Свет в конце тоннеля

Максиму А.
Сергей Кознышев, редактор литературного журнала с несколько претенциозным названием «Свет в конце тоннеля», проснулся от телефонного звонка – настойчивого и неумолимого. На определителе высветился номер Алексея Назарова, - поэта, которого Сергей из всей литературной тусовки города привечал чуть больше, чем других. Правда, был еще и Ру…
- Обалдел?! Три часа ночи! Не мог до утра?..
Волнуясь, Назаров обычно сглатывал начальные звуки слова.
- …слана …била …шина …асмерть…
Кознышев автоматически перевел «Руслана сбила машина. Насмерть». Следующей мыслью было «Архив!»
- Чем помочь?
- Ничем. Родные сами все сделают. Я сообщу…
Телефон отключился, оставив Сергея наедине с бедой. «Леха сказал «Родные сделают все». Все – не сделают. Уже столько раз было – похоронят, поделят имущество, а стихи… Тоже похоронят». Дальнейший «сценарий» редактор журнала «Свет в конце тоннеля» знал прекрасно. Пьеса «Смерть поэта» ставилась на сцене литературного города с завидным (завидным?!) постоянством…

***
…Домой идти не хочется. Мне бы остаться у Оксанки до утра, да, Господи, не только бы до утра – насовсем! – но жена не поймет. Я ей не нужен; тем более, ей не нужны мои стихи, она вечно кривится, когда видит, что я сижу над черновиками (как наяву слышу ворчливое Галкино «Лучше бы деньги зарабатывал!»). С Оксанкой мы уже решили в конце декабря я ухожу к ней, чтобы Новый год встретить вдвоем, при свечах и с шампанским. Через полтора месяца я буду самым счастливым…
Иду по ночной пустынной улице. Слева и справа – длинные и высокие, как Великая китайская стена, дома. Сверху – черное небо. Иду почти на автопилоте. В голову вламывается строчка
Слепяще-яркий свет в конце тоннеля…
Бьет по мозгам. Я знаю от нее не избавиться. Строчка полностью завладеет сознанием, заставит сконцентрироваться только на ней, как зубная боль, вывернет нутро. От нее можно избавиться лишь одним способом – закончить стих, записать на бумагу – вырвать с корнем. Пусть болит где-нибудь в другом месте…
Я знаю обязательно сверкнет
Слепяще-яркий свет в конце тоннеля.
Почему именно «свет в конце тоннеля»? Это журнал Сереги Кознышева. Кстати, если допишу, нужно будет ему предложить… Да, он-то не сочтет подхалимством, а другие?.. Чьи это строчки «У поэтов есть такой обычай в круг сойдясь, оплевывать друг друга»? Кого-то из «старичков». Если так было два или три десятка лет назад, то уж сейчас… «Сверкнет… сверкнет…» Рифма к «сверкнет»… Ну, думай! Самая простая, самая банальная – «свернет».
Судьба меня с дороги не свернет…
«Тоннеля»… Рифму подобрать – нужно помучиться… «Неля». При чем здесь Неля? Дурацкое имя! «В теле». Это уже ближе…
Судьба моя с дороги не свернет.
Душа не хочет жить в усталом теле.
Я знаю обязательно сверкнет
Слепяще-яркий свет в конце тоннеля.
Сверкнет. Вспышка. Говорят, когда-то в тюрьмах расстреливали именно так ослепляли, и…
…Слепяще-яркий свет в конце тоннеля…
Скрип тормозов. Удаляющийся свет. На снегу – кровь. Моя кровь…
Странный пророческий стих…

