Сказка для Оли

I was born to love you.

Она была похожа на маленького светлого ангела. Огромные голубые, поддернутые легкой дымкой, глаза лучились искренней радостью. Роскошные белоснежные банты подпрыгивали в такт звонкого, чистого, как горный ключ, смеха. Словно вылепленное из сахара лицо залилось румянцем. Девочка была просто обворожительна в бардовом платье, сшитом на заказ не иначе, как у госпожи Швеи, в этих изящных туфельках с пряжками-бабочками. Она так весело стучала каблуками по серым камням мостовой, что казалось, что бабочки вот-вот сорвутся с ее ног и улетят высоко-высоко к шпилям церкви святого Йозефа Инквизитора.
Следом за девочкой шествовал высоченный господин. Его тощее, как трость, тело окутывал черный шерстяной плащ, а яйцеобразную голову украшал порядком измятый цилиндр. Резкие неуклюжие движения, бегающий по сторонам взгляд выдавали в нем домоседа, битыми сутками не выползающего из любимого кресла. Только приезд кузины с дочерью смог вытащить его из-под старого клетчатого пледа.
- Энн, ну постой же, - просил он. – Куда ты так спешишь?
- Но дядя Джеффри, мне так хочется поскорее попасть в цирк. Я читала, там так красиво - нарядные клоуны с красными носами, акробаты, летающие под самым куполом, а еще лошади и дрессированные обезьянки, – тараторила малышка. - В прошлый раз, когда мы с мамой приезжали в тебе в гости, ты пообещал, что в Пасхальную неделю обязательно сводишь меня в цирк.
- Тогда нам нужно свернуть… свернуть… - господин остановился и задумчиво пощипал редкую, клинышком,  бороду. – Господи, как же пройти к ярмарочной площади? Сто лет не выходил в город.
Заметив меня, он в нерешительности помялся, потом взял племянницу за руку и громогласно, через всю улицу, спросил:
- Молодой человек. Да, я к Вам обращаюсь. – Его попытка изобразить важность и некую пренебрежительность, так развеселила меня, что я с трудом сохранял серьезное выражение лица. – Не будете ли Вы так любезны, сообщить, как…
- Добраться до шапито? – с трудом сдерживая хохот, перебил я. – Давайте я провожу Вас и маленькую леди. Здесь недалеко.
По лицу девочки растеклась краска, на мгновение она оторвалась от созерцания пестрой витрины кондитерского магазина и одарила меня удивленно-восторженным взглядом. В глазах ребенка отразились розовые апрельские облака.
Не дав дяде опомниться, я схватил его под локоть и зашагал к Воротам Алых Лент. Солнечный свет поблескивал в стеклах лавок, на темной глади большой лужи, вольготно разместившейся у постамента памятника Альфреду Освободителю. Белые лучи вплетались в густые каштановые волосы девочки, и она все больше и больше казалась мне воплощением ангельской красоты.
Я улыбался солнцу. Оно озаряло меня своим светом.
- Молодой человек, простите, - дядя Джеффри похоже вышел из ступора, - но кажется мы еще не представлены друг другу.
Я резко остановился и уставился на него поверх очков. Дядя судорожно сглотнул. Мы стояли посреди Главной Площади, сплошь усеянной стайками воробьев, под сенью старой  ратуши. Часы пробили полдень.
- Джеффери Бертон Рассел. Профессор теософии. Двенадцать лет преподавал в Университете в Октоберштадте историю нашей Святой Веры, – тихо произнес он. – А это моя племянница Энн.
Хотя у меня не было причин скрывать свое имя, я молчал, уставившись на это поистине прелестное создание. Энни. В конце концов, засунул руки в карманы, покачнулся на каблуках и вкрадчиво спросил:
- Милая леди, как, Вы думаете, меня зовут?
Ангел захлопал ресницами, лобик кокетливо нахмурился. Ее лицо изобразило высшую степень задумчивость, она подняла взгляд к небу, а указательный палец она приставила к подбородку.
- Сэм? – В ее голосе звенели рождественские колокольчики.
Сэм? Почему бы и нет.
- Да, вы отгадали. Меня зовут Сэмюель Трауммейстер, - твердо заявил я.
Дядя, похоже, ждал продолжения.
- Владелец небольшой мануфактуры в Кузнечном переулке.
- Но Вы так молоды, и уже хозяин собственного производства? – почтительно осведомился он.
- Родители так рано покинули этот мир, а отдавать семейное дело в руки жадных родственников я не пожелал. Было сложно, но я справился.
- И что же такое Вы производите? – Всеми силами дядя старался поддержать разговор.
Сняв очки, я принялся старательно протирать линзы носовым платком. Не люблю такие вопросы, они разрушают очарование тайны. И все же чуть слышно ответил:
- Чудеса. Чудеса и Волшебство.
- Что? Волшебство? – Старый богослов опешил.
- Конечно, Волшебство и Чудеса. А милая леди верит в Волшебство? – обратился я к Энни.
Девочка зачарованно уставилась на меня.
- Сэм, ты волшебник? – выдохнула она.
Мои губы растянулись в улыбке. Ангелы прекрасны. Пошарив в кармане, я вручил ей жестяную коробку с марципанами.
- Почти.
Девочка медленно провела пальцами по изображенному на крышке голубю.
- Энн, будь добра обращаться к незнакомым на Вы, – заявил дядя. – И поблагодари господина.
Исполненные радости озера глаз. Тихое спасибо. Я почти вижу маленькие белые крылья за ее спиной.
- Так значит Вы, господин Трауммейстер, производите инвентарь для цирковых представлений или товары для прочих ярмарочных забав? – Дядюшка продолжал попытки разрушить ореол волшебной тайны, окружившей меня. – Китайские фейерверки? Петарды и шутихи?
