Я сижу в Озерках

Я сижу в Озерках, и делать мне абсолютно нечего. Я жду маму с Наташей и нюхаю воду. Я дразню себя. Мои ноги касаются песка, а в ушах чередуются звуки волн и крики отдыхающих людей. Солнце палит, словно южное. Я же сижу в одежде и читаю «Суд присяжных в России», отвлекаюсь на пену у берега, детей в купальниках и часы на мобильном. Вообще-то я хочу спать, а не испытывать свое терпение. Как же на море хочется! Желаю вернуть то состояние души, когда, прижавшись спиной к большим и теплым камням, смотришь на звездное небо, и никакая работа не маячит на твоем горизонте. Когда лениво и скучно, и можно отправиться в город за вином и слушать по дороге музыку из дворов или стрекотание каких-то ночных тварей….
Пока я тут мечтаю, мой берег облюбовали дети. Они с визгом брызгаются водой, и я вздрагиваю каждый раз, опасаясь, что сейчас и меня окатят, а запах воды настойчиво не хочет приедаться.
Сегодня двенадцатое июля, восьмой час уже.
Солнце спряталось за облака, и, судя по тому, что происходит на небе, тепло вернется не скоро. Люди начинают собираться. Неугомонны лишь дети, издающие визги и брызги. Шестилетний мальчик, обзывающий пятилетнюю девочку «сукой»,- это нормально?
Я уже начинаю поеживаться от холода, а упрямое воображение продолжает рисовать свои соблазны. К бутылке вина и теплым камням под звездным небом добавлены вкусные орешки, мои любимые.
А вот тетенька справа весьма негуманно поступает, попивая чаек из термоса. Потому что мне холодно, а пить я хочу еще больше, чем есть. Дует ветер. Я лезу в сумку за мобильным.
19:39. Мне тут еще полтора часа сидеть.
Изобретательный мальчик (про между прочим, Вовочка) нашел бутылку с песком, которую можно кинуть в сторону девочек. Похоже, меня спасут крики их мамочек о том, что пора на берег. Правда, глупая Люда кричит в ответ, что она вылезать не хочет, и радостный Вова посыпает песком ее голову. Мимо проезжают люди на велосипедах, и совсем рядом пробегает овчарка с каким-то куском в зубах. Тетя с термосом достает из пакета аппетитные сырники. Я сглатываю слюну и думаю о том, что потомкам будет абсолютно пофигу, никто из них не задастся назидательным вопросом: а неужели Александра Владимировна Мохова не могла провести этот вечер с пользой для нашей планеты? Никто не заставит меня оправдываться, особенно с того света. Когда я умру, этого вечера просто не станет. А может быть, его не станет куда раньше. В истории не останется и намека о том, что я тут себе всю пятую точку отсидела, мечтая о море и дрожа от холода.
Солнце доползло только до середины облака, растянувшегося на все небо. 19:53. Научитесь ценить каждую секунду своей жизни, потому что они обе неповторимы. Я этого мальчика Вовочку с его грязной бутылкой никогда больше не увижу…. И слава Богу! И еще я не умею ценить настоящее. Чашка чая, ожидаемая в ближайшем будущем, кажется мне достойным тому оправданием.
А вообще же я всегда жду чего-то. Даже когда я сплю, какая-то часть моего сознания ждет, когда зазвонит будильник. Потому что, когда он звонит, меня это совсем не удивляет. Я его просто выключаю и сплю дальше. А какая-то часть моего сознания уверена в том, что через десять минут он снова примется орать. У моего будильника отвратительный звук. Вместо симпатичных мелодий, способных с утра пораньше порадовать мое сердце, он выдает целый ряд непривлекательных звуков, режущих мой слух.
Когда я встаю, я иду до метро. А там жду, когда же будет моя остановка. И хорошо, если мое ожидание скрашивает присутствие интересной книжки. В противном случае я не только жду, но и борюсь со сном и негативными эмоциями, вызванными неуклюжестью окружающих. На работе я жду, когда загрузится компьютер. Я хочу прочитать почту, хот я кроме спамеров и Кости из Норильска мне, как правило, никто не пишет. Так что моя утренняя почта не отличается разнообразием стилей и приветствий. Прочитав ее, я жду, когда там обед. Сперва я жду, когда будет одиннадцать, тогда до обеда уже ждать недолго. В половину двенадцатого открывается наша столовая, а в двенадцать дочка начальницы приносит ей еду, и начальница обедает, а от ее тарелок исходит умопомрачительный запах, и мы открываем форточку и греем чайник. Наш обед разрешен в половину второго, но мы просто не можем больше ждать, и уже минут в сорок первого стоим в очереди и изучаем меню. В меню много чего есть, на деле же все желаемое оказывается съеденным ранее, и сегодня, услышав о том, что окорок куриный закончился, я обиженно ухожу к метро за сосиской в тесте и сочни с творогом. А еще я беру пакетик кофе. Кофе скрасит мое ожидание, - на сей раз долгожданной целью предстанет окончание рабочего дня….
Как хорошо, появилось солнце. Приплыли дядечки на водном велосипеде и вспугнули голубя, хватавшего куски размокшего хлеба у моих ног. Я поняла, что шмыгаю носом. А сидеть мне здесь еще час с лишним. Я помогаю своей пятой точке отдохнуть и сажусь на корточки. Ужасный мальчик Вова снова оказывается в поле моего зрения.
