Андрей

Андрей облокотился на пошарпанный столик, руками вцепившись в густую шевелюру. Пламя самодельной свечи, освещающей землянку, нервно подрагивало, заставляя тени лишний раз задуматься об истинности своего происхождения. На столе, прямо перед глазами, лежал исписанный мелким убористым почерком лист бумаги, придавленный потёртым ТТ.
«...четырнадцать человек... – шептал Андрей, – че-тыр-над-цать...».Сейчас, когда он был один, отчаяние  на его лице читалось даже при мимолетном взгляде. От произнесенной, словно в бреду, фразы лицо потемнело ещё больше, а в уголках глаз собралась мутная вода...

...– Товарищ лейтенант, мы все сделаем... Что их там – человек тридцать, а у нас преимущество – внезапность... ночью... э-эх! Глаза старшины светились азартом. Андрея окружили самые горячие ребята его отряда и уговаривали взять Отрадное до прибытия подкрепления.
– Андрей Данилыч, да я их один уделаю... – Петро согнул в воздухе воображаемую кочергу и погрозил невидимому врагу огромным, в две ладони, кулаком. Остальные одобрительно кивали. Андрей все понимал. Солдаты, целую вечность не бывшие дома, соскучились по простым человеческим кроватям, баньке, да и женский пол, присутствующий прямо или косвенно в любом решении солдата играл не последнюю роль в их кураже... Враги отступали, и ребята чувствовали себя героями...
– Командир, мы к утру вернемся за вами...
– Какой там, до рассвета в баньке попаримся...
Солдаты наперебой высказывали доводы в пользу ночного выступления.
– Разведать бы надо сначала, что да как... – вмешался в разговор прапорщик  Васильев.
– Пока мы разведывать будем, – они там наших девок дерут... – выдал свой единственный, неменяющийся с начала войны, аргумент, ефрейтор Сидоренко, –  Ясно ж тебе сказали: Ваня все своими глазами видел, так Иван? – Сидоренко с силой шлепнул по спине рядового Колесника, выдвигая его вперед к командиру. Щупленький Ваня Колесник, родное село которого было в двадцати километрах от Отрадного, ночью один самовольно ушел в разведку, и вернувшись на рассвете грязный, уставший, но ужасно гордый своим поступком, сразу же получил от Андрея выговор с приказом идти выспаться.
– Две машины, а людей сколько – я не успел сосчитать, кажется, душ двадцать-двадцать пять их было – остальные ночью с обозом ушли...– Ваня покраснел, чувствуя, что его внимательно слушают.
Немцы спешно перебрасывали часть, оставив для удержания Отрадного всего взвод солдат. Основные боевые действия проходили километрах в трехстах на западе , и Андрей с его отрядом остался несколько в стороне, хотя и недалеко от линии фронта. Отряд ждал приказ о смене расположения, а пока солдаты отдыхали в оставшихся от недавних боев землянках...

... – Слушай боевой приказ: группами по пять человек, старшие – Сидоренко, Язгул и Вихлич, под покровом темноты проникнуть в Отрадное, уничтожить противника, и занять указанный населенный пункт до дальнейших распоряжений... Сидоренко – по выполнению приказа – две красные ракеты...

Восемь оставшихся человек всю ночь до рези в глазах вглядывались в темное небо, а под утро приполз едва живой Ваня Колесник...


