Вечером...

Иногда по вечерам я усаживаюсь на подвешенную на цепях качель и смотрю на осветленные окна моего соседа. В такие минуты чувствуешь себя лукоморским уютным котом, особенно если чёрный фетр пальто на ветру покидает поджатые колени и щекочет глаза, пытаясь пресечь переполненные любопытством попытки подсмотреть чужие вечера. Заломленная беретка сползает за ухо, высвободившиеся пряди густым вьюном оплетают моё поле зрения, скрывая остальных театралов (устремивших свои хищнически жадные взоры в одном направлении со мной) от меня, а меня - от них. Как маленькая: мне не видно, закрылась ладошками, значит, и меня никто не обнаружит. Как маленькая... Оправляю пальто, освобождаю поле зрения от живой вьющейся изгороди и прячу её, скомканную, за ухо, чинно опускаю ноги с качели на землю; как неудавшийся лист в альбоме, пытаюсь бережно оборвать шлейф воспоминаний. Что было, то было. Теперь мне уже можно чопорно и важно разрезать новые серо-чёрные газеты, нетерпеливо остукивать высокими каблучками рельсины на остановке, вместо того чтобы непунктуально и босоного нестись во всю прыть за трамваем и повисать ещё одной ягодой в пёстрой виноградной грозди на подножке... Помню, трамвай никогда не проезжал достаточно близко к волшебным тётечкам в пятнистых от кваса и сиропа белых фартуках и с ореолом пчёл над лицами-улыбками...
И вдруг захотелось оставить висеть на ветке, будто безбожно перекроенные вороньи крылья, пальто, взмахнуть юбкой и умчаться вспять по циферблату. Добывать бесценных тётечек и их ароматный, прохладный эликсир (детства?) за четыре монетки.
Четыре монетки, а может, и больше, зазвенели в унисон с будильником, беспорядочно ударяясь о донышко и стенки алюминиевого ковшика. В комнате этажом ниже затеплился свет, и звон смолк. Каждый вечер, в 11 часов, на палубно скрыпучую лоджию выходит самого обыкновенного вида, немного заспанная, женщина с самой обыкновенной леечкой и начинает бережно поливать редкую зелень каких-то сцепившихся ростков, которые должны зацвести неземным прекрасным цветом через цать (но вероятно, и ранее) лет. Женщина поливает не растение, а свою мечту, низко наклоняясь к ней и удерживая за ласковой улыбкой дыхание.
А это ведь страшно - жить без мечты. Особенно в большом старом городе. И только я - остаюсь и останусь вечной квартиранткой, не успевающей и не желающей обжиться и распивать вечерами оранжевый чай со своей мечтой (вприкуску?). В мечту надо верить. Всю свою жизнь, не боясь обжечься. А я не могу питать себя обманной верой. Мечтой надо жить, искренне и полностью отдаваясь ей. Для меня это - страшно и непонятно. Я - вещь в себе. Особенно в большом старом городе.
Ну а те, стоящие под окнами моего соседа, давно уложили свои мечты спать и слетелись в этот вечер, как мотыльки, на чарующее сияние абажура под потолком его комнаты - терпкое и насыщенное, как вкус иноземного чая каркаде. Глаза наблюдателей уставлены на фигуру соседа, стоящую на столе спиной к окну и распластавшую ладони на некоем подобии спиритического круга на потолке с терракотовым светом лампы в центре и пытающуюся то ли крутануть круг, то ли откинуть его, как если бы это была крышка люка. Если не всматриваться, то может показаться, что человек просто меняет лампочки в светильнике. И те, кто не верит в то, что происходит что-то не совсем привычное и ординарное, каждый раз великодушно опускают соседу в почтовый ящик новые электрические лампочки, не желая прислушаться к себе и признать присутствие некоего Чуда. Странно и смешно: они не верят в чудеса, но всегда чего-то ждут под его окнами...
Вдруг человек в комнате, рывком приподняв круглый узорный люк в потолке, суетливо выхватил из кармана халата тусклого, матового стекла стакан и протянул руку с ним в образовавшуюся широкую щель, залитую огнём звёздной россыпи на ночном небе. Небо над травянистыми пледами крыш и головами застывших жильцов было плотно стянуто тучными сонными облаками; чёрно-синяя же полоса в щели люка тяжелела под южным грузом звёздных ожерелий. И ведь есть доля правды: вся жизнь - театр, люди в ней - актёры, а небо... лишь декорация?.. Крышка люка громыхнула, плотно впечатавшись в размытый узор потолка и схоронив в мятой штукатурке следы своего существования. Ладони, цепко держащие стакан с мечущимся в нём и слепящим даже через тусклое стекло огоньком, аккуратно выпустили его под абажур и затянули тесёмку внизу...
Мой старый добрый город, мерцание звёзд в абажурах (невесть откуда появившиеся), пчёлы в октябрьской ночи - тебе не в новинку... Ой, тётенька, какой у вас фартук смешной! Вообще-то, это на новые сандали, но я всё равно за трамваем побегу - их потеряю. А можно мне с двойным сиропом?..
 Квартирантка Л.