12. Ис Кушения

"Искушения"

Искушение первое

Когда, во время очередной пьянки, я ударился головой о косяк
и заработал два серебристо-фиалетовых синяка под глазами, то
начал видеть ИХ. Ну, тех, что сидят у меня на плечах.
На правом примостился Фабиус, римский патриций принявший
христианство. Во времена своей юности, он с великим усердием
разносил в щебень мрамарных Венер и сатиров, как момон и
идолов, попутно вырезая язычников. Когда же к власти
неожиданно пришел Юлиан-Отступник, его арестовали, как раз в
тот момент, когда он отбивал руки очередной мраморной Венере
в городе Милоссе. Затем его доставили в Рим, и во время
торжественных гладиаторских игрищ, бросили на растерзание
львам. Хищные кошки покусали его тело, но душа
новомученника, с разрешения Самого, подалась в
ангелы-хранители. И вот, проохраняв невесть сколько веков
неисчеслимое множество своих подопечных, его командировали
ко мне, как только я Крестился.
На левом плече скакал непоседливый Изиеакиль, или просто
Изя. Совсем молодой еще бес-искуситель, рожденный в начале
двадцатого века в голове баварского писателя. Тот писал
порнографические романы и издавался под псевдонимом в
Бельгии. "Боль в соболиной шубе", "Анна! Ударь меня сильнее"
- его творения. Изя зачитывал мне куски, но я не силен в
немецком, а Фабиус, знающий сорок два языка, переводить
наотрез отказался. Я у него был только третий клиент, и бес
горел энтузиазмом развратить меня.
Ростом они были с небольшую кошку и выглядели чудовищно
по-опереточному. Бес - вылитый Мефистофель в исполнении
Шаляпина, а Фабиус - сама кроткость, с сияющим, как
серебрянный поднос, нимбом.
Изя, верный сын своего создателя, вечно подбивал меня на
авантюры альковного характера. Его ехидные замечания в спину
проходивших мимо женщин заставляли меня краснеть, а у
Фабиуса мерк нимб от возмущения и злости.
И вот однажды, на пляже, когда ангел улетел отчитываться о
проделанной работе, бес залез мне на голову и свесившись,
начал нашептывать мне в ухо.
Мимо дефилировали парочки бичбойзов с бичгерлами, поигрывая
загорелыми телесами и притягивая к себе взгляды целлюлитных
аборигенов. И от осознания своей половозрелой
привлекательности их ауры светились капустным цветом.
А бес шептал о древней Греции. О Платоне, который в отличии
от одноименной любви, был весьма охочь до своих юнных
послушников. И о том, какие кренделя он выписывал с ними в
пустых классах своей Академии. О козлоногом сатире Пифагоре,
о неутомимом Тиберии. Ну и о Калигуле тоже, переимевшего
весь свой Двор, включительно с конюшней.
И вот ведь подлец, все тыкал своим кривым пальцем в сторону
крепкозадых игрунов в пляжный волейбол.
Я три раза плюнул через левое плечо ему в морду, но он
только утерся и начал нести старые байки о лорде Байроне.
И тут, как коршун, с небес рухнул Фабиус. Он вцепился мне в
ключицу и громко заорал мне в ухо по латыни. Что-то про
какую-то Гоморру и какого-то Содома.
Оп! И на берег, в дивном, почти купальнике, вышла моя
Наташка и мои визави приумолкли.
Е-мое... Какие Платоны с Тибериями, какие конюшни...
Вы посмотрите на нее.... фемина!
Нет! Я не Байрон! Я - другой...
И когда, после купания, мы лежали на растеленных полотенцах
и вяло разговаривали, я посмотрел на свои волосатые нижние
конечности и подумал: "А ведь наши, мужские ноги -
красивее..."
Тьфу ты! Кыш, бес. Изыди....


Искушение цвай

Уже пять минут шла битва за мою бессмертную душу. Мой
бес-искуситель Изя, сидя на левом плече, махал расскалеными
вилами, пытаясь уколоть сидящего на правом, Фабиуса, моего
ангела-хранителя. Фабиус орал заклинания, от которых у меня
намагнитились и встали дыбом волосы, и чертил воздух
деревянным распятием. Переодически они попадали своими
орудиями мне по макушке, что меня злило и крайне угнетало.
Поводом к этой драке, послужила моя ссора с Наташкой. Ангел
тут-же заявил, что это от того, что я живу во лжи и грехе.
Что должен покаяться, надеть пудовые вериги и пешком
совершить поломничество в святой Иерусалим.
Изя ему возразил, что никто никого не насилует. Все
происходит по любви, а что в ход иногда идут наручники и
плеть, так это по зваимному согласию и обоюдной радости.
В результате - десятиминутная локальная война, головная боль
и огромное желание нажраться.
В холодильнике обнаружилось полторы бутылки водки,
"Кинзмараули" и бальзам "Битнер", а так же еда, в разных
пропорциях и разной свежести.
Воюющие стороны с трудом согласились на перемирие и по
быстрому организовали стол. Изя даже притащил откуда-то
огромный канделябр, с красными и черными свечами.
Из Фабиуса вышел поганый собутыльник. По своей старой
привычке, он мало того что разбавлял вино водой, но и
принялся переодически сблевывать в раковину. Что бы
освободить желудок и более тонко ощущать вкус, заявил он.
Бес обозвал его "Рыгающим святошей", чуть опять не
справоцировав конфликт. Но выпив на брудершафт, они весьма
мило расцеловались.
Вскоре потянулся народ. Первым появился Ангел Мщения Нариил,
и смешно смущаясь, втерся в компанию с бутылкой киприотского
вина второй половины третьего века до Рождества Христова.
Потом появились подвыпившие Изины коллеги. Бесы шумно
радовались и стреляли в друг друга пробками из пенящихся
бутылок шампанского. Заглянул домовой Фомич, и опрокинув
стакан водки, молча удалился. От соседа Васи сбежались его
зеленые чертики. Вася напившись спал и им было скучно.
Вскоре все изрядно набрались.
Фабиус, заявив что он был Хранителем самого Фон Рихтгофена,
начал пикировать вокруг люстры, объясняя, как "Красный
барон" атаковал английские аэропланы.
Изя выторговывал душу у Нариила, обещая ему в качесте
награды вместо огненного меча, модифицированную установку
залпового огня "Тунгуска". А Васины чертики танцевали на
столе канкан и пускали пузыри.
Я с трудом поднявшись, пошел спать, пожелав всем доброго
вечера. Все были довольны и счастливы, а зеленые черти
обещали мне завтра с утра зайти в гости...