Сон - трава

СОН- ТРАВА.

Большая Река готовилась к ледоходу. Потемневший, местами рассеченный длинными трещинами лед пока еще крепко держался за оба берега, но проталины уже местами блестели на весеннем солнце. Быстро проскакивающая в них мутная вода все больше и больше увеличивала полыньи во льду Реки. Вода иногда со всхлипом тащила за собой с поверхности забытые зимой на льду предметы – клочки соломы, старую калошу, а то и жердь от фанерной избушки рыбака. Зимняя транспортная переправа не работала, а пешком по льду уже никто не ходил. Не было желания испытывать судьбу. То есть все вышеперечисленное лишний раз показывало, что весна тесно прижалась к воротам зимы, немного усилий и никакие запоры не сдержат её натиска. У Деревни, рядом с Рекой и Лесом, уже вовсю хозяйничал солнечный десант Весны. Сорвав с лесной Речушки одеяния, он заставил её запеть на перекатах талыми водами. Разогнавшись в лесу, Речушка с шумом ныряла под ледяной панцирь Реки, размывала его все шире и шире. В устье она уже пробила для себя небольшой кусок с футбольное поле. Речка будто бы хвалилась перед Рекой своей силой и мощью: «Вот я какая! А ты сможешь?». Река же ждала своего часа. Ледоход, как всегда бывает, начался ночью. Пошумев почти сутки льдинами, Река очистилась от них, угнав вниз по течению. Лишь немногие куски выскочили на берег при поворотах, в заливы или омута. Но не надолго. Хозяйка Весна плотно занялась своими обязанностями сгонять снег и лед со своей территории.
За околицей деревни, из выплеснувшейся из леса на берег речки поляне, возле устья, в солнечные весенние дни собиралась молодежь. Поляна своим сухим состоянием звала, манила к себе. Днем на ней резвилась мелюзга, а вечером весело потрескивал костер, парни и девки играли в «третий лишний», водили «ручеек». Впервые попавшему на поляну постороннему человеку было дико видеть, как желанно поджав губки местные красавицы в джинсах тащили из середины «ручейка» деревенского увальня с серьгой в ухе или пирсингом на лице. Старина и современность в этот период перемешивались и ничто и никто не мог этому помешать. В эти весенние вечера зачастую достигались сговоры у молодых о дружбе и свадьбах, назначались сроки засылки сватов. Иногда загаданное сбывалось, а иногда заканчивалось горючими девичьими слезами.
В один из таких вечеров в избенке у края деревни горел свет в подслеповатых окнах. Местная знахарка Матрена (а это была её хата) что-то готовила из своих травяных запасов. Если бы кто заглянул в одно из окон, то увидел как бабка стуча пестиком в ступе, время от времени склоняла голову к печи. Как бы что-нибудь выслушав, она закрывала свой беззубый рот краем фартука и закатывалась мелким дребезжащим смешком. Никто бы не поверил, что слушает она рассказ подружки своей, Кикиморы Былёны, о похождениях Лешего на молодежных тусовках. Не отрываясь от своего извечного занятия гонять пряжу в шерстяную нить веретеном, кикимора со вздохом и повизгиванием шептала Матрене из пода печи о том, как Лёша (любимое имя Былёны) наблюдал за шутками молодежи, иногда посмеиваясь над ними хохотом филина, скрипом деревьев. Его хозяйство пока никто не тревожил. Вот тогда Леший и увидел удалившуюся от костра парочку. Что там было или нет, Леша не знает, но девка была дочерью Инны!
- Это какой Инки? – переспросила знахарка, не прекращая постукивать чугунным пестиком.
- Ну, жены печника, к которому Яшка уперся за хорошей жизнью.- Кикимора шмыгнула носом – обиды не забыла, хотя прошло уже более десятка лет.
Домовой Яшка жил у знахарки вместе с Былёной, за хозяйством доглядывал, помогал чем мог, нужным он был для Матрены. Но потом они как-то поругались вдребезги из-за Кикиморы, обиделся Яков и ушел к печнику деревенскому. А тот только рад, все у него в руках загорелось, счастье в дом на постоянное жительство поселилось. Вот его- то девку старшенькую и закружила Весна, столкнула с соколом ясным, орлом деревенским.
Обнимая избранницу за плечи, парень увлекал её все дальше и дальше от костра, нашептывая ласковые слова. Ослабли ноги у деревенской красавицы, не выдержала напора красноречия, не оттолкнула горячих рук, прижалась к груди могучей. Слились они в поцелуе жарком, забылись как во сне. И всё. Не смогла девка устоять. Кто же поверит тому, что Весна закружила голову, подтолкнув девку к извечному.
