Сетевой рассказ 8 - История для Гиви

Гиви, я пытаюсь тебе ответить, хотя не совсем понял - про что ты меня спросил.
Но это уже неважно.

Потому, что я захотел рассказать тебе историю, Гиви.
А с этим у меня так:захотел - рассказал!
Так что - слушай теперь и не перебивай.

Году этак в 82-83 - надо бы сказать - двадцать лет назад, но чего-то не хочется...

Так вот году в 82 или третьем - точнее не помню, куролесил я летом в столице с двумя девахами из моего города, подругами типа.
Подруги мои ласково называли друг друга "****ища" и яростно трахались со всеми, кто наливал.

Были у нас тогда в моде такие поездки - на пару недель, разным составом - в Москву, Питер, Алма-Ату, Крым или еще куда.
Такие заезды в ширину.
Тема отдельного рассказа.

В этот раз были мы в Москве.
И уже под занавес - изнемогшие от пьянства и беспробудного траха обнаружили мы себя на квартире у одного известного в те времена фигуриста - одиночника или как их тогда называли?
Одиночники? Правильно?
Одиночное фигурное катание.
Одиночник этот был чемпион чего-то, но это тоже - совсем не важно.

Кто нас к нему привел - я не помню.
Да это - само собой - и не важно.

Я сказал "обнаружили себя" не случайно - всякий, кому доводилось пить по три-четыре дня в хороший компании - знает это чувство.
Один мой приятель так однажды обозначил это утреннее ощущение - открываешь глаза и чувствуешь себя, как младенец - только-только из лона маминого: ничего не понимаешь, никого не узнаешь и как ты сюда попал - загадка полная, хотя подозрения у тебя - не самые лучшие.

Да, и на фоне этого всего - в голове пульсирует - пить, пить,пить.
Знакомо?

В таком вот состоянии я и появился в то утро на кухне - как римский патриций, задрапированный в фигуристову простыню с подозрительными разноцветными пятнами.
Чемпион - в несвежих трусах Калвин Кляйн - сидел на полу, привалившись спиной к кафельной стене и смотрел в никуда.

Я без всякого энтузиазма его поприветствовал - он не ответил - и полез в холодильник за пивом.
Пиво было!
Не наше!!
Холодное!!!
Я вытащил пару, открыл одну...

Серый московский рассвет заиграл новыми красками.

Я протянул чемпиону вторую бутылку - он, поморщившись, осторожно помотал головой.
Ладно, подумал я - надо пойти штаны поискать.

И в этот момент на кухне появилась...
Мне кажется, ее звали Света.
Или Ира?
Фамилию вот помню, а имя - того-этого.
Пусть будет Света.

Из одежды на ней тоже была только изрядно растянутая и когда-то белая майка, но несмотря на излишества вчерашние и ночь - бурную: я не знаю с кем она спала в этот раз - не со мной точно, а может и со мной успела, но это - тоже не важно - выглядела она, как огурчик.
Ах, это чудное свойство двадцатилетних девушек.

Познакомились мы с ней недавно - в начале лета, дома - в нашем тихом провинциальном университетском городе, во время одной грандиозной пьянки у моей тогдашней подружки, чьи родители неосторожно свалили на юг, оставив первокурсницу одну в просторной четырехкомнатной сталинке.
Big, big mistake!

Появилась она - Света, в смысле - там у нас на второй, что ли, день: народ на таких мероприятиях непрерывно ротирует - и заканчиваешь день почти всегда не с тем, с кем его начал.
Кто-то заходит на полчаса, кто-то остается на пару дней.

Вообще, атмосфера во время таких загулов - особенная.
Хочешь иллюстрацию к этому простенькому тезису, Гиви?

Вот тебе иллюстрация:

Шесть утра, человек пятнадцать спят вповалку по всей квартире, храп, перегар, солнце ломится в окна.
Мощный стук в дверь - кто-то просыпается и так как вчера соседи многократно - пока не устали - обещали вызывать милицию, по квартире разносится первое, что пришло бедолаге в голову - Менты!

Все - ну, почти все - просыпаются и начинают метаться по углам, пытаясь одновременно одеться, спрятать бутылки и проветрить помещение.

Я подхожу к двери и, накинув цепочку, выглядываю на площадку.
Там - в валящихся сверху, сквозь мутные стекла подъезда, снопах света, утопленные в них, оконтуренные золотым сиянием, как благодатью, стоят, улыбаясь, аки ангелы господни, два пацана.

Я их не знаю, но я тоже улыбаюсь и распахиваю перед ними дверь, ибо твердо и бережно держат пацаны между собой за гнутую как русская душа стальную дужку синее эмалированное ведро до краев наполненное реальной - истинно-русской - утренней благодатью: разливным ларьковым пивом.

Эх, Гиви, Гиви!
Где эти ларьки, где эти ведра, где эти пацаны?!

Но я отвлекся - про Свету.

Так вот появилась она у нас там - маленькая, светлая, очень аккуратно сложенная и кто-то мне сказал - вот мол, та самая! - и я немедленно взял ее за руку и увел в ванную, где мы и познакомились и даже - я бы сказал - подружились.

Дело в том, что у Светы было четыре соска.
Два нормальных - там, где положено, и два рудиментарных - под грудью - на ребрах - поменьше и побледнее.
Еще пару и как свинья буду - с гордостью говорила она.

Я об этой городской достопримечательности до сих пор только слышал и теперь горел желанием восполнить пробел.
Покажи - сказал я.
Она задрала майку и показала.

