В ночь на 20-е

В лесах Новой Франции, некогда обитаемых аборигенами, неподалёку от владения Сэн-Венециэн, девятнадцатого августа 1658 года появились двое - высокий человек в сером плаще-накидке и длинном сомбреро, с шарфом вокруг шеи и другой, пониже ростом, более бедно одетый, с палкой в руке и хромающий на левую ногу. Первый из них, монсейнор Франсуа Ламанш, прибыл из Франции три дня тому назад в новооснованный город. Он был колонистским инквизитором и в принципе уже в возрасте, почему никуда ехать особо и не собирался. Но его попросили, как последнюю задачу перед уходом с должности, разведать североамериканские леса неподалёку от Сэн-Венециэна и выяснить, что же в них происходит.
А дело было вот в чём. Еще с начала лета вышеименуемого года во сладении творились необъяснимые вещи. Сперва кто-то (или что-то) изрядно потоптал огород трём фермерам-феодалам поздней ночью, вырыл из него почти весь спелеющий урожай и разорвал в клочье пять пугол. На что один из фермеров решился провести последующие ночи в сарае с заряженным карабином дабы понять, что же такое происходит. Но в последующих ночах не было замечено и живого вообще, они были тихими. Тогда фермер бросил это занятие и у окраины леса втроём они возвели деревянную изгородь высотой в два метра, на всякий случай. Потом, недели через две, занятие возобновилось, причём ночью всему селу был слышен дикий волчий вой и эхо в долине, а брёвна на заборе раскурочили, но огорода никто не тронул. Поутру, феодалы и их жены ссылались на атаку индейского племени, затерявшегося в лесах и кочующего из места к месту до этого, а теперь пришедшего в селу с неблагими намерениями. Но, факт этот не прошёл во-первых потому как все они прекрасно знали, что последние племена индейцев истребили и прогнали к югу да к западу ещё двадцать лет тому назад, когда владение лишь строилось. А во-вторых, все домыслы по поводу индейцев окончательно выбил из голов сэн-венециэнских жителей вид разодраных и поваленных брёвен забода, через которые уже проделали дыру и были готовы пролезти, но сего не случилось.
Вдоль брёвен до поместья господина Дюбуа тянулась коретная колея. На ней обнаружили следы огромных лап, кои за ночь уже смыл проворный ливень, а поутру одной из карет купца, направляющегося к поместью, был замечен труп человека возле колеи, почти у самой опушки леса. Хотя, как выяснилось ближе к полудню, это был никакой не труп, а потерявший сознание и изодранный порезами и с порванной одеждой мосье Д'Орти, лесник сэн-винициэнской округи и верный слуга господина Дюбуа - владельца местной феодалии.
Когда Д'Орти отвезли в лечебницу к местному лекарю и позже спросили, что мог он делать ночью у колеи, то тот с ужасом в глазах клялся, что ничего не помнит, и что возвращался от друга в пьяном виде, а потом свалился с обочины, в грязь, порвал одежду о кусты и очнулся уже утром. А за ночь никого не видел и не слышал.
- Жё ву жюр, ля бон жан! (Клянусь вам, люди добрые!) - твердил он.
При такой версии становилось вероятным, что бревна пытался снести голодный медведь, обитающий в окружных лесах и до этого приходивший топтать огороды. К тому же, эта версия заглаживала и деталь раскуроченных брёвен, ибо следы от когтей на них могли быть лишь медвежьими. Но тгда ведь становилось аьсолютно непонятным, почему именно медведь вдруг перестал пытаться пролезть через брёвна и убежал по направлению к лесу. До сих пор голодающим. Его мозгла спугнуть карета купца или самого Дюбуа, но даже при этом - почему он атаковал лежащего в кустах Д'Орти? Ведь, если судить его рассказу, не привлечь внимания к себе он просто не мог!
Но, ответов на эти вопросы никто не нашёл и дальнейшими расследованиями заниматься не стали, ибо ночи снова утихомирились и никаких проишествий особо не замечалось до второй половины августа того самого года.
Последним и решительным актом расследования этого странного дела оказалось убийство молочницы - молодой и красивой девушки по имени Флоренция. Та спустилась к местному омуту, находящемуся, уже после захода солнца, в сумерк, чтобы набрать ведёрко воды к ужину своей семьи, а когда уже стала уходить, то ни с того ни с сего бросила ведро и побежала по каправлению к ближайшему дому. В нём жил один из фермеров и как раз в этот момент он сидел на крыльце, мирно покуривая свою трубку. Услыхав её крик, он схватился за карабин и на его медном стволе отражением пробежала теперь ясно видная полная луна. А полоска солнца кидала горизонт и, через две минуты, когда девушка вскричала во второй раз, фермер бросился по направлению к ней. Перебегая огород кукурузы, разделяющий их, он заблудился, и выбежал уже ещё позже на её дикий вопль, на который вышла из домов вообще половина владения. Он не успел...