Леший, рассказывая эту историю Былёне, лишь сказал, что никто в девичьем горе не поможет, даже если и домовой хороший.
- Да, жалко девку. Хотя она и не нашего рода, - кикимора высморкалась в передник.
Леший загудел в хохоте кронами сосен, затрещал ветками осинника:
-Тебе ли, кикиморе лохматущей, о жалости говорить? Давно ли перестала со своим другом домовым соседей знахаркиных пугать? Матрёне, поди, лет сто или более уже и всё время с нею вы бедокурите. Хотя знахарку зря ругаю.
- Ладно шуметь, - примирительно проговорила пристыженная нечисть, - лучше бы сказал, кто это девку окружил лаской- обманом?
- Насчет обмана не скажу. А парнем был местный красавец – Ванька Зайцев. Сынок моих недругов, тех, которые пытались на тракторе поляну распахать под покосы в бору. Из моей трясины это железо который год не могу выкинуть – ржавеет. Этот ихний бычок – четвертачок и был соблазнителем. – Леший вывернулся из-под коряжника серым волком, лязгнул зубами, - побегу кА я к стае собратьев, что- то близко к деревне подобрались. От голода могут напакостить.
Вот такой разговор с другом Лешим и довела кикимора Былёна своей квартирной хозяйке – доверяла она бабке, советовалась часто по разным вопросам. А то и просто лясы точила. Посетовали они на недругов девичьих да и забыли разговор.
Так бы все и прошло, но в середине лета, когда всё вокруг распахнуто настежь, и Лес и Река манят к себе всех, даже ленивых отдохнуть, вот тогда к знахарке поздно вечером постучали в окно. Бабка подслеповато со света щурилась в палисад:
- Кто там? Выйди на свет, не пугай старую. Выходи, выходи. Я знаю – дева ты.
- Бабушка Мотя, это я, Аленка, с горем пришла к тебе. Помощи прошу. – Девушка залилась горькими слезами, повалилась на подоконник грудью, обхватив голову руками, - Мамка ничего не знает. Понесла я. – Она опять зарыдала.
Почувствовала Аленка под сердцем своим дитя. Охнула! То ли радость, то ли страх берет. А Ванечка глаз перестал казать. Только и остается, как в омут с головой. Поведала она знахарке о своем несчастье, попросила помощи от дитяти избавиться. Старушка только головой качала, слушая её рассказ. Потом попила Алёнку успокоительными отварами, уложила на кровать отдохнуть. Сама начала собирать в ступку различные корешки и травки.
Хоть и стара была бабка, да поняла какой камень на сердце у девки. Посоветовала ей ласково зайти к ней дня через два- три, а пока подала Алёнке узелок с травкой заветной.
- Попей на ночь, голуба. Завари покрепчей и пей глоточками, ничего не бойся, что бы не случилось. А бабушка попытается тебе помочь.
Не сказала она девушке, что травку ей Леший на Иван-Купала собирал вместе с Былёной, когда головы горячие цветок папоротника искали. А нужно было траву – сон срывать, от многих напастей она спасает. Кикимора принесла Матрёне пучек в фартуке, получила в подарок прялку новую и кипу кудели, чтоб зимой не скучать, пряжу гнать да носки вязать. Все довольные остались.
Вечером кликнула Матрена Былёну, рассказала о горе Аленкином, совета попросила. Ох и загордилась нечисть! Застучали вьюшки в печи, ставни застонали скрипом ржавым – так печнику и надо! Не сманивал бы Яшку и беды бы не было!
- Фу, подруга, хотя и нечистая сила ты, но будь иногда на людей похожей.- Матрена отошла от окна раскрытого, где шел разговор с кикиморой,- Могла бы и помириться с домовым, уже лет десять дуетесь друг на друга. Даже, наверное, и Леший тебе об этом говорил. Не дело родне ссориться в наше время. И так народ уже в вас не верит.
-Не верит?! Да я! Я такое Зайцу устрою, что белый свет на мил окажется! – Кикимора запрыгнула кустом крыжовника в палисад, присела на завалинку.
