38. Даздраперма

Даздраперма


Он открыл глаза и некоторое время неподвижно лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. Беспокойство не проходило. Это всегда начиналось одинаково: сначала Зов заставлял сильнее колотиться сердце, потом пульсирующим теплом перетекал в лапы, и, наконец, яркой вспышкой взрывался в голове.
Ожидая этой вспышки, он всегда жмурился и прикрывал глаза хвостом, но вся беда была в том, что вспыхивало внутри, а хвост, как не прижимай его к морде, оставался снаружи. Всегда было немного больно – так, как будто изо всех сил стараешься раскусить орех, дрожишь от усилия, помогаешь уставшим челюстям лапами, а когда он, наконец, треснет,  чувствуешь ноющую боль, волной растекающуюся по зубам.
«Вот. Сейчас…».
Зверек вздрогнул, поднялся и передними лапами начал быстро разбирать заложенный ветками, травой и мхом выход из жилища. Теперь ему стало понятно, куда нужно бежать.
Выбравшись из дупла огромного дуба, служившего ему домом, он быстро спустился по стволу к земле и неохотно спрыгнул в холодную вату снега. Прыжок получился не очень удачным. Белый пух неприятно обжег нос и набился в уши. Но сердиться на зиму не было времени. Зверь поспешно выбрался из свеженаметенного сугроба на крепкий, промерзший наст, отряхнулся и, вздрагивая от пронизывающего ветра, побежал в сторону мигающей в ранних сумерках светлячками тусклых огней, окон деревни.
Через спящий под пледом из синего инея сад он пробирался без опаски. Хозяева не держали собак.
Весной он уже был здесь. Пришел, услышав свой Зов, и … ошибся. В первый раз!
Сейчас позвали опять. И он шел, подгоняемый любопытством и очнувшимися от зимнего сна инстинктами.
Следуя по хорошо изученному пути, зверек вскарабкался на дерево, перепрыгнул оттуда на крышу дома и, протиснувшись в маленькое слуховое окно, оказался на чердаке.
Найдя на прикрытом толстым слоем пыли полу  неприкрепленную доску, он поддел ее когтями, отодвинул в сторону и, стараясь не шуметь, спустился в крохотную, погруженную во мрак каморку, служившую жильцам гардеробом.
В доме было тихо, но он помнил,  какой обманчивой может быть эта тишина. В то, прошлое, посещение он без помех добрался до нужной комнаты, взобрался на кровать и уже замер над сильно стонущим во сне человеком, когда безмолвие старого дома неожиданно разбилось, опрокинутое множеством голосов и гремящими раскатами смеха.
В домах, куда он должен был приходить, никогда себя так не вели. В них ходили медленно, стараясь не скрипеть половицами, и говорили шепотом.
Здесь все было по-другому. Разбуженный шумом человек, тяжело, превозмогая слабость, поднялся и, не замечая спрятавшегося под кроватью зверя, вышел навстречу гостям.
Не возвращался хозяин очень долго, а когда дверь скрипнула снова, пропуская его в комнату, Зов пропал, будто его и не было.
Не веря, что такое могло случиться, зверь вылез из своего укрытия и посмотрел в широко открытые от изумления глаза мужчины. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ! Он приходил  к человеку напрасно!
Здесь все было не так! Не правильно! И вели себя люди в этом доме совсем необычно. Хозяин не закричал и не шарахнулся в сторону. Вместо этого он медленно присел на стул и протянул к странному гостю руку.
- Как же тебя зовут? –  улыбаясь спросил он.
А когда зверь выскочил в открытую дверь, радостно крикнул, обращаясь  к стоящему на крыльце высокому человеку в кожаном пальто:  - Феликс Эдмундович, посмотрите, какое занятное животное!
И увидев, что этот Феликс уже выхватил пистолет, поспешно добавил: - Не стреляйте, пожалуйста! Судя по всему, оно совершенно безобидное.
Зверь запомнил, как сильно он тогда испугался. В первый раз вслед ему не крестились, а целились из пистолета. И он, откуда-то знал, не останови хозяин своего друга в кожаном пальто, тот обязательно попал бы. Таких людей следовало бояться. Они всегда находили, если искали, и никогда не промахивались.
На следующий день страшный человек с пистолетом уехал, и зверь вернулся.
В этот раз его привело любопытство. Хозяин дома как раз разговаривал с живущим по соседству дедом.
- …да, да, погода, - говорил он. – А скажите, Терентий Михайлович, не встречаеися ли в ваших краях этакий странный зверь… Похож на белку, только величиной с хорошую дворнягу. Мех густой, сероватый, хвост пушистый и передние лапы длинные, больше на человеческие руки похожи. Да, еще глаза. Огромные, черные. И что самое интересное, смотрит этот зверь, как человек. Осмысленно. Не у каждого человека такой взгляд встретишь.
Старик побледнел и отступил от хозяина дома на шаг.
- В-вы в гл-ааза его глядели? – запинаясь спросил он.
- Так значит знаком зверь?! Что ж это за порода такая. Я то думал, что всю живность в наших лесах знаю. И тут такой конфуз, не то, что раньше не видал, слыхом не слыхивал и ни в одной книжке не читал.  Расскажите мне про него, Терентий Михайлович. Что ж вы побледнели так…   
Человек замолчал, видя, что Михалыч пятится от него, осеняя себя крестным знамением.
- Вы как будто призрака увидели.
- Призрака, - повторил старик и видимо постарался взять себя в руки. – К вам По-душник приходил, а вы про него, как про барсука какого расспрашиваете.
- Подушник? Он что подушки по ночам шьет?
- Не шутки это, - серьезно сказал дед.- По-душник – зверь, который по души приходит. Если человек болеет долго, мучается и помереть никак не может, к нему ночью приходит зверь, не то кот, не то барсук, не то белка с руками человечьими. Тут-то все страдания больного и заканчиваются. Умирает он. Уходит. Как будто зверь этот самый душу его мятежную, в больном теле запертую, отпускает.
- Нечистая сила, значит?
- Может и нечистая. Кто его знает. А может и добрая. Он ведь от страданий избавляет.
Зверь не стал дослушивать разговор до конца. Ушел. Но любопытство взяло верх. На следующий день он снова прятался в кустах жасмина, наблюдая, как хозяин дома разговаривает с тремя мнущими в руках картузы рабочими.
- Ничего, - говорил он, - здоровье помаленьку поправляется. Мне сейчас умирать нельзя. Слишком много работы. Умереть теперь было бы постыдным бегством и даже предательством. Что же это получилось бы? Заварил кашу и умер себе, а вы, дорогие товарищи, расхлебывайте?
Сказав это, человек  задумался. Посетители наперебой желали ему здоровья и долголетия, он же рассеянно благодарил и кивал головой.
- Скажите-ка, товарищи, - сказал он, когда ураган здравниц несколько утих, - не водится ли у вас на Урале такое  животное…
Прячущийся в кустах  зверь навострил уши. Говорили о нем.
- …нет, Владимир Ильич, такая животина у нас не водится. Может вы новый вид открыли? Как говорите его мужики называют? По-душник?
-  Название какое-то поповское, сказал другой рабочий. - Раз вы его открыли, то и назвать его нужно в вашу честь  Ленбелка, например!
Хозяин дома рассмеялся.
- Нет, спасибо. Не нужно. Как вы говорите? Ленбелка? Обязательно нужно рассказать товарищу Горькому!       
- Или, как-то по пролетарски, - не унимался гость, - по революционному – Даздраперма!
- Простите, что? – вытирая выступившую от смеха слезу переспросил хозяин.
- Даздраперма. Сокращенное от «Да здравствует первое мая»…

