2. В жизни смерть

In memoriam E.A. Poe

Девятнадцатое столетие медленно и грациозно приближалось к финалу. Ему осталось жить только несколько лет. Стоял одинокий сентябрь, месяц, любивший ставить классические трагедии. Со стремительностью шторма поднял он пред нами занавес времени. Смотрите! Вот показалась темная детская и две перепуганные девочки в своих кроватях. Одна из них, пятнадцатилетняя Оля, зачиталась допоздна «Семьей вурдалака», но сейчас книга беспомощно раскинула свои крылья в свете керосиновой лампы. Слушайте! Некто постучал снова. Теперь и Таня сумела различить этот звук в чарующем хороводе ночных шорохов.
- Как ты думаешь, что это? – спросила она старшую сестру.
- А может быть, не «что», а «кто»? – прошептала Оля.
С этими словами она, как бы невзначай, отложила книгу.
- Вечно начитаешься всяких ужасов, а потом… - осеклась Таня.
Ветер за окном затянул свою траурную песнь. Он срывал горсти хрустящих листьев и
бросал их на землю, будто совершал тоскливый погребальный обряд. Он хоронил
что-то холодное и сумрачное, толи Россию, толи сердце Эльги. Стук в окно
повторился.
- Да это просто ветер, - решила Таня.
- «’Tis the wind and nothing more», - вспомнила Оля.
Младшая сестра хотела что-то спросить, но промолчала.
- Просто ветер… тогда подойди к окну и проверь, - предложила Оля.
- Вот еще… Я же знаю, что это ветер. Зачем я буду вставать? Тебе надо, ты и
вставай, - наотрез отказалась Таня.
- Но тебе намного ближе, - и не думала подниматься старшая.
На некоторое время все смолкло. Казалось, весь мир ждал Олиного решения. Но,
когда сердце наше объято ночным страхом, то мы скорее будем ждать вампира в
беззащитных постелях, чем решимся ступить на холодный пол. Ведь под кроватью, в
густой и пугающей тьме, может скрываться все, что угодно. И оно ждет только
удобного случая схватить наши босые ноги своими длинными мохнатыми лапами.
Наконец, Оля решилась погасить лампу. Легла. Не спалось. Даже глаза отказывались
закрываться. Упрямо смотрели на смутные очертания куклы на комоде. Снова
постучали. Теперь, когда очередной порыв ветра еще не набросился на погруженную
в безмолвие усадьбу, звон стекла был особенно отчетливым и ясным. Больше
таинственный звук не возвратился. Однако девичьи голоса не успокаивались еще пол
ночи.
Утром Олю разбудили гитарные переборы. Меланхоличный романс Софьи Сергеевны
рассказывал о мужчине, который ни слова не сказал своей любимой, и гребцах, тихо
поющих свою песню. Пожалев, что maman не взяла примера ни с лирического героя,
ни с лодочников, Оля встала и начала одеваться. Таня продолжала спать. С
завистью к сестре Оля спустилась на веранду.
- Maman, почему бы тебе не заняться картиной? - недовольно посоветовала она.
- Доброе утро, ты плохо спала сегодня, - догадалась мать по кругам под глазами и
отложила гитару, - Впрочем, таков стиль нашего времени, истеричного и
бессонного: оно спешит, безумно спешит, как поезд. Поезд. В никуда.
Софья Сергеевна говорила невероятно изысканно и манерно, так как могут это
делать лишь поэтессы и террористки. Она то быстро произносила слова, то делала
яркие, словно краски Лотрека, ударения, то вдруг улыбалась одной лишь ей
заметной иронии. И еще она беспрестанно жестикулировала, словно и гитару
отложила лишь для этой цели. Даже в этот утренний час, когда погребальный саван
закрыл небо, и на лице Софьи лежала недвижная тень, она выглядела намного моложе
своих тридцати семи лет. Когда ей было семнадцать, она рыдала без причины в
своей мягкой постели и больше всего на свете хотела умереть молодой.
Создавалось ощущение, что смерть решила подшутить над ней, оставляя ее лицо
почти без изменений на протяжении стольких лет. И бесконечный локомотив времени
стремительно проносился мимо, заставляя ее светлые волосы развиваться, а стены и
голос дрожать.