Поглядеть, бабушка- худышка, вся какая- то неухоженная, чумазая. Посидев некоторое время, пробурчала:
- А как это, Матрена, на людей походить? Так же горе- беду нести? Про нас и так всякую ерунду говорят, будто мы враги какие- то. А поглянь – Леший лучший друг лесников, без него бы давно сосняк вырубили, брусничник вытоптали. Яков- хозяин хороший, печник! Всякий кирпич в трубе подтолкнет – пошевелит, за скотиной присмотрит. Русалка и та людей оберегает, лишний раз от воды отгонит. А мои носки – рукавички, чай, полсела деток носит. Я же знаю, что ты их раздаешь с добрым словом. – Кикимора затеребила передник.
Бабке Матрене стало жаль свою сожительницу.
- Ты, Былёна, прости, если что не так. Не хотела я вас обижать. Думала одно, а сказала другое. Я попросить тебя хотела помочь Алёнке. И не наказывать Ванятку. Любит парень девку, да кровь играет в нем дурная, подол увидит новый и несется как петух за курицей к девке чужой. Помирись ты с Яковом, обсудите у омута с лешим и русалкою вчетвером, как вернуть Аленке парня бесшабашного.
Матрена щелкнула выключателем и в полоске света что – то мелькнуло за окном, зашуршало в палисаднике. Всё. Нет никого.
И собрался совет на берегу речном, у счастливого омута. Русалка волосы свои распущенные чесала, глядя в зеркало воды, домовой, как всегда, дымил цигаркой. Старым филином сидел леший на бревне, перебирая лапами. Только Былёна, кикимора остроглазая, все прыгала от одного к другому, подталкивала к решению братию свою нечистую. Да можно ли их сейчас так называть? Доброе дело они задумали – помирить, свести девку с парнем, не дать злу свершиться.
- Я страхи лесные беру на себя, пусть только в лес сунется. А то повадился с девками городскими ползуниху собирать в околках, - филин заухал. То ли в гневе, толи в смехе зашелся. Прокатилось эхо над рекою притихшею.
-Ты потише, чудище лесное! – Кикимора отряхнула невидимые пылинки со своего фартучка.- А ты, Яков Савельич, что удумал.
-Это мы сами с усами, - Домовой как кот фыркнул, загасил о влажный песок окурок, - Еще никто от домового спрятаться не мог. Я парня дома проверю на гнильцу. Мало не покажется.
- Ты смотри, не очень озоруй,- кикимора рада была, что добрый Яшка с ней помирился.
- Да нет, я с ним по своему, по мужицки. В обиде никто не окажется. А дуракам закон не писан.
Русалка лениво шевельнула в воде хвостом:
- А я вашего красавчика плавать научу. Он перед девками часто по омуту туда-сюда мотается, силу свою и ловкость показывает, вот я немного ему и помогу. – Она засмеялась своим журчанием лесного ручейка, перевернулась на бок, оттолкнулась от берега руками и только отблеск в лунном свете разошедших кругов на воде указывали место, где русалка прыгнула в омут.
- А я буду вами руководить, тем более что в одном дом с бабкой Матреной живу. Где что и она подскажет.
Нечисть исчезла с берега Реки, будто и не было здесь её сбора ночного.

* * *

Ванька Зайцев, крепкий деревенский удалец, проснувшись, потянулся.
- Опять этот кочет под окном надрывается, будто кто ему горло прочищает.- Ванька соскочил с постели, потопал на улицу.
Солнце еще не встало, но край неба уже был розовый. Роса обильно полила траву во всем дворе, значит, день добрый будет. Петуха парень так и не нашел у окна, да и курятник был спокойный, засов плотно лежал в железных скобах.
- Приснилось, что ли?
Он подошел к уличному умывальнику, взял зубную щетку. С первым движением руки во рту Иван заорал благим голосом – вместо пасты на щетке густо был выдавлен крем для ног. Как тюбик попал с комнаты сестренки на умывальник только гадать можно. Парень долго отплевывался, полоскал во рту, но запах зарубежной косметики плотно засел промеж зубов, на языке.
- Ну, сестренка, ну, лахудра, куда попало свою гадость раскидывает, а люди добрые травиться должны. – Иван взял расческу и ахнул, глядя в зеркало. Великолепная шевелюра, Ванькина гордость, была аккуратно заплетена в сотни косичек! Это было всё!
Но на этом злоключения Зайцева не кончились. Днём, отдыхая с городскими девками на пляже, Иван решил показать им, как надо плавать по настоящему. Забравшись на трехметровый самодельный трамплин, он вытянулся в струнку, подтянул плоский живот и ласточкой полетел вниз, в зеленую глубь омута. Со стороны гляделось великолепно! Девчонки визжали от восторга, хлопали в ладоши, а потом покатились от хохота в разные стороны. Иван непонимающе вышел из воды.