Найдя её мёртвой, он проверил всё вокруг, затем перевернул лежащий на животе ещё тёплый труп и обомлел, так как желудок был распорот настижь, будто у лягушек в лаборатории, а из него на десять метров в сторону леса, будто указательная стрелка, растагивался  кровавый след и обгрызанная тонкая кишка. Флоренция перед смертью будто бы напоролась на штык сквозь боль, настолько картина была ужасной. Но загадкой оставалось каким именно образом этот самый медведь смог столь быстро нагнать девушку да ещё и напасть на неё спереди (ведь не повернулась же она сама к нему лицом!) у самого огорода, за древесным забором. Даже чтобы это совершить, как вотом рассудили многие, собачий представитель должен был перепрыгнуть через бедную девушку, приземлиться на заборе, напугав её, отчего второй крик, а затем уже безвопросно принести её в жертву своему желудку, хотя на самом деле слопав лишь желудочные мышчи и кусок кишки. Что бы кстати, не сделал даже с неделю некормленный медведь, будь он любой свирепости.
- Ну и аппетит же у этой зверюги! - сказал мосье Луизбон, когда все столпились у трупа девушки и ведёрка августовской ночью.
Дюбуа отвёл его в сторону и шепнул тому:
- Послушайте, они глупые, необразованные, они могут себе позволить быть наивными, но вы-то, мон ами, вы-то этому не поддавайтесь! Где же вы могли видеть, чтобы один проголодавшийся медведь владел такой агрессией и коварностью, да и способностью прыгать выше своего роста тоже?
- И что вы хотить этим сказать? - сэн-венециэнский городовой охранник Луизбон почесал подбородок, поднял вверх брови, усмехнулся.
На что Дюбуа серьёзно ответил:
- Это был не медведь.
- Тогда кто же, монсейнор?
- Волки.
- Волки? - он заговорил полным голосом, - Ха-ха-ха! Какой вздор! Волки, намеренно нападающие на человека? Это вам не люди! Да вы...
И тут голос Луизбона заглушил пронзительный волчий вой где-то в ближайших лесах, вводя ужас во всех поселенцев Сэн-Венециэна.
Наступило полное молчание, кроме рокота сверчков. Луизбон уже не смеялся. Дюбуа нахмурил брови и ясно изложился:
- Ламанша надо звать, вот что! - и все единогласно поддержали это мнение.
Вот тогда-то в действие и вступил знаменитый во всём владении Франсуа Лямэнш, теперь уже доживающий вторую половину четвёртого десятилетия, но ещё двадцать лет тому назад - благородный вояка за справедливость в данных местах. Стоит ли заметить, что с индейскими племенами он в своё время почти породнился и атаковать умел их просто искуссно (за что ещё и получил звание инквизитора-полководца), не говоря уже о карте региона, чью местность знал он наизусть как свои пять увеченных от войн регрессии пальцев. Прибыл Франсуа в Сэн-Венециэн лишь к девятнадцатому августа, хотя убийство Флоренции имело место быть четыре дня до этого. Просто к нему в Париж весть о странностях новозавоёванного региона пришла ещё к концу июня, но он подождал неделю, готовясь к отбытию, и из-за сего задержался, а когда заказал судно у своего старого друга, было начало августа. Плыли они десять дней, что кстати ещё оказалось быстрым из-за хорошего качества парусов каравеллы и удачного попутного ветра. Восемнадцатого числа данного месяца нога Франсуа вновь вступила на кровавый континент колоний, он оправился от морской качки, упал, потом встал и первым делом глянул на небо. Там, сквозь облака, бежала почти полная луна, скрывшаяся через пять минут за ближайшей горой.
Когда Франсуа посетил селение, то первым делом задал следующий вопрос:
- Так что тут у вас?
- Медведь жить не даёт, мосье! - крикнул какой-то феодал.
- Какой медведь? Это всё волки, дурак! - отозвался женский голос в соседнем дома.
Ламанш хитро глянул на стоящего рядом с ним на главной площади Дюбуа, но тот лишь невинно пожал плечами и улыбнулся, мол, "Вот так и так..."
- Ага, ясненько, - смекалисто протянул Франсуа и тут же ответил, - Завтра - на разведку. Кто был последним свидетелем?
Все преглянулись между собой, затем в толпе собранного народу послышалось чёткое повторение одного и того же имени: Д'Орти, Д'Орти, это он. Д'Орти!
- Первый и последний, - дипломатично спас ситуацию Дюбуа.
Господа оставили жителей и пошли ужинать в приёмный зал. Ночью был слышен вой волков, причём всего дважды, но этого для Франсуа было достаточно. Не вставая с кровати, где он лежал с завсегдатой любовницей за своей спиной, даже не убирая её руки со своего плеча, он достал свои старинные карманные часы из кармана полушубка, повешенного на спинку стула, и что-то в них разглядев, тотчас сказал:
- Это у северных болот, в тех местах, - и второй вой тотчас подтвердил его гипотезу.
- Ох шери-и-и... - сладостно отозвалась его любовница на эти рассуждения.
Всю первую половину дня Ламанш головился в поход к тем самым болотам. Он снарядился в охотничьи сапоги, накинул серый плач и серо-бурое сомбреро, что слило его с лесной гущей. Зарядил карабин, причём в левый карман засунул простые пули, а в правы, дискретно, что-то иное, но что никто не сумел разглядеть. Под плащ одет кольчугу и замотался в шерстяной шарф дабы скрыть свою шею от укусов кого-чего бы то ни было. От коня отказался, сказав, что в лесу ему лошадь ни к чему, только хлопот будет с нею больше. Далее конвоиры спроводили его к трём часам солнечного дня до домика Д'Орти.