- Я уже рассказал Вам, чем занимается моя мануфактура, - перебил я. – Не буду отрицать, у меня есть связи с Цирком. А точнее договор с Великим Саймоном. Иллюзионистом. Поставки цилиндров с кроликами, магических карт, исчезающих попугаев. Но это не подделка. Кролики действительно появляются в моих шляпах из ниоткуда, а не просовываются ассистентом сквозь дыру в столе. Кстати, мы же, по-моему, направляемся в Цирк. Тут недалеко – надо всего лишь пройти через парк. Но право стоит поторопиться. Чудеса не будут ждать слишком долго.
С этими словами я протянул малышке руку, за которую она не замедлила ухватиться, и вошел под арку Ворот. Недовольно бурчащий дядюшка засеменил вслед за нами.
Парк был до краев заполнен веселым щебетом. Нарядные птицы в задорном хаосе порхали под изумрудным пологом, через который широкими белоснежными полотнищами проникал свет. Вымощенная разноцветной галькой дорожка петляла между толстых, не обхватишь, стволов дубов. Порой в листве разгорался рыжий огонь. Это белки. Веселые добродушные создания. Гордость нашего Парка. Интересно знает ли об этом теософ Рассел?
Ангел был поражен нахлынувшей со всех сторон чистой незамутненной красотой. Энни широко распахнутыми глазами ловила каждое движение в воздухе, вбирала в себя чудесные ароматы весеннего леса.
Она сумеет увидеть Волшебство. Я поверил в это. Надо будет показать малышке местных фей. Вон они, похожие на больших полупрозрачных бабочек, сидят под каждым листочком, в лепестках каждого цветка.
- Хочешь познакомиться с Джулией? – Я провел рукой по каштановым волнам ее волос. Лазурь вокруг расширенных зрачков.
- Кто это? – прошептал ангел. -  Джулия?
- Фея тюльпанов.
- Фея? Как та, что превратила деревянную куклу в настоящего мальчика? Голубая  фея? Я читала.
- Не совсем. Но моя фея ничуть не хуже…
- Трауммейстер, прекратите морочить моей племяннице голову! – Костлявая рука дядюшки вцепилась в мое плечо. Иссушенная кожа его лица горела алым гневом. - Фей, эльфов и Вашего хваленного доморощенного волшебства не существует. Только Создатель способен наделять властью, способной творить чудеса. И то, только Пресвятых Отцов. А Вы не Святой, и, как мне кажется, даже не веруете в Святость нашей Веры. Следовательно, Ваши шарлатанские трюки, колдовские цилиндры с муляжами зайцев и прочая чушь – сплошь от Нечистого.
И Чудо снизошло на дядюшку. Но ведь, Чудеса бывают разными? Дядюшкино оказалось не из самых добрых.
Его фиолетовая обида, его ненависть цвета испорченного мяса смердящими волнами растекались под сводом Волшебного Леса. В одно мгновение стихло птичье пение, белки затаились в дуплах, разом потухли искры росы. Как всегда незваным гостем явилась Тьма. Энни в ужасе прильнула ко мне, она, мой светлый ангел, вся дрожала.
Неспособный принять в себя Волшебство старик кричал. Да, именно старик - теперь ясно обозначилась сеть глубоких морщин на раскрасневшемся лице, шляпа слетела с головы, обнажив кружок лысины, обрамленный редкими седыми волосами. Он в неистовстве топал ногами, призывал на мою голову проклятия.
Малышка Энни заплакала. Ее, рожденную для Волшебства, испугали черные руки Тьмы, отовсюду протянувшиеся к дяде Джеффри.
А потом что-то оглушительно щелкнуло, и профессор Джеффри Бертон Рассел исчез.
Тьма получила свое.
Лес очнулся. Жизнь возвратилась в него.
Ангел дергал меня за рукав.
- Сэм, Сэм, а она действительно лучше Голубой Феи из книжки!
Слезы исчезли, словно их и не было. А может быть, их на самом деле и не было, как не существовал никогда ворчливый старик Джеффри, к сожалению затушивший в себе волшебный свет? Мы не всегда способны понять Чудо.
На плече Энни сидела фея. Маленькая, с карандаш, девушка с прозрачными крылышками. С ее зеленого платья падали крупинки утреннего света. Джулия. Моя любимица. Она что-то верещала Энни на ухо. Я знал, они подружатся. Смех моего ангела звенел в листве, поднимался к небесам, он танцевал с духами ветров среди розовых облаков.
Я опустился на траву, прислонившись спиной к трухлявому пню. Очки спрыгнули с носа на свое место, в жилетный карман. Глаза сами собой закрылись. Откуда-то из глубины зазвучал самый прекрасный на земле голос: «Засыпай, сокровище. Моя душа будет охранять твои сновидения…»

***
- Сэм, ну просыпайся. Сэм. – Энни толкала меня в бок.
- Что, мой ангел?
- Ты же обещал, что мы пойдем в Цирк. Там так красиво.
- Хорошо, радость моя.
Я поднялся на ноги. Улыбнулся солнцу. Оно понимает меня.
Деревья тихо-тихо отступили, растворились в теплом воздухе. Прекрасные феи закружились в неожиданно сгустившейся темноте, озаряя ее чудесным светом своих крыльев. Вокруг нас возник огромный шатер, раздался гомон толпы, заполнившей шапито. Свет прожекторов, радостные возбужденные лица – взрослые и дети, сияние глаз и улыбок, засыпанная желтыми опилками арена и музыка, напоминающая о празднике, о Чудесах и Волшебстве, живущих в каждом из нас.
Великий Саймон вытаскивал из черного цилиндра белых кроликов.
А я слышал только восторженный шепот ангела:
- Я люблю тебя, папа.

3-4 апреля 2005