Именинница

       Я лежу с закрытыми глазами и обнимаю подушку, стараясь вспомнить все до мельчайших подробностей. О том вечере…
       Все началось еще днем, в заснеженном Ново-Переделкино, когда я впервые ощутил вкус твоих губ. Я целомудренно прикоснулся к ним, воспользовавшись безотказным предлогом – твоим Днем Рождения. И тогда ты, мне кажется, решилась: будь что будет – и пригласила меня к себе.
      Хочется думать, ты не разочаровалась в своем решении…
      Мы зашли в местный универмаг в «Теплом стане» рядом с домом, где ты тогда снимала квартиру, и, словно молодая пара, накупив целую кучу еды и выпивки, отправились к тебе.       
      Сразу замечу: ты свила очень уютное гнездышко. Даже завидно, ей, Богу! Сидя в уголке кухни, попыхивая сигареткой,  примостив ноги на теплую батарейку и наблюдая за твоими ловкими, скорыми движениями, за всей твоей ладно скроенной и дико женственной фигурой,  я поражался той быстроте, с которой на столе появлялись всевозможные тарелочки,                кастрюлечки, бутылочки.
     Вообще, никогда прежде, попадая в чужой дом, я не чувствовал себя так комфортно, как будто я всю жизнь сидел на этом стуле и любовался тобой. А может, все дело было в тебе?
    Обед был экстремально вкусным. Надо вам заметить, что я вообще разочаровался в кулинарных способностях женщин в целом, а молодых в особенности, но здесь ничего плохого сказать не могу: трапеза была настолько вкусной, как будто я сам его готовил.
    Нельзя сказать, что во время еды мы болтали ни о чем. Нет, в нашем разговоре было место и философским вопросам и психологии, и жизни и, естественно, тебе, именинница. В продолжение беседы и чревоугодия, ты очень мило за мной ухаживала, что мне ужасно льстило, подкладывая кушанья и передавая блюда, до которых я не мог дотянуться. Нечего и упоминать, что почетную обязанность виночерпия я взял на себя; мы закусывали водочку горячим, как это делали «недобитые большевиками помещики», но нас грела мысль о стоящем на льду шампанском.
     Нужно отметить, что некоторая усталость, приятная сытость, шампанское с водкой, хорошо легшие на все выпитое с 1 Февраля, а также, смею думать, присутствие мужчины – все это не могло не сказаться на твоем поведении. Ты чему-то счастливо улыбалась и взгляд твоих прелестных глаз, горящих каким-то бесовским огнем, нельзя было назвать иначе как сладострастным. Но я, собрав всю силу воли, сдерживал свои душевные порывы, прекрасно понимая, какой может разгореться пожар, если хоть одна искорка вылетит из моего горящего сердца, и сколько ушатов холодной воды тебе придется вылить на мою разгоряченную головушку, чтобы остудить мой пыл. Однако после того как ты врубила классный музон, то, что для меня было откровением в то время – «The Who», «Mamas and Papas» и еще бог весть что (ты рассказала, что буквально лежала в колыбельке, когда отец надел такой крохе наушники, решив с детства привить бэйбику правильный вкус к музыке, и включил «Missis Robinson» от «Simon and Garfunkel» – что тут скажешь, время хиппи) и начала пританцовывать передо мной, я не выдержал и сдался…
     Что было дальше? Интересно, что сделал бы на моем месте среднестатистический мужчина, если бы он, танцуя, прижимал к себе чрезвычайно обольстительную, радостную, чуть захмелевшую девушку, встретившую свою двадцатую весну? Представьте себе эту в совершенстве развитую фигуру, обтянутую джинсами и едва не лопающейся маечкой, это тепло, этот аромат, эти ритмичные, плавно-тягучие движения танца! Уф, не знаю, как кто другой, а я поцеловал тебя. И, одобренный твоим молчаливым согласием, не один раз. ( Ставлю точку, а не многоточие, чтобы читатель не придумал там себе чего лишнего – были поцелуи, и только, ничего кроме.)
     …Перед уходом мне стало ужасно тоскливо. Ты даже спросила меня, почему. Что я мог тебе ответить? Мне было невыносимо грустно, так как я понимал, что, возможно, лучший день в моей жизни безвозвратно прошел и ничто в целом свете не сможет его вернуть. (Кстати, мои опасения оправдались – следующим утром при встрече в институте ты лишь испуганно мне кивнула, как будто бы и ничего не было, явно давая понять, что это был первый и последний раз). Хотелось, как в сказке, уколоть палец веретеном и забыться с тобой на сотню лет. Хотя почему палец и почему веретеном? Лучше уж в вену и «баяном». Remember?
     …Вечер встретил нас приветливо. Мы шли, обнявшись, по улице, а над нами, в тихом, спокойном и довольно-таки теплом и темном февральском небе свет фонарей сливался со светом звезд. И, глядя на них, и на умиротворенную природу, хотелось думать о Вечном…
      …И я шел, поскальзываясь, через задумчиво уснувший Петровский парк, и, распространяя запах алкоголя и твоего парфюма, размышляя о Судьбе, Космосе, Жизни, Любви и о Тебе, Прекрасная Незнакомка…
      Что мне приснилось в эту ночь?
Думаю, это понятно всем.