Лесник был молодой, всего в тридцатнике. Его отец умер десять лет тому назад и теперь он сам заведовал большей частью леса. Сам ставил капканы, сам охотился и вообще вёл по принципу одиночный образ жизни. За лесом следил очевидно плохо, как заметил Франсуа, раз такое в его окраинах происходило. Но он надеялся всё поставить на свои места не более чем за три дня, на то и был умён, ибо уже кое-что подразумевал, кое-что имел в мозгу.
К дому лесника, что находился в шестиста метрах от лесной опушке, на другой опушке, разумеется, но у пригорка на крутом берегу реки Ривьер-Бизарр, Ламанш прибыл лишь к пяти. Ходу вдоль тропы, ведущей к нему, было где-то около получаса, но инквизитор специально задержался по пути и двигался осторожно, на каждом шагу высматривая улики. Лес, вроде бы, не имел на себе ничего странного и был обычным лесом, вольчьей территорией здесь не пахло (что говорило о проделках зверя-одиночки), а раскуроченные деревья носили иногда на себе следы от когтей. Когда Ламанш коснулся одного из них, то вблизи ужаснулся, но издалека этого никто не заметил. Самым интересном фактом было то, что в одном месте у густой рощи, практически покрытой тенью, он нашёл ржавый чугунный капкан, то так же ужаснулся, поскольку в нём был зажат клок леновой одежды, по всей видимости штанины. С волосками, но более ничего.
- Са алёр! (Вот так дела!) - ухмыльнулся хитрый Ламанш, - давно не встречал такого! "Волк", "медведь"... Да у них тут либо убийца-маньяк разгуливает, либо...
И тут услышал шорох в ближних кустах. С перепугу наставил на них карабин - оттуда выскочила белка и шмыгнула на дерево.
Так вот в пять часов он постучался в дверь к Д'Орти. Тот отворил не сразу, сначала извинился и попросил подождать. Затем дверь исчезла, а на её месте возник нискорослый, но фигуристый мужичок средних лет с уже седеющими взъерошенными волосами и в потрёпанной одежде. Часть его тулупа была наскоро загита, из-за чего некрасивые складки бесновались на спине человечка. Он побко поздоровался, а Франсуа с минуту глянув ему в глаза, затем с порога окинул взором весь дом лесничего. Там не имелось ничего интересного кроме снастей на дичь и капканов, сухих ветвей деревьей и перочинных ножей. И даже из этого добра большиснвто уже заржавело и к охоте было непригодно.
- Вы охотник? - с удивлением спросил его инквизитор.
- Никак нет, монсейнор. Просто мой отец...
- Я так и думал, - отрезал тот и уже более уверенно протянул Д'Орти дружескую руку, приглашая его в лес, - Ну, вперёд, осмотрим местность и разовьём ночлег на болотах, с вашего возмоления.
- Д'аккор.
Д'Орти пошатнулся, собрался, и вышел, заперев дверь за засов, затем откуда-то приобщил себе палку и принялся хромать вслед за Ламаншем.
- Что у вас с ногой? - задал конкретный вопрос охотник когда лесник поровняся с ним ходом, уже на лесной тропе.
Тот, видимо, сначала что-то подумал, затем возгласил:
- Вчера удосужилось попасть в собственный капкан, представляете! Шёл до владения, а там - бац! В общем больно, я еле избавился.
- Как интересно! - промычал Ламанш и тотчас вспомнил про обрезок ткани, поняв, что даже если Д'Орти и не лгал, то дело было явно ночью (он тропы не разглядел) и капкан лишь задел его ногу. Но как? Он упал что-ли? Странно.
- Вы упали, верно?
- Нет, я... - и тут же смехотворно запнулся - Да-да, точно! Я упал! Всё правильно! Вчера ночью я упал и попал в собственный капкан, представляете как глупо!
- Ну точно лжёт. - вздумалось монсейнору.
Засим шли они молча, оглядываясь по сторонам. Ламанш смотрел свысока, Д'Орти искоса. Так и прошли часа где-то полтора прежде чем досичь те самые болота, на которых слылаши волчий вой. Когда оба вышли на камышёвую поляну перед торфянной местностью, пропитанной гарью, странными возгласами птиц и кваканьем лягушек, они остановились.
Этим болотом являлось старое русло реки Ривьер-Бизарр, когда-то протекающей здесь, а теперь сменившей устье к километру южнее от сего места. Днём здесь было тихо, кроме уже пояснённых звуков, но очень жарко. А когда оба путники достигли это самое место, настал уже вечер и комары крутились у камышей целыми стаями, норовя лишить свою жертву капель крови. От них Ламанш защищался чесноком и как раз протёр им лицо, руки и ноги как только положил своё снаряжение на землю. Д'Орти не сделал и жеста, как стоял, так и продолжал стоять в своём тулупе на такой жаре, хотя совсем не было видно, чтобы он потел. Скорее наоборот, его знобило.
