Комета

Летят, летят по небу косматые кометы,
Кометые косматы, цветные города.
Исследователь жизни плевать хотел на это,
Закинулся бумагой и сам себе звезда.
Глеб Самойлов.

Добрый Волшебник сидел на неровно покрашенной и потому местами облезлой скамейке и курил трубку. Сторонний наблюдатель сразу понял бы, что это именно Добрый Волшебник: круглые маленькие очочки на кончике длинного интеллигентного носа, седой от пыли макинтош, кое-где неуклюже подшитый, кривоватый цилиндр и – серебристые карманные часы со звёздами. Конечно, ни у кого, кроме Доброго Волшебника не может быть таких, несомненно, непростых часиков: круглых, тонкострелых, прицепленных к карману хрупкой цепочкой. Была ночь; волшебники всегда приходят по ночам. Поэтому-то именно ночью и происходят прелюбопытнейшие встречи, как правило, приводящие к непредсказуемым последствиям. А может, днём никто просто не замечает чудесного, которое, как известно, всегда лежит где-то совсем рядом…
Как бы то ни было, сейчас Волшебник отдыхал. Очень добрые клубы розоватого дыма полупрозрачно вились вверх, заставляя листки клёна, под которым он сидел, слабо шевелиться.
Из кроны донёсся сварливый кашель, за которым последовало ворчание.
- Сидят тут всякие, ни поспать, ни вздохнуть… а у меня, между прочим, дети…
Волшебник обернулся, пытаясь разглядеть собеседника. Отчаянно кашляя, с ветки спикировал взъерошенный воробей.
- Здравствуй, друг… прости, я не знал, что у тебя здесь гнездо…
- Какие уж гнёзда в городе… скворечник – и тот кривой, внутри – сплошные гвозди… - тоном заправского сплетника проскрипел пернатый, хохлясь.
- А что ж – нормально не обустроиться?
- Смеёшься, да? – воробей подпрыгнул, передёргивая пёрышками. – Это что ж – месяц трудиться, материал таскать, перья – из себя, не из кого-то – рвать – а потом какой-нибудь паразит всё порушит… или кот бездомный… намедни вот Чивинова жена куда-то пропала – как он убивался, бедолага…
- Да уж, тяжело… но вас, наверное, подкармливают – всегда есть какие-нибудь сердобольные старушки…
- И откуда ты, такой чудик, взялся? Нонче их самих бы кто подкормил… впрочем, я в политику не лезу, - воробей сел на скамейку с видом рубахи-парня; для полноты образа ему не хватало разве что папиросы в клюве, - по мне так лишь бы не помереть с голоду. Вот волнуюсь – деткам-то совсем чуть осталось до вылупления, как бы чего не вышло.
- И помощи ждать – неоткуда?
- Ну, не то, чтобы совсем… вон – видишь окна? – махнул пятнистым крылышком. – Это Университет. Вот там хороший дядька живёт, не гонит никогда, кормит даже. Правда, у него всегда воняет чем-то кислым, аж тошнит, но это терпимо… он добрый, только грустный всегда. У него вроде жена померла; представь себе, люди тоже по жёнам плачут!
- Что ж тебя в этом удивляет? – приподнял острые брови Волшебник; пальцы его длинные чуть крепче уцепились за часы.
- Что удивляет? Если бы ты, чудик, пожил с ними, понял бы. По-моему, они вообще любить не умеют, под стать котам: вечно только о том и думают, как бы кого прогнать да себе побольше зацапать… и ведь не потому, что самим мало, нет! Лишь бы другим не досталось, фи! Но этот не такой. Мне его даже жаль немного: кто ж ему теперь птенцов выводить станет?
- Ну… найдёт кого-нибудь, думаю…
- Не, не найдёт… он, по-моему, сам в какую-то птенчиху влюбился, всё зазывает её к себе по вечерам.
- И что?