- Вань, Вань! – плача от смеха и тыча в Иванову сторону пальцем, запричитал его друг, Игорек, - ты что, в воде переоделся?! - Иван стоял перед девками и парнями абсолютно голый.
Иван, голый, со стыдом вспоминал смех на берегу. Сидя в воде, он попросил Игоря донести одежду до тальника. Несколько девчонок кинулись хохоча помогать ему. Но друг всех прогнал. Отдавая штаны, спросил:
- Как же ты умудрился плавки утерять? Ладно бы, немного слетели при прыжке. Но что бы не почувствовать?!
Да как Ванечка мог это почувствовать? Его же лично при прыжке в воду сама хозяйка омута, Лукерья, подраздела. Долго русалка в камышах лежала, греясь на солнышке – поджидала. И дождалась. Смотрела со дна, как взбирается на вышку орел местного полета. И, улучив момент, сдернула с Ванюшки исподнее. Для коллекции. С удовольствием глядела, как парень выходил из воды, прятался за кусты. То – то! Знай наших!
Да… День у Ивана прошел как – то с подвохами, скомканным. Не то что бы трагические происходили происшествия, но нелепые события окружали его со всех сторон. Он с тоской посмотрел в зеркало – от его пышной шевелюры ничего не осталось. Хотел предъявить косички – сестричке, да как бы сам не почувствовал, что его заплетают?! Пришлось остричь – отец бы не понял. Вот сейчас в затянутом на затылке платке и приходится ходить. Как в бандане. Только цветочки мелкие. Ладно, еще впереди вечер – он договорился с хорошенькой дачницей с дискотеки уйти пораньше. Проводить до дома надо.
Уходя с пяточка под музыку, Ирочка, так звали новую подругу, взяла Ванечку под руку, прижалась к плечу.
- Боишься? Да здесь у меня все схвачено! Никто не обидет! – Парень почувствовал, как сквозь паутинку маечки задрожало призывно женское тело. Иван свернул с дорожки в ближайший лесок.
- А волков здесь нет? – наигранно – испуганно прошептала Ирочка.

- Здесь один серый волк – это я! И охраняю тебя! – Он обнял девушку. Снял с неё кофточку, потом осторожно привалил к траве, целуя, пытался расстегнуть пуговку джинсов.
- А-а! – вдруг закричала Ирочка. – Кусаются!
Она вырвалась из рук Ванечки, начала ожесточенно бить себя по телу, трясти головой и топать ногами. При свете луны её белое тело было подернуто какими то точками.
- Козел ты, а не серый волк, на муравейник положил!
Схватив кофточку, девушка рванулась в сторону огней деревни.
- Постой, Ира, я же не специально! – В ответ откуда – то сверху раздался хохот филина, темная тень птицы пронеслась над головой убегающей Ирочки и исчезла в кронах деревьев.
Иван устало брел по улице. Ничего сегодня не выходило. Даже догнать девушку не смог. Растянулся, запнувшись о коряжину, порвал брюки, расцарапал руки до крови. Ну почему не везет?!
Он увидел свет в окнах бабки Матрены. О ней говорили, что колдунья, но Иван не верил – никому бабка вреда не принесла, а рукавички её Ванечка до сей поры дома хранит. Зимой свои утерял мальчишкой на горке, а тут бабушка – на, носи на здоровье! Иван её уважал. Вот и сейчас решил зайти, воды попросить напиться. Да и руки надо помыть. Он тихонько постучал в дверь – она тут же распахнулась. Его как ждали!
- Проходи, сокол ясный, проходи. Что в дверях стоять. – Бабушка взяла за руку Ивана и провела в избу. В доме вкусно пахло какими–то травами, свежескошенным сеном. Везде висели пучки трав, на столе стояло несколько мисок с разной ягодой.
- Что случилось, соколик? Какой же ты грязный. Я сейчас – бабка полезла в печь, достала большой чугун с водой – Давай солью.
Умывшись, Иван вдруг почувствовал, что должен все рассказать этой ласковой старушке. Когда он кончил своё повествование о причудах нескольких ближайших дней, о сегодняшних приключениях, то ощутил какое – то облегчение.
- А ты, родимый, ничего не забыл сделать из того, что обещал кому – нибудь? Может, кого обидел? Вот все и валится из рук! – Знахарка тряпочкой, смоченной в какой – то жидкости, протерла царапины Ивану. – Пройдет через день. Это лишь ранки на руках, а не ссадины на сердце. Что же случилось, Ванечка?