- Пойдёмте отсюда, монсейнор, что-то мне не нравится это место.
- Перестаньте ныть, вы - лесничий или кто?! - резко обозлился второй путник, - Раз уж вязлись за дело, доведём до конца. И потом, кого вам тут бояться со мной ночью, я снаряжён получше ваших ржавых ножей.
Д'Орти выставил глаза из обрит:
- Ночью? Мы здесь ещё и ночь будем проводить?
За это время Ламанш уже строевым шагом спустился к болоту, отмахался от комаров, набрал в руки воды оттуда и зачем-то понюхал её, потом смыл руки и вытер об себя.
- Странно... Какой же вы трус, Д'Орти, пар ту ле сэн (во имя всех святых)! Не валяйте-ка дурака, а достаньте лучше из моей сумы полотно и растяните вон у тех ветвей, там мы будем ночевать. И вообще, - Франсуа снова поднялся так как ему надоело кричать у спуска через весь бугор этому непутёвому человеку, - что вы стоите как вкопанный? Раздевайтесь, снимите с себя этот ридикюль, в конце концов!
- Спасибо, мне не жарко. Я знаю эти места, тут быстро холодает.
Ламанш насторожился, посмотрел вдаль будто прислушивался к чему-то, но вскоре обернулся к Д'Орти и заинтересовался:
- Правда? Ну тогда хотя бы разведите костёр, вот здесь. А я пока схожу, разведую два местечка неподалёку. Надеюсь, хоть с этим-то вы без меня справитесь, мон шер?
- На то и лесник. - надулся и обиделся лесник, но приказ понял и, немного размявшись, принялся искать ветви для костра в пределах поляны.
Ламанш тем временем присвоил карабин, английский нож и удалился.
На самом деле инквизитор отлучился на для проверки местности, и не для одноручной охоты на какого-нибудь зверя. Он совершил проверку лесника, оставив тото одного. И кое-что надумал. Если Д'Орти не будет к его возвращению, равно как и вещей обоих, то без исключения главной уликой окажется он самый, этот неуловимый убийца, дурящий народ. Хотя, с другой точки зрения, на убийцу щуплый лесник не был похож никак, он скорее напоминал терроризированную жертву, невинное создание. Тогда, это могло означать, что он состоял в заговоре с кем-то (или чем-то) и, соответственно, знал обо всём, что происходило, но ничего никому не говорил. Вот это уже было более вероятным и напрашивалось на ум Франсуа, когда тот вернулся к Д'Орти.
Лесник, тем временем, пока ещё только разводил огонь, что ему более-менее удавалось. стручки и ветки были собраны в кучу, и тот, при ловле последнего лучика солнца в свою лупу и трения, разводил мелкий огонёк, захватывающий ветви.
Ламанш достал из нетронутой сумы бутылку французского ликёра, отпил содержимого, затем рассмеялся и воскликнул:
- О боги! Это займёт вечность! Я помогу, а? - с этими словами он приблизился к костру и, как поющая младенца мать своим молоком, бережно отлил спитрного на крайние ветки, отчего из маленького огонька тотчас вылезло большое пляма и Д'Орти его даже испугался, - Э вуаля!
Солнце скрылось за горизонтом, начало темнеть. Болото действительно похолодало, здесь лесник был прав, но тем не менее свои свойства не потеряло и наполнилось шумом цикад, сверчков и лягушек. В пятнадцать минут восьмого вечера день ещё держался ясным, хоть и темнело быстро, но сумрак можно было заметить лишь вблизи себя, вдалеке заход ещё освещал предметы и пока что не искажал их.
В придачу к бутылю, Ламанш достал из сумы буженину, уселся под натянутым полотнок покрова и толкнул дружелюбную речь:
- Вы знаете, Д'Орти, вы хоть и человек весьма странный, но от вас я ничего не скрою. За два минувших дня навидался я здесь странностей сполна, даже таких, что и дураку станет ясно, что не всё в регионе-то чисто. Капканы, следы на деревьях, волчий вой в этих местах, методика убийства и вообще поведение горожан сводит всё к одному - здесь водится довольно редкое создание. Так сказать, адский зверь, демонизм.
- А точнее? Я вас не понимаю, - Д'Орти приобрёл заинтересованный вид и при последних словах инквизитора аж вздрогнул.
- Вы ведь не зря взяли нож, мосье. Что лежит под вами. Я сразу усёк, что вы в курсе, так что не скрывайте правды. Вашей лжы было мне достаточно.
- Позвольте, но... - пользуясь моментом, когда Франсуа кусал мясо, но не успевши закончить, изрёк оскорблённый лесник.
Ламанш поднял палец кверху:
- Давайте на чистоту. Вы, безусловно, догадываетесь о ком я сейчас говорю, нэ-с па?
- О диком звере, что вы назвали демонизмом? - тот опять вздрогнул, - О ком же, простите, точно? О волке, о медведе?
На что Ламанш лишь хихикнул:
- Не-е-ет, это всё футез (чушь). Я говорю о звере куда сильнее обычных животных, вестимых науке, о злом лесном духе в виде зверя. - тут он совсем возмужал, чтобы поизнести это самое слово, отпил ещё немного ликёра и уже под неостановимым эффектом громко промолвил - Я говою о местном лу-гару - оборотне!
