Бутылка с рисочкой

Витька ВорИщер худел. Собственно, Локсин, удивлялся не тому, что тот худеет, а тому, что он так поздно задумался об этом. Локсин и сам, как обладатель весьма весомых телес, не раз задумываясь о том, что надо бы сесть на диету, но относясь к этой мысли весьма прохладно, все таки пытался оградить себя от обжорства и наиболее калорийных лакомств. При его росте все его килограммы, переходящие в центнер с дробью выглядели не очень пугающе. Другое дело Витька. За последние два года он стремительно набирал вес, что столь же быстро приближало его малорослую фигуру в подобие жизнерадостного и весьма подвижного колобка. Но понаблюдав за питательной системой Витьки, Локсин вынужден был признать , что ничего удивительного в таком стремительном наборе веса не было.

Первым потрясением была яичница. Перед самым обеденным перерывом Витька притащил газосварочный агрегат, зажег его, установил кривую и прокопченную сковородку на специально изготовленную треногу и щедрой рукой вывалил на сковородку пол пачки масла. Когда масло обратилось в прозрачное озерцо, Витька с удовольствием бухнул туда четыре яйца, и, задумчиво покуривая, стал дожидаться глазуньи. Грызя свою питу, Локсин ждал продолжения. Ворищер достал из сумочки две большие питы и принялся пожирать яичницу на арабский манер- не орудуя вилкой, а прихватывая сочные и шипящие куски глазуньи мягким хлебом и им же вымахивая маслице. Для этих целей пита подходила идеально. (Пита - это арабская лепешка, которая больше всего напоминает два больших пресных оладушка, спекшихся по окружности, но не прилипших друг к другу посередине, и за счет этого обладающая пустым брюшком, специально предназначенным для набивания разными вкусностями. А порванной на части питой очень удобно собирать с тарелки кусочки мяса, подливки и даже салата... ) Но это был еще не конец трапезы. Витька вытащил целое мягкое авокадо -грустно прокомментировав: "Калорийно страшно, но я очень люблю" и целую его половинку запихал в питу, потом туда же от пуза сыпанул мелко нарезанного лука и щепоть соли.

Локсин заметил, что не только он внимательно следит за Витькиными манипуляциями. Все остальные тоже, глотая слюнки, с бутербродами в руках смотрели за превращением питы в пирожок с авокадо. Надо отдать должное, готовился к трапезе Витька невероятно артистично. Даже совершенно сытый человек не смог бы устоять перед его приготовлениями и, по крайней мере, мысленно пообещал бы себе сотворить нечто подобное позже, когда проголодается по-настоящему.


Вторым потрясением был принесенный Витькой из дома огромный, в ладонь, и толстенный кусок отварной жирнющей говядины. Именно такой, которую обожал и сам Локсин- слои мяса разделенные желтоватым нутряным жиром. Но и тут Витька не обошелся одним мясом. Он опять плюхнул на сковородку кусок масла, свое мясо и поджарил пару нарезанных луковиц рядышком с обжаривающимся и шипящим кусманом. Запах от жарящихся лука и мяса не успевал подниматься к крыше цеха, а жадно растаскивался ноздрями всех сидящих за столом. Правда, несколько душистых облачков прорвались в сторону, и арабы, сидевшие в своем углу, мгновенно задрали носы и, вымакивая питами свой любимый хумус, с интересом уставились на сковородку. Витька, как истинный бакинец, увидев их интерес, сделал приглашающий жест - мол, присоединяйтесь, на что они, как истинные левантийцы, так же молча и вежливо отказались.

Витька был гастрономически неисчерпаем, аппетитен и невероятно калориен. Он постоянно зазывал Локсина принять участие в его развратных игрищах с продуктами, но Локсин не соглашался, стоически жевал свою питу, набитую салатиком, оттененным сиротливым кусочком колбаски, и, лишь иногда, по праву старого друга, бурчал на него за обжорство.

Но вот настало время, когда какая-то телевизионная передача (Слава тебе программа "Здоровье"!), показав сосуды забитые холестерином, дико перепугала Витьку и он впал в диету. Ворищер сидел на каких-то подозрительного вида овощных супах, скучно жевал малокалорийный хлеб и тяжело вздыхал, поглядывая на аппетитные кусочки колбасы, выложенные кем-то из сотрапезников на стол.

Вообще-то, не был он ВорИщером в том неблагозвучном смысле, который невольно приходит в голову, после того как впервые это странное прозвище тревожит слух. Точнее, был не больше всех остальных, измученных пережитками социализма в сознании и не считавших зазорным уволочь при случае домой пару необходимых болтиков, подшипник для ремонта стиралки или что еще, очень нужное в хозяйстве, но беспутно валявшееся в хозяйском цеху.

Витька получил прозвище за свой анекдотично - жуликоватый вид. Самое невинное занятие у него выглядело как совершение преступления. Он, не торопясь, только-только отходил верстака и неспешно выходил на середину цеха, как кто-то, кто заметил его перемещение уже не мог оторвать от него глаз, ожидая, что через очень короткое время станет свидетелем преступления века... Ворищер испуганно оглядывался, как-то нервно поводил плечами, насторожено и скрытно стрелял глазами и всем телом изображал полную готовность в любую секунду броситься наутек. За ним струился вполне явственный шлейф испуга, незаконности совершаемого им деяния и какой-то преступной бесшабашности.