- Виноват я, баба Мотя. Грех на душе лежит тяжким грузом. Только что понял, я же Аленку обидел, забыл про неё. Что теперь будет? Не знаю.
 - А ничего не будет. Я девке травки дала, попьет и дитяти не будет.
- Какого дитяти?! Ты что, старая, с ума сошла?! О чем это ты?!
- Будя, Ванюшка, прикидываться. Будто ничего не было. Аленка твоя была здесь два дня назад, просила помочь избавиться от твоего ребенка. Плакала горькими слезами – забыл ты её.
- Бабушка Мотря! Я же не сном, ни духом! Да я! Я! - Иван выскочил из дома знахарки и побежал по ночным улицам деревни к Аленке.
Там было все темно, ни огонька, ни шороха – дом спал. Парень сел напротив на бревна. «Никуда не уйду, пока не увижу Лёнку», - ему было страшно, что он опоздал.
Очнулся Иван от забытья, когда кто – то тихонько рядом кашлянул. Он вздрогнул.
- Ты, сынок, не бойся меня – Иван покосился. На бревнышке, белея аккуратным фартуком в ночи, рядом сидела сухонькая старушка.
- Я и не боюсь. Просто как-то неожиданно вы появились. - Он силился вспомнить, кто же это их деревенских бабусь заплутался в ночи.
- А ты и не пытайся меня признать. Я горе твое. А, может, и счастье. Как отнесешься к сказанному. – Старушка хихикнула. – Что? К Аленке прибежал? Зря все это. Спит она. Матрена травкой напоила, что бы тебя забыла, запамятовала навсегда. Уж сильно ты девку обидел.
- Да кто вы? Почему все знаете про нас? - Иван привстал.
- Ты сиди, сиди, милок. Еще рано. Припомни лучше, ты сам точно к своей суженной пришел? Или тебя кто привел? – Старушка вдруг чихнула, обтерлась краем фартука. – Меня знать тебе не надобно, кикимора я.
От вдруг нахлынувшего холодного страха парень вскочил, попятился. Запнувшись за бревно, упал. Где-то рядом загукал, захохотал филин. Старушка лишь махнула кому – то рукой.
- Вставай, вставай, сынок. Что задумал? Поделись, может, что и я подскажу. – Иван не мог промолвить ни слова, шарил руками по траве, пытаясь отыскать непонятно что. – Сегодня утром подойдешь к родителям Аленки, объяснишь им, если поймут, как ты дочку ихнюю обидел. Простят или нет – их дело. А можешь не ходить. Вон до твоего дома рукой подать – иди и спать ложись. А как жить будешь – это решай сам. – Бабушка, охая, приподнялась, вдруг засмеялась сухонько, кашлянула и исчезла. Иван таращил в темноту глаза, шепча себе: «Все приснилось, почудилось. Двадцать первый век, а я с кикиморой разговариваю. Чушь какая – то».
Так и просидел Иван на бревнах до утра, кое как дождался, пока Аленкина мать выйдет корову гнать за ворота. Подойдя к женщине, парень поздоровался.
- А, Ванюша. Что – то ты перестал к нам заглядывать? Занят был, поди?
- Тетя Инна, я в городе ездил, по делам.
Женщина хмыкнула:
-Ну, ну. – Хворостиной легонько хлопнула корову. – Иди, Зоренька, травку свежую пощипи. Молочка принеси побольше. Что, Ванечка, хотел?
- Я к Аленке.
- Да спит она еще. Как вчера к обеду уснула, так и не просыпается. Даже и не знаю что делать. Хочешь, пройди к ней в горницу. Только не шуми, все ещё спят.
Иван рванулся в дом, проскочил в комнату, где часто они с Аленкой сидели в зимние вечера. На постели, разметавшись во сне, спала Его Аленка. Как в сказке. Только осталось поцеловать и проснется. Он тихонько наклонился над девушкой и прижался губами к её сухим, горячим губам.
- Иванушка! Как ты часто мне снишься! Было бы это наяву. – Аленка глубоко вздохнула, протянула руку к парню. Взяв за шею, вдруг вскрикнула. – Это ты!
- Я, родная, больше от тебя ни на шаг не отойду, не дам в обиду никому и сам никогда не обижу!
А вечером того же дня у Счастливого омута при луне сидели на бугорочке трое и смотрели как в воде, гоняя звезды, плещется счастливая русалка Лукерья. Им всем было хорошо. Нечисть радовалась доброму делу. Бывает же.

Михаил Синицын
г. Новосибирск 2005г.