Реакция была сильной, Д'Орти совсем задрожал, оглянулся по сторонам и зачесал свои бакенбарды:
- Пардон, но о каком к дьяволу оборотне? О человеке-волке? Но... с какой стати вы так решили, как вы можете оправданно говорить... В конце концов откуда вы вдруг взяли, что это чистая реальность? Такое пишут в книгах, и умные люди считают это мифом.
На что Франсуа Ламанш, считавший себя довольно умным человеком, привстал с места и отбросил харчево в сторону, сделав взгляд крайне пронзительным:
- Умные люди, мон шер мосье Д'Орти, как раз верят в это. Миф это лишь для дураков. Не противоречьте мне, вот вам совет, я имею все основания доказать свою гипотезу. И потом, вы знаете о его присутствии здесь, так не будем скрываться дан ле пропо инютиль (в ненужных речах). Это Франции вы можете плести подобную околесину, а я ищу лишь правды. Скажите честно, откуда в этих лесах появился человек-волк и почему вы это ото всех скрываете?
- Я повторяю...
- Что я только что сказал?!
Д'Орти перевёл дух, сглотнул, огорчённо опустил голову вниз. Прошло мгновение, и он уже заговорил на правду, хотя всё так же запинаясь и весь дрожа. Его руки тряслись так, что даже он вытягивал их перед костром, они будто танцевали у пламени, а сам он будто играл на мимическом пианино. И в то же время зачем-то чесал бакенбарды:
- Как пожелаете, но правда может вас ранить. Так вот... когда отец воевал за эти леса, ему пришлось... убить немало невинных душ индейцев. Однажды ночью, к нему... к нему ночью ворвался индейский шаман. Убив мою мать ядовитым копьём, он хотел зарезать отца и снять... с него скальп у меня на глазах, но тут в окне показалась  полная луна и ослепила его... глаза. Перед моим носом индеец... превратился в мохнатого зверя с волчьей мордой и... и укусил отца. Затем я опрокинул на него свечу, что висела на потолке, он обжёгся и бежал... бежал, мне кажется прочь из дома. А отец взмолился, чтобы я его убил. Потому как это заклятие... он мне так сказал, это заклятие превращает укушенного в оборотня. И мне пришлось, представьте себе, убить его на своих глазах. Штыком, оставленным индейцем в сердце. Очень трагичная сцена, но я пошёл на это... И теперь стараюсь найти этого гада оборотня... и отомстить. За смерть моей матери и собственное убийство... моего отца...
Ламанш слушал осторожно, запоминая, и потому задал вопрос:
- Вы думаете он всё бродит тут?
- Я полагаю... - с ознобом ответил тот и стал уже беспересатнно трястись.
- Почему он всё время трясётся? И бока чешет? - раздумал собеседник, но сказал, - Хм, но тогда выходит ки про кво, си ву компренэ (нестыковка, коли понимаете). Ведь оборотень бродит уже давно, а убйиства лишь начались... - и тут инквизитора осинило и что-то мелькнуло в его глазах, какой-то странный блеск, но Д'Орти это едва заметил. Франсуа также сменил дальнейший тон разговора, вдруг взялся за живот и продолжил, - Хотя всё ведь возможно. Здесь вы правы, а зверюгу поймать надо, не полагаете.
Тот уже ничего не сказал и славо кивнул. Казалось, ему самому становилось плохо.
Настали полные сумерки, близилась луна.
- Вы меня извините, меня тошнит от буженины. Организм не адаптировался, надо по делам. - Франсуа встал в полный рост, сжался, держа руку на животе и, прихватив карабин, заверенно вымолвил Д'Орти, - я быстро, посидите тут, ля ноблесс оближ (здравый смысл зовёт), - в шутку, после чего согнуто устремился в лесную чащу.
В темноту.
Отойдя на десяток-второй метров в лесную гущу и притворившись, что он занят, Франсуа выпрямился, глянул на часы и смог едва по их брошке разглядеть, что было уже около восьми вечера, после чего схватился за оружие и бросился бежать без оглядки, ориентрируясь на полосу от ушедшего солнца к западу, стараясь держаться её левой стороны дабы настичь владение до появления полной луны. Теперь ему было плевать на свои вещи, еду, поиски. И бег его можно было понять. Инквизитор-колонист прошляпил правду, хоть и докопался до неё, но слишком поздно. Теперь всё в его голове приобретало смысл. Оборотнем был сам Д'Орти, и никто иной. Его нашли тогда, у колеи, он ничего не помнил, но очевидно врал. Когда убили Фроренцию, на месте были все, кроме него, а он сослался, что ничего не слышал, хотя на самом деле её визг не услышать было нельзя даже у дома лесника. И теперь, он дрожал и чесался, что было явным признаком ликантропии, но инквизитор в этом знал мало, ещё меньше чем знали учёные на тот самый момент. Хотя разоблачить жертву этой ужасной болезни он всё же смог и теперь понимал, что все стрелки показывали на лесничего, а тот тотчас наврал про индейский дух и своего отца. Надо было спасаться, вот и все мысли, что посетили голову Ламанша до того как он сам обратился в безостановочный бег.