...Сырые стены невыносимо давили, сжимая и так ничтожное пространство землянки до размеров спичечного коробка. «Я не должен был их отпускать...», – перед глазами стояли ребята, такие, какими он их запомнил последний раз – перед уходом, в строю. Все молодые, сильные парни, полные сил и задора...  Хотелось уткнуться в пропахший хлебом и щами, материнский халат и голосить: « Я больше не буду, мамка, не бу-у-ду-у!». Но детство далеко в прошлом, Андрей всхлипнул и слеза, скатившись по щеке юноши, упала на исписанный лист бумаги. Это был рапорт, в котором он, Андрей Данилович Крапин, тысяча девятьсот двадцать первого года рождения, объяснял гибель четырнадцати человек своего отряда стратегической ошибкой командира, то есть своей собственной... Андрей зажмурил глаза, отчего на бумагу упало еще несколько капель, и правой рукой обхватил прохладную рукоять пистолета...
Заскрипел  деревянный настил, покрывающий вход перед землянкой, и Андрей, очнувшись, сгреб бумагу, карандаш и пистолет в ящик стола, быстрыми движениями растер по лицу слезы и положил сжатые кулаки на стол. Кусок брезента, прикрывающий вход отодвинулся, и в землянке, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, появился прапорщик Васильев. Он молча сел на стул перед Андреем и принялся рассматривать свои руки... Было видно, что прапорщик не знает, как начать разговор. Молчал и Андрей...
– Андрей Данилыч... Андрей... – не смотря на командира, неуверенно начал старый прапорщик  – я вот как понимаю... Идет война... и люди гибнут, понятное дело... – Васильев остановился, вдруг осознав, что говорит совсем не то, что хотел... Несколько секунд подумал, обреченно вздохнул и поднялся, чтобы уйти... На полпути развернулся и горячо заговорил:
– Не виноват ты, сынок, как есть – не виноват...  Не твоя вина в том... – прапорщик опять умолк подбирая слова. Неожиданно свечка стала потрескивать, и свет заморгал, как если бы в фитиле попался влажный кусок. Оба дождались, пока свет снова стал ровным. Андрей поднял глаза на прапорщика:
– Командир отвечает за вверенных ему людей, – тихо произнес Андрей, – я командир, мне доверили командование отрядом, потому что считали, что я буду думать о них... А я... Как дитя безусое –  пошел на поводу... Я не должен был их отпускать... Или пойти с ними... – добавил он чуть слышно.
Прапорщик не зная, что еще сказать встал и пошел к выходу.
– Ребята уважали тебя, и любили... – Васильев с силой дернул брезент и исчез в темноте...
Пламя, болезненно реагирующее на все, что происходило в землянке, затрепетало, и, помаявшись немного, успокоилось...
«Уважали... и...  любили...», – Андрей горько усмехнулся,   понаблюдал минуту за свечей, снова достал из стола бумагу и пистолет. … «…любили…» Надолго задумался, теребя край бумаги пальцами. «... тем хуже...». Рука медленно потянулась к пистолету.  « А может и прав прапорщик... нет, к черту всё!..». Дернул пистолет и снова остановился. Думы о гибели отряда как-то понемногу сжались и забились в угол сознания. Разговор с прапорщиком отвлек от горестных картин и направил мысли в иное русло.
« Ребята рвались в бой, и кто мог знать, что фашисты ночью  вернутся. Ведь отступали же...». Мысль сначала неуверенная, обрастала аргументами, как снежный ком. Андрей взял рапорт, перечитал, и горько усмехнулся: сейчас он казался себе наивным и впечатлительным подростком. «Это война, твою мать...», – он встал и нервно зашагал по комнате. « ...и люди гибнут, понятное дело...», – повторял Андрей как молитву слова прапорщика. «Никто не мог ничего предусмотреть... никто...».  Вдруг, резко развернувшись, он выбежал из землянки, отчего пламя свечи чуть не задохнулось свежей струей воздуха...
Рядовой Колесник лежал на прикрытых телогрейками еловых ветках – для мягкости. Прапорщик протирал его пересохшие губы смоченной в воде тряпкой, а когда вошел Андрей, предупреждающе махнул рукой:  тихо... Андрей на цыпочках подошел к солдатской кровати.
– То ли спит, то ли без сознания. К врачу надо, а так – до утра не выдюжит... – тихо произнес прапорщик.
– Врача не будет... – Андрей сжал губы.
– может донесем? Верст двадцать...– прапорщик недовольно мотнул головой, понимая всю несуразность сказанного, поправил повязку на голове рядового. Тот застонал. Андрей наклонился над раненым, всматриваясь в болезненно-бледное лицо. Потом осторожно дотронулся до щеки рядового, другой рукой отстраняя попытавшегося помешать ему прапорщика:
– Ваня?..
Рядовой заметался, приходя в себя, и через некоторое время открыл глаза.
– Командир?! – произнес он еле слышно.
– Я, Ваня... Как ты?..
Раненный попытался что-то произнести, но из груди вырывался только  слабый хрип.
– Не понимаю... – Андрей склонил голову к самым губам солдата.
–  мы...  не...  ..или ...каз –  от напряжения рядовой снова потерял сознание.
–Да уйди ты! – прапорщик, сердито оттолкнув руку лейтенанта, поднес к лицу рядового единственное имеющееся лекарство – тряпку, смоченную водой…
Андрей, прикусив до крови губу, быстрым шагом вернулся к себе в землянку. Сел обратно за стол. Еще раз перечитал рапорт, поставил дату, подписался. Спокойно взял в руку пистолет, загнал патрон в ствол и поднес к виску... 
Пламя свечи дернулось от выстрела, поборолось какую-то долю секунды за жизнь, и тоненькой струйкой дыма стекло в звездное небо.



...Продираясь сквозь визг снарядов, треск раций и крики командиров,  проникая через завалы часов и свалки лет, отмахиваясь от назойливых, вечно куда-то спешащих секунд, нам слышится сиплый баритон прапорщика Васильева:
– Погиб, товарищ майор... Как погиб? Как все... – прапорщик остановился, на мгновение задумался, и сдавленным голосом продолжил, –  пишите, товарищ майор: ...геройски погиб во главе своего отряда...