Заметки ехидного мага, кусочек четвертый

Заметки ехидного мага, кусочек четвертый

Этот маг был человек уже давно немолодой; если моя весьма скромная персона и имела несчастье общаться с ним раньше, то точно не по доброй воле.
Он был хрупким и невысоким, его серебристые волосы всегда были немного взлохмачены и казались, мягко скажем, неухоженными. В силу традиций, которым я пока что, хвала незнамо-кому, не следую по причине "юного" возраста, роскошные волосы и борода всегда являются предметом гордости старших магов: это придает им солидности в глазах "простолюдинов" и, к тому же, старит. Так вот, что до моего знакомого по имени Риандиг нор Эдвигрен (согласитесь, у всех северян такие мелодичные певучие имена, сплошное удовольствие их произносить!), то его лысина была больше похожа на помятый золотой шар. Над ушами и под затылком была какая-то невнятная серая мочалка, что до бородки, то она была в буквальном смысле козлиной. И тоже такого насыщенного пыльного цвета. Как ни странно, лицо его не было сморщенным, наоборот, оно выглядело лет на пятьдесят, не старше. Я всегда поражался избирательности механизма замедления старения, который вырабатывается в связи с магической деятельностью человека.
Первое впечатление от этого мага было следующее: "Вот наседка, она думает, что я яйцо на ножках, она умеет только кудахтать и заведет меня в тупик." Мой личный опыт и многочисленные шишки показали, что это более чем заблуждение.
Риандиг нор Эдвигрен все время что-то кумекал, смотрел на Вас внимательно и участливо, словно каждое ваше слово воспринимал глазами и неиначе, и всегда казался до крайности рассеянным плешивым старичком, добряком, каких мало, и редким болтуном, почти никогда не следящим за нитью разговора. К счастью, я просек его фишку вовремя и сообразил, что он, скажем так, неплохо пускает пыль в глаза и большую часть своей логической цепочки, выстраивающейся от слов собеседника, он оставлял при себе, озвучивая лишь те мысли, которые было необходимо высказать. В отличие от Харденда, он тщеславием не страдал, поэтому с легким сердцем позволял вам думать о нем как об абсолютном маразматике. Но все-таки, приглядевшись повнимательнее, вы бы увидели: он не просто сухощавый, он юркий; он не просто бормочет, он бросает камешки в воду, проверяет вашу реакцию, как шпион; он не просто дремлет, он наблюдает за вами; он не просто слушает, он проводит в голове такие вычислительные операции, которые вы не смогли бы провести даже с тонной соответствующей литературы. Один раз я, по наивности, попробовал понять, почему при словах "А на болоте всю ночь верещали лягушки" он подскочил, как ужаленный и, потирая ручки, умчался в архив, бормоча на ходу что-то про свою старую тетушку-шутницу. А потом он вернулся с потрясающим заклинанием, которое не могли расшифровать все маги Гильдии, вместе взятые, в течение последних восьмисот лет, и тут же его перевел на человечкский язык. Пока я не спросил, при чем тут тетушка и лягушки, я так и не разглядел цепи даже смутно. Да и теперь не очень понимаю, как так: Надо быть либо гением, либо идиотом, чтобы понять это.
Что ж, то, что я не гений - как ни прискорбно, но факт и очеведность. А вот то, что я не оказался идиотом, несказанно меня обрадовало. Я не шучу!
Итак, вот в чем причина моей неприязни к Риандигу: он живет мыслью. Для него человек - условность, фигура на шахматной доске, фишка на карте, муха в супе, если угодно, точка, медленно ползущая по чертежу; я знаю, что симпатичен ему, потому что мне он довольно ощутимо помогает при малейшей возможности (ее я свожу к минимуму... скажете - балбес? Зато нервы сберег - для неизбежных случаев!), а просто так он ничего не делает. Не исключено, что у него свои виды на меня и мою карьеру, но все, что я знаю о Риандиге, говорит в пользу его привычки окружать себя только симпатичными ему людьми. Человека, который не нравился этому магу, удержать рядом с ним было невозможно: старичок с любезной улыбкой помогал ему найти тысячу и одну куда более выгодных и перспективных вакансий или путей дальше, и оба расставались с самыми светлыми лицами при самой ясной погоде. Однако бе.
Эти качества Риандига просто убивали меня. Я чувствовал, что в его присутствии я ощетиниваюсь и начинаю следить не то что за каждым словом - каждой мыслью, промелькнувшей у меня в голове. Я слежу за ним так же бдительно, как он за мной - но что-то я сильно сомневаюсь, что у меня получается не афишировать это. Самое гадкое ощущение у меня возникает, когда он улыбается одними глазами: создается такое очаровательное впечатление, что он посмеивается надо мной и моими жалкими попытками противостоять его тактике.
Неуютней, чем в его обществе, мне навряд ли может быть где-либо. Впрочем, нет предела совершенству!
Итак, когда мы прибыли, он встретил нас на крыльце, по-братски пожал руку Харденду, сохранявшему свою надменную физиономию без особых ихменений, с радостью обнял меня, заметив, что несказанно счастлив видеть "этого молодца", и позвал нас за собой в здание.