А в конце - концов выяснялось, что он просто шел попить холодной воды из фонтанчика или взять необходимый для работы инструмент у хозяина. Даже когда он выходил за ворота цеха, чтобы покурить на свежем воздухе, всем казалось, что он шел на встречу с резидентом иностранной разведки для передачи секретов изготовления атомной бомбы и сейчас отрывался от "хвоста". Про работу со сварочным аппаратом лучше вообще не упоминать... Когда он стоял у сварочного стола, прикрывая свариваемую деталь своим пузом в брезентовом фартуке и периодически воровато оглядывался на цех через плечо, можно было прозакладывать голову, что он варит какую-нибудь совершенно гениальную отмычку для супер секретного сейфа Генштаба...

Локсин не раз говорил Витьке, что , буде он хозяин, он никогда бы не стал его, Ворищера, держать на работе, потому что вся его, Локсинская, энергия и внимательность уходили бы на отслеживание Ворищеровских перемещений по цеху... А стремительный пробег Ворищера в туалет явно бы подвиг его, Локсина, на срочный вызов полиции, для проверки содержимого Ворищеровских трусов и штанов, потому что он несся так, как будто что-то уже спер и теперь бежит прятать...

Витька смущенно улыбался, пожимал плечами, и продолжал развлекать всех своим вороватым видом, и приносить прибыли хозяину своими золотыми руками и светлейшей головой...

В цеху была давняя традиция, заведенная хозяином. Когда-то, решив продемонстрировать свое единение с коллективом и знание "русской" души , он подошел к обеденному столу, где сидела русскоговорящая часть его цеха и выставил на стол бутылку водки. Ребята, обрадовавшись халяве, хотели ее быстренько опорожнить, но сидевший с ними Старожил, еще помнивший русский, прошипел сквозь зубы :"Не пейте всё, проверяет". Народ понял, и ограничился половиной бутылки. После этого хозяин совершенно спокойно смотрел, когда ребята иногда позволяли себе выпить в перерыве. Но, собственно, по-русским меркам, это было не выпивка, а сплошное издевательство. Покупалась литровая бутылка водки, желающие получали по сто грамм, которые выпивались в два-три приема, и бутылка пряталась до следующего раза.

Но, с появлением в цехе Ворищера, бутылка почти никогда не доживала до следующего раза.

Сначала на это обратил внимание Старожил. Он задумчиво посмотрел на вытащенную из инструментального шкафчика бутылку и сказал, что на прошлой неделе, когда пили, оставили в бутылке гораздо больше. Все заудивлялись, и решили проверить. Старожил торжественно, при всех, пометил уровень водки фломастером и громогласно заявил:"Ставлю рисочку..." Через пару дней, когда народ опять возжелал спиртного, рисочка была в неприятном отдалении от уровня водки. Токарь дядя Лева, прямой и откровенный как гвоздь, сказал: "Чего вы удивляетесь? Витька выпил. Сам видел". Витька ничего не ответил, но по его виду было видно, что он не только выпил эти злосчастные сто пятьдесят грамм, но и ограбил центральный банк Израиля не позднее, чем вчера вечером.

Локсин знал, что дядя Лева прав. При всей широте души Витьки, его гостеприимстве и хлебосольстве, за ним водился этот грех- втихаря от всех хлопнуть рюмку - другую водки, да и так получилось, что на этот раз Локсин видел, как Витька, согнувшись в три погибели и, якобы ища что-то в шкафу, присосался к бутылке.

Но это был первый и последний раз, когда ему довелось это видеть. Бутылка регулярно помечалась рисочкой, столь же регулярно обнаруживалась недостача, и народ веселился. Никому было не жалко одного- двух шекелей собираемых раз - два в месяц, а Витька всегда был безотказен в помощи, хоть по работе, хоть вне ее.

Мастерство его в допивании водки росло. Уже никто не мог сказать, что именно он сотворил это безобразие, и только по косвенным приметам, проскальзывающим в поведении Витьки, ребята видели, что это его шкодливый желудок переваривает сегодня коллективную водку. И когда он сел на диету все замерли в ожидании - что же будет дальше.

Но ничего не изменилось. Ворищер жрал салаты, закусывая их диетическим хлебом, грыз моркву, аккуратно промакивал сардинки на салфетке, чтобы убрать с них остатки жира, за столом отказывался от выпивки, а водка убегала от рисочки с завидным постоянством.

В цехе зрел заговор. Локсин подговорил двух приятелей и, после одного из застолий, бутылка с рисочкой попала под перекрестный контроль. Витька грустным взглядом проводил бутылку с рисочкой, когда ее поставили в инструментальный шкаф и на шкаф навесили замочек. Плевенький, скорее чисто психологического действия. Два верстака- один справа, а другой слева от Витькиного стола в этот день не принесли никакой прибыли хозяину, потому что работавшие за ними совсем не работали, а точнее работали в несвойственной им области- в службе внешнего наблюдения. Оба во все глаза следили за Ворищером. Третья пара глаз, работавшая в отдалении, периодически контролировала действия окружающих Витьку верстаков. Со стороны Витьки не замечалось никаких движений, никаких поползновений... Он ушел к сварочному столу и возился там, разбрызгивая снопы искр.

К концу дня Локсин , вдруг, забеспокоился. Витька все чаще делал перекуры, вдруг начал своим , абсолютно немелодичным голосом, иллюстрирующим полное отсутствие слуха, распевать песни, а за полчаса до конца работы затих совсем. Локсин подобрался к нему и обнаружил его дрыхнущим под сварочным столом. Налицо были все приметы того, что Витька хорошо приложился...

Локсин рванул к шкафу, за ним остальные. Загремел замок, с грохотом открылась дверь шкафа...

Среди сверл, резцов, электродов и прочего инструмента на боку лежала бутылка с рисочкой. Абсолютно пустая....