Былинки

ЗАЧЕМ БЛЕСТЯТ ЗВЕЗДЫ

   Тихо жужжит вентилятор, попискивает система сигнализации и подрагивает ухом спящий на стуле раскормленный и ласковый кот. Ночь в самом разгаре, время тянется как густой мед, стекающий с ложки. Помещение охраны невелико, но мыслям в нем чрезвычайно просторно. Мысли блуждают по сухим и малосодержательным параграфам служебных инструкций и пробуждают в сознании живые картины самых безудержных фантазий. То я представляю себе организованное нападение на охраняемый мною объект группы вражеских диверсантов и свою героическую стойкость при отражении этого нападения, то крадущихся воров, пугливых и осторожных, бросающихся наутек от моего грозного окрика: "Стой! Стрелять буду!" Бросая взгляд на часы, я убеждаюсь, что время ползет тем медленнее, чем больше ты хочешь, чтобы оно двигалось быстрее. Этот постулат Эйнштейна хорошо знаком не только охранникам, но и зекам, людям, для которых время - субстанция самодостаточная и от содержания не зависящая нисколько, ибо это самое содержание определено раз и навсегда намертво и без всяких коллизий и сантиментов.


   За окном блестят звезды. Это обстоятельство настораживает, поскольку отвлекает от размышлений о положениях инструкции. И в самом деле, для чего Бог развесил по небу эти блестящие побрякушки? И как это явление можно соотнести с должностными полномочиями моей серьезной организации? И можно ли внести в закон об охранной деятельности пункт о регулировании взаимоотношений охранника с явлениями, не имеющими отношения к объекту охраны? К примеру, как Альфа Девы, Спика может поспособствовать повышению качества охраны, или, скажем, насколько фазы Луны могут определить вероятность предотвращения вражеских нападений? Ведь должен же быть хоть какой-то смысл в этих небесных блестящих вещицах, хоть малейший практический прок? И если вперит, скажем, охранник свои глаза в небо, уставившись на звезды, то что при этом должно происходить в его голове? Я думаю, что  неопределенность инструкций на этот счет просто непростительна, а в таком случае просто не могу не предложить во временное пользование свою версию. Моя версия проста. Я предлагаю охраннику рассматривать небо и звезды на нем исключительно как часть, и часть неотъемлемую, охраняемого объекта. Вот так, ни больше, и ни меньше. Я хорошо понимаю, что некоторые господа, особо язвительные, могут меня спросить, а что, мол, сможет охранник предпринять в таком случае, если произойдет внезапное нападение в районе созвездия Орла, скажем, на Альтаир? Отвечаю. Если панель сигнализации при этом не подключена к данному объекту, подвергшемуся внезапному нападению, но само нападение на удаленный объект не вызывает никаких сомнений, следует по инструкции доложить об этом на пульт оператора и ждать распоряжений, повысив собственную бдительность до возможных пределов. Можно разбудить при этом кота. Хотя будить Рунциса, учитывая его почасовую ставку, пожалуй, было бы некорректно. Так и доложить на пульт, без околичностей, мол, зафиксировал нападение на объект в районе Альтаира, прошу, мол, дальнейших распоряжений. И все, и жди. Конечно, такое нападение зафиксировать без специальной оптики очень трудно, но если долго, ночами и годами внимательно всматриваться в небесные тела, то обязательно что-нибудь разглядишь. Далее в контексте можно смело и без сожалений передать перо в руки астрологов и уфологов, этих светочей, этих, я не побоюсь этого слова, сверкающих звезд нашего небосклона науки, этих светил нашей заходящей науки, этих... Ну хватит эпитетов, мысль, как и труба, зовет!
   А часовые стрелки намертво прилипли к своим меткам на циферблате и не желают двигаться ни в какую. Часы стоят как вкопанные, хотя тикают громко. Это они делают вид, что идут, а на самом деле нагло стоят. Человек, который
придумал часы, принес миру целую трагедию. После изобретения часов цельность жизни и ее величайший смысл люди просто свели на нет. Люди стали тянуть время, коротать время, и, наконец, убивать время. И за что же тогда борются все врачи мира? Чтобы продлить человеку возможность тянуть и убивать время?
Парадоксально, хотя и реалистично. Вообще, все, более или менее приближенное к реальности, всегда парадоксально до умопомрачения. И сюрреалистично. Вот я, в полной амуниции охранника, вот охранное помещение, вот спящий и мирный кот, вот бархатное небо за окном с рассыпанными звездами, вот попискивающая автоматика охранных систем, вот светящиеся экраны дисплеев и остановившееся время... Дали отдыхает. Такое можно доверить лишь кисти Марка Шагала, которого я люблю безумно. Еще время можно уподобить очень эластичной резине, которую можно растягивать, растягивать, растягивать, пока хватает на это сил, но, в один прекрасный момент, силы иссякнут, и эта страшная, растянутая резина, выпущенная из ослабевших рук, со смертельной силой ударит тебя, беспощадно и неотвратимо. Самые жестокие вещи жизнь подготавливает для людей незаметно для постороннего взгляда. Мы думаем, что мы видим и понимаем, на самом деле же, Бог за руку ведет по жизни каждого, разгребая завалы глупостей и неведения человеческого, и спасая его от его собственной глупости там, где еще можно это сделать.
