Жорж и Жоржетта

Мания величия – тяжкая болезнь! По утрам Жорж остро страдает ею. Ему кажется, что все потешаются над его драгоценной персоной. Бедняга! Стоит сквозь сон услышать чей-то смех, как он тут же просыпается. Возмутительно! Да как они смеют! Ожидая его пробуждения, утро просто обязано хранить благоговейное молчание! Конечно, можно заняться и своими делами. Если невтерпёж. Но тихо, тихо! с осознанием, так сказать…
Сквозь прерванный сон доносятся неприятные и до оскомины знакомые звуки. Жорж прислушивается. Так и есть! Он приоткрывает глаза и слепо глядит по сторонам.
В комнате никого нет. Широко зевая, вяло почёсывает волосатую грудь. Почмокивает губами. Звуки явно доносятся из-за стены. Ох уж эти несносные соседки! Вечно ищут смысл жизни в сиюминутных удовольствиях. Никак не угомонятся. Им, видите ли, смешно прямо с утра! Что же их так насмешило, хотелось бы узнать? Щекочут они друг друга, что ли… И ещё хотят, чтобы ими кто-то интересовался. Ну нельзя же быть столь откровенными! К тому же по утрам. При этом их, видите ли, раздражает Жоржино равнодушие! Они, понимаете ли, над ним подтрунивают! При встречах напускают на лица строгое, почти монашеское выражение. Проходят мимо, потупив глазки и семеня, как воспитанные японки. А за спиной ну давай хохотать!
Как они бесят Георгия своей непроходимой тупостью!..

Он нехотя выпрастывает длинную худую ногу из-под одеяла и бьёт ею в когда-то белённую стену общежитской комнаты. Теперь выщербленная стена почти сплошь заклеена разноцветными плакатами. Плакаты постоянно слегка шевелятся. За ними слышен тихий шорох, не прекращающийся ни днём ни ночью.
Мерзкое хихиканье за стеной на мгновение смолкло, а потом возобновилось с ещё большей силой.
Поиски возможности сосредоточиться на своём, а не прислушиваться к звучащим со всех сторон насмешкам составляют для Георгия в данный момент смысл жизни.

Соседки учатся на втором курсе и почти два года живут в общаге. Уже к концу первого семестра они вполне освоились. Учёба учёбой, но девчонки начали скучать.
Городские подбивают их почаще бывать на танцах в военных училищах. Но подружки – мечтательницы. Им хочется, чтобы молодые люди нашли их сами. Постучались к ним однажды воскресным днём. Где-нибудь пополудни. Открываешь дверь – а там скромные юноши с цветами…
Городские им, пожалуй, организуют рыцарей. Дадут адресочек – и бравые курсантики с цветочками тут как тут. Для начала. А потом будет всё как у всех. Дурёхи…
Сосед заинтересовал девчонок сразу же, как только вселился. Парень, хоть и после армии, но какой-то разболтанный. За полгода оброс. Несвежий весь. А глаза – хорошие. Девчонкам неловко – их трое, а парень один. Вот и выпендриваются друг перед другом, как будто каждой из них всё равно, и вместе смеются над соседом…

По карнизу победоносно прохаживается белокрылая птица мира. Жорж начал было потягиваться, но вдруг замер и подозрительно уставился на неё. Птица тут же прекратила курлыкать и настороженно замерла. Смеяться над Жоржем она вроде бы и не собиралась. Косоглазое небо жжёт сквозь окно ослепительным зрачком. Подмигивает? Дразнится? Намекает?.. Разбираться с намерениями неба – себе дороже. И так уже почти ничего не видишь. Жорж отворачивается и вновь недоброжелательно смотрит в сторону вызывающего хихиканья. Останки раздавленного таракана висят на стене грозным предупреждением насмешницам.

Хихикающие девицы, наконец, прыскают в стену последнюю порцию желчи и выпархивают в коридор. Дверь в их комнату хлопает, и ключ дважды проворачивается в замочной скважине.
Жорж облегчённо вздыхает. Можно начать с начала.
День начинается великолепно! Георгий встаёт, предварительно посмотрев под ноги. Принюхивается. Перекрывая ни с чем не сравнимый запах бессменных носков, в воздухе царственно парит дух подвигов и невероятных свершений.
Весна!
Он неспешно сгребает со стола в латаные карманы мятую пачку сигарет и червонец мелочью, брезгливо отодвигает ногой бестолковую кошку, принявшуюся было тереться о его ветхие, но недавно-таки выстиранные штаны и отправляется в храм науки.