Мне понравилось, мне очень понравилось: и не только соски рудиментарные, но и животик плоский, и талия - точеная, и крутой изгиб бедра, точно ложащийся в ладонь, и далее - попа: круглая и тугая на ощупь.
Ну-ка повернись - сказал я, и она, поворачиваясь, и уже привычно нагибаясь, сама потянула замок джинсов вниз...
Мы совокупились - быстро, легко и сладко.

И в течение последующих двух дней это случалось с нами много раз - то с друзьями, то - без, то в одной кровати, то в другой, то в этой же ванной, куда я водил ее мыть "после того".
Помывки заканчивались новым сексом - неудобным: то на краю ванной, то на стиральной машине "Сибирь" с центрифугой, но жарким и честным, как почти все, что мы делаем в юности.

Подруга моя очень удачно куда-то пропала на это время - она уже тогда обнаружила в себе и начала культвировать некоторые особенности сексуального поведения, с которыми я по младости лет согласиться не мог, что впоследствии и привело к разрыву.

Любила она в разгар гулянки опрокинуть на себя стакан чего-нибудь жидкого и срочно начать раздеваться под предлогом -немедленно застирать.
Или - под ту же дудку - поменяться одеждой - с мальчиком, самой собой, или пойти пописать вместе с кем-то - не со мной, разумеется, или вообще - удрать после ритуала раздевания на улицу в плаще на голое тело, остановить первого попавшегося частника и уехать с ним - на пару часов, или дней, а то и на неделю -. пока родня не начнет искать с милицей.
Такая смесь нифомании с эксгибиционизмом.
Но ладно - не важно это, не про неё сегодня.

Вернемся на московскую кухню.

Так вот - сделала мне Света глазки, отхлебнула из моей бутылки и осторожно - аккуратной голой попой своей - присела на бледные чресла фигуриста, взяла его больную голову в свои маленькие ладошки и задала свой вопрос, ради которого, нет - ради ответа на который я и затеял весь этот рассказ.

Я так думаю - это был наш с ней последний совместный выезд.
Что-то потом разладилось и мы потерялись - в небольшом, в общем-то, городе.

Позднее я слышал, что у нее завелся постоянный бой-френд - какой-то уголовник и что она родила ему сына.
Потом его посадили - бой-френда, не сына, потом - через пару лет, когда я пошел работать в тюрьму, я его там встретил - он все еще сидел.
Я ему помог кое-чем по режиму, он сказал, что не забудет.

Через пару-тройку лет я его опять встретил - дома у моего быстро и страшно спивающегося одинокого друга.
Был этот бой-френд не один, но не со Светой, а с другой моей знакомой - той самой, что как раз была с нами третьей в то лето в Москве.
Звали ее Люба.

Он мне обрадовался. Мы выпивали на кухне, а когда он позвал меня в комнату - я увидел её.

Она лежала на кровати и курила, опухшая - они пили не первый день, не похожая на себя, прикрытая под грудь пледом...
Он подошел, откинул плед, она была голая ниже пояса.
Будешь? - спросил он.
Нет, спасибо - сказал я.

Я ее хорошо помнил, она говорила - Два условия: меня нельзя трахать в задний проход и я не люблю, когда мужики спешат: поласкай меня вперед - как следует, куда нам спешить - у нас вся ночь впереди.

Она работала в столовой мединститута - два дня работаю, на третий - выходная - и со смены всегда выходила с полтинником денег, сумкой продуктов и неисчерпаемыми запасами житейской мудрости ...
- Никогда, никогда, - говорила она мне, не ешь в столовых киевских котлет.

В ее смену я всегда ходил к ней есть.
Бесплатно.
И друзей водил.
Она сидела на кассе, надменная как сфинкс, в белом халате, эти халаты она всегда таскала с собой - стирали они их дома, сами.

Гуляш сегодня не бери - говорила она.
Я не брал.

Я набирал полный поднос тарелок с раздачи, проходя перед ней, корчил ей рожу и, не платя, уходил к столу - трапезничать.
Иногда она оставляла кассу на подругу и подсаживалась ко мне.
А как эти твои, - кивал я на товарок в белых халатах - не заложат?
Не-е-е - лениво отмахивалась она, у них тоже ёбари кормяться.

Через месяц после этой последней нашей с ней встречи моего приятеля убили - спиться он так и не успел.
Убили дома и не по-хорошему: долго мучали перед тем как удавить - развлекались.
Любу вызвали в прокуратуру - как свидетеля.
Она что-то рассказала.
Ей велели снова явиться через два дня.
Но снова увидеться со следователем ей не удалось - вечером накануне допроса ей в подъезде перерезали горло.
Она провалялась три месяца по больницам и выжила, только говорить уже не могла - тихо сипела.
Через две недели после того, как она вернулась домой - её снова зарезали, в этом раз - по-настоящему.

Странная штука письменные упражнения, да, Гиви?
Как жизнь...
Хотел ведь веселую историю рассказать, почти анекдот, а вот что выходит.

Ладно, заканчивать все равно надо.
Вернемся на московскую кухню.

Так вот - сделала мне Света глазки, отхлебнула из моей бутылки и осторожно - аккуратной голой попой своей - присела на бледные чресла фигуриста, взяла его больную голову в свои маленькие ладошкии, поцеловала нежно в сухие чемпионские губы и, заглядывая в невидящие глаза, нежно - почти сюсюкая - вопросила: А чего хотят эти губки?

Что-то промелькнуло в глазах знаменитости...
Фигурист разлепил спекшиеся губы и с непередаваемой интонацией очень уставшего от отдыха человека ответил -

Эти губки уже НИ-ЧЕ-ГО не хотят!

Вот, я - про ЭТО, Гиви.