Пятнистый скоровернусь

Шли очень спокойно, уверенные такие, одинаковые. Желто-зелено-коричнево-пятнистые, между какими-то соломенными хижинами. Жалко их немного, тех, кто прячется за этими тонкими стенками - жрать им хочется, да и стены эти - плохая защита от FA MAS.
Потом вдруг исчезло все куда-то, только маленький кусочек растрескавшейся земли виден у самого носа. Чего это я лежу, интересно? Пятнистые все куда-то побежали... Хотя лежу не один я. Рядышком еще несколько похожих на меня лежат... Правда лежат по-другому, небо рассматривают. Чего они там нового увидели в этом, выцветшем от жары, небе? Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
Когда все закончилось, и другие  желто-зелено-коричнево-пятнистые дожгли липким огнем жалкие хижины - соломенные стены - слабая защита от  FA MAS, когда не стало слышно криков детей и женских воплей, когда улетели вертолеты, побрызгав сверху на соломенные крыши, тогда приехал грузовик. Здоровенный такой, желто-зелено-коричнево-пятнистый. Нас, лежащих, другие пятнистые осторожно уложили в кузов... аккуратненько так, рядочком. Ну, смешно просто! Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
Поехали... Грузовик рычит злобно, пылит по сухой земле. Перед ним джип пылит точно так же, пулеметом покачивает, будто пальцем небу грозит. Пятнистые, те, которые не лежат, подскакивают на скамейке вдоль борта. У сержанта капля пота нарисовала дорожку по лицу - из-под берета, по виску, через щеку и за  желто-зелено-коричнево-пятнистый воротник. Жарко ему, устал он, пить ему хочется. Терпит сержант. Другие пятнистые тоже терпят. Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
Внезапно джип "газанул" и, резко свернув налево, понесся к зарослям акаций. Плюется из качающегося пальца на ходу, злится. Грузовик остановился, пятнистые из него посыпались, побежали к зарослям. На ходу тоже огнем плюются, злятся. Потрещали, потрещали - затихли. Выволокли за ноги из кустов таких же как я - спокойных, только черных. Заросли акаций - плохая защита от FA MAS. Сержант лицо скривил: другой пятнистый ему голову белой лентой обвязывает. На том месте, где у сержанта было левое ухо, расплывается жирное вишневое пятно. Терпит... Не будешь ты больше на меня орать!  Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
Загрузили тех черных тоже в грузовик, рядом с нами положили. Едем, трясемся. Одинаковые такие, молчаливые. Только они черные, а мы - белые. Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
От тряски рука одного черного упала мне на грудь. Пятнистый, который у борта на лавке сидел, пот беретом вытирал с лица, прикладом руку черного сбросил. Спасибо ему,  конечно, но мне не тяжело было. Да и одинаковые мы теперь, хоть он и черный, а я - белый.
Ну-у, приехали наконец-то! Выгрузили нас осторожно, положили на землю. Какой-то пятнистый прибежал, в одних, правда, шортах пятнистых. Упал возле меня на колени, раскачивается, плачет чего-то. Жалко ему меня что ли? Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
Лежим в каком-то помещении. Мы теперь просто голые (куда черных дели, я не знаю): липкую, дырявую шкуру с нас содрали, медальоны с шей поснимали и водой из шланга окатывают. Вода холодная и это очень странно посреди раскаленного континента. Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
Потом нас снова одели, только уже во все новенькое и не пятнистое, а оливковое, с эполетами и золотыми нашивками всякими. И на рукавах тоже. Кра-а-а-а-сивое такое... Хотя в рукавах у некоторых ничего теперь и нет, но все равно - красиво. На грудь оливковую каждому прицепили блестящую золотую медальку с надписями и на маленькой ленте. Ну, совсем - шик! Потом каждого уложили в цинковый ящик... Чего это они? В самолет какой-то загрузили. Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
Летим... Лежу в этом ящике, как дурак, помалкиваю. Я же не один такой! Вон, самолет здоровенный, все брюхо набито такими же как я, лежащими в этих ящиках, дураками. Чего молчим-то? А летим куда? Не мое, типа, дело, что ли? Обиделись, может быть, на меня за что-то? Ну и катитесь! Не очень-то и хотелось! Можете хоть лопнуть от злости! Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
О, прилетели куда-то! Е-мое! Народу-то сколько! Меня так не встречали даже когда я  rock'n'roll играл. Вот, дождался таки - сколько внимания! Приятно... А эти чего тут делают? Ты только посмотри: одинаковые все такие, в аксельбантах все, в эполетах, лица такие умные, серьезные. А стоят-то как ровненько.  FA MASы глотки черные разинули, в небо смотрят. Небо, правда, посинее чем там. Кр-р-р-расота! Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
Снова лежу в ящике, только посреди зеленой лужайки. Да и ящик уже не цинковый, а деревянный, блестящий такой, лакированный. Народу вокруг поменьше, зато цвето-о-ов!.. Праздник что ль, какой? Хотя нет, на праздниках положено смеяться, а тут все плачут... Вот дамочка какая-то пожилая, вся в черном, аж стонет. Вцепилась мне в руку... Хорошо, что я ничего не чувствую, а то заорал бы от боли.  Рядом - совсем молодая, тоже в черном, кулаки так сжала, что ноготки острые в ладони вонзились. Трясется вся... Малявки какие-то к ней прижались: пацан и девченка. Похожи на кого-то, никак не вспомню только, на кого. Смотрят испуганно куда-то... А, понятно! Снова, блин, эти, в эполетах. Да вы достали меня уже! Я вам что, родственник?! Чего вы за мной по пятам везде... Эй, вы чего - обалдели?!! Чего за FA MASы-то ухватились?
Тут эти, в эполетах, в небо стволами уперлись и как бабахнут, как бабахнут, как бабахнут! Вот психи...
Потом свет исчез и остался только звук: что-то стучит, падает, осыпается...
Потом все тише, глуше, мягче...
Что это было-то?  Впрочем, какое мне теперь до этого дело...
А вам?..