Памятуя о прошлых приключениях, я не стал слишком уж отставать от них, хотя, с учетом того, что в Нордевенге большинство магов относятся к Холодным Ветрам, пребывание здесь обещало быть на редкость "приятным". Про себя ругая на чем свет стоит и этот город, и все обстоятельства, и вообще своих прадедов, которые баловались колдовством ради прикола и теперь могут быть единственными виновниками моей нынешней сферы деятельности, я вошел под своды здания.
Риандиг все кудахтал и кудахтал по дороге, распинаясь на тему новостей из моей родной страны (подозреваю, излияния благодарности некоторых моих отдельных знакомых в том, что меня отозвали на чужбину), Харденд изредка отвечал ему в своей снобической манере, а я плелся следом; мы то теснились в узеньком проходике с окнами, больше напоминающими бойницы или сарай, то шли в рекреациях с потолками, теряющимися в темноте (хм, интересно, а паутину они там счищают или как?), то вообще шествовали сквозь читальные залы, где сидели всякие умники. Про себя я фыркнул, ибо мой первый учитель был закоренелый практик, за что я ему безмерно благодарен: не просидел свои лучшие годы за книжками на задворках библиотеки. Терпеть не могу метод познания материала, который иначе, как "высиживание", охарактеризовать нельзя.
Итак, мы подошли к дверям кабинета Риандига, и тогда он остановился и вежливо (но как мерзко!) улыбнулся мне:
- Надеюсь, дэр Саджахт, вы подождете здесь пару минуточек, пока мы с нор Лоссе поговорим? Уверяю вас, потом я с удовольствием обсужу с вами все, что необходимо, тоже с глазу на глаз.
- О, безусловно, - ответил я, не уставая удивляться тому, как он со мной разговаривал: можно подумать, я его соседка по этажу, пришедшая справиться о здоровье его тетушки и похвастать новым рецептом яблочного джема.
Не слишком расстроившись, я плюхнулся на скамейку, стоявшую у дверей, и стал изучать противолежающую стену. На ней висели писаные маслом портреты, гравюры и просто наброски с лицами магов, заслуживших звание великих - проще говоря, на редкость везучих и одаренных сволочей, умудрившихся запомниться потомкам не в самом мрачном свете. С холста в овальной раме прямо на меня в упор глядела, застыв в неподвижности, красивая женщина, на вид лет тридцати-сорока, с абсолютно гладкой кожей и густыми темными волосами.
Я пригляделся повнимательнее; ее лицо было светлым, словно солнце боялось на него посмотреть, и по цвету напоминало молоко; глаза казались прозрачными хрустальными шариками из-за серо-голубых, почти белых радужек и холодными, как горный лед. Высокие скулы и слегка выступающий вперед тяжеловатый подбородок делали черты ее лица немного резкими и чуть более грубыми, чем следовало бы, но зато их уравновешивал аристократический прямой нос и тонкие, как будто высеченные резцом из мрамора губы, к тому же темные брови лежали ровными дугами на лбу, словно их нарисовали на чистой, без единой морщинки фарфоровой маске мягкой кистью каллиграфа. Да, я мог бы сказать, что она была красива, но слишком своеобразно; от нее веяло сталью, холодом и снегом; она была мрамор и камень, а взгляд такой злой, пронзительный, ни дать ни взять - эзэра из мифов народов Нордевенга: люди, жившие в горах, верили, что в бурную ночь в ветре летают холодные и прекрасные феи, что их глаза сверкают в темноте, как звезды, что их кожа бела, как снег в лунном свете, а сами они стремительны, как стрелы; и если путника застанет такая ночь, эзэры запоют своими высокими и сильными голосами, и он оглохнет от воя бури напополам с их безумной песней, и заплутает окончательно, забыв все и сойдя с ума; вот тогда-то феи набрасываются на него и выпивают его кровь.
Меня слегка передернуло: если бы я встретил эту женщину ночью в пургу в горах, я решил бы, что сказки - быль. Я подошел поближе и попытался различить ее имя, но разглядел на неровных мазках только росчерк подписи художника. Конечно же, он меня не заинтересовал - редко когда жалкая замена нужной информации может быть хоть сколько-нибудь полезна.
- Спасибо большое, нор Лоссе, я рад был случаю свидеться с Вами. Что ж, передавайте от меня привет Вашей хозяюшке... Всего хорошего, да-да...
Риандиг выпроводил Харденда, на что тот отвечал вежливыми и снисходительными прощаниями, а мне лишь не слишком охотно кивнул головой. Как только он ушел, нор Эдвигрен улыбнулся, потом, словно меня не было там, где меня было, подошел к портрету и, поглядев на него, неожиданно спросил:
- Нравится?
- Нет, - тут же брякнул я и сразу же понял, что сморозил глупость. Неэтично так отзываться о даме, заслужившей место в портретной галерее одной из резиденций Гильдии.
- Мне тоже, - к моему удивлению, кивнул с улыбкой Риандиг. - Но она была талантливая шельма... Помню, помню, как она пришла сюда в первый раз. Знаешь, как вспышка в темноте. Молния ворвалась в Гильдию, разворошила все, разгромила и, как была яркая, со своим сиянием унеслась. У нее был потрясающий учитель, - он прищелкнул языком, - бриллиант... Впрочем, не лучше ли обсудить это за чешечкой чая? - он улыбнулся, и мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним в кабинет, бросив последний взгляд на псевдо-эзэру. Разговор обещал, вопреки моим ожиданиям, быть информативным... В конце концов, даже в легендах иногда есть крупица здравого смысла истории.