действительно чудесный. И кто же его создатель? Полагаю, мэтр Лезали не догадывается о существовании этого произведения.
   –  Вам действительно нравится?
   –  Не такой уж я темный невежа, чтобы не распознать шедевра.
   – Ну, что вы, Ваше Величество – просвещенный король. Пообещайте исполнить одно мое желание, – с хорошо знакомой отцу лукавой улыбкой попросила Иоланта.
   –  Какое же?
   –  Я хочу, чтобы автор этого полотна получил должность моего личного художника.
   –  Хм, но ведь такой должности нет.
   Родерико с сомнением прошелся вдоль картины, отступил назад, рассматривая полотно под различными углами.
   –  Почему бы ее не ввести? – продолжала настаивать девушка.
   – Видишь ли, девочка.., – король ненадолго умолк, он не привык отказывать Иоланте, – эта война и опустошение восточных земель нанесли ощутимый удар по нашей казне. Я, конечно, заплачу за этот портрет не меньше, чем за работу Лезали, хотя он стоит большего. Но выплачивать постоянно еще одно такое же высокое жалование, как художнику королевского двора, сейчас  было бы слишком расточительно.
   – Такое же жалование, – растерялась Иоланта, она не ожидала, что отец станет ей возражать.
   – Ты все еще не сказала мне, кто автор, – напомнил король.
   – Автор – молодой и еще совсем неизвестный художник, но очень талантливый. Возможно, он не попросит такое уж большое жалование. Дело в том, что Карни служит у нас садовником, а это совсем несправедливо.
   – Садовником? – удивился король. – Нельзя позволить зарывать талант в землю вместе со всякими там корешками. Если он согласится на жалование в три раза меньше, чем у Лезали, я сделаю его художником двора Ее Высочества.
   – Но, папа, разве это честно?
   – Конечно. В искусстве нужно заслужить имя, а одной картины для этого мало, даже гениальной.
   – Хорошо, надеюсь, он согласится, а не отправится куда-нибудь в Картинелию.
Карни не имел никаких возражений, он написал, что и не думал состязаться со знаменитым Лезали или претендовать на должность королевского художника. Напротив, щедрость Ее Высочества и Его Величества превзошла все его самые несбыточные надежды. Единственное, о чем он просил, это позволить ему иногда отлучаться без предупреждения, поскольку у него остались некоторые обязательства за пределами Иленополя. Принцесса была несколько удивлена, но пожала плечами и согласилась на это странное условие.
   Так Карни поменял грубую одежду садовника на щегольской наряд художника, прикрыл свои рыжие волосы бархатным черным беретом, аккуратно подстриг бороду и будто стал другим человеком. Ему отвели две комнаты в самом дворце. Работы у него оказалось достаточно. Сначала, он должен был нарисовать вместе Лисию и Ажиану, затем Иоланта пожелала иметь большую картину, где бы она и ее подруги были изображены впятером за музыкальными занятиями. Как только портрет Иоланты появился в галерее, из желающих заказать свое изображение у Карни, можно было составлять список. Но принцесса заявила, что им придется подождать. Теперь Карни работал не спеша, время от времени внезапно куда-то пропадая на несколько дней.

                       *     *     *

   Барбатош недовольно покосился на массариола. Обычно Пьено при первом чтении бессмертных трудов своего хозяина проявлял массу эмоций, его нос часто и выразительно шмыгал, раздавались  приглушенные от почтительности ахи, охи и ойканья. Сегодня же картина была иная. Приживал слушал молча, с каким-то задумчиво отрешенным выражением на кирпичного цвета лице. Писатель все больше нервничал: то ли он разучился сочинять (а точнее интересно излагать) истории, то ли его первый читатель окончательно поглупел и совсем перестал эти истории понимать.
   В конце концов, Барбатош не выдержал и, хлопнув пачкой отпечатанных листов о стол, сурово воззрился на слушателя:
   – Ну, что ты скажешь?
   Пьено слегка поежился под его горящим взором и робко ответил:
   – Оно, конечно, интересно, хозяин, но что-то я не понял.., – подтвердил опасения писателя массариол.
   – Чего же ты не понял? – раздраженно спросил гном-ювелир.
   – Там какая-то графиня козни строила, потом принц собрался спасать принцессу от чудовища… А тут урод-садовник портреты рисует…
   Пьено окончательно смутился.
   – Принц вообще не знал, от чего ее спасать надо, – нервно дернув себя за бороду, возразил Барбатош.
   – А-а-а… А куда он подевался-то?
   – Куда-куда. Здесь он давно, неужели не ясно?
   – Нет, – массариол озадаченно завертел головой.
   – Да не здесь, а в Иленополе. Ладно, – Барбатош махнул рукой (стоит ли так расстраиваться из-за непонятливости гнома-крестьянина), – слушай дальше. Сейчас все поймешь.