Бежал он где-то час с тремя пятиминутными передышками, но по степени бега всё время оглядывался. Его свела паранойя и началось казаться, будто Д'Орти, ставший ужасным созданием, вот-вот вылезет из ближащей рощи и насладится Ламаншем. А луна тем верменем появилась из-за облаков и уже давно висела над бешеным Франсуа, осветляя макушку его головы, направляющейся в сторону деревни и мелькающей стери толстых дубовых и кленовых строволов.
Под конец он окончательно выбился из сил. Пыхтя как паровоз, он осел у трона огромного древа и понял, что далее бежать без передышки не сможет. Он выдруг завинил себя за то, что быть может следовало бы сразу прикончить Д'Орти выстрелом из карабина в голову, пока тот ни о чём не подозревал, но теперь уже было поздно. Разрядив ружьё от обычных патронов, его рука полезла в карман и достала оттуда то, что она положила накануне - серебрянные пули. Зарядив обе, Франсуа задвинул собачку и, держась за лёгкие, добрёл до ближайшего пригорка, выходящего на другую опушку. Там, где было меньше деревьев - туда ему сейчас и надо было, ведь не было исключено, что Д'Орти уже превратился под сиянием такой луны.
Инквизитор прищурился и присел под пригорок, в ожидании зверя-человека, изредка выглядывая из под него и целять в темноту. Но было слишком темно, он ничего не видел и единственным ориентиром оставался слух. Слушать скровь обычный шелест деревьев на ветру чтобы услышать что-либо аномальное.
Хотя подвёл и слух, но зрение не отказало. Вдалеке, оттуда, откуда он убежал, Ламанш приметил две красные точки, с невероятной скоростью двигающиеся сквозь деревья и чащи, кусты и корни, но пости без звука и не падая, как падал, спотыкаясь, изнеможённый инквизитор. Это было скорее одно большое чёрное пятно, бегущее как ветер под кронами деревьев и два его красных глаза смотрели лишь вперёд, но оббегали при этом все препятствия и кувыркались у стволов. Всё бесслышно. Наконец, они оказались совсем рядом, метрах в двадцати и свернули куда-то влево. Инквизитор испытал удачу и пальнул из ружья по близлежащему кусту с левой стороны, за коим скрылась чёрная масса.
Послышался выстрел, довльно громкий, распугал птиц на деревьях и наверняка донёсся до владения. Но это было всё, более тишина. Зато секундами позже, когда на лице Франсуа уже стала появляться улыбка по тому поводу, что исправить свою оплошность ему всё же удалось, прямо за его спиной окатил мурашками дикий волчий вой, так близко, что бедняга подумал, будто это прозвучало в открытом небе, над его головой. Ламанш успел лишь обернуться и наставить ружьё, как вдруг словно из под земли выросшее создание само дало себя на созерцание и обследование.
С первого виду это был человек. Весь покрытый чёрной шерстью, он держался на двух полу-лапах полу-ногах и носил на себе порванную одежду несчастного Д'Орти. Хотя на щуплого лесника он совсем не был похож - это был зверь, со второго виду, мохнатый и рослый, на целую голову выше инквизитора, плотный как дерево и с когтями в шесть дюймов на том, что раньше было руками. Такой абсурд мог даже привести идею, что зверь раздел лесника и напялил всю одежду на себя, причём на нём она порвалась, настолько это создание и боязливый Д'Орти не были похожи друг на друга.
Но ноги его, хоть и начинались более-менее человечески, заканчивались волчьими лапами, маленькими ступнями и носками, но зато очень длинными пятками. Будто бы он встал на носки, хотя в отличие от человека, в такой позиции скорее всего потерявшего бы равновесие, оборотень держался на них прекрасно. Его когти на ногах были меньше преждеописанных на руках длиной, но брали в ширину и ими он чуть ли не впивался в землю.
Когда Ламанш осмелился глянуть зверю в глаза, то он увидел перед собой волчью голову, с раскрытой и обслюнявленой пастью, длинным языком и ушами, красными глазами и глыками, настолько заострёнными, что они напоминали две огромные иглы. Лишь с трудом узнал в этой морде инквизитор лицо прежнего Д'Орти, его бакенбарды и маленький носик, ставший теперь собачьим шаром. Всё остальное в общем-то было искажено до крайней неузнаваемости.
- Д'Орти... - едва возымел время пролепетать Франсуа как зверь уже прижал его к бугру. Шерсть его была не жёсткой, а мягковатой, но когти ранили сильнее ножей.
Оборотень провыл второй раз, менее сильно. Инквизитор наставил ружьё прямо на его лоб, вырвав свои обе окровавленные руки из когтистых лап и приготовивлся к залпу. Не долго думая, зверюга оседлала сам бугор, запрыгнув как обезьяна и, прежде чем Ламанш успел моргнуть и глазом, выбила карабин из его надёжных рук. Тот упал у ног инквизитора, а затем оборотень схватил его шею одной рукой, будто хотел приласкать, но другой разодрал весь затылок в кровь и под рёв бедного Франсуа сам завыл.
