Существо

"Не знаю почему,
Но благодарность
Всегда слезами светлыми течет".
Сайге





Его дом стоял в стороне от деревни, и он в ней почти не появлялся. К этому уже привыкли и не удивлялись. Ну, молчаливый, угрюмый, замкнутый. Разные люди бывают.
А он просто не мог жить со всеми. Мешали волны. Волны ненависти, страха, забот, отчаянья и взаимных обