Надо... есть

Надо. Есть.

Отвратно.
Тошнит.
*
Я сижу в глубоком красном кожаном кресле, тупо уставившись в экран телевизора. Чашка держится холодными, моими длинными пальцами. Кофе давно остыл. На экране лишь сине-серебрянная мерцающая рябь. Солнца нет на небе.
Луны тоже.
В голове мелькают яркие цветные картинки порно, реклама помады «Revlon», розовый неоновый свет ночных вывесок придорожных мотелей, горный пейзаж, еноты, перебегающие дорогу, голос Элизабет Фрэйзер. Всё. Всё, что угодно, кроме мыслей. Пожалуйста.
На джинсах и коже моего живота и кресла образовалось зябкое пятно, когда я, рефлекторно вздрогнув всем телом от прорезавшего тишину телефонного звонка, пролил кофе. Холодный.
Я снял трубку. Вместо картинок, вполне занимавших меня, теперь в голову вползал голос моего знакомого. Знаете, есть такие знакомые. Ты вроде и общаешься с ним, и вроде встречаешься с ним, и разговариваешь с ним. А зачем? Не ясно. И не нужно. Это он общается с тобой.
Меньше всего сейчас мне хочется слушать его. Но уже поздно: трубка снята и голос у меня в голове.
Он просит о встрече. Ехидно ухмыляясь, я говорю ему беззаботным, размеренным голосом, что не хочу и не буду в очередной раз посетителем дорогих рестаранов и стрип-баров. Да, - говорю ему, видимо от удивления выроневшему сигару изо рта, представляя его морду, немного постаревшую, располневшую, но всё еще по-пацански смазливую, со вскинутыми вверх мощными бровями, - мне осточертело заливать твое горе непомерным количеством виски и ****ей.
- Эммм, ну тогда где?
Мне хорошо. Мне приятно.
*
УУуууууУУУУуууу…..: Кричит ветер.
*
Я поеживаюсь и чувствую, как ветер пробрался-таки под воротник жесткой, темно-кофейного цвета кожаной куртки и рассыпался там, на моих плечах и спине миллионом колючих мурашек. Машину оставил у забора, выкрашенного в глупый склизко-зеленый цвет дачных заборов.
Я перепрыгнул через канаву и ступил на пожухшую, хрустящую, грязно-зелено-желтую солому травы. Иду и давлю траву.
__Чувствую его.
Поле. Кажется, что бескрайнее. Но всё-таки обозначенное по краям далекими огнями деревенских домов, сараями, лесом и, справа, мутным облаком тумана.
Ветер-собака гонит, заливисто тяфкая и лая, завывая и рыча, по голому старому и морщинистому телу поля сухие, жалкие комки из спутанных между собой листьев и травы, нагло кидая их прямо в открытые глаза оторопевшей осени, ухахатывается, заставляя её плакать.
- «Кто здесь???? А. Это ты. Ну-да. И что дальше? Бросила, ты говоришь?»
- «Дааа. Мне всегда отец мой покойный говорил: «Не нравится мне твоя Нинка. Завоешь ты от неё. И куда твои глаза смотрят?!» А я, дурак, не верил.»
- «Хм. Прав папаша был.»
- «А? Я не раслышал.»
- «Да я молчу. Слушаю вернее. Ветер шумит чудно в деревьях…»
- «Ээээ. Ну так вот. Про работу я уже говорил тебе, что выгнали, да? Ну то, что меня с Машкой, секретарем из аудиторского отдела, прям в аудиторском отделе и застукали. Главному не понравилось. Терь я на улице.»
- «=))))»
__Рядом.
- «Саша мой, да, ты знаешь, я сына-то в честь тебя назвал, хоть сейчас и не время тебе да и поздно и ни к чему об этом говорить, но так уж я решил, пусть в честь друга сын имя носит…»
- «Друга, хмммм…»
- «…уже третий год в Англии. Как уехал туда по школьной программе, так там и остался, в коледж поступил. Статус постоянно меняет. Говорит, что женится на гражданке UK и останестя навсегда. И чего ему тут не живется…?....Звонит раз в 2 недели. Разговоры сухие, короткие, и, видимо, мало ему нужные. Ну уж по крайней мере намного меньше чем мне.»
- «Обычно. Предсказуемо.»
- «Месяц назад мама умерла. Я до сих пор отойти не могу. А Нинка, паскуда, в такой момент меня и бросила...»
- «Необратимо.»
__Я пытался вычислить его. Я следовал за ним, чувствуя аромат его одекалона, резкий запах специй и муската, ступал вслед за ним, опаздывая на шаг, протягивал руку, но нащупывал лишь промозглую пустоту.