- Да ничего… не так, как у других. Сидят, говорят о чём-то о своём всё время, даже странно: а птенцы?
- А может, им птенцы не нужны?
- Ха, не нужны! Говорю же, чудик; разве ж так бывает, чтоб – птенцы не нужны? Чудно.
Волшебник молчал, поигрывая трубкой в пальцах; кольца приятного розоватого дыма, пахнущего травами, медленно плыли вверх. Воробей вздыхал, перебрыкивая перья. Где-то за помойкой завыла собака.
- Ну… я спать, наверное, полечу… и ещё, это… я что хотел сказать-то? А, трубку свою затуши, ладно? Жена всё-таки…
Волшебник кивнул, задумчиво провёл пальцем по мундштуку. Занимался рассвет, и стало сыро.
Дорога. Его ждала вечная дорога. Его дорога. Путь из ниоткуда в никуда. И он любил этот путь, он жил им… а когда ноги уставали, просто садился на скамейку и раскуривал трубку с чем-то непонятным, но вкусно пахнущим травами…
Длинные тонкие пальцы распахнули часы (циферблат был желтоватый, хрупкий, паукообразный), крутанули крошечное колёсико… сторонний наблюдатель, конечно же, ничего не понял бы в сложной манипуляции Волшебника – ему показалось бы, что сутулый мужчина в не слишком опрятном плаще просто исчез.
***
Кабинет был большой, тёмный, исцарапанный зыбкими лунными лучами. Химией действительно пахло – но не так уж сильно, скорее даже ненавязчиво. Волшебник с удовольствием наморщил длинный нос. У него самого была подобная лаборатория, он как и все порядочные маги занимался алхимией, правда, вместо кристалла медного купороса (красивого, никто не спорит) у Волшебника в банке лежала комета, уже почти мёртвая (сначала-то летала, билась – только банку лови), но ещё служившая отличным ночником. Комету ему всучил какой-то подозрительный тип на окраине – в районе Плутона, причём удивительно дёшево.
Ещё Волшебник хранил ангельское перо – презабавную штуку… если смотреть с точки зрения химии (чем Волшебник никогда не занимался), перо напоминало электронное облако – не материя, а только шанс нахождения энергии в данной точке пространства в данный момент времени… поэтому иногда в пустой, казалось бы, реторте мелькало что-то голубоватое.
Но сейчас Волшебник что-то искал в ящиках письменного стола, стоявшего в лаборантской (там пахло сильнее; длинный нос морщился). Нашёл, конечно: местами помятый листок в клеточку с небрежным карандашным рисунком, скорее даже – наброском. Крылатая девушка. Банально. Длинный нос снова сморщился. Он почему-то ожидал чего-то удивительного, необычного, а не – этого… только – странными были глаза девушки на рисунке, тонкими, словно рисовали их не один час, почти живыми. Крылья – два небрежных росчерка карандаша, кажется – сейчас рванётся и улетит… улетит. Волшебник провёл мундштуком трубки по тонким линиям рисунка – посыпалась невесомая розоватая пыль, пропитала, наполнила линии, так что – затрепетали они упруго, рванули бумагу старую, захлопали крыльями сильными. Что-то серебристое в обжигающе-ярком облаке выдралось в потолок, забилось там нелепо; Волшебник взмахнул рукой, и – клеть бумажная сомкнулась: жаль было отпускать. Красиво, но (странно!) не та: той здесь не было. Волшебник вздохнул, пожал плечами, вытащил тонкие часы и поддел пальцем стрелки, аккуратно шагая на Млечный Путь.
***
Далеко-далеко, в заброшенной алхимической лаборатории Доброго Волшебника тихо умирала старая комета; её ломкий свет уже почти не крошил тьму, и через несколько мгновений (а может, и лет) она, мигнув, погасла; в запертой реторте осталось только тоненькое золотистое колечко с розоватой жемчужиной.
Но скоро и оно пропало.
март 2005