Теперь Ламанш осознал, насколько непростительной была его ошибка. Пытаясь отбиться от нападающего, он лишь получал всё новые и новые порезы, но потом сотворил рывок вперёд и свалился на спину у бугра, всё-таки отстранившись от оборотня и овладев оружием вновь.
Только и это не помогло. Явно разозлившийся человек-волк сделал второй прыжок, ногами придавив карабин с рукой к земле, а потом налёг на инквизитора всем телом и, приготовившись, кусанул его под левое ребро, начав распарвать живот. Франсуа тем временем, в оцепенении, сам кусанул зверя за бок, только это почти ничего не дало.
Ламаншу, можно так сказать, в конечном итоге повезло. Скорее всего, всевысшая воля приметила его ошибку и решила дать ему последний шанс на её исправление. В этот момент, когда Франсуа начал терять силы и почувствовал, как яд от укуса распостраняется по его телу, медленно овладевает им, луна, светившая на них обоих во время битвы, временно зашла под облака и оголила поляну с пригорком среди леса, затемнив её и убрав свои колдовские лучи прочь.
Оборотень завыл и начал превращаться обратно в человека. Сначала исчезла шерсть, затем пасть уменьшилась в размере, пропали иглы и когти на руках и на ногах, конечности очеловечились и вес лесника намного уменьшился, на что смертельно раненный Франсуа почувствовал себя намного легче, будто бы с него сняли тяжеленный камень. Сидящий на теле раненного инквизитора Д'Орти теперь казался глупым в своём полуобнажённом виде, прижимая неуклюжими ногами карабин к земле.
- Я тебя ранил? Зачем ты убегал от меня? - послышался знакомый голос и щуплый мужичок слез с раненного.
- Глупец... Я... Я хотел позвать подмогу, я - глупец... - Ламанш попытался встать но не удержался и свалился на колени, - Теперь ты сделаешь меня таким же...
- Я могу убить тебя прежде, - возразил Д'Орти и прищурился.
- Нет, кто же тогда убьёт тебя?.. - вторая неудачная попытка встать, но уже смелее, - Ты ведь нечист, как я и полагал.
Д'Орти растрогался, на его ещё до этого безэмоционально красных глазах теперь возникли слёзы, горькие слёзы:
- Это я - остолоп! Я - глупец, а не ты! Это я во всём виноват! Я должен быть доверять тебе с самого начала, ты бы исцелил меня! Ма фуа (Вера моя), я должен был раскаяться!
- Теперь уже поздно... - саркастически сказал наконец вставший во весь рост, но плюющийся кровью Франсуа.
- При третьем восходе луны это постигнет тебя, но пока что ты ещё свой. Послушай, насчёт индейца я солгал, это так, но я убил его. Во всём виноват злой лесной дух, который всевлялся ещё в местных индейцев и превращал их в людей-волков. Те считались богами, но на самом деле это лишь вирус. Мы оба знаем это. Ликантропия же овладела мной когда я спасал своего отца от шамана. Обернувшись волком десять лет тому назад, он, в тот самый вечер, долен был укусить его, но когда я скинул на него свечу, то он укусил меня. За шею, сзади. А отец схватил штык и ранил оборотня в спину, правда тот спасся. Оставшись вдвоём, мы пережили многое, он пытался вылечить меня, но смог обрести травы, которые действовали лишь на каждое третье полнолуние, а остальное не спасало. Потом... - он совсем расплакался, но луна долго ждать не заставляла и уже собиралась на выход из своей вуали, - Потом я убил и отца.
- Романтично. Тьфу-пфу!
- Не было трав. Я долго искал их, но в последнее время больше не нахожу. Обычно они росли на болоте, потому я и был там вчера ночью, ты и до этого додумался, я знаю, но не смог их найти прежде чем я превратился. Теперь же это просто ужасно, я потерял всю надежду на бытиё, я даже не хочу больше жить, - он вдруг заорал - Проклятье! От этого нету спасения! Нету, ты понимаешь это?! Сэт юн катастроф (Это катастрофа)!
- Есть. Смерть... - ехидно высказался Ламанш.
Затем поцарилось молчание, облака постепенно рассеялись и в ход снова вступила круглая луна. Д'Орти задрожал:
- Так убей же меня! Сделай это, нажми на свой курок!
- Не могу, нарушение закона. Ай! - протянул тот, трогая свой окровавленный затылок.
- Амбесиль (Болван)! Убей меня! УБЕЙ МЕНЯ, Я ВОЗМОЛЯЮ ТЕБЯ!!! - и крик его превратился в рёв, а рёв в волчий вой, в то время как шерсть снова покрыла его лицо.
Франсуа всё-таки выстрелил. Он не знал почему и уже не помнил как, но он схватился за ружьё и в момент, когда волчья пасть возникла перед ним в очередной раз, пальнул оборотню прямо в неё в первый раз, а затем - в лоб во второй. И трансформация тотчас прекратилась, а к ногам инквизитора упал полу-человек, полу-волк и его тёплое, мягкое чёрное плечо опустилось на ноги Ламанша.
