О моих учителях

          Дожив и разменяв на мелочь «тридцатку», я, наконец-то, понял деление на литературные жанры: роман, повесть, рассказ. В мозгу у меня все вольготно разлеглось на соответствующих полочках. Обо всем рассуждать не буду, остановлюсь на том, что, на данный момент, стоит у меня на первом месте. На последнем.         
           Рассказ – от слова «рассказывать». Казалось бы, очевидно,  но я только сейчас это понял. Понял, наслаждаясь рассказами Юрия  Коваля. Потрясающе. Просто потрясающе. Так просто… Нет. Написано простым языком (так лучше звучит – спасибо тебе, Великий и Могучий), но в литературе поговорка «простота хуже воровства» не имеет силы…  Простой язык. Описывается рядовой, ничем  не примечательный случай – девочка пошла в школу. В деревне. А там всех учеников – как пальцев на двух руках. Или в деревенский магазин завезли красивую (по меркам семидесятых годов) скатерть, всю в голубых цветочках, а всем не хватило.               
          В чем секрет? Вот я написал – простой язык. Нет, не совсем так. Даже совсем  не так. Секрет в том, как это написано. Да, я формалист. Формалист  до мозга костей. Для меня важно не «ПРО ЧТО», а «КАК». (Не надо только абсолютизировать, всегда надо помнить еще об одном слове, которое главнее и первого и второго – «ЗАЧЕМ», то есть если ты капнул чернила на страницу, это должно быть не просто так, а с прицелом, а уж с дальним или ближним – дело двадцать пятое. Вот вам Приказ №227 – Ни строчки просто так!).
         …И Коваль предоставляет такую возможность – получить удовольствие от его рассказов и книг (я  почти все его книги читал, а остальное обязательно прочту (уже даже скачал из Интернета все его произведения, но не тороплюсь, а как гурман и, даже, в чем-то, гедонист, читаю понемногу, смакуя)).
          Коваль пишет короткие вещи (даже в моих любимых с детства «При-ключениях Васи Куролесова» и «Пяти похищенных монахах» картинок больше чем буковок, просто комикс какой-то), но это-то и хорошо. Считаю, как и Владимир Ильич Ульянов, что чем короче, тем лучше. В разумных пределах, естественно. Все хорошо в меру. А он (Ленин) меры не знал.
         Секрет, как мне кажется, в следующем. В дотошной, терпеливой, филигранной обработке текста. Ничего лишнего – раз, и, главное, в том, чтобы найти  максимально подходящее, абсолютно незатертое, даже, может быть, неожиданное в данном контексте, слово. И тогда рождается чудо и приятное чувство какой-то теплоты в душе читателя. Думаешь, ай да писатель, как он так эдак завернул, шельма. Уважает меня, читателя…
          Жанр рассказа допускает отход от литературного языка. На то он и рассказ, что можно ввернуть «словцо», отступить от канонов, окрасить текст яркой писательской индивидуальностью. Если, конечно, «красочка» имеется.      
          На самом деле, это возможно не только в рассказе. Например, современный  модный японский Харуки Мураками весьма удачно и восхитительно пользует это  в своем далеко не рассказе «Охота на овец». Феерия стиля. Галактика нештампованных ситуаций, образов, выражений. Здорово. Но… вы, может, и не согласитесь, однако, это как раз пример того, когда формализм забил «до шляпки» здравый смысл. К сожалению, по прочтении, катарсис я не испытал. Скорее разочарование. А как все хорошо начиналось!
          Говоря об учителях, я не могу не упомянуть Mr. Salinger’а. Не оригинально, но что же делать.
         Джером Джон (или Дэвид?). Затворник, написавший культовый «Над пропастью во ржи», несколько рассказов и скрывшийся на своем ранчо от настырных поклонников. Опущу все эпитеты в превосходной степени – они будут казаться жалкими и нелепыми с этим Мастером. Он сам по себе эталон. Эталон новаторства, свежести, формы. Мы говорим Сэлинджер – подразумеваем… Когда в его то ли «Френни», то ли «Зуи» я вычитал (пошла цитата) «… дарю тебе букет весенних скобок-первоцветов ((()))» или девушка пишет письмо, и начинает строчкой-датой «… Кажется, четверг» – я испытал приятно-болезненное, двойственное чувство. С одной стороны ожог непередаваемого удовольствия-восторга, а, с другой, жуткого разочарования-расстройства. Закрыл книжку, прислушиваясь к борьбе двух стихий в душе. Война закончилась перемирием. Все равно – что теперь делать? Как жить дальше? Все уже написано. Выше головы не прыгнешь… Пойти, да застрелиться! Еле-еле успокоился… Патроны отсырели…
         Пошли дальше… Кстати, американские писатели того времени, очень даже… Да… И Фицджеральд с его рассказами, с «Ночь нежна», «Великим Гэтсби», «Последним магнатом»; и Трумэн Капоте с «Завтраком у Тиффани» (только, пжлста, прочитайте книгу, ни в коем случае не смотрите экранизацию с Вивьен Ли. Можете разочароваться. Я, вот, к примеру, не смотрел); и, конечно, САМ.
         Эрнест Батькович Хемингуэй. Я его читал с детства, как и все нормальные интеллигентные дети Советской страны. «Праздник, который всегда с тобой», уж точно. «Проглотил», мало что понял. Побежал перечитывать «Трех мушкетеров». А недавно снова открыл старичка Хема. Кстати, почему к нему приклеилось это прозвище – я его старым никак не могу себе представить. Другое дело – дедушка Ленин (тьфу ты, опять Ленин, что же я никак его в покое не оставлю, черт знает что такое, так и норовит выскочить – гены, наверное, или пионэрское детство…).
          «Праздник…» второй раз читался медленно. Продвигался, как немцы под Москвой. Еле-еле. По несколько страниц в день. Перекатывая на языке слова, строчки, фразы, стараясь до конца  насладиться терпким вкусом простого (опять это слово), но этим-то и сильного текста. И так оно хорошо легло в этот раз! Так мне это было (и есть) близко, родно, понятно. Описывая  свою жизнь в Париже, работая практически  в жанре дневниковых записей, Эрнест перечисляет свои рутинные дела: проснулся, пошел в кафе, выпил кофе-крем, писал карандашом в блокнотике, очень хотелось есть, а денег мало, прошелся-прогулялся, посидел на пирсе, рядом с рыбаками, поработал еще, съел французский бутерброд, запивая красным сухим вином, еще поработал, погулял, зашел в библиотеку, взял в долг Толстого или Чехова, пришел домой к любимой жене и малышке-дочке с забавным именем «Бэмби».  И так «всю дорогу». Пишет, гуляет, голодает, сидит в кафе, пьет вино, гур-манит в ресторанах, встречается с разным людом, впоследствии ставшим или великим или канувшем в Лету, голодает,  читает, копит на отдых, голодает, отдыхает, иногда смачно, но размыто, любит жену, и примечает, наблюдает, запоминает, записывает. Все. Изо дня в день, из главы в главу.
          Казалось бы, какого… Но такой жизненной силой веет от этих строк, такой чистосердечной любовью к жизни пропитано все повествование, что эту книгу можно рекомендовать в качестве реабилитационного средства для выздоравливающих больных (помните фильм «Город ангелов»?). От многократного повторения этих простых  действий появляется некий гипнотический эффект. Несложный текст наполняется философской глубиной. Автор незаметно ведет читателя вперед, к катарсису. 
         Говорят, вернее, пишут, что многие пытались повторить стиль Хемингуэя. Тщетно. Это и понятно. Король может быть только один, а он уже has left the building…  А мне эта книга близка, потому что … да потому что это про меня. Полная идентификация. Я так же наблюдаю, так же пишу, бьюсь, чтобы добыть средства к существованию своим ремеслом, читаю в перерывах, пью капучино в кафешках, набиваю утробу жаренной на углях осетриной  и пастой с мидиями  в небольших ресторанчиках, люблю ходить пешком и красивых женщин, красное сухое и рыбалку.
          И близко еще потому, что как раз в это время я познакомился с человеком, который и внешне и внутренне для меня – вылитый Хем. Двухметрово-стодвадцатикилограммовый, плотный, с густой рыжеватой бородой, и мощным поставленным актерским голосом, сценарист Олег Антонов. Также известный как «Алик». Выделить его фамилию жирным курсивом, включив в список моих опосредованных учителей, мне не позволяет скромность (не хочется ни к кому навязываться, и так у нас развелось столько учеников Великих мастеров, прочитавших их книгу или прослушавших лекцию его настоящих учеников), хотя многим ему обязан в этой области. Я считаю его старшим товарищем, ментором, высоко ценя его работы, то, к чему он приложил свою руку, голову, душу, талант. И в этом я не одинок. Я мог бы написать, что он лучший сценарист страны (RU), но не знаю (не знаю, к счастью или к несчастью)  кроме него никого из сего славного племени, ее относительно молодой, сочной, зеленой поросли (мэтров-то, Ибрагимбековых и Володарских-то, я обязан знать). Зато я смотрю премьерные российские фильмы и телесериалы. Многое из увиденного – брр!..  Так вот. Антонов, тоже, volens nolens, живет, как завещал великий Хем. Правда, забавное совпадение? Хотя в жизни случайного ничего не бывает… Да, таки-да, я не просто формалист, но еще и фаталист (не путать с «каратист»).
          Сергей Довлатов. Довлатов = Хемингуэй русского разлива. Опять-таки здорово, адаптировано, ностальгируеще. Sweet seventies…
          Еще кое-кто, – отменные рассказчики. Это Эдвард Радзинский и Ираклий Андроников. Вернее, Андроников и Радзинский. В кадре только «говорящая голова», и ничего более, но оторваться невозможно. Вот вам, пожалуйста, – сила слова, увлеченности, магнетизма.
         Закругляюсь, потихонечку. Естественно надо перечитать во взрослом возрасте, даже если вы это сделали в юном возрасте (а если нет - стыд, стыд) Чехова, Толстого, Достоевского, Гоголя, Булгакова, Зощенко, ну, кого еще? А, да - Хармса. Ильфа и Петрова. Это классика. Не знать - не читать и стыдно и…  да просто неприлично!  Все, больше навскидку ничего в голову не лезет. Вернее, наоборот, не вылезает.
         Последние два-три абзаца хочется посвятить одному человеку. Человеку, изменившему современный Голливуд, человеку (и молодому человеку, хочу заметить), которому пытались подражать сотни кинематографистов по всему миру. Я лично знаю несколько десятков фильмов, в аннотации которых стояло «… в лучших традициях «Бешеных псов»…» или «… от продюсеров, видевших «Криминальное чтиво»…». Конечно, вы уже догадались, о ком я хочу повести речь. Веду.
          Лээээйдис энд джентс! (Чуть не написал: The President of the United States and Mrs. Bush – навеяло…). С гордостью за своего современника, представляю Вам Мистера Квентина Тарантино. Неплохого характерного актера, отличного режиссера, талантливейшего сценариста, гениальнейшего рассказчика. Два культовых фильма по собственным оригинальным сценариям, крепкая киноновелла, сценарий к суперкультовым «Прирожденным убий-цам», спорный фильм «Джеки Браун», несколько ролей второго плана. Пять (sic!) лет молчания. Скорая премьера. Вот такой послужной список. Плюс не-сколько лет работы в видеопрокате.
          Признаваться в любви к творчеству Тарантино уже давно стало мове-тоном. Я и не буду.  Тарантино – это бренд, имя нарицательное. Хорошо это или плохо – не знаю. (Вот Люк Бессон свое имя, свой бренд разменял на сантимы в десятке невразумительных картин, которые он продюсировал). Но что-что, а яркий самобытный талант Тарантино, его ракурс, его отношение к миру – здесь есть чему поучиться у молодого Мастера, избегая, конечно, слепого копирования.
          …Естественно, этот скромный список включает в себя не всех достойных. Зато, он уж точно исключает всех «отстойных». Желаю всем рыцарям пера и принтера постараться в него войти, став первыми и не став вторыми. Успехов на поприще!

21 июня. 2003 г.