Как я мотала километры написано человеком не в себе

… Как там обычно говорят? «От счастья она, казалось, вот-вот взлетит, как легонькое перышко…» Или там – как пушинка… Или, например, - «ее ноги еле касались земли…»

Сегодня я мотаю по городу километры: шаг за шагом, шаг за шагом наматываю их на кроссовки, как длинные волосы на палец во время раздумий. Мои ноги тоже еле касаются асфальта… Скажу честно, такой легкой и как будто воздушной я еще никогда себя не ощущала. Боюсь взлететь. Я не хочу туда, в это пустое небо, где не за что ухватиться, чтобы вернуться назад. Когда становится совсем невмоготу, сажусь в трамвай и проезжаю пару остановок, чтобы звук мотора впился мне в мозг и оставил в левом виске болезненный след… Боль – она всегда помогает стать тяжелее. Физическая боль. Сегодня я рада, что висок болит так, будто в голову вдавили кусок черепа, зуб ноет и просит себя вырвать, покалывает левый бок, а мизинец уже давно кровоточит – сильно натерла неудобным кроссом. Пусть болит все тело, каждый миллиметр, любой орган, только пусть я не буду больше такой легкой… не буду думать о двух неделях без тебя… об смс-ах, отправленных в неизвестность… о коньяке, который воняет дубом и не помогает забыться… о друзьях, которые спрашивают о тебе, а я не знаю, что им ответить…
Я только с точностью до минут могу назвать время, на протяжении которого мы с тобой не виделись. Жизнь становится бесцельной и пустой, и я становлюсь такой же вместе с ней.
Очередные пять кварталов, и я захожу в трамвай, как в карман; выглядываю из окна, смотрю на машины и фонари. Впереди сидит мой враг. В волосах у нее грязь и какие-то перья, черное пальто все в пыли, как будто она только что валялась где-то на дороге… Она читает какую-то бульварную газетенку, и я осторожно заглядываю ей через плечо. Вижу все те же грязные ногти.
Прошло 4 года с тех пор, как она меня предала. Я давно простила ее, но не забыла. Я до сих пор иногда вижу сон, который был реальностью. Она говорит мне: «Я знаю, где мои родители держат наркотики и шприцы…» Я стою у стола в ее комнате и вижу крышечки от шприцов. Тихонько собираю их и засовываю за черную батарею, чтобы она не видела и не расстраивалась лишний раз… Мне было так жаль ее… А сейчас наплевать. Я знаю, что с ней будет дальше. Подлая, черная и грязная, она такой и умрет. В нищете ли, в богатстве ли… не суть важно для меня… На-пле-вать. Плюю на пол трамвая розовой от крови слюной: даже не заметила, как разгрызла свою щеку. Кондуктор совершенно равнодушно смотрит на меня: у нее за плечами целая жизнь оторванных трамвайных билетиков и зайцев… Ей тоже на меня плевать. А мне внезапно интересно становится, любит ли она кого-нибудь. Вдруг она так же, как я бесцельно хожу сегодня по городу, отрывает билетик за билетиком только для того, чтобы забыться? Я растягиваю сухие губы, что должно, по идее, значить улыбку. Она кривится мне в ответ. Я понимаю: любит, стопроцентно любит.
Что ж. Намеченные две остановки пролетают, и я снова на улице. Иду-иду-иду… Ночь близко, а вместе с ней и зима возвращается в город.
Уже ничто не согревает. Внезапно чувствую, что вся моя легкость куда-то ушла. Я не в состоянии поднять ногу, сажусь на какую-то лавку, как блин, распластываюсь на ней. Звонит телефон. Минуты три собираюсь с духом, заставляю себя поднять руку и вынимаю мобилу. Это смс от тебя. Ты, как и зима, приехала сегодня ночью в мой город. «Как долго… как долго…» – я шепчу и качаюсь из стороны в сторону, а голова опускается все ниже, ниже… Я обязательно сейчас напишу тебе сообщение, чтобы ты забрала меня отсюда… Я вот здесь, где акации сухие и старые, а зима рядом со мною на лавке… Сейчас я напишу тебе… сейчас… все тише и тише… телефон выпадает из моих рук… Но тут ты звонишь, и я таки подымаю трубку. Дальше все будет хорошо. Я не повешу ее, и ты обязательно отыщешь меня в этой ночи, пропахшей следами моих кроссовок.