***
- Ты у Оксанки был?
- Я… ты как-нибудь сам… утром… Ладно? А я Галке сообщу…
Сергей сматерился. Он делал это лишь в самых крайних случаях. Этот случай был именно таким.
Уснуть не удастся. Нужно чем-нибудь себя занять. Отвлечься. Чем?! В компьютере – целая папка «Суворов». Надо бы написать Шахову в Америку – они с Русланом были дружны, частенько писали друг другу письма. Наверняка у Володи остались какие-нибудь стихи Суворова.
Системный блок загудел. Надо бы вентилятор поменять… «Так… Суворов… Открываем… Очередной номер «Света…» уже сверстан, в типографию отдаем буквально на днях… Чью подборку выбросить? Этого? Обидится. С этим – скандалов не оберешься… Шахов. Ну конечно, Шахов! Володя поймет. Друг все же…» Отозвался сразу – видно, был в Сети «Здравствуй, Сергей! Грустно было получить такую весть. Если считаешь необходимым – снимай мою подборку. Надеюсь, в следующем номере она-таки появится. Стихи Руслана вышлю в ближайшее время. Шахов».
Вот так. Сухо и скупо. И это Володя! Чего тогда ждать от других?..
«Нет, времени на подборку из Америки у меня нет. Обойдемся собственными силами. Так… Фотография. Биография. Предисловие – «Трагически погиб… на тридцать третьем году жизни… Талантливый поэт…» - какая банальность! И на стихи остается две с половиной страницы. Безумно мало…»
За окном начинало светлеть.

***
- Галя? …ивет! Это …заров …ексей.
- Где мой Руслан? – в голосе Суворовой слышались металлические нотки. – Опять пили?! Когда он вернется?!
- Он… не вернется, - четко выговорил Назаров.
Галка стихла.
- Я знала… подозревала, что у него другая. Почему же он сам?..
- Его …льше нет …ашина… Я его …два …ашел…
- Где он?!
- В …дебно-…дицинском…
Суворова примчалась через двадцать минут.
- …Значит, другой у него не было?
…А смысл сейчас скрывать? Им делить уже некого.
- Была…
- И ты молчал?!
- А что изменилось бы? Он все равно ушел бы к ней.
Странный разговор…

***
Судьба моя с дороги не свернет.
Душа не хочет жить в усталом теле.
Я знаю обязательно сверкнет
Слепяще-яркий свет в конце тоннеля.

А дальше – что? Должно быть, пустота
И вспышка, от которой – дрожь по коже…

- Оксанка, привет! Это Кознышев. Ты дома? Никуда не собираешься? Минут через сорок буду.
Она не успела ничего возразить.

…И может, ты, любимая, не та,
Совсем не та, но я с тобой – моложе

На десять лет…

- Чай, кофе?
- Кофе… Я полночи не спал…
- Любовные страдания? – Оксанка улыбнулась. От ее улыбки на щеках появлялись ямочки. Руслан их не то что любил – обожал. Эти ямочки то и дело всплывали в его стихах.
- Сядь!
Слово прозвучало неожиданно резко. Девушка опустилась на табуретку. Карие глаза почти с мольбой смотрели на Сергея «Ну ты же мне ничего плохого не скажешь? Ничего ведь не случилось, правда?!» Пальцы теребили бахрому старой, должно быть, еще бабушкиной скатерти.
- Рустик?..
Кознышев кивнул.
- Он… жив?
- Машина, - выдавил Сергей. – На полной скорости… насмерть…
- Я знала… я чувствовала… Зачем он ушел?.. Я так хотела, чтобы он остался…
Зачем ушел? И в самом деле – зачем? Что погнало Руслана домой? Пресловутый долг? Обязанность? Он хотел начать новую жизнь, и обязательно начал бы ее, если бы… Судьба. Дурацкое слово. Зачем кто-то там, наверху, все решил за Руслана? Неужели мы не имеем права на ошибку? Неужели мы не имеем права на ее исправление? Галке был нужен совсем другой муж – абсолютно земной, без романтических закидонов. Мужик, зарабатывающий деньги, держащий на плечах дом, а не строчащий никому не нужные стишки…
- Когда?..
Оксанка старательно сдерживала дрожь в голосе.
- Почему?!
…На десять лет, на долгих десять лет…

***
Холодно. Мыслей нет. Строчки рождаются на уровне ощущений.
Судьба моя с дороги не свернет, -
Душа не хочет жить в усталом теле…
Но – живет. Все еще живет. Ей осталось жить ровно восемь дней. А дальше – что? Говорят, тоннель, а в его конце – свет…