- Хороший образ, почему бы тебе было не нарисовать поезд. Вместо того чтобы
тащить нас в такую пору на дачу, - нисколько не смягчилась дочь.
- Ты не понимаешь, - объяснила художница в который раз, - это от меня не
зависит: эти листья просто захотели быть нарисованы, эта осень призвала меня. И
я рисовала ее без линий и набросков, пытаясь изобразить ощущение мгновения,
ощущение полета, тонкую грань, которая отделяет красоту от смерти, - Софья
улыбнулась чему-то, но ее руки продолжали изображать двух любящих лебедей,
которым никогда не суждено встретиться, - но вдруг погода испортилась, солнце
пропало, настроение природы испортилось. Мне остается только ждать.
…The leaves they were crisped and sere-
The leaves they were withering and sere…
Шептала девушка свою странную молитву, надевая пальто. Она выпорхнула из
натопленной комнаты и полной грудью вдохнула бледный осенний воздух. Обошла дом
и встала под окном детской. Деревья росли на отдалении. Вокруг не было никаких
следов. Впрочем, Оля уже знала, что обнаружит утром именно такую картину.
Постучать в окно могла лишь беспокойная птица. Может, это действительно был
ворон? Оля медленно спускалась к реке. Девушка шла не по тропинке, а рядом с
ней, сквозь высохшие стебли травы, которые с легкостью ломались от нечаянных
движений, обнажая цепкую пустоту внутри. Кроме Оли, насколько хватало глаз, не
было видно ни одной живой души. В это время года почти все дачники уехали, а из
деревни, укрывшейся за поворотом реки, доносились лишь призрачные, неясные
голоса. Мысли и воздух на берегу оказались холоднее и туманнее, чем возле
усадьбы. Здесь девушка почувствовала прилив необычайной чеховской скуки, которую
Софья Сергеевна предпочитала называть «тошнотой». Это ощущение в равной мере
свойственно всем героям нашего времени. Но юные особы Олиного возраста обычно
надеются, что их неизъяснимой печали рано или поздно придет конец. Именно
поэтому они столь часто заканчивают жизнь самоубийством. Ольга не была
исключением. Она искренне верила, что какое-нибудь громадное чувство способно
словно вихрь, смести с ее сердца налет хандры, подобно дождю, вымыть из жизни
остатки одиночества и непонимания.
С этими двумя противоречивыми чувствами девушка вернулась домой. Таня к этому
времени уже проснулась, и лишь ждала сестру, чтобы начать завтракать. «Вчера все
было точно так же, - вспомнила Оля, - Неужели и завтра будет то же самое?» Она
вдруг с удивлением ощутила, что скучает по завораживающему и жуткому стуку
ушедшей ночи. После еды девочки поднялись в свою комнату и решили убить время
игрой в покер.
- Какая же скука с тобой и маменькой! – созналась Оля, меняя одну карту, -
Раньше мне бы и в голову не пришло, что я буду скучать по гимназии.
У Оли оказался flash-royal, и на некоторое время она увлеклась повышением
ставок. Лишь спустя минуту продолжила:
- Даже по Алисе скучаю…
- Но ведь ты говорила,.. - вспомнила Таня и добавила еще несколько копеек,
уверенная, что сестра блефует.
- С ней хотя бы интересно поспорить, - вздохнула Оля, еще раз повысив ставку.
Сестра решила открыть карты. У нее была всего лишь пара.
- А, может, ты больше всего скучаешь по Вальдемару, - хихикнула проигравшая.
- Ой!  Нужен он мне! – не обиделась Оля, - Ты просто как дитя малое!
Больше Оле не везло. Таня быстро сумела отыграться. И вскоре карты Оле
наскучили. Младшая сестра вернулась к своим куклам, старшая – к своей хандре.
Сама девушка была не в силах из нее выбраться. Оставалось лишь ждать. Оля
вернулась к книгам. Быстро закончив с «Семьей вурдалака», она начала выискивать
в сборнике рассказов и гротесков Э.А. По еще непрочитанные. Несколько раз
девочки спускались поговорить с матерью, которая то делала пометки на полях
томика Ницше, то готовила обед, то одиноко смотрела на печальный пейзаж за
окном. Безразличное время неудержимо влекло день к его закату. И чем ближе была
ночь, тем оживленнее становились детские голоса. Они снова вернулись к ночному
происшествию и жаждали выяснить, что посмело тревожить их вчерашний сон.
Как только  Софья Сергеевна пожелала девочкам спокойной ночи и покинула детскую
комнату. Сестры дружно вскочили с кроватей, оделись и стали ждать, объятые
возбуждением и любопытством. «Нет, скорее всего, сегодня ничего не придет», -
мучилась сомнением Оля. Ее опасения были пусты. В тот же час, что и прошлой
ночью, стук повторился. На этот раз Таня с трудом смогла сдержать себя, чтобы не
закричать и не побежать вниз, под защиту матери.
- Мне страшно! - признала младшая сестра, - Давай лучше…
- Тише, - набралась мужества Оля и, взяв лампу, встала с кровати.
Медленно она подошла к окну, а когда взглянула туда, то замерла от невыносимого
ужаса. К счастью Таня не видела выражения ее лица. В противном случае давно бы
уже закричала. За окном полил дождь. Его крупные капли не знали ни гармоний, ни
логики, ни ритма, как и все искусство модерна. Они просто разбивались о крышу,
стены, стекло, бессмысленно и наивно. Безмолвие разрасталось, под ливнем этих
завораживающих звуков.
- Оля, что там? – не выдержала Таня, - Только, пожалуйста, не пугай!
За окном стоял человек лет двадцати пяти. Его лицо было обожжено мертвенной
бледностью. Глаза были черны, как Бездны, в них не было ни отблеска лампы, ни
отражения перепуганной девушки. Ни одной капли влаги не задерживалось на одежде
и лице гостя. Дождь с легкостью проходил сквозь него.
- Только не надо кричать, - едва слышно прошептал незнакомец, - Это так
бессмысленно и скучно.
- Вы… вампир? - наконец, решилась произнести свой первый вопрос девушка.
- Ты пытаешься меня напугать! – раздалось с другой стороны комнаты.
- За этот век произнесенное вами слово успело истрепаться не меньше, чем зеленый
стяг в предыдущие столетия, - не согласился призрак, - Я еще мало, что вспомнил.
Но я знаю, что все имена бессмысленны. Но если Вы не можете без них обойтись, то
зовите меня Nihil.
- Nihil, Вы умеете летать? – продолжила девушка расспросы.
- Нет, просто и дождь за окном, и воздух всего лишь вереница ваших отражений, но
я ни в чем не отражаюсь, и ничто не отражается во мне. Я абсолютно свободен. Но
это нисколько не помогает мне вспомнить. Зато Вы можете мне помочь. Если Вы
позволите, я смогу отражаться в Вас и войти в дом.
- И тогда выпьете мою кровь? - предположила Оля.
- А я нисколечко и не боюсь! - соврала Таня.
- Вы собираетесь спать?! – донесся до девочек голос матери, - И так ведь вчера
не выспались.
- Ну, тебя, - обиделась младшая сестра и вышла из комнаты.
Пока внизу Таня что-то возмущенно рассказывала Софье Сергеевне, а страх и
одиночество разрастались в сердце Оли так сильно, что даже выступали в уголках
глаз слезами, Nihil продолжал:
- Пить кровь, чтобы жить вечно, это так глупо. Ваш мир, юная госпожа, для этого
еще слишком новый и разнообразный, а мой уже слишком пустой и увядший. Мы оба
стоим по разные стороны подобной банальности. Так Вы пустите меня?
Оля понимала, что если откажет этому загадочному существу в своем обществе, то
будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. В том же случае, если вурдалак
бросится на нее, то жалеть ей придется совсем не так долго.
- Да, - произнесла Оля, - Проходите.
Окно тут же распахнулось. Первыми в комнату проникли капли дождя. Nihil вошел
вслед за ними, закрыв за собой окно.
- Что Вы пытаетесь вспомнить? – продолжила девушка.
Nihil дождался пока Оля сядет на кровать и лишь после этого сам сел на стул
напротив нее.
- Я должен понять, зачем мне это, - заявил Nihil, вытащив из-за пояса кинжал.
До этого Оля как-то не замечала столь экстравагантную деталь туалета незнакомца.
В глазах Оли возродился испуг, когда оружие с золотой рукоятью открылось ее
лучистому взору. «Mors Animae», - было вырезано на лезвии.
- Вы должны кого-то убить? – заинтересовалась Оля.
Страх и любопытство слились в ее взгляде в единый готический орнамент. И теперь
весь мир виделся девушке сквозь призму этих новых красок.
- Возможно все мы здесь только для этого, - предположил Nihil, - Но я не советую
Вам задумываться над моими словами. Вопрос смысла существования слишком
бессмысленный и ненужный, чтобы тратить ваше драгоценное время на его решение. В
конечном счете, все приходят либо к пустоте, либо к бесконечности. Вот
собственно все, что я пока знаю. Я брожу в здешних краях достаточно давно и,
надо признать, это место кажется мне необычайно тоскливым.
- Мне тоже, - согласилась девушка.
- И везде так? – заинтересовался призрак.
- Нет, в Москве, например, весело, - опровергла Оля предположение гостя, - Там
все мои подруги. Вот уж кто никому не дал бы умирать со скуки. А еще лучше
съездить куда-нибудь. Например, a Paris. Вот уж где, если верить моей матери,
веселье никогда не угасает. Посмотреть на мир, новые места это всегда интересно.
- Никогда не угасает, - повторил Nihil, а дождь все не заканчивался.
Нудный и серый, он все твердил что-то бессмысленное, звал в дали, которых не
существует, вспоминал людей, никогда не рождавшихся на свет. Но Оля перебивала
его, не хотела слушать. Она видела завораживающие и непознанные глаза
незнакомца, в которых отражалось пламя ее речей и керосиновой лампы. Девушка
рассказывала ему о своей жизни, об отце, о матери, о расставаниях, о встречах. И
немногословная таинственность призрака была для нее намного полнее и сказочнее,
чем красноречивая  открытость Вальдемара. А тьма вокруг собеседников обладала
таким количеством свежих оттенков, каким не может похвастаться ни один день.
Взгляд нового знакомца манил девушку в какой-то чарующий и странный лабиринт,
который неожиданно оказался сном. И в этом видении она продолжала говорить с
призраком. К этому времени они давно перешли на «ты». За окном уже расцветали
первые лучи солнца, когда их пальцы, наконец, встретились. В этом прикосновении
было что-то метафизическое и вечное и в то же время что-то страстное, порывистое
и хрупкое, как голос Софьи, заставивший Олю проснуться.
- Доброе утро, maman! – предположила дочь, присев на кровати.
Была уже середина дня. Моросил дождь. Тусклый свет переполнял комнату.
- Ты измяла весь сарафан, - объяснила Софья, - Неужели нынче модно спать в
одежде?
- Он мне все равно никогда не нравился, - ушла от ответа Оля.
Встала и пошла к платяному шкафу.
- Зачем ты опять обидела сестру? – продолжила мать более возмущенным тоном.
- Я думала ее развеселить, - врала дочь, примеряя очередное платье, - Сама
знаешь, как тут скучно. В деревне нас не жалуют, особенно после того случая.
Приходится что-нибудь придумывать.
- Твой план явно не увенчался успехом, - объяснила Софья и тяжело вздохнула, - В
любом случае ты должна извиниться перед Таней: ты просто еще не понимаешь, как
тебе повезло, что у тебя есть сестра. Два моих брата и сестра умерли еще в
младенчестве, и порой мне было ужасно одиноко, а рядом не было никого, кроме
листа бумаги и зыбких воспоминаний…. Пойдем. Обедать.
Закончив свою речь, Софья вышла из детской. Оля тут же села на кровать и
задумалась о событиях вчерашней ночи: «Я уже много ночей не высыпалась из-за
книг, а тут столько тревог и эмоций за один раз! Неудивительно, что я
переутомилась и уснула… Все оказывается так просто! Но, Боже мой, почему, чем
логичнее, правильнее и понятнее объяснение, тем меньше в нем… жизни?». Осенний
свет сейчас был намного тусклее, чем обычно. А тряпичная кукла на комоде
казалась в этот миг особенно одинокой. Орнамент на ковре в центре комнаты,
который девушка однажды толковала сестре, как романтическую сказку, теперь не
значил абсолютно ничего.
