еще раз о Чацком

- Карету мне, карету! – заорал Чацкий, хлопая дверью на глазах
у изумленной публики.
- Ах, папинька! – всплеснула руками Софья и упала в обморок.
Он вышел вон, ощутив осеннюю сырость, передернул плечами, стараясь прогнать клокотавшую в душе желчь, отравляющую и туманившую рассудок. К воротам подкатил экипаж.
- - Александр Андреич, прошу вас. – услужливо сказал кучер,
спрыгнув с козел и открывая дверцу кареты. Ярость все еще не оставила Чацкого, однако в голове прояснилось. Он сел в экипаж и стал думать о том, как, в сущности, нелепа эта жизнь. Теперь по всей Москве поползут слухи о его сумасшествии, хотя это было не так. «Горе от ума,– бормотал он, ежась от пронизывающего северного ветра, - придумали же! А Софья Павловна, как она могла влюбиться в такое бесхребетное существо, как Молчалин? Не понимаю»
Он лукавил. Мысли его были заняты совершенно другими вещами. Он чувствовал себя едва ли не изгоем московского высшего света, что, в некоторой степени, льстило ему. Он чувствовал, как закипает в сердце, вспенивается волна противостояния. Сейчас он мог бы дать отпор гневною и пламенной речью любому дворянину, имевшему неосторожность с ним заговорить о сложившейся ситуации. Он почувствовал себя благородным, но отверженным миром, человеком. Слезы жалости к самому себе выступили на глазах молодого и пылкого Александра Андреича Чацкого. Он ехал по опустевшим темным улицам вечерней Москвы и думал, как ему жить дальше…

- Вам, Александр Андреич, с такими реакционными взглядами
не позволят жить в столице. Скорее упекут в какой-нибудь бедлам, – говорил случайный попутчик, которого Чацкий подобрал недалеко от главной площади. Уже больше часа, глубоко несчастный, он колесил по городу без всякой цели. Попутчик его узнал. История, произошедшая некоторое время назад, уже была ему известна, что настроения не прибавляло.
- Давайте познакомимся? – сказал попутчик, - зовите меня просто – Городничий»
- Вы в таких чинах? – спросил Чацкий, очнувшись от своих
мыслей и удивленно оглядывая его. В попутчике угадывалось благородное происхождение, оно было в особой манере себя вести, а так же в правильной речи загадочного спутника.
- Нееет, - засмеялся он, - так меня величают друзья. Вообще, я
ученый. Он сидел, сложив на небольшом выпирающем из сюртука животике, который выдавал в нем любителя жареных рябчиков и прочей дичи, белые холеные руки.
- А вообще, сударь, у меня к вам предложение – после
некоторого молчания продолжил он, полуприкрыв глаза, - вы находитесь, мягко говоря, в немилости у местного дворянства, потому, думаю, вам нечего терять, кроме себя самого.
Чацкий удивился нахальству говорившего. Так благородные господа себя не ведут. Однако, вспомнив, что представляют собой большинство московских благородных господ, спросил осторожно:
- Что вы имеете в виду?
- Скажу так, как вижу, не сомневаясь, что это видят и знают все.
Вы – революционер, вы видите разложение общества с консервативными взглядами. Вы выражаете правду будущего. Вы – человек будущего, опережающий собственное время, тот век, в котором вам приходится жить. Вас не признает московское дворянство потому, что вы – другой, не похожий на них. Это пугает их и настораживает. Недаром ИХ защитной реакцией стала глупая сплетня о том, что вы сумасшедший!
Городничий увлекся. Раскрасневшись, он начал жестикулировать руками, распаляясь все больше перед потрясенным Чацким. Александр Андреич впервые слышал, чтобы кто-то (кроме него самого) так смело осуждал общество, говорил то, о чем пытался говорить он сам. Городничий вскоре остановился, дабы перевести дух. Немного отдышавшись, он сказал, протягивая прямоугольник из белой бумаги с четко выписанным текстом:
- Я жду вас сегодня ночью по этому адресу. Думаю, вам будет
интересна моя история. Обещаю вам показать и рассказать нечто, что вы, может быть, изволите посчитать странным. Впрочем, сейчас я ничего не буду говорить. До встречи.
Экипаж остановился, как по заказу, и попутчик исчез, оставляя внутри кареты ощущение какой-то тайны.

Чацкий не сомневался, что пойдет к этому странному человеку. Его интересовало все, что выходило за рамки стандартного мышления. «Может, - думал он, сидя за письменным столом в полутемном кабинете, - не так уж были не правы те, кто назвал меня сумасшедшим». Усмехнувшись собственным мыслям, он собрался, вышел из дому, сел в карету и поехал по указанному адресу. Рассеяно разглядывая полуночные улицы, медленно проплывающие за узким окном экипажа, он с грустью подумал о своей безответной любви к подруге детства Софье. В детстве все по-другому, никаких правил, никаких законов, просто – детство. Куда все ушло, где та маленькая девочка с ясными смеющимися глазами. Нет больше ее. Есть красивая молодая женщина, отдавшая предпочтение дураку.
Чацкий совсем расстроился.
Экипаж остановился возле старинного особняка, величественно возвышающегося над низкими деревянными домами, тесно обступившими мощеную булыжником мостовую. Чацкий, легко спрыгнув с подножки, коротко приказал кучеру отъехать за угол и ждать его возвращения. Он подходил к массивной двери парадного входа, когда она, натужно проскрипев, открылась, являя взору представительную полноватую фигуру человека, в котором Чацкий узнал недавнего попутчика.
- Тссс! – прошептал Городничий, увлекая гостя в полутемное
нутро особняка, - я здесь на птичьих правах. Пойдемте в дальнюю комнату, там и поговорим.
Чацкий начал всерьез опасаться этого странного человека. Абсурдность происходящего выбивала из колеи.
- А, чорт с ним! – пробормотал он, и, махнув рукой, устремился вслед за Городничим.

Они долго блуждали по извилистым темным коридорам. Слабый огонек свечи, замирая и вновь начиная плясать, создавал на стенах причудливые тени. Чацкий торопливо перекрестился, хотя не очень то и верил в Бога. Он вообще, мало во что верил, слушая больше самого себя. Городничий шел впереди, сосредоточенно о чем-то думая. Вскоре они остановились у маленькой практически незаметной двери, по всей видимости, ведущей в подвал. Оглянувшись, будто опасаясь преследователей, Городничий открыл ее, и они нырнули в густую, как патока, темноту. Чацкий услышал позади себя еле слышный щелчок – дверь закрылась, отрезая пути к отступлению. Вспыхнул свет, будто сто солнц одновременно осветили небольшую комнату. Чацкий потрясено огляделся, ничего не понимая.
- Это электричество, - сказал Городничий, наблюдая за молодым
человеком, - электричество из двадцать первого века. Эта комната – проекция во времени. Она существует в будущем, так же, как и здесь. В то время, как лучшие умы России бились над проблемой преодоления временного пространства, я корпел над разработкой своей теории. В моем веке никто не знает о том, что я нашел решение.
Чацкий поверил. Нельзя было не поверить в то, что говорилось с таким убеждением и так вдохновенно.
- Значит, вы прибыли из будущего… - скорее констатировал, нежели спросил он. Городничий утвердительно кивнул.
- А причем здесь я? Чего вы хотите от меня?
- Я возвращаюсь в свое время, и хочу забрать вас с собой.
- Почему?
Городничий пожал плечами и улыбнулся:
- Разве здесь вас что-то держит?
Александр Андреич задумался, но вскоре с удивлением понял, что Городничий прав и его ничто не держало в этом мире. Он с волнением подумал о том, сколько открытий предстоит сделать в далеком будущем. Да, да, в одно мгновение он все решил…

Несколько дней Москва говорила об исчезновении Александра Андреича Чацкого. Однако, по прошествии нескольких месяцев о нем уже никто не вспомнил. Москва погрузилась в новые события – начиналась война…


- Чорт! – вскочил с постели секретарь русской миссии в Персии
Александр Сергеевич Грибоедов. Над горизонтом поднималось алое солнце, предвещающее знойный день.
Он стоял посреди комнаты и задумчиво смотрел на пылающее небо.
- Приснится же такое, - вздохнул он, перед тем, как погрузиться в мысли о своем скором возвращении в Тифлис…