Утру. НАСтойчивость

Так, дела мои, минуток несколько меня подождите, я к вам обязательно вернусь. Хе-хе, могу себе позволить, улыбнувшись вам, оставить вас так, на произвол судьбы, подарив вас судьбе на эти несколько минут – пускай она распорядится вами, как она умеет это чётко и сглажено делать… Не стихи – так мысли. Их ещё осталось по тетрадкам – надо в килобайты. Иногда совсем не хочется – старое. Отшлифовывать – в ненастоящее. Дактили и хореи, прощайте мой разум, я иногда, честно, бываю гостеприимна!
Лица хмурые по утрам? Они сами так решили. Я разучилась их замечать. Зачем огораживать своё настроение ими? Зачем устанавливать эти бесцветные заборы, если они, ограждая, мешают своей тенью тянуться к солнцу? Легче. Свободней. Есть? Не могут не быть. Что ж поделать. Лица сами себе выбрали себя. Они однобоко что-то видят, а ты можешь кроме всего того, что ты видишь, видеть и их и рассвет, отражения в лужах неба и само небо, отражение небо в витрине и сюжет в самой витрине. Сюжетами, сюжетами витрины. Оркестрами выхлопные трубы и трубы водосточные. Трелью тремоло трамвайные шелесты. Открытым букварём закрывающиеся впервые за спиной двери. Это всё твоё! Не за деньги. Даром. А они всё твердят, что всё за деньги. Они размышляют о том, когда же им будет радость, а радость уже отразилась в стекле уехавшей в другую сторону электрички… Они размышляют, уткнувшись в затейливые строки текста, а, наверное, шаг влево или право и, написали бы дюжину дюжин строк. Они досматривают сны, улавливая чужие да ещё и придуманные истории в экранах телевизоров. Они злятся на пьющих кофе из «одноразовых платиновых стаканчиков», они, попивая кофе из «одноразовых платиновых стаканчиков», не замечают друг друга. Они не воспринимают нас, оранжевых? А мы будем воспринимать их такими, какие они есть. Нас, сумасшедших, не познакомившись с нами уже обязательно кто-нибудь любит… "Я люблю сумасшедших, таких, которые бешено хотят жить, бешено хотят говорить, бешено хотят спастись, которые хотят иметь все сразу, которые никогда не зевают и никогда не говорят пошлостей, а всегда горят, горят, горят", - говорит герой Керуака. Чувааааак! Мы тебя тоже любим!
Мы не читаем книжек? Мы прочитаем их в мыслях друг-друга и вместе бросим курить, даже если я и не курю. Мысли разделить перекурками, между мыслями – колечки сигаретного? Мы мысли не будем делить – отдать их всецело, достав с помощью такого простого, спешащего и важного – утра!.. Я знаю чужой язык лучше, чем свой родной? Это ж ещё одна рамочка. А мы безвизовые гражданины-гражданочки. Ветер – наш язык, а букварь – звёздное небо и узоры от впившихся в ладошки перил моста, наша карта – истоптанные пыльные ботинки и адреналин, сброшенный взглядом с высоты восемнадцатого этажа. Капелькой апельсинового сока прокатится моя слеза по подбородку, и растает в огромное пушистое облако, в котором ты сквозь сотни километров увидишь ответ на поставленный сочетанием мыслей вопрос. А слеза моя – уже ответ на сотню выдуманных мной вопросов. Я не желаю слышать твой голос в проекциях телефонных тоннелей. Он внутри у меня. Я могу визжать от избытка невозможности рассказать о переполняющем чувстве СЧАCТЬЯ, что ли. Я могу чахнуть от невозможности это сказать. Я могу захотеть умереть от невозможности сказать и не пожалеть об этом. Я могу захотеть прожить ещё жизнь для того, чтоб уж наверняка понять, как ценна ЭТА штука – жизнь. Это утро. А мы жить, НАСтырные, хотим.