*     *     *

   Зима подошла к концу, запела капель, потекли ручьи, земля начала очищаться от снега, на возвышенностях проглянула свежая зеленая травка.
   Ранним весенним утром рыжеволосый человек со шрамом на лице вывел коня из королевской конюшни, неловко взгромоздился в седло и шагом выехал за ворота дворца. Растворяясь в утреннем тумане, всадник перешел на спокойную рысь, проскакал через город и миновал только что открывшиеся городские ворота. За городом его посадка резко изменилась, он пришпорил коня и понесся так, что только ветер свистел в ушах. Добравшись до большого леса, всадник уверенно свернул на еле заметную тропку, снова перейдя на рысь. К полудню Карни подъехал к одинокой землянке, затерянной в лесной чаще. В землянке его ждали. Человек, по виду слуга, весьма почтительно поклонился художнику и передал ему запечатанное письмо. Карни подсел к столу под маленьким оконцем, сломал печать и начал читать. Глаза художника быстро пробегали написанные мелким аккуратным почерком строки, а лицо становилось все мрачнее.
   – Где книга, что передал Дарине? – спросил он со слабым, но все же заметным акцентом.
   –  Вот она, сударь, – слуга был иллиатцем из свиты королевы Пристианы, поэтому принц Робер взял его в свое опасное путешествие для осуществления связи с Дарине.
   – Пойди, займись конем, потом подогреешь мне вина, – распорядился Карни.
   – Слушаю, Ваше Высочество.
   Слуга вышел. Карни сдернул рыжий парик и бросил его на кое-как сколоченный лежак в углу землянки. Он взъерошил свои почти черные волосы, потом отлепил бороду, усы и шрам.
   – Похоже, старик Антуас не ошибся, – сказал принц сам себе, пользуясь редкой возможностью напрячь голосовые связки. – Она прекрасна, как ни одна другая девушка не только в Иллиате, но и на всей Земле. Значит, она – жертва.  Что же делать? Итак, почитаем пока, поскольку, как всегда говорит уважаемый профессор: знание – сила.
   Юноша несколько моложе принца Робера по имени Карни действительно обучался у одного картинелийского художника, он был рыжеволос и онемел в детстве от сильного испуга. Больших надежд он, впрочем, не подавал, а потому был рад жить тихо, но обеспеченно, на заплаченные ему за имя и легенду деньги. Благодаря врожденному таланту и серьезным занятиям живописью принц Робер смог таким образом оказаться рядом с принцессой, не вызывая особых подозрений. Но сколько он не наблюдал за происходящим во дворце, найти источник опасности, угрожающей Иоланте, оказалось непросто. Только после того, как мнимый Карни, стал своим человеком в узком кружке принцессы, ему удалось незаметно выяснить час и минуту рождения Ее Высочества. О них Робер сообщил астрологу Дарине, и вот теперь ответ был получен. Сомневаться уже не приходилось, удивительно было то, что об этом не догадывались сами жители Иллиаты. Легенду о Фиобисе Робер знал еще от матери. Мечтать о таком противнике, если так можно назвать чудовище, мог только сумасшедший. Но Робер уже полюбил Иоланту всем сердцем, и у него даже не возникло и мысли уклониться от встречи с обитателем пещеры на Тирекийской горе.
 