***
Дальнее кладбище. Мерзлая земля. Темно-желтые комки на снегу. Красно-черный гроб, плывущий на руках. Стандартные речи. Столовая. Борщ. Речи. Кисель. Речи.
- Он достоин сборника. При жизни Руслан не позаботился о его издании. Значит, это должны сделать мы…
Кивает головой Галина. Согласие – на лице неприметно сидящей в углу Оксаны. Суворова скользит глазами по всем присутствующим женщинам, пытаясь вычислить бывшую любовницу бывшего мужа. Взгляд ее все чаще останавливается на Оксане.
- Кто еще хочет сказать… вспомнить? – интересуется распорядитель.
Оксана молчит. Она многое могла бы сказать, но ей говорить нельзя. Для них она – никто. Любовница. Это для него, Рустика, Оксана была любимой. Для всех остальных она – его любовница…
Тихо переговариваются сидящие за одним столом Кознышев и Назаров.
- Подборку в ближайший номер поставишь? Место найдешь?
- Уже поставил.
- Кого подвинул?
- Шахова. Он, кажется, обиделся, но ничего, потерпит.
- Сам должен понимать. Не дай Бог что…
Алексей не договорил. Все и так было ясно случись что, подвинут живого, а уж мертвому дадут слово…
- Мне Андрей из «Урала» звонил. Просит подборку дать.
- А чего не Галке?
- Да Бог его знает… Оно ей нужно?
- Слушай!
Суворова говорила о том, что – кровь из носу! – «с помощью, конечно, друзей Руслана», она издаст посмертный его сборник.
- И ты веришь? Сколько раз мы слышали такие речи! И во что это выливалось? Пшик, пустота. На фиг мы кому нужны после смерти. Все архивы – в подвал или в сад. В лучшем случае. В худшем – в макулатуру или на помойку.
- Поэтому-то я и стремлюсь печатать все, что есть. Даже в самой захудалой газетенке. Хоть что-то да останется…
А дальше – что? Должно быть, пустота
И вспышка, от которой – дрожь по коже…
- Кстати, архивы все у кого? У Галки?
- Часть – у нее, часть, похоже, у Оксанки.
- А у Ленки есть?
Он любил ее безумно – до бритвы по венам – перед Оксанкой, злую свою Музу. Она кидала его то в рай,  то в ад.
- А ей что, никто не сообщил?
- Лучше потом… Она бы тут натворила…
«Так… - размышлял Кознышев. – Архив разбросан. С ходу не найдешь. Пару лет, по крайней мере, придется собирать. А чем дальше, тем сложнее будет издать сборник. Пока Руслана еще помнят. Потом боль от утраты притупится, и…»

***
Тяжело. Не то от могильного холма сверху, не то от поминальных речей. Ну что ж Оксанка-то молчит? …А что ей остается делать? Зато Галка разливается! А Ленки нет. Ну что ж, пожалуй, это даже к лучшему. Кого больше всего жаль? Оксанку. Ту, с которой хотел жить. С которой был счастливее всех.
Сборник… Посмертный… Смешно. Смешно и абсолютно банально. Может, конечно, при жизни было бы лучше. Скопить денег (с чего?!) и напечатать – не в восемьдесят страничек, а хотя бы в сто двадцать. И стихи отобрать самому. Потому что если это сделает Галка… Н-да… А кому бы я доверил собрать этот сборник? Ленке? Ни в коем случае! Оксанке? Назарову? Кознышеву? Всем вместе? Нет, это дурдом. Это смерть. Смерть чему? Стихам? Смешно. Понадеемся на то, что редактором будет все-таки Серега. Все равно я уже ничего изменить не в силах. Остается смириться. Жаль только, что нигде в черновиках нет моего последнего стихотворения. Предсмертного. Странное слово…
Архив… Они все говорят об архиве. А есть ли он – цельный? Я всегда смеялся над Назаровым, который вел список всех своих произведений, под каждым ставил точную дату написания, а сейчас… Как бы им помог мой список! Если б я его вел… А сколько экспромтов пропало! Может, конечно, и не пропали они вовсе, а хранятся у кого-нибудь. У кого? Сейчас уже не припомнить. Знал бы, где упадешь… Поздно.