Очень странный был человек. По-душник приходил к нему все лето и ни разу не видел, чтоб хозяин дома сидел без дела. Он то принимал идущих одного за одним посетителей, то писал, то диктовал что-то живущей вместе с ним женщине, то сидел с какой-нибудь толстой книгой в руках, черкая в ней карандашом. К концу осени ему стало хуже. Он стал чаще гулять по саду, спрятав руки в  карманы старого штопаного пальто. Сам писал реже, видно было, что руки плохо его слушаются, но диктовать стал больше. Недоумевающая болезнь, бессильная от того, что у человека не было времени думать о ней, все же подобрала к нему ключик и стала постепенно брать верх.
Наступила зима, и По-душника опять позвали.
Выглянув в коридор, он метнулся к ведущей в спальню двери и прислушался. В комнате разговаривали.
- Нет, - говорил мужской голос, - загадку Джека Лондона положительно невозможно решить. «Любовь к жизни» - сильнейшая вещь! Борьба  человека и зверя посреди холодной пустыни. Как мощно и жизненно! И в то же время вот этот рассказ, доведенный смертью главного героя до абсурда. Чему он может научить? Честности? Вздор! Человек, который жертвует своей жизнью ради высоких идеалов, достоин восхищения, а человек, который, движимый извращенной буржуазной моралью, жертвует бесценной жизнью ради обогащения какого-то кораблевладельца, не вызывает у меня ничего, кроме недоумения.
- Полно тебе, Володенька, ты опять разволновался. Давай я тебе другой рассказ почитаю.
- Нет, на сегодня Джека Лондона с меня достаточно.
- Может поспишь?
- Посплю, посплю. Что-то опять у меня голова разболелась. Писем больше не было?
- Нет, а на те, что в обед принесли мы на все ответили. Отдыхай.
- Я, Наденька, как проснусь, попрошу тебя Демьяна Бедного мне опять почитать…

Подождав в темном углу, пока женщина уйдет, зверь открыл лапами дверь и нерешительно посмотрел на больного. Человек не спал.
Увидав на пороге По-душника, он улыбнулся и поманил его рукой.
- Снова пришел? – спросил он, жестом приглашая животное запрыгнут на постель. – Вы, батенька, не стесняйтесь, залезайте.
Скрюченная судорогой рука протянулась и неловко коснулась пушистого меха взобравшегося на кровать гостя.
- Может действительно пора? Засиделся. Работа, работа, какая прорва работы. Совсем себя запустил. Хотя, признаться откровенно, поработали не зря. Миллионы людей…,ну да ладно, а то я опять за старое принялся. По-душник, действительно  какое-то поповское название, никуда не годится, но Даздраперма?! Он весело, по-детски, засмеялся. Лучше уж пускай будет Ленбелка.
Зверек, не отрывая взгляд, смотрел на смеющегося человека, понимая, что снова пришел напрасно. Зов, болезнь, природа – все они были бессильны. Хозяин дома не подчинялся их законам. 
Протерев лапками глаза, По-душник встал, собираясь уйти, но худая, пожелтевшая рука снова коснулась его.
- Ладно, иду, иду. Пора. Пойдем, пока Наденька не пришла. Вечно она со своими разговорами и лекарствами.
Глаза хозяина и гостя встретились.
- Володя, кто там у тебя? – раздался женский голос за дверью.
Но было поздно. Мир вокруг уже начал меняться.