                                      *    *    *

   В середине весны король возобновил военные действия против герцога Бруото, удача не сопутствовала герцогу, и по совету Амелины, Дени пошел на примирение с сюзереном.
   Прошло почти семнадцать лет, с тех пор как Кенея напророчила судьбу принцессе. Король Родерико решился сам навестить предсказательницу и спросить у нее совета. В тайне ото всех государь покинул столицу и явился к Кенее.
   –  Я ждала вас, Ваше Величество, – приветствовала короля хозяйка.
   – Кенея, не изменились ли обстоятельства, не появилась ли надежда для моей дочери?
   –  Надежда была и есть, я говорила это вам много лет назад, государь. И она укрепляется, ибо человек, способный защитить принцессу, не погиб в случайном сражении или дальнем походе. Но избежать Судьбы твоя дочь не сможет, – ответила Кенея.
   –  Что же мне делать?
   – Предсказатель Синего омута Орнос объявит имя жертвы через две недели после семнадцатилетия Иоланты, это его право и долг. Пусть на ее день рождения будет устроен турнир, как в прошлом году. Пусть съедется как можно больше рыцарей, и кто-нибудь из них полюбит ее беззаветно и бескорыстно. Можно даже объявить, что лучшие рыцари получат право претендовать на руку Иоланты. Но для них будет еще одно испытание. Ничего, если выйдет один победитель. Руку принцессы получит тот, кто спасет ее и сможет это доказать. И помните, Ваше Величество, вы должны дать слово отдать руку принцессы и корону Иллиаты тому, кто одолеет Фиобиса, кем бы он ни был, какая бы вина или оговор на нем ни лежали, будь он принцем или бродягой без рода и племени. Только при соблюдении всех этих условий Иоланта может быть спасена.
   Вернувшись от Кенеи, король приказал готовиться к большому празднику по случаю дня рождения Иоланты. До него оставалось чуть больше месяца, но ожидалось еще больше гостей, чем в прошлый раз, так как за год слава о красоте и других достоинствах принцессы распространилась далеко за пределы соседних королевств.
   Слух о том, что копья на турнире будут ломаться не просто так, разлетелся со скоростью ветра. Разумеется, он достиг и ушей Амелины. Графиня испугалась, что принцесса может успеть выйти замуж до объявления имени жертвы за победителя турнира. Такой шаг со стороны короля вообще напоминал акт отчаяния. Без серьезной причины Родерико не стал бы выдавать дочь едва ли не за первого встречного. Да и обычай этот уже устарел. Амелина поспешила встретиться с Бруото.
   –  Дени, если ты любишь меня, ты должен принять участие в турнире за руку Иоланты и обязательно победить, – заявила она без обиняков.
   –  Зачем? – герцог выпучил глаза от удивления. – Я не хочу жениться на ней,  я тебя люблю.
   – Ты и не женишься на ней, но если ты победишь на турнире, то она не сможет выйти замуж и ни за кого другого.
   –  Я ничего не понимаю, – только развел руками Дени.
   –  Я открою тебе страшную тайну.
   Амелина долго втолковывала герцогу, чего она добивается.
   – А! Так ты хочешь, чтобы принцессу сожрал монстр, тогда ты будешь первой красавицей королевства, – наконец уразумел жених суть интриги своей возлюбленной.
   –  Да, ты-то ведь не станешь спасать ее от чудовища, тем более, что это и невозможно.
   Сама Иоланта была поражена слухами об условиях предстоящего  турнира больше кого бы то ни было. Узнав, что предполагаются состязания за ее руку, она побежала прямо к отцу.
   –  Папа, что означают эти разговоры?
   –  О чем, Иола?
   –  Вы знаете, не притворяйтесь. Я говорю о турнире.
   – Твой день рождения: балы, пиры, ну, и турнир, естественно, как в прошлом году, – пытался отвертеться от объяснений Родерико.
   –  В прошлом году речь не шла о моей руке. Ну, вы же сами рассказывали, как с мамой полюбили друг друга, как были счастливы. Почему вы хотите выдать меня замуж по этому глупому старому обычаю? – умоляющим тоном спросила Иоланта, усевшись к нему на колени, как делала это с самого детства, когда хотела настоять на чем-нибудь своем.
   –  Видишь ли, девочка моя. Я уже немолод…
   –  Вот чепуха, у вас еще нет даже седины, – возразила девушка.
   – Всякое случается, а вдруг ты останешься одна. Как ты будешь править страной, ты же ничего не знаешь об этом? – Родерико кривил душой, но не мог поступить иначе. – И потом, это будет только предварительный турнир, соберется не меньше сотни рыцарей. Пусть покажут себя, лучшие, человек восемь получат право называться только кандидатами в претенденты на твою руку и корону. Доблесть ведь тоже не лишнее качество для будущего короля. Потом мы объявим еще какое-нибудь условие, или ты сделаешь выбор по своему вкусу. Неужели ты думаешь, что я не люблю тебя или не дорожу благом нашего королевства?
   – Ну, хорошо, если предварительный. Я люблю смотреть на состязания рыцарей, – успокоилась Иоланта.

                           *     *     *

   – Ээээээ, теперь я почти все понял, хозяин. Очень уж тут у вас закручено! – лицо Пьено заметно просветлело. – Я вот все думаю, думаю… А где все это случилось? Верно, не у нас. Помню я наших рыцарей, которые на турнирах. Не шибко-то они были ученые, читать-писать не умели, не то, что рисовать или там про астрономию… Почитай, ничего кроме войны, да пиров и не знали.  Это уже потом, когда король Валентио был… тогда да. И то… Ну, так турниров-то уже не было, мечей там и копий, совсем другие времена…
   Барбатош терпеливо выслушивал путаную речь массариола, несмотря на сбивчивость изложения, суть вопроса Пьено он уловил.
   – Я и не говорю, что наш. В Тоннеле это было. Там, видишь ли, дружок, другие религиозные взгляды господствовали. И культура в целом развивались быстрее, особенно всякие искусства. А отношение к воспитанию было иным. Чем-то напоминало принципы, как бы тебе объяснить… существовавшие в  античные времена в Юдоли.
   – А какие там были… при… принципсы?
   – Главный принцип – гармоничность. Воспитывали так, чтобы не только тело тренировать и волю, но и всякие задатки к изящным искусствам развить, ум также. Поэтому рыцарь в Тоннеле был совсем не тот, что в средневековой Юдоли или у нас, в Истаме. Вот в Магите, там больше маги, как Рейль Клеранд и королева Арида, а в Тоннеле – ученые, да художники, вроде как в Юдоли в эпоху Возрождения. Хотя колдуны в этом мире тоже когда-то были неслабые, но очень давно.   
   Барбатош долго и терпеливо объяснял Пьено различия между сильно-, средне- и слабомагическими мирами, стараясь избегать сложной терминологии и математических расчетов, в которых и сам, по чести сказать, был не слишком силен. Много ли понял массариол из пояснений мудрого Барбатоша, сказать трудно, но вопросов по поводу особенностей культуры Иллиаты и Тальвии больше не задавал.