Прыжок

       Дело было в замечательном городе Алма-Ате лет 20 назад. Тогда он с первого взгляда очаровывал своим уютом, буйной зеленой растительностью, обилием света, гостеприимством, красивейшей природой и Бог еще знает чем.  Город имел небольшой уклон, поскольку стоял у подножья горного хребта, который был виден почти из любого окна более или менее высокого дома.  Величественные горы, вершины, почти всегда покрытые снегом,  всемогущими исполинами стоят,  совсем близко, словно они хозяева города - наблюдают все ли в порядке в их маленьком игрушечном королевстве. А маленькие его жители, будто мураши все бегают,  возятся, копошатся без продыху и без устали, занимаются своими бесконечно важными делишками, топая натруженными ножками по  городской пыли и дыша выхлопными газами жигулей,  москвичей и даже иногда волг. А когда наступают долгожданные выходные – стремятся на поклон к своим вечным хозяевам. Набирают полные сумки маринованного мяса, яблок, сигарет и разъезжаются кто куда, трепеща перед величием этих добрых гигантов, радушно принимающих всех в свои лона.
  Для стока горных вод по всему городу построили целую систему арыков, которые проходят почти по всем относительно широким улицам города. В те суровые времена, когда в мой чистый и свободный мальчишечий ум стали залетать какие-то ускорения, гласности,  перестройки и их прожекторы,  за состоянием арыков уже давно никто не следил, так как все были заняты куда более важным вопросом - как же ж нам обустроить таки Россию? Посему каждую весну или дождливую осень, арыки благополучно размывало, и в некоторых местах вода образовывала небольшие озерца, трех или четырех метров от берега до берега. О чистоте воды и её, так сказать, запахе и прочих вкусовых качествах, упоминать излишне, поскольку нашему человеку с этим итак все понятно.
     И вот в одно красивое воскресное утро я, как самый младший  в семье, направился в магазин за хлебом. Город был бережно умыт сильным осенним дождем, какие бывают после долгих недель засухи. Повсюду блестели его щедрые капли, которые все еще падали с ярко желтой листвы, на черный асфальт. А когда на перекрестке загорался красный цвет, машины в ожидании замирали, и улица на миг затихала, можно было услышать хрустальный перезвон падающих капель, но для этого нужно было быть ребенком.
Я весело шагал вниз по родной улице, вдоль тогда еще чистого новенького забора, бережно выкрашенного в тот самый цвет, что был и материал из которого он сделан. Я улыбался этому забору, поющим птицам, неожиданному камешку под ногами, размахивая авоськой  и упиваясь своим детством. Сквозь ряд кленов и карагачей, гордо расположившихся между тротуаром и дорожным полотном, пробивались лучи света, то и дело ослепляя полные счастья мальчишеские глаза. 

Подойдя к перекрестку, я увидел, что долгим ночным дождем, очевидно, полностью размыло русло и без того через чур глубокого арыка и он превратился в огромную запруду почти посредине тротуара. Желтые и красные кленовые  листья плотным ковром ровно лежали на недвижимой воде, как на обыкновенном асфальте…. Но я то здесь живу всю жизнь, и знаю каждый уголок,  здесь я пробежал по всем поребрикам и наломал рогаток с каждого дерева.  А вот человек, в модной шляпе с полями и сером костюме, с дипломатом в руке наверно оказался не здешним. Бежал этот человек очень быстро, в надежде успеть на отъезжающий автобус №66.  Своими огромными двухметровыми прыжками он удивительно ловко прыгал с одного островка на другой, развив при этом предельную человеческую скорость и обратив на себя восторженные взгляды проходящих женщин. Далее все происходило моментально быстро: человек подбежал к краю озерца, сделал очередной прыжок, крикнул что-то похожее на «…ах…тыж!…»  и, долетев ровно до центра запруды, пошел на посадку и исчез. Уже в полете, он съежился и зажмурился, а, значит, понял свою ошибку. Вода сомкнулась над ним, а листья тут же погасили, образовавшуюся волну.
     Потрясенный увиденным я стоял, не зная что делать и не веря собственным глазам. Изумленные прохожие в полной тишине смотрели на это чудо. Казалось даже, что гул транспорта стих в те томительные мгновения ожидания развязки. Наконец показалась его шляпа, потом и его голова. Он стоял на прямых ногах, изумленно глядя, как волны плещутся где-то в районе его груди. Его голова, очевидно, отказываясь понимать, что с ней произошло, выпученными глазами озиралась по сторонам, плевалась грязью, стряхивала с себя листья и что-то бормотала. Потом голова выкрикнула что-то неразборчивое, набрала воздуха и на еще большее удивление зевак, нырнула назад в дурно пахнущую жижу  и, проведя там еще несколько секунд появилась, под хоровое охонье близстоящих дам.  За ней появилась рука с дипломатом… Народу к тому моменту собралось не мало, люди смотрели то на него, то друг на друга и, то там то здесь кто-то не выдерживал и закатывался истерическим смехом, а те кто еще был в состоянии стоять на ногах стали помогать ему выбраться, при этом его злополучный дипломат два раза роняли в воду, а когда, наконец, вытащили, вода из всех его щелей лилась как из душа. Человек еще долго плевался, отряхивался, разводил руками, тупо смотрел на, то на озерцо, то на отъезжающий автобус, словно сомневаясь, что это случилось с ним на самом деле. Потом он подносил к уху давно остановившиеся часы и все время что-то бормотал, а, поняв, наконец, что все кончено, поплелся жалкой нетвердой походкой в противоположном направлении. Люди ещё несколько минут стояли на этом месте, объясняя друг другу что произошло и с искренней благодарностью глядя в след шатающейся фигуре.
      Как же быстро бежал я тогда домой. Желание рассказать, что я только что видел, душило. Я уже представлял, как все будут слушать мою историю и весело смеяться. А кто-то не поверит, а кто-то обязательно скажет :- «Да это что… Вот я видел случай!»  Но мне будет все это не важно и не интересно, ведь об этом еще не знают друзья в моем дворе, а это значит, что сегодня я буду героем дня!
     Только мама будет гладить меня по голове, таинственно улыбаться, да подкладывать мне очередной кусок горячего воскресного пирога, шепча себе под нос: - «тебе нужны новые ботинки на зиму, сынок, из прежних ты уже совсем вырос,….. совсем вырос…..»