Георгий намеревается увести с лекции знакомую филологиню. Вчера на танцах девушка весь вечер изо всех сил пыталась показать ему, что она не прочь быть уведенной и не только, но только, только им.
Жорж заметил сигналы, но старательно делал то сильно занятой, то рассеянный вид. Не мог же он вот так запросто пойти на поводу у дамы? Он её ещё и не разглядел, и не расслышал как следует. Для исполненного предрассудками Жоржа маловато начинать отношения знакомством на ощупь. Это раз. Ему надо всё взвесить, обдумать, подготовиться. Ощутить себя, так сказать, внутри принятого решения. Это два. Да и куда вести на всё согласную знакомую? Согласится ли она прийти к нему в хронически неприбранную комнату с картонными стенами? Как провести её мимо любопытных соседок и укрыться от их всепроникающего слуха? Пожалуй, третий пункт тревожит больше остальных.

В храме науки, как всегда, одухотворённо.
По коридору порхают филологические мальчики.
Несколько разноцветно выкрашенных третьекурсниц сидят на лестничной площадке под выразительным плакатом «Курить категорически запрещено», маленькими глотками запивая дым дорогих сигарет дешёвым пивом.
Студентки обсуждают, имеет ли поведение декана, лишившего их стипендии за систематические пропуски, обоснование по Фрейду.
Заценив Жоржин наглый взгляд, студентки устало щурятся и, понимающе переглянувшись, продолжают цинично разглядывать кожаную дверь деканата. Они всё же приняли лохматого юношу за лоха-первокурсника. А местные мальчики, и уж тем более зелёные новички, филологинь не интересуют.
Что ж, это их проблемы.
Знакомой среди них нет. Нет её и в аудиториях, куда Жорж, рискуя привлечь внимание преподавателей скрипом дверей, поочередно засовывает голову. Народ мгновенно пробуждается и реагирует. Жоржу дважды показали язык, однажды – средний палец и однажды щёлкнули в него скатанным фантиком.
Видимо, знакомая занимается в библиотеке. Это в другом корпусе университета.

Жоржета получит высшее образование через год. Сама себе она напоминает налитое яблоко, черенок которого в любой момент готов отделиться от ветки. И тогда…
От предчувствия падения на землю, к опавшим листьям, другим таким же плодам, агрессивным жукам, червякам, муравьям, ежам; от страха перед сыростью и жарой, а ещё больше перед далёкой, но уже угадываемой зимой у Жоржеты перехватывает дыхание и на глаза наворачиваются слёзы.
Надо спастись в чьих-то надёжных ладонях. И если уж быть съеденной, то крепкими зубами. А не всякой ползающей нечистью.
Юноша, которого Жоржета встретила на танцах, вполне соответствовал её представлениям о Нём. Плечистый, худощавый. Нуждающийся в заботе – это очевидно! Заслуживающий внимания – о да! какие манеры, какой разговор…
Когда Жоржета узнала его имя, едва не упала в обморок. Его зовут Георгий! То есть, она… а он?… и вот он произносит…
- Жорж…
О Боже!

В трамвае тесно. Мужчина, багровея помятой физиономией из-под сдвинутой на ухо ношеной цигейковой шапки, стоит на подножке и плечом придерживает дверь. Он хрипло пытается добиться от водителя не то свидания, не то денег на продолжение банкета. Возмущённая водитель взвизгивает:
- А дверь-то ты будешь закрывать, Сашенька?
«Сашенька», вперив в неё мутный взгляд, решает, что ему отказали в грубой форме.
- Хошь, прямо щас приласкаю, дура? – рычит он. Трамвай трогает. «Сашенька» в последний момент соскакивает с подножки. Харкает под ноги. Суёт заскорузлые руки в карманы замасленного пальтеца. Что-то обнаруживает. Удовлетворённо кивнув, заплетающейся походкой удаляется по направлению к магазину «Родничок».

Обстановка в вестибюле библиотеки напоминает третий период хоккейного матча. Как на оробевшего вратаря юниоров несётся лучшая пятерка чемпионов страны, так на донельзя перепуганную интеллигентную гардеробщицу тётю Нюсю мчатся рвущиеся от знаний студенты. Собравшись с духом, тётя Нюся делает значительный жест рукой и неожиданно бодрым фальцетом кричит атакующим:
- Я не Аракчеев! но будет вам!! как в потёмкинской деревне!!!
Услышав угрозу, студенты, пока не началось, ломанулись в гардероб с ещё большей прытью. Они отзанимались. Ждать, пока гардеробщица, шаркая ногами и вглядываясь в номерки, выдаст им одежду, невыносимо!
Выдав одежду истомившимся в душных залах библиотеки студентам, тётя Нюся нервно упирает полные руки в пышные бока. Она никак не может успокоиться и перевести дух. А надо, надо поскорее усесться на низкую табуреточку с вязанием. Уже и подушечка, саморучно расшитая, поверх сиденья лежит.
Совсем скоро приедут молодые с внуками. Успеть бы приготовить подарки, связать каждому по чуть-чуть! А этим студентам невтерпёж! Всё не угомонятся. Всё бегут куда-то. Весна, однако… Молодёжь! Ничего! Скоро набегаются. Поймут, что повсюду не поспеешь.
Да… Когда-то и сама была такая. Давно ли?.. Тётя Нюся опустилась на подушечку. Не вяжется. Гардеробщица взяла в руки лежавший в укромном месте томик из серии «Жизнь замечательных людей». «Аракчеев» – написано на обложке…