- «А вчера, прикинь, выхожу утром из подъезда, подхожу к тачке, а передняя левая фара разбита, бампер снесен наполовину и вдоль всего левого борта царапина шириной в ладонь. Ну какая сука ж, думаю я, такое западло сдела?! Если руки из жопы ростут, то нехрен за руль садиться…»
- «.....»
- «Вооот. Такая херня творится, Саш. Никому такого не пожелаешь. С чего на меня несчастья сыпятся, не пойму. Все люди как люди, один я как проклятый. Все не ладится. Все плохо. И никто меня не понимает. Помощи ни от кого не дождешься. Друзья – пустой звук. Всем все равно, что со мной творится. А я ведь такой хороший.»
В висках нарастала надо.едливая боль, она, живая, пульсировала и отдавалась звонким, режущим ухо стуком-писком в мозгу.
__Я всё ещё пытался определить его. Где же он прячется?!!! Где же это ноет?
Вот он!!! Я дернулся резко, до ломоты в суставах, до скрежета зубов, прорывая сумеречную туманность, озверело рыча, откидывая комья грязи подошвами кед.
Как на бегах борзая, со старта, слепо, по инстинкту, бездумно и мгновенно преследует суррогатного зайца. Схватил его, крепко, за горло.
Я понял где он скрывался. Вот тут, в груди, над желудком. Нет, не здесь. Да, тут. Чуть пониже сердца.
Знакомый стоял рядом. Его лицо, буквально минуту назад выражавшее неизмеримую печаль и озадаченность неудачным жизненным раскладом, ищущее поддержку, бродящее полуслезливыми глазами в моих глазах в надежде увидеть сострадание, понимание и мигающую ярким красным табличку со словом «Open», его лицо теперь исказилось уродливой ужимкой трусливой гримассы, нижняя губа нервно затряслась, зрачки бездонно расширились черным и в глазах заиграли блики.
Я ненавижу тебя.
В этот момент я ненавижу тебя, друг. Я прижимаю к тебе, тут, у меня внутри, да, тут, к тебе, повыше желудка и пониже сердца, к груди дуло пистолета. Холодный.
Ты видишь это, и поэтому ты так нелепо выглядишь.
Я представил, я просто подумал и нарисовал себе в голове живописные образы, как пятнадцатилетнюю девочку насилует, прижав к грязной обочине, лицом вниз, в грязную жижу водитель вишневой шестерки, и как подушечка указательного пальца правой руки, которая ещё минут десять назад у подъезда растирала по лицу вперемежку грязь со слезами, прикасается к кнопке звонка ее квартиры, за дверью которой слышны нервные голоса, звон посуды и запах кофе. Я увидел и посчитал все желто-зеленые крапинки глаз енота, ослепленных до рези и боли фарами неотвратимо приближающегося автомобиля. Я прочувствовал соприкосновение восьмиграммовой охотничьей пули, выпущенной ловким стрелком, со лбом медведя, до последнего момента убегавшего от преследования и , как ему казалось, успешно спрятавшегося в малиннике. Предо мной проносились картинки автоаварий, цунами, войн, плачущей матери, хосписа, шимпанзе в опытной лаборатории и другие, другие....Меня тошнило от понимания.
Вокруг, в мире, столько несчастий, столько правдивых и жгучих слез, столько неисправимого....И непостижимо, зачем каждый человек выдумывает себе, добавляет к общим, ещё и свои проблемы и несчастья?! Зачем рассыпаться в горестных монологах перед друзьями, зачем утверждать, что никто нихрена не понимает и только попирает твою ранимую душу, зачем обвинять всех в безразличии? ТЫ живешь свою жизнь. Ты её ЖИВЕШЬ.
И миллиарды маленьких локальных черных дыр, разрастаясь до абсурдных, галлактических размеров, шаров, покрытых плешивыми струпьями, сухими и влажными, занимают всё пространство доступное осознанию, всасывают в себя весь воздух, давят друг друга, неистово и слепо толкаясь, лопаются, покрывая  ошметками нелепую замкнутость жизни.
Вопросы и вопрошающие воспитанные руки. Ответы никому не нужны. Да.
Я не думал ни секунды. Просто ещё раз посмотрел ему в глаза, прижал к своей груди, там, где он прятался, дуло пистолета и без сожаления выстрелил. Мой знакомый друг, бывший, упал. Я, оглушенный и вышедший из реальности на мгновения, отрывисто откашлялся едким дымом, и полусогнувшись подковылял к нему, распластавшемуся на грязной бледной траве. Это лицо выражало недоумение и полуулыбка ещё более обезображивала его для меня, а на груди зияла темно красная мясная дыра.
Так я убил в себе нытика.
Я поддел мыском кед ногу существа, она с ватной мягкостью, будто бескостная, опустилась на землю.
Надо. Ел.
*
*
*
I never saw a wild thing
sorry for itself.
A small bird will drop frozen dead from a bough
without ever having felt sorry for itself.
dh lawrence