Когда Оля, наконец, спустилась к обеду, Таня демонстративно отвернулась от нее.
И принялась за soupe a l’oignon, всем своим видом показывая, насколько ей
неприятно, что за один стол с ней садятся такие вредные особы. Девушка послушно
извинилась перед сестрой. Но девочка лишь холодно на нее взглянула и сказала,
что обиделась «навсегда». А уже через час приставала к сестре с просьбой
поиграть. Однако Оле было не до нее. Недавно она произнесла про себя слово
«Nihil», и оно, словно заклинание, вернуло миру всю его магическую
притягательность.  Разумеется, к этому времени Оля уже всей душой любила ночного
гостя. Ибо ничто так не привлекает юное сердце, как все таинственное, сумрачное
и жуткое. Это новое и необъяснимое чувство разрасталось, заполняя собою детскую,
пока в ней совсем не осталось места. Тогда оно вытолкнуло девушку на улицу.
Сестра тоже жаждала пойти с ней. «Там сыро, противно, моросит мерзкий дождь, и
ты вся испачкаешься», - привела Оля свои аргументы против ее общества. Но лишь
вдвоем с матерью они сумели уговорить Таню остаться.
Девушка спустилась к реке. На берегу, на самом деле, было очень сыро и грязно, и
Оля слегка испачкала юбку. Слабенький дождь робко стучался в ее зонтик. На
мостках, обратив свой взгляд в никуда, сидел Nihil.
- Ты здесь? – удивилась Оля, - Ждал меня?
- Да, - признался Nihil и развернулся к ней.
- Я вот еще, что хотела спросить, - вспомнила девушка, - Ты говорил, что я могу
помочь тебе. И как? Ты вспомнил?
- Нет, еще не все, но ты мне очень помогла, - объявил призрак, - Теперь я знаю,
что прежде чем принести смерть, я должен узнать, что такое жизнь. Иначе я могу
ошибиться.
- И из-за этого ты всю ночь расспрашивал меня о моей жизни? Жизнь это так
просто: «Cogito ergo sum», - сказала она, вспоминая пятерку за хрию на эту тему,
- Вот и все!
- Эту глупость тебе в гимназии сказали? – догадался Nihil.
- Ну да, - призналась девушка, на мгновение опустив глаза.
Когда она вновь их подняла, то увидела, что таинственный призрак стоит уже рядом
с ней. И грань между сном и действительностью стала настолько близкой, что Оля
поспешила отстраниться.
- Они там просто ничего не понимают! – безапелляционно заявил Nihil.
- Когда мне в гимназии ставят двойки, я матери то же самое говорю, но она мне не
верит, - пошутила Оля.
Но голос ее дрожал, а мысли растворялись. Какая-то пустая и сладкая бездна
проглатывала ее. Девушка постепенно переставала существовать. И ей абсолютно не
за что было зацепится. Nihil предложил ей свою руку.
- Погуляем? – спросил он, - Мне кажется, что жизнь там, откуда доносятся голоса.
А здесь только тени и облака.
- Тогда во сне… - слабым голосом начала, было, Оля.
 - Я помню, что было тогда, - успокоил демон, - У меня нет отражений и теней. Я
везде и всегда настоящий.
- Нет, мы не пойдем в деревню, - отвергла предложение девушка, - Там нас могут
увидеть.
- Ты права, - согласился Nihil, - истинная жизнь не там, где гам и шум. Это
такая же иллюзия, как этот мир тоски и скуки. Подлинная жизнь там, где тишина.
Наконец, Оля решилась взять его руку. Ах, эти первые прикосновения! Сколько было
в них смысла и счастья! Сколько хрустальных чувств, которые мы бессмысленно
стараемся вернуть в более зрелом возрасте! Но что бы мы ни делали – все тщетно.
Когда Nihil и Оля вышли на тропинку, зовущую сквозь вымершую поляну, дождь вдруг
закончился. Мир вновь стал солнечным и зыбким. В любую минуту все могло
завершиться.
- Ma mere, я полагаю, опять взялась за свою картину, - догадалась девушка, - Ей
ведь осталось совсем немного. Неужели, когда она ее допишет, все кончится? Мы
уедем, и я больше никогда тебя не увижу?
