Настя

Мне повезло. Я застала это время. Середина-конец восьмидесятых. Застала не сама, слишком мала была. Но рассказами об это жизни, людьми из этого времени была пропитана вся моя юность. Так уж сложилось, чему я несказанно рада. Знакомец мой Иванов и его друзья, и знакомые жили в этом времени в сознательном возрасте. Тусовались на климате, посещали квартирники, читали самиздат, дружили с девочкой, которая по ночам этот самиздат перепечатывала. Пили портвейн, ругали совок. Носили ботинки фабрики «Скороход» и поколачивали панков, которые от них самих отличались лишь цветом крашенных челок. И жили протестом – во всем и ко всему – такое уж было время. И спивались от безысходности, которую объяснить не могли. Работали дворниками, писали стихи, защищали диссертации и уезжали в Канаду. Фарцовали у Гостинки и смотрели порнуху на единственном в районе видаке. Завидовали и ненавидели. Завидовали чужому забогурному лоску, мечтали о нем и его же ненавидели. Ненавидели свою совковую убогость и ей же кичились, ее же лелеяли, выставляя напоказ. Были они смешные и наивные, и поэтому я, выросшая в другую эпоху – (от ****ь, страна, 10 лет – уже эпоха)- в свои 17 общалась с ними 27-28 летними дядьками и тетьками почти на равных.
Они все кажутся мне сумасшедшими. Они выросли, стали известными, или богатыми, или счастливыми. Редкие везунчики совместили и то, и другое. Но мне они до сих пор представляются ангелоподобной безумной толпой сумасшедших, ищущих выхода в доме, где один вход.

***

- Иванов, чего делать то будем?
- К Рыбине пойдем.
«Да нуууу….», - заканючила я. К Рыбине я ходить не любила. В старой квартире, огромной и запущенной,  вечно толкалось огромное количество народу. Дикие художники, непризнанные гении, старые неизвестно чьи  приятели, которых выгнала жена, и еще черта в ступе кто. Пили обычно портвейн. Дамы – водку. Курили много и жадно, причем не только Приму. Кумар стоял такой, что не видно было лиц, в чем тоже заключалась некоторая прелесть -  такие рожи увидишь, спать неделю не будешь. Мы к Рыбине ходили редко – потому что я не была гением, а Иванова не выгоняла жена, за неимением оной. В редкие визиты Иванов покупал яблоки и сигареты, отдавал Рыбине, совал ей в кулачок деньги, шипел: «Не пропей, с голоду ж сдохнешь, дура!!!», -  а потом долго о чем-то с ней говорил, орал, горячился. Уходил обычно, громко хлопнув дверью. Иногда он пил с Рыбиной водку – зло, под сигарету одну на двоих. Потом долго ходил и трясся.

- Пойдем. Сегодня надо. Я тебе ангелов покажу.

Рыбина была одинока. Какие-то мужики постоянно ошивались вокруг нее, таскали жратву, спали с ней – она как сквозь туман смотрела на них, обращая внимания не больше чем на мух. Какие мысли крутились в ее голове – красивой, стриженной голове 28 летней женщины с маленькой грудью и мужской фигурой – одному Богу известно. Она была всехней мамкой, ****ью, ночлежкой, столовкой, разливухой и душевной подругой. За Рыбину при случае, каждый был готов лечь под немецко-фашисткий танк, во всяком случае в апофеозе пьяных разборок рубаху последнюю на себе рвали и на Рыбину надевали. И Слава Богу, случаев таких не представлялось, а то осталась бы посреди поля с ромашками, а толпа рвущих рубашки плавно бы растворилась.


***

Пришли. Дверь, как всегда – нараспашку. Народу немного – три мужика пьют с Рыбиной водку. Она чего-то ревет. «Иванов, -спрашиваю, -а как Рыбину зовут?» «Настя». «А где ангелы?» «А она и есть ангел».