6. Черный Квадрат

Саше снилось детство. И два цвета, всегда сопровождавшие это время - лазурный, как океан, видный из окон их дома и желтый, как горы, чьи склоны скрывали по вечерам жгучее солнце. Марокко - сказочная страна его детства. Рабат - город, где он родился. Но сейчас огненный зной причинял муки, сжимал голову тесным обручем. Немыслимая жажда засыпала в гортань песок Сахары. Он был одет в бежевый французский костюмчик, коричневые сандалии, в неизменной здесь белой панаме. Сжимал в одной руке любимую игрушку - серебристый "Ягуар", уменьшенная копия автомобиля Джеймса Бонда, другой держался за легкий мамин сарафан. Ничто не радовало мальчика - он безумно хотел пить. Они шли мимо зазывавших к прилавкам торговцев напитками, мимо гор сочных фруктов, Сашенька тянулся к ним, но мама увлекала его прямо в расплавленный солнечный диск. Отшвырнув прочь "ягуар" (Неправда! Он по сей день пылился где-то в антресолях, тоскуя по растерянным еще в Рабате колесикам), малыш схватил огромную бутылку "жигулевского" пива и жадно припал к ней губами. Вместо живительной влаги на зубах заскрежетал все тот же раскаленный песок. Полный обиды и отчаяния, Сашенька поднял на маму переполненные слезами глаза. С улыбкой, стараясь успокоить чадо, она подняла с пыльной мостовой золотой колокольчик и он затрепетал в ее тонких красивых пальцах…
Колокольчик, оказавшийся прозаическим телефоном, втыкал прямо в мозг тончайшие пигмейские пики, бесцветное и дымное декабрьское утро, мало напоминавшее новогоднюю погоду, вяло бросало на подоконник гроздья капели. Не вполне понимая, что беспомощная груда непонятной тоски, спрятанная под пледом - это и есть он сам, Саша снял трубку. В ту секунду, что мелькнула пока вместо традиционного "алло" из груди выполз невнятный вздох, он уже знал, кто звонит. Распухший язык в одеревенелом рту не подчинялся командам и больше всего на свете Саша хотел холодного спасительного пива.
Вчерашние события проявлялись сквозь похмельный туман в порядке убывания. Проснулся в одежде - значит сильно напился. С кем? С Никитой. По какому случаю? Трудно сказать… И тут память неожиданно вернулась.
Когда он пришел с работы, Марина сидела в кресле, обняв ладонями бокал. Взглянула на мужа, будто пытаясь вспомнить, где встречала его раньше. Ее безразличие рифмовалось с равнодушием к предмету, случайно попавшему в поле зрения. О намерении развестись она объявила между делом, как о пустяке, запихивая при этом белье в стиральную машину. Было ощущение, похожее на секундную невесомость при старте скоростного лифта в «останкинской» телебашне, хотя предчувствие краха тенью следовало за Сашей не первый месяц.
- Остальное потом, - Марина набила шмотками две спортивные сумки и он проводил ее до такси. Потом купил в "Перекрестке" две бутылки "Блэк Лейбл" и на обратном пути встретил Никиту. Как провожал его и заваливался спать, не помнил...
Из нервной телефонной дали в ухо ворвался голос телеоператора Шоловского, напарника по работе. Снимать предстояло скромный «междусобойчик» на триста приглашенных. В концертном зале гостиницы «Россия» намечалось празднование юбилея одного из «соловьев» советской, еще, эстрады, а также его титулованных гостей, вяло ковырявших вилками немыслимые кулинарные изыски. Сказавшись больным, Саша, отбился от возмущенных нападок за прогул и пообещал прислать кого-нибудь взамен, благо от желающих заработать двести «баксов» за три часа не будет отбоя. Он равнодушно выслушал намеки на возможный отказ от его услуг в будущем и свернул ненужный разговор.
Декабрь, руководивший за окном спешной сменой декораций, укрывал месяц, как блестевший, асфальт и смятые бурые газоны безупречно белой тканью, тщательно пряча осеннюю неряшливость. Зима запаздывала, спешила наверстать потерянные серо-дождливые дни-близнецы. В нимбах уличных фонарей беспокойно кружила снежная мошкара. Воспоминания о сентябрьской грусти, когда клены сыпали на землю червонного золота сор или, тем более, о душном июле, когда сонная жара вязко стекала со стен домов прямо в горячечный бред нового дня, методично, без изъяна, затушевывались белым цветом, исключая возможность иного исхода. Яркие и тусклые тени пройденных дней, еще вчера толпившихся сзади, теперь успокаивались заснувшими под снегом островами. Они исчезали из виду, подобно тому, как новая постройка навсегда убирает из жизни привычный вид из окна, даря шанс начать наступавший год набело, заполняя строчками недель и месяцев нетронутый еще лист, поглядывая с сытым любопытством богача на полный помарок, клякс и перечерков, предыдущий, читанный, исписанный…
Опершись обеими руками о подоконник, Саша наблюдал за наступлением зимы во главе ее белой армии. Его лист был пуст как никогда, чище снега.
Марина уважала "Хейнекен" и он с надеждой распахнул холодильник. Три зеленые банки нахально торчали на полке. Сорвал колечко, как чеку с гранаты и опрокинул ледяной взрыв живительной влаги в шершавую глотку. На глазах выступили слезы исцеления. Он достал из пепельницы смятый в гармошку окурок и отыскал под столом зажигалку.
Марина позвонила, когда Саша допил пиво и, задрав голову, увлеченно таращился на потолок, будто к нему прилепили негатив «Черного квадрата» Малевича. Не дав жене сообщить, быть может, нечто важное, он пробормотал ни к месту, о чем-то далеком напоминавшие слова:
- Ты Европа, а я Азия…
- Ничего лучше, чем напиться, вы мужики, в подобных случаях придумать не в состоянии, - раздалось в ответ перед трелью коротких гудков.
- Истина в вине, но в этом не вина истины, а много ли мужиков и случаев на вашем личном счету, ma cherie? – осведомился он у сигналов телефонного «отбоя», продолжая любоваться потолком.