   Ровно через час мне нужно будет позвонить на пульт, а через два с половиной часа придет уборщица, и на объекте начнется рабочий день. Время начнет двигаться быстрее, и незаметно подойдет час моей смены. Все это мне известно хорошо, но всякий раз это рутинное постоянство все же скрашивается неяркими, но свежими нюансами. Я знаю и то, что момент "зависания" времени подходит к концу, и начинается нормальный его ход с уборкой, с умыванием и бритьем, с утренней чашкой чая, с приятным ожиданием смены и чувством отлично выполненной работы. Людям недалеким и просто непроходимо глупым кажется, что работа, результаты которой не видны, или просматриваются не сразу, это не работа.        Они по жизни суетливы, бестолковы, а если и делают что-то реальное, то это наверняка результат того, что их энергию сумели направить в правильное русло. Мнение глупцов оспаривать - себя не уважать, так говаривал еще Пушкин: "И не оспаривай глупца". Тяжкое бремя ответственности за охраняемый объект известно лишь тем, кто нес когда-либо это бремя на своих плечах или несет его ныне. И уж если второй раз за повествование меня занесло на одну и ту же дорожку, то, пожалуй, следует остановиться на ней чуть-чуть. О глупости уже так много сказано, что в последнее время больше всего о ней рассуждают сами же глупцы, причем самые непроходимые, самые тупые из них. Умные люди сегодня почему-то молчат. Они, видимо, оглушены, ошарашены этим буйствующим натиском тотального идиотизма, которым оказался охвачен весь мир. Так, шаг за шагом, в угоду этой не на шутку распоясавшейся глупости, сдавая свои позиции, в конце концов, они оказались в плену собственного конформизма, в положении беспомощных и бессильных рабов, верноподданически и с энтузиазмом
обслуживающих ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГЛУПОСТЬ. А выбор ох как невелик, либо подчинись, либо тебя ждут с нетерпением нищета и смерть. Причем и то и то настолько реально, что даже зримо в образах бомжей и приближенных к ним лиц. Вот так всеобщее заблуждение о развитии человечества в направлении удовлетворения растущего потребительского аппетита, иначе говоря, в угоду самого скверного порока человеческого - жадности, приводит к богоотступничеству, а, стало быть, к глупости, жестокости и безответственности перед будущим - всех, всего человечества. По принципу - душа противится, а руки делают, в то время, как
рука руку моет. Но Бог и сие силен повернуть на благо, не сомневаюсь, и никому не дано знать, как. Потому я и спокоен, и уверен в будущем, потому и исповедую то, что иными уже давно отвергнуто и заброшено на свалку невостребуемого.
   Наконец стрелки часов сдвинулись с места, и я звоню на пульт. Очаровательный, заспанный и нежный девичий голосок мне любезно и вежливо отвечает. Здесь главное - не промахнуться по времени, поскольку такое нарушение и наказуемо и недопустимо. Связь с объектами - это одно из важнейших мероприятий охраны. Движению времени подчинились и небеса, на которые внезапно налетели облака и посыпали мелким снегом. Подул ветер. Скрылись звезды. Кот нервно заворочался во сне. Откуда-то из ночной тьмы
вынырнула маленькая фигурка уборщицы, значит уже 5:30. Приветливо здороваемся, два несчастных заложника скудного ломтя черствого хлеба величиной с зарплату, я выдаю ключи и снимаю с сигнализации ее этаж. Сам начинаю уборку, делаю ее тщательно и с удовольствием, разминая затекшие члены и суставы. После чего чищу зубы и умываюсь. Потом не спеша пью чай. Густой, ароматный и крепкий. Начинают приходить и приезжать на машинах люди, я открываю, здороваюсь, перебрасываюсь шутками, снимаю с сигнализации помещения, так, набирая стремительно обороты, время начинает сначала идти, потом бежать, и потом уже мчаться до... начала следующего дежурства. Не спеша и степенно я иду домой, а навстречу мне спешат и несутся люди, стараясь успеть к началу своего рабочего дня, некоторым я сочувствую, иным завидую
хорошей завистью. Разная бывает работа. Бывает ненавистная, с разладившимися отношениями и с начальством и с коллективом, бывает желанная, радостная и успешная, не бывает лишь легкой. Очень многое зависит от самого человека, от его отношения к работе, к людям, от его способностей, наконец. И пусть мои бессонные ночи не прибавляют мне здоровья и не улучшают мне цвет моего лица, пусть смертельная усталость порой наваливается на меня уже не сном, а тяжелой и провальной отключкой, (к сожалению, я вынужден нести охрану еще на одном объекте, ради приработки), я не унываю и довольствуюсь по жизни маленькими и
простыми радостями, сознанием своей пользы и правоты, а что может быть ценнее? Бог щедро воздает мне чудесными отношениями в семье, любовью детей, разлуку с которыми я представляю себе пока еще, слава Богу, смутно, и почти как личную катастрофу.
   И вот, я и дома, в тепле. За окнами день, а я вспоминаю ночные звезды, их манящую красоту. И в который уже раз невольно задаюсь сакраментальным вопросом, для чего же наполнил бесконечное пространство вселенной Господь этой неописуемой красотой? Этими яркими и загадочными, далекими созданиями, волнующими человеческие сердца и тревожащими человеческий разум? Веки смыкаются и сон не дает мне закончить свою мысль, но она так и останется во мне, в моем подсознании, как вечная загадка без ответа, как смутное ощущение собственного ничтожества и младенческой беспомощности в объятиях бесконечного и непознаваемого мира, сотворенного любящим и милосердным Отцом.    Вечером я опять иду в ночь. И опять повторится многое и опять произойдет то, чего еще никогда не происходило, будь то мелькнувшая мимолетом мысль, слабое шевеление занавески или бесформенные облака и неуловимые оттенки цветов, будь то чувства, радостные и легкие, грустные и безысходные, глубокие и не очень, но полнящие и расцвечивающие это чудесное состояние, которое зовется жизнью и вручается трепетной рукой Бога человеку лишь один раз и уже навсегда...

Сергей Судаков.

СТАКАН ЧАЯ

   Медленно кружась, как в вальсе, чаинки падали на дно стакана,окрашивая кипяток в изумительный цвет спелой вишни. От редких прикосновений металлической ложечки стенки стакана издавали нежный мелодичный звон, заставляющий, помешивающую этот божественный напиток, руку чуть вздрагивать и делать процедуру помешивания более спокойной и плавной. Наконец, рука остановилась и растерянно легла на стол, затем, спохватившись, охватила стакан ладонью и замерла, словно проверяя ее на устойчивость к горячему, проверив же, начала перебирать пальцами и поводить ладонью по стенкам стакана, явно пытаясь уберечься от oбжигающей силы кипятка. Серые и глубокие, чуть запавшие и очерченные тенью непроходящей усталости, глаза человека грустно смотрели поверх стакана, и было заметно, что человек погружен в раздумья, требующие умственного напряжения и сосредоточения.
   Беспомощное, почти детское, выражение его лица, никак не сообразующееся с морщинами и прочими, уже неистребимыми, признаками почтенного возраста, говорило о том, что человек попал в непривычную для себя ситуацию, что ему очень неуютно и тяжело на душе, которая больше привыкла к спокойному и
управляему ходу событий, если на таковые вообще возможно распределить его блеклую и ничем не примечательную жизнь. Одежда человека никому и ничего о нем не говорила и состояла из предметов, купленных на распродажах. Большая лысина, корректно и находчиво была подчеркнута короткой стрижкой.
   Человек, словно стряхнув с себя оцепенение, слегка повел
головой, как бы говоря "нет" невидимому своему собеседнику, и оторопело уставился на стакан с, вишневого оттенка, жидкостью, пытаясь мучительно определить, откуда этот стакан мог появиться перед ним. Осторожно взяв стакан под верхний ободок, он, вдохнув чайный аромат, чуть просветлел лицом и осторожно отхлебнул маленький глоток. Улыбка неприкрытого удовольствия еще больше осветила его лицо, в глазах появилась живость осознания  приятности момента, которыми пренебрегать было не в его правилах. Вычеркнутость из общего русла бушующей деловой жизни, одинокая неприкаянность, если можно так выразиться, социальная невостребованность, давно уже приучили его к неспешным диалогам с самим собой, и в нем, в его сознании, вполне уживались и мирно сосуществовали два, почти одинаковых, человека, почти друга, ведущих нескончаемую и непростую беседу, доказывающие каждый свою правоту, до хрипоты, со всей неистраченной страстью, с остаточной, невостребованной жизнью энергией.
   Горячий чай, этот призанный миром элексир бодрости, вдохнул жизнь в нашего героя и, в дремавшего мирно до поры, его собеседника, всколыхнув, ранее не подававшие признаки жизни, эмомоции, и заставил наших собеседников продолжить свой бесконечный и нелегкий диалог.
   Назовем нашего героя, пьющего свой чай, Паникером, а его
постоянного оппонента, Светлячком. Итак, я постарался воспроизвести их диалог почти дословно:
Паникер:
- Ну давай, начинай свою песенку о неудавшейся жизни, о моей
беспросветной глупости, о моих бесчисленных недостатках, а главное, о том, что было бы, если бы... Так на чем ты прошлый раз остановился, друг ситцевый мой? Ты в тысячный раз пытался доказать мне, что все в руках человека, и что моя жизнь
не удалась исключительно по причине моих собственных
безответственности, глупости и упрямства.
Светлячок:
- Довольно! Я больше не могу слушать твою болтовню. И жизнь
твоя, самая горестная жизнь в мире, и удача обходила тебя за тридевять земель, и друзей у тебя нет, еще вверни что-нибудь про проклятие рода, сейчас модно.
Паникер:
- У всех людей, как у людей, либо совесть свой нрав показывает, либо гордость, либо порок какой скрытый, с бесконечными раскаяниями и бессмысленной борьбой, мыслям беспутным покоя не дает, а в тебе же, дружище, такой конгломерат намешан, что я, право, не уверен, я ли это вообще...
Светлячок:
- Ты это, ты, успокойся. И вся моя с тобой беседа, это не
что иное, как попытка  выяснить причины твоей незадавшеся жизни. Твоя покорность граничит с покорностью  приговоренного сталинской тройкой к высшей мере "социальной защиты", к расстрелу.
Паникер:
- Ха, Америку открыл! Ты что, позабыл уже, как я тешил в
молодые годы свое честолюбие?  А итог?
Светлячок:
- Водку жрал? Да еще как! А как ты к друзьям относился? Как
ты Йонаса выгнал среди ночи, а он тебя своим лучшим другом считал... Как ты всех людей ненавидел за то, что тебе ничего не удается? А ведь потому и не удавалось... Да мало ли...
Паникер:
- Ты думаешь, что я этого совсем не понимаю? Да я могу еще
сотню примеров привести конкретного собственного непростительного малодушия, и что, полегчает от этого или изменится что? Ты вот думаешь, что дело только в малодушии.
Светлячок:
- Не знаю, не знаю... Суть-то даже не в том, что грешен, а
в том, что и покаяться-то не желаешь! Гордость, видишь ли, мешает...
Паникер:
- Поздно. Все на мне крест поставили.
Светлячок:
- А ты? Праведник пустыни хренов.
Паникер:
- Ну и что теперь?
Светлячок:
- Извини, брат, я умываю руки...

   Паникер так увлекся беседой со Светлячком, что уже забыл про чай, и стакансиротливо стоял с краю стола с недопитым и остывшим уже напитком. Как и этот забытый стакан, Паникер, как никогда, остро почувствовал свою никчемность и заброшенность. И от этой, уже вконец опостылевшей мысли, он горько ухмыльнулся, зачем-то отодвинув злосчастный стакан немного в сторону от себя, словно пытаясь удалить прочь это неприятное во всех смыслах обстоятельство.
   И Паникер вдруг ясно и отчетливо понял, что никакие упования на некие чудесные обстоятельства уже никогда не смогут вернуть ему безвозвратно утраченное, попранное чугунной поступью конформистского малодушия. И, что длинная цепь, состоящая из звеньев, перехлестнутых между собой и вытекающих друг из друга, ошибок накрепко и неразрывно соединила его с неистребимым и вечным племенем, племенем слабаков и неудачников, тем самым принуждая его остаток пустой и никому не нужной жизни своей невольно посвятить тщетным поискам оправданий, этому невыносимо бессмысленному занятию, по большому счету.
   Паникер тяжело поднялся со стула, передвинул его к середине комнаты, где с крюка, на котором должна была висеть люстра, одинокой змейкой свисала загодя приготовленная петелька, кряхтя и тяжко вздыхая, взобрался на стул, не спеша расправил петельку и спокойно продел в нее голову.
   Мутным взглядом он обвел свое убогое жилище, чуть задержавшись на одиноком стакане недопитого чая, и решительно откинул стул ногой.
   Молочная струя рассвета разорвала завесу тьмы за окном.
Светлячок сладко потянулся, одним большим глотком допил чай, вымыл до блеска стакан и улыбнулся. Начинался обычный рабочий день. Зазвенел и загрохотал утренний трамвай, громко, с надрывом заскрежетал лопатой дворник, соскребая с асфальта тротуаров снег, все было как и всегда, кроме, пожалуй, улыбки, которая с этого утра впервые, еще робко, осветила лицо человека и зажгла в глазах две веселые искорки.

Сергей Судаков. 17.01.05.