В этот момент рука возлюбленного выскользнула. Оля оглянулась. Ее спутника уже
не было рядом.
- Nihil! – крикнула она, но даже эхо ей не ответило.
Никто не знал, где искать то, чего никогда не было.
В слезах и одиночестве она направилась к дому. Мир медленно таял вокруг, как
мороженое, только не от жары, а от холода. Сначала в воздухе растворились
макушки деревьев. Потом стали отпадать ветки. Они быстро исчезали, не успевая
достигнуть земли. Листья, сухая трава, мусор обращались в ничто. Мир возвращался
к своему изначальному состоянию. Все это происходило абсолютно беззвучно, так
что Оля не сразу заметила. Когда же это случилось, то она понеслась со всех ног
к дому. Но не успела. Дом уже исчез. Рядом с тем местом, где он был, стоял
одинокий мольберт. Холст на нем был пуст. Листья с картины рассыпались по всему
участку. От них все еще пахло краской. Девушка упала на колени и зарыдала,
сжимая в руках хрустящие листья. На ее ладонях оставались чуть заметные следы
охры.
- Все, еще можно исправить, - заговорил с ней Nihil, - Я ушел, чтобы это
закончить. Твоя фраза объяснила мне все до конца. Но я не смог убить его, зная,
что больше никогда тебя не увижу…
Оля что-то шептала, бессмысленно комкая сухие листья. Ее слова звучали красиво,
но неясно, как шепот моря.
- Пожалуйста, ну хоть на мгновение взгляни на меня, пока не стало слишком
поздно, - молил призрак.
Но значения слов ускользали от нее, она запуталась в своем отчаянии и не могла
найти выход из лабиринта незнакомых чувств, который затягивал ее в сон, куда
более глубокий, чем смерть. Она не знала, сколько пребывала в этом странном
метании, а когда из него высвободилась, то заметила, что ничего уж нет рядом. И
лишь единственный дом сохраняет свою форму во всем поселке, а возможно и
Мироздании. Оля побежала к нему, надеясь последний раз увидеть своего демона.
Распахнула незапертую дверь и успела к самому финалу.
В комнате было светло, и от этого она казалась особенно тесной. Нагромождение
шкафов, разнородного хлама, пыли и беспорядка говорили о всяком отсутствии здесь
женской руки. Посреди нее стояли двое мужчин. Они были абсолютно одинаковы
внешне, но достаточно было взглянуть на их лица, как сразу становилось ясно, кто
из них Nihil.
- …Я написал его, - заносчиво продолжал писатель, - потому что этот мир
вырождается. В романе я создал настоящую, истинную жизнь. Я хотел обессмертить
ее. И теперь, когда я перечитываю страницы, я понимаю, что мне это удалось.
- Пустота и забвение, - произнес призрак и сделал паузу, - поглотят и Вас и ваш
роман, а жизнь останется прежней. В бесконечной вражде иллюзий ничто не тронет
ее сути.
- Глупости, - отказывался верить автор, - В романе, который я только что
закончил, и заключена сама суть жизни, с настоящими чувствами и великими
мыслями. И пока я писал, я чувствовал, как растворяюсь, как исчезает этот
никчемный мир вокруг меня. Я покажу людям, что такое Жизнь.
Как возражение Nihil привел свой последний аргумент. Быстрым ударом он вонзил
свой кинжал в сердце писателя. Тело вместе с оружием стало растворяться в
воздухе, постепенно забирая с собой в небытие демонические черты. Призрак же
напротив обратился в писателя. Выражение его лица наполнилось неуверенностью и
гордыней, чувствами, всегда бредущими рука об руку. Не смотря на то, что сама
внешность оставалась прежней, человек этот больше не вызывал у Ольги никаких
чувств, кроме призрения. Ведь он в какой-то мере убил ее любимого! Она смотрела,
то на это болезненное и неприятное лицо, то - на сельский пейзаж за окном,
который заливал вернувшийся дождь. И лишь один единственный вопрос наполнял все
ее существо: «Разве это - жизнь?»
Разве это – жизнь?

Nemesis
12-18 февраля 2004