Аркашок

 Аркашок

(Иосиф, в простонародии - Ёська)

- О-о-о-й… ёй! - плакала, скулила и подвывала в голос родня, стоя возле деревенской кровати с металлическими шашечками на дужках, на которой лежал присмерти дед Ёська.
- Ё-о-о-тв-о-ю… - иногда жалобно выдыхал дед, пытаясь молиться на божницу, что стояла в углу его маленькой соломенной хаты.
От роду деду Ёське было девяносто восемь, девяносто девятый пошел, можно сказать – долгожитель, может быть, он и пожил бы ещё, но жить дальше, у него получалось с трудом, всё труднее и труднее ему было жить, а всё потому, что он сильно пострадал через небесный полёт.

Всё началось с того, что правнучек деда подрастал, подрастал, на радость родне, да и вырос. Телом вымахал, а умом-то ещё не вышел.
Но всё равно любил Ёська своего правнучка, называя его по имени ласково - Аркашок, иной раз заботливо гладя по дурной головушке, приговаривал: - Ай, да соколик ты наш ненаглядный, ай да казак лихой.
А Аркашка, по мере его возмужания, начало всё больше и больше притягивать к технике, что всячески приветствовалось роднёй с самых разных сторон.
- Всё ж не лодырем вырастет, в машинах разбираться будет, а потом может в начальники выйдет – в тайне мечтала последняя.
 Дедову слесарку Аркашок потихоньку тоже начал осваивать. Нашел там тиски, но зачем-то в тайне от всех зажимал в тисках палец. То, что он мазохист, было маловероятно, может так, от нечего делать зажимал палец, а может быть, боль учился терпеть, для армии бы пригодилось, или же ещё для чего. Он никому не сказал, зачем это делал, зачем зажимал палец в тиски.
И вот как-то в очередной раз, заскочив в дедову слесарку, Аркашок сунул палец в тиски и крутанул ручку смаху, да видать переусердствовал, лишку значит кутнул. Ему стало невыносимо больно, сил терпеть у него больше не было. Испугавшись, он позабыл, в какую сторону нужно тиски откручивать, да крутанул ручку на затяжку ещё сильнее. Дикий рёв и вопли тогда огласили всё маленькое село с красивым названием – Прелестное.
Хоть и туговат был дед на ухо, оглохнув от грохота жизни в свои неполные девяносто девять, а услышал-таки крики правнука и вскорости поспешил на помощь. А как увидел такую картину - очи ясные у правнучка аж из орбит вот, вот выскочат, то, то ли по старости, то ли со страху, ручку опять на затяжку стал поворачивать. Аркашок от дикой боли змеёй взвился и в беспамятство стал впадать, побелел весь, пятнышками красненькими пошел по всему телу, от самых ушей и туда ниже. Но тут же собрался с мыслями, воспрянул духом и, наконец-то сообразил, что не туда ручку крутить надо, дал ручку обратно, чем и спас палец правнучку. А то остался бы он только лишь с «двадцатью» пальцами.
Да и так по мелочам чудил Аркашок. Как-то взял под Новый Год и обмотал тонкими нитками всё в дедовой хате, не дела для, а озорства ради. Дед вошел в комнату, где ёлка стояла, и не поймёт ничего. Всё вдруг на него стало падать, всё стало валиться. И ёлка с тумбочки полетела, и ваза на полу оказалась, и прочие предметы как руками кто сбрасывал. Перепугался дед не на шутку и сразу давай креститься, подумал, что светопреставление началось.
Но всё это было так, баловство, по сравнению с полётом деда через колхозную копну сена.

Поздним летним вечером дед Ёська не нащупал в сенях велосипед, что стало сильно наталкивать его на разные мысли.
- Подрос уже Аркашок. Женихом стал, а всё на велосипеде катается. Дай-ка я ему мотоцикл куплю? Пусть на мотоцикле теперь ездит, всем на зависть и себе на радость. Благо дед бережлив был, и денег с его пенсии за многие годы накопилось немало.
С утра они поехали в район вместе с правнучком и купили там в культтоварах новенький мотоцикл «ИЖ-49». Была раньше такая техника с рычагом переключения передач на бензобаке. Привезли его к себе на подводе в Прелестное. "Обмыли", в порядок привели и поехали завтра кататься.

Дед Ёська в бытности удалым казаком был, он и сейчас как на коня запросто уселся на заднее сиденье двухколёсного мотоцикла, крепко схватившись руками за круглую ручку. И понеслись они по степи, ровной как стол, хоть яичко кати.
- «Пок, пок! Пох, пох, пох, пох!» - издавал звуки мотор одноцилиндрового двигателя. Ветер бил им в лицо, и старому и малому. От скорости даже удаль залихватская у обоих в душе появилась, и радость…
- Аркашок! А шо це таке? (что это такое) - крикнул дед на ходу в ухо правнуку через плечо, показывая пальцем в сторону кучи, как будто сам не знал, что это было всего лишь перекати-поле, забитое ветром в лесополосе, о чем в последствии он сильно жалел.
Правнук завернул голову, совсем позабыв, что ему нужно смотреть вперёд как водителю, и они на всём ходу влепились в хорошую такую копну сена. Аркашок с мотоциклом остался в копне душистого сена, а дед по законам инерции, высоко взмыв, полетел дальше по ясному небу аки птица с широко расставленными руками, разве что крыльями не махал, потому что их у него не было. Господь видать деду крылья не дал. Как-то легко он в поднебесье пошел, так хорошо его при ударе с заднего сиденья подкинуло.

Далеко, далеко за стог улетел дед, громыхнув костями о твёрдую матушку-землю. Он долго что-то не шевелился… Ему ничего не осталось делать, кроме как лежать на спине и любоваться парящими в небе жаворонками, которые в отличие от него порхали и почему-то не падали. Полежал дед, полежал, погальмовал, погальмовал во рту и выплюнул последние зубы.
- А раз туды его, в этот мотоцикл! - кое-как выдавил он из себя. Башка у него трещала, как сухой плетень, а во рту стало вязко т сухо.
Как-то сделалось ему плохо, после этого дорожно-транспортного происшествия, нездоровилось, занемог дед, захворал.
- Убился я и убился… - корил он себя.

Низкие облака над селом отсвечивали тусклыми пурпурными лучами закатившегося за горизонт солнца. Коровы уже стояли в хлеве, куры сидели на насестах, а собаки спали в своих будках, свернувшись клубком или положив морды на лапы.
Дед Иосиф лежал на своей кровати. Его одолевали серьёзные мысли, вся его жизнь промелькнула перед ним одним разом, в душе и во рту он ощущал липкое чувство горечи, а ему так сейчас захотелось хоть немножко пожить, но хоть чуть-чуть, ну хоть капельку… В душе он уже простился со всеми, в его седой бороде застыли скупые солёные слёзы, смахнуть которые он так и не смог. Его дыханье остановилось… Так дед отдал Богу душу, совсем немножко не дотянув до своего столетнего юбилея.

Аркашок после порывался даже повеситься, но потом почему-то вешаться… передумал.

Андрей Днепровский - Безбашенный.

16 октября 2003г