Жорж решает не искушать судьбу. Перекинув куртку через руку, он направляется к лестнице, ведущей в читальные залы.
Ноги сами собой приносят его в кресло около приоткрытого окна.
Ранняя весна живительно дышит кислородом в серое лицо оттаивающего города. Дрожащие от предчувствия скорых родов почки уже трепещут на деревьях и кустах, трогая очерствевшее за зиму Жоржино сердце.
Вдруг мимо окна пролетает огромная сосулька. Провожая её взглядом, Жорж ощущает, что его невнятное и невразумительное существование невозможно обозначить словом или фразой.
Жизнь стала похожа на многоточие. Вроде бы подаёт надежды. Есть определённые способности. Но какие-то они невыраженные, неоформившиеся. Пустая многозначительность…
То ли жизнь проходит мимо, то ли он сам прожигает день за днём, не замечая ничего вокруг? Почему он уловил живительные запахи и оценил привлекательные виды только из окна, хотя вышел из общаги почти час тому?..
Эта и другие разноцветные мысли вместе с обрывками долетевшей песни скакунами проносятся по нечёсаной голове Жоржа и скрываются в неизвестном направлении.
Наконец Жорж видит Её. Она сидит за длинным столом среди многих читающих. Встретившись глазами с молодым человеком, поднимает руку к губам и розовеет. Засияв улыбкой, окидывает взглядом сидящих вокруг – замечена ли её радость?
У Жоржа ёкает сердце. Присмотревшись, он понимает, что и с сердцем девушки случилось то же самое. Поёкав по раздельности некоторое время, их сердца встают и делают несколько неуверенных шагов друг к другу…
Мимо стоящей фертом неприступной гардеробщицы они проносятся в сторону дразнящего своей невероятной близостью радужного будущего как студенты мимо преподавателя, опоздавшего в аудиторию на пятнадцать минут. Их телесные оболочки едва поспевают следом.
Куда они держат свой стремительный путь?
Об этом нам могла бы поведать белокрылая птица мира, восседающая на оконном карнизе Жоржиной комнаты. Но голубь, бесчувственно обратив в нашу сторону красный глаз, тяжело машет крыльями и исчезает в лучах солнца. У него и своих дел хватает. К тому же в округе найдётся множество более спокойных мест для того, чтобы погреться на солнце.

Девчонки даже не хихикают. Они изумлённо молчат, прислушиваясь к новым звукам из-за стены. Разборки будут потом – ими пренебрегли! и с кем! и как удалось прошмыгнуть незамеченными! Пока же им ревниво кажется, что недотёпа-сосед наконец-то нашёл свою разгадку смысла жизни и стремительно приближается к ней…
 Всё ближе, ближе… Гостья поддерживает его радостными восклицаниями и одобрительным повизгиванием…
Соседки настораживаются и замирают, учащённо дыша… Вот! Звяканье панцирной сетки и недвусмысленные стоны перекрываются мажорным аккордом громоподобного рычания и пронзительного женского крика!
И – тишина. Девчонки прислушиваются ещё некоторое время, смущённо и озорно переглядываются… Затем кто-то из них не выдерживает и прыскает со смеху. Раздаётся первое хи-хи. Сначала они хихикают тихонько, вопросительно даже, словно чего-то стесняясь. Потом, глядя друг на друга, уже не могут сдержаться и хохочут всё громче, откровеннее…
Жорж, придя в себя, отрывается от липкой гостьи и со свежей ненавистью бьёт ладонью по стене. Пёстрый плакат медленно сворачивается пополам, будто от боли, затем падает ничком на стоящую под ним кровать, увлекая за собой занятых личной жизнью насекомых. Они, ослеплённые ярким светом, в ужасе разбегаются кто куда по смятым простыням, потным телам, размахивающим в брезгливом ужасе конечностям, в темноту, в щели, прочь, прочь.
Жоржета визжит так, что у соседок закладывает уши. Жорж что-то взволнованно басит. Слышен громкий шорох сминаемой бумаги и частый стук башмаков, преследующих разбегающихся тараканов.

Приближается вечер. Жильцы наполняют комнаты, коридоры и холлы, принося с собой желание поделиться пережитым за день и расцветить красками новых впечатлений короткую студенческую жизнь. После полуночи все пять этажей общежития, по-комнатно и по-этажно, по-холльно, по-зально и даже по-лестнично сольются в едином порыве поисков её смысла.
______________________