Первая с-м-е-р-т-ь

Застегиваю рюкзак и смахиваю с лица ледяную корочку, все конспекты несу на улицу и оставляю на земле – от них несет холодом, а я и так уже второй день не могу согреться и увидеть солнце.

Это все не ново. Это все видели миллиарды людей. Это все ожидает каждого из нас.

– Ты боишься идти мимо нее? – спрашиваю, морщась и закрывая глаза-слезы руками.
– Нет… – отворачиваешься. – Просто не хочу идти один.
– Я с тобой.
Медленными шагами, подгибающимися ногами, широко открытыми глазами приближаемся к подъезду. Она лежит. Поза упавшего с 10-ого этажа человека. Количество крови вокруг соответствующее.
– У нее лицо платком закрыто… – кому я это говорю? Все и так видят. Тут как тут уже соболезнующие старушки с дрожащими голосами и руками, милиция с белым чистым протоколом, соседи, которые знали ее.
– Ей ведь уже 65 было… И она меня (всхлип) п-просила… (двухминутная пауза) если умрет, ее не резать… Не резать ее, понимаете!!! (переходит на крик).
Молча проходим мимо. В памяти – зеленый платок на лице и вывернутая рука с красными синяками.
– Она что, мертвая? – уже в третий раз спрашиваешь ты. Ты плохо видишь. Это хорошо.
– Да, она закоченела уже.
– Ну, холодно на улице ведь… – логика у тебя хорошая.

В лифте меня начинает трясти. Пока доезжаем до 16-ого этажа, я уже не в состоянии понять, какая из открывшихся дверей настоящая.
Ты говоришь моей подруге:
– Оль, сделай же с ней что-нибудь!
Оля молчит. Мы ждем тебя здесь. Ты идешь домой.
Я прислоняюсь к стене. Читаю надписи: «Ваня + Марина = сердечко…»
«Идем на балкон, подышим», – говорю я.
На балконе опускаю голову вниз и шепотом вскрикиваю. Она лежит внизу. И как я не подумала, что отсюда ее будет видно?!
Оля боится высоты и уходит с балкона. Я остаюсь – вокруг все очень красиво – далекие дома, голубое небо, Днепр и многоэтажки… Еще совсем рядом поселок… Он начинается прямо за этим домом… Какой-то дед сапает, другой носится с лопатой, женщина во дворе разводит костер, мальчишки катаются на велосипедах… Жизнь. А она лежит там, и как будто вверх от нее поднимается столб мертвости… Холодной мертвости, которая замораживает все: в первую очередь, воздух. Он перестает двигаться и вдыхаться. Потом солнце. Оно, не мигая, смотрит на меня и еле висит в небе на тоненькой ниточке.
Я снова опускаю глаза вниз. С ее лица сняли платок. Я убегаю с балкона и хватаю Олю за руку. Тебя все нет. А меня необъяснимо тянет увидеть вновь ее лицо. Снова выхожу. Снова гляжу вниз. Черный открытый рот и кровь. И, наверное, открытые глаза. Вокруг нее ходит милиционер, наклоняется близко-близко и что-то записывает.
Ухожу, не в состоянии говорить. Выходишь ты. Я выдавливаю: «Н-не пойду снова мимо нее… Лицо открыли…»
– Я проведу вас другим ходом. По лестнице спустимся, там можно выйти с другой стороны здания. – Ты спокоен.
Спускаемся и утыкаемся в запертую на замок дверь.
Ты:
– Закрыто. Придется идти как раньше.
Возле двери затхло и сыро. Я дергаю-дергаю-дергаю ее и повторяю: «Я не смогу пройти снова мимо нее!!»
Прохожу, закрыв глаза курткой.
Жизнь.
Едем на книжную ярмарку. В маршрутке стоим, я на каждом повороте падаю и начинаю рассказывать тебе: «Ну ты понимаешь, мы вот увидим сейчас книги, а она нет, мы вот будем жить еще хер знает сколько, а она нет… И солнца она не увидит…»
Ты все время говоришь мне: «Тсс…»
Я понимающе киваю. В итоге замолкаю.
После ярмарки чувствую, что срочно нужно выпить. Перед глазами она. Пью весь вечер, трачу все деньги, постоянно плачу и откровенничаю с Олей, пока ты смотришь диски в магазине.
Прихожу домой и снова плачу, пытаясь рассказать все маме. Глотаю слюни. Смотрю фильм. Ем. Ложусь спать.
Ночью мне снится, как я целую Олю. Нежно-нежно, стоя возле какого-то памятника влюбленных. Я люблю Олю? Нет, возможно, я просто хочу ее поцеловать. У меня еще есть для этого время. Я не ношу зеленых платков и не живу на десятом этаже.

…Дождей все нет. Пятна крови на асфальте осторожно обходят и объезжают. Будто не все равно.