***
- Ну что я говорил?! Галке этот сборник на фиг не нужен! Покрасовалась, - посмотрите, как я ценю своего Руслана! А при жизни черновики его чуть не на помойку выбрасывала…
Кознышев смотрел в окно. Снег почти стаял, яркое солнце слепило глаза.
- Ну дай еще одну подборку…
- Ну, дам. Одну, вторую… Ну, третью. Я же не могу – в каждом номере! Авторские права у кого? У Галки! Оксанка – никто. Даже не гражданская жена. Любовница. Черт его дернул попасть под машину до развода!..
- Не кощунствуй!
- Ты прав. Я несу бред.
- Сам составь сборник. А я Галке отнесу – показать.
- А она половину вычеркнет! Ей что, приятно читать стихи, посвященные Ленке? Или Оксанке? Будет Руслан четвертованный. А сборник будет называться «Стихи, посвященные мне, его любимой жене». Так?
- Он ей едва с десяток стихов написал. А то…
Алексей махнул рукой.
- Тогда я не вижу выхода. Галку мы не обойдем.

***
Сверху мне видно все. Все ссоры и дрязги. Кто и как перемывает мои косточки. Чего я достиг при жизни? Десяток публикаций. Пара рецензий. И все? А после смерти? Еще пяток публикаций. Очерк и рецензии на мои стихи – усилиями друзей. Разговоры о посмертном сборнике заглохли. Живет, витает в воздухе так и не записанное последнее мое стихотворение – без последней строчки. Значит, ее время еще не пришло.
Судьба моя с дороги не свернет, -
Душа не хочет жить в усталом теле.
Я знаю обязательно сверкнет
Слепяще-яркий свет в конце тоннеля.

А дальше – что? Должно быть, пустота
И вспышка, от которой – дрожь по коже.
И может, ты, любимая, не та, -
Совсем не та, но я с тобой – моложе

На десять лет. На десять долгих лет
Мы далеки от смерти и наживы.
В конце тоннеля – свет, слепящий свет…
………………
Нет последней строчки. Мне кажется, она, эта отсутствующая строчка – то, что связывает меня с тем светом. «Тот свет»… Стереотип. Никогда не любил стереотипы. «Тот свет» - где я сейчас нахожусь? Бред! Тот свет – который там, внизу, который я вижу. Я многого не успел. Я не успел разорвать то, что давно уже нужно было разорвать. Я не успел сделать счастливой единственного близкого мне человека. Я не успел издать стихи, которые оказались совершенно не нужны моим родным, но которые (мне это сверху очень хорошо видно!) жизненно необходимы (что за дикое сочетание слов!) тем, кого я ни разу не видел.
В конце концов, разве я не убеждался каждый раз полагаться следует только на себя? Я не могу сидеть сложа руки, пока внизу…

***
Сергей Кознышев, редактор литературного журнала с несколько претенциозным названием – «Свет в конце тоннеля», удивляясь, вынул из почтового ящика довольно толстое письмо. На конверте не было ни прямого, ни обратного адреса. «Наверное, какой-нибудь стеснительный начинающий автор…» - без каких-либо эмоций подумал он. В конверте явно прощупывались листочки. Сергей вскрыл конверт. Вытащил и разгладил бумагу. До боли знакомый почерк! «Полный список моих стихов (кроме экспромтов). Ищите по стране…» Кознышев пристроился на диване и начал читать. Львиная доля названий была ему незнакома.
А потом… Потом Сергей набрал телефонный номер.
- Оксана? Привет! Я тут обнаружил последний стих Руслана. Слушаешь?
Судьба моя с дороги не свернет, -
Душа не хочет жить в усталом теле.
Я знаю обязательно сверкнет
Слепяще-яркий свет в конце тоннеля.

А дальше – что? Должно быть, пустота
И вспышка, от которой – дрожь по коже.
И может, ты, любимая, не та, -
Совсем не та, но я с тобой – моложе

На десять лет. На десять долгих лет
Мы далеки от смерти и наживы.
В конце тоннеля – свет, слепящий свет…
А это значит – все еще мы живы.

- Я его сегодня видела во сне, - тихо проговорила Оксана.
2.04.2005 г.