Таковой была кровавая схватка великого Врансуа Ламанш с сэн-венециэнским человеком-волком в прохладную ночь с девятнадцатого на двадцатое августа тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года на одном из владений Новой-Франции.
Всё произошедшее далее в эту бесчестную ночь делится на несколько версий, толкованных разными людьми владения, но, к сожалению, точной исторической версии не имеет. Каждая из этих версий повествует что-либо своё.
Например, в первой и, похоже, самой древней, рассказывается, что знаменитый французский колонист-инквизитор Франсуа Ламанш, впервые в то время имевший дело с оборотнем лицом к лицу, укушенный и раненный, изнемогающий и истекающий кровью, направился дальше к Сэн-Венециэну, где был жестоко растерзан жителями владения. Не успев достичь поселение до третьего полнолуния, он превратился в мохнатого зверя у самых границ леса и в городок пришёл уже оборотнем. Знатный Дюбуа и страж Луизбон приготовили тому сюрприз, силой всех сэн-венециэнских жителей поймав зверя, не зная при этом, что им был Ламанш, и сжегши его на костре у центральной площади. Но эта версия не объясняет, как Франсуа потерял свою одежду, ведь тогда выходит, что во владение он вернулся голым, раз его никто не распознал.
Существует также и вторая версия, по которой Ламанш вернулся-таки во владение до третьего полнолуния и был полностью вылечен, или же не превратился вообще, но во всяком случае поведал о своём случае и в докозательство, принёс один из клыков оборотня, ставшего зубом Д'Орти на глазах у жителей владения. За это он прославился и жил счастливо до конца своих последних дней. Хотя, сколь бы правдивой ни казалась людям и эта версия, она также не поясняет нашествие третьего полнолуния в одну и ту же ночь, да и к тому же не вносит деталей в то, почему именно Ламанш не сам стал оборотнем после укуса, а был полностью вылечен. Он ведь был укушен, как заверяют рассказщики, но почему не обернулся - доказать не могут и по сей день.
Но самой близкой к правде и, вроде бы, самой полноценной считается последняя версия, рассказанная долгожителем снесённого до земли во время нападения англичан в 1763 году Сэн-Венециэна, и чудом выжившего после этого события. Долгожитель уверял, что отцом его являлся пастух, заметивший Ламанша утром 20 августа. Он, как всегда, вывел на пастбище своих овец, в семь утра, и только тут заметил, что в низине, у водоёма, валялся поцарапанный и изодранный человек, но при этом ещё дышал. Смелый пастух нагнулся и разбудил человека, набрал горсть воды и полил на него, человек пробудился и с испугом в глазах спросил, что произошло. На это пастух решился отвести его во владение и предъявить городничему, но человек напрочь отказался и сказал пастуху, чтобы тот докладывал, что ничего подозрительного этим утром не видел. После чего собрался уйти. Его остановила реплика молодого пастуха:
- А ведь это вы - мосье Ламанш, столь знаменитый и бравый Фис дю Руа (Сын Короля)? Ведь это вы охотитесь на оборотня, верно? Он задел вас? - и тихонько - Он укусил вас?
На что Франсуа осталось лишь признаться. И он добавил, что пускай пастух лучше доложит, что видел в реке его пропрывающий мимо труп, так как теперь возвращаться во владение ему было совестно. Он не мог себе простить той ошибки, что навсегда исколечила его жизнь и теперь не могла дать ему покоя.
- Передайте им, что зверь убил настоящего Ламанш и продолжит свои набеги, пока не будет пойман. Я больше не инквизитор, сынок, я ухожу в безызвестность. Так будет лучше. Пускай я стану уродом, но зато отживу своё и умру, хотя бы как честный люд.
На что пастух помахал вслед уходящему ликантропу и добавил:
- Вы ошибаетесь, мосье Ламанш. Оборотни бессмертны.
После чего человек исчез из виду и больше пастух его никогда не видел. Во всяком случае в своём человечьем облике. Говорят, что Ламаншем постепенно овладела власть. Сначала он боролся со своей болезнью, но затем понял, насколько он неуязвив в обличии оборотня и просто перестал пытаться спасти себя от превращений. Ему стала нравиться ночная полная луна, вой на болотах и, превыше всего, кровь молоденьких девушек, что ловил он у местных селений после захода солнца. А объяснения своему поведению он более не искал, зачем? Жить, не задумываясь на собственными актами это ведь тоже жить, только по-другому...
Ну а когда те земли захватили англичане и дали им название Квебека, город Сэн-Венециэн пропал долой с лица Земли, его спалили за оказание враждебности, а на его месте выстроили индустрии, затем заводы, фабрики, рабочие цеха, плотины, судностроительные комплексы. Реку, носящую до этого название Ривьер-Бизарр ещё после события франкоговорящие жители Квебека переименовали в Ривьер-Дю-Лу (Волчья Река), и вовсе не удивительно почему. Ведь до сих пор некоторые жители этого заманчивого региона поговаривают, что в лесах неподалёку водится страшное мохнатое создание, до сих пор приносить смерти и пропажи людей, и по сей день в полнолуние оттуда, что раньше было болотами, доносится его пронзительный и устрашающий волчий вой.

Станислав Королёв
26/03/2005