Я самый большой чудак на этом берегу. Сижу в одежде и что-то пишу. И мне не остановиться. Я думаю о том, будет ли интересно Боре это читать? Вот если таскать этот блокнотик с собой постоянно, то, вполне возможно, что он его раскроет. Особенно, если я забуду его на столе, а он будет курить втихаря, пока меня нет рядом. Мне интересно, что тогда, - он дочитает до этого места, или равнодушно закроет блокнот, поняв, что ревновать здесь не к чему. Какой-то Костя из Норильска…. Подумаешь, письма пишет. Скучно ему там, вот и пишет. Хулы не будет.
Времени 20:25. Есть еще одна вещь, которую я хочу сделать – помыть голову. Вообще, неплохо бы подстричься. Но без денег я могу себе позволить лишь мытье чужим шампунем.
Я звоню Боре. Он временно не обслуживается.
И я замечаю на себе взгляд незнакомого блондина. У него загорелое тело и красивая фигура. Он заинтересованно смотрит в мои глаза, и я отвечаю ему таким нелюбезным взглядом, который не оправдывает никакая верность никакому Боре. Теперь этот блондин может подумать, что он внешне непривлекателен, а у меня злой и неприветливый характер. Я пытаюсь себе представить, каким взглядом ответил бы мой Борис на вопрос в глазах миниатюрной блондинки, появившейся на берегу озера, и начинаю жалеть, что сдвинула брови, а не улыбнулась. Теперь же брови сдвигаются непроизвольно.
Тетя с термосом кормит своим сырником голубя. А я топчусь по своей любимой душевной мозоли. И помощь Бори мне тут не нужна. Я могу с этим справиться и самостоятельно. Я представляю себе, как ответил бы на взгляд все той же блондинки мой Максим. Он бы равнодушно отвернулся и закрыл глаза. Потому что у него есть я. Потому что я была у него.
Теперь мне грустно.
Тетя с термосом начинает собираться. Она не знает о том, как некрасиво я поступила с Максом, но она все равно уходит. И голубь вместо сырников клюет размокший хлеб. И, временами загораживая солнце, туда-сюда вдоль берега ходит мужчина в плавках. Он просто ходит, и даже почти меня не отвлекает, потому что я пишу и о том, что отвлекает, тоже. Но, что интересно, и в то же время понятно и банально, - завтра утром я о нем забуду напрочь, и, шмыгая носом, буду думать, - ну вот, опять я простыла. И чем только можно заниматься на берегу озера целых два часа?
А чем я сейчас занимаюсь? Сижу и мечтаю заехать Боре по лицу, сделать ему больно. За то, что он наверняка бы улыбнулся этой чертовой блондинке. И за то, что я все равно с ним, а не с Максом. И за то, что Максу от этого плохо.
 Ничего полезного для этой планеты.
С другой стороны, посади я даже дерево, - я бы только угробила растение. Посади его кто другой, к примеру, мама, - у него будет куда больше шансов вырасти и украсить планету.
И с чего это у меня в голове появилось какое-то дерево? А блондинка?
Я снова смотрю на время. 20:53. А рядом с мобильником лежит письмо от Макса. Я знаю, что там написано. И поэтому не перечитываю его. Не хочу плакать. Какое-то время я просто смотрю на воду. И слушаю гремящий в чьей-то машине Rammstein. Вот, думаю, Бетховена еще долго в покое не оставят, а Rammstein позабудут, как какую-нибудь Ace of Base. А меня и того раньше.
А когда не станет меня, то чуть-чуть не станет и Димки Суслова, и Макса, и Бориса и даже Кости из Норильска. Потому что, пока я есть, у нас есть что-то общее. Какие-то воспоминания и мысли друг о друге.
Вчера Димка мне прислал sms: «Почему я уверен в том, что ты обо мне помнишь всегда? И чем я уверенность эту питаю? А если и это иллюзия, то что же тогда я в настоящем своем обретаю?».
Макс был более краток и точен. Как всегда. «Знаешь, не смогу тебя забыть. Плохо без тебя. Люблю. Макс».
Я оторвалась от блокнота. На меня смотрело два блондина. Я отвернулась, не скрывая досаду. Увидела машину, из которой Rammstein шумит. Это серый Мерседес. А рядом какие-то дядечки стоят. Они не знают, что мне нравится Rammstein. И тем более им нет никакого дела до того, что я думаю о Диме, Максе и Борисе. Один оттолкнул и ранил меня. Второго оттолкнула и ранила я. Третий может стать моим мужем. А мог бы и второй. А мог бы и первый. Даже Костя из Норильска мог бы, если б очень захотел в свое время. А будет, все же, скорей всего Боря….
Мимо прошел мужчина, похожий на него внешне. Пока я искала в его лице причину сходства, он заглянул глубоко в глаза. И тут же взгляд свой отвел. На руке у него висела девица.
Уехал мерс с Rammstein`ом. А у меня скоро закончится паста в ручке. И ворона закаркала мерзко. Оглянувшись на нее, я столкнулась взглядом с брюнетом. И пожалела, что у меня нет солнцезащитных очков. Ходят всякие, и по очереди в душу ныряют.
А я их всех забуду уже завтра утром.
21:19. На берегу сидеть больше необходимости нет. Рука уже устала писать. И, хотя я и не ценю настоящее, я всегда дорожу своим прошлым. Я хорошо провела вечер. Планета не стала лучше, но зато и не пострадала от моего присутствия. Жаль только, что я не написала ничего хорошего про Борю. И ничего трогательного про Макса. И не ответила на вопрос Димы. И даже сделала вид, будто не помню, как впервые целовалась в Питере. На том берегу, который так хорошо видно отсюда. А шесть лет назад там я впервые прикоснулась губами к щеке одного хорошего юноши. Сейчас, вспоминая об этом, я подняла взгляд и тут же увидела очередные улыбающиеся глаза блондина. Наверное, он смотрел на меня, и думал, что я мню себя писателем.
А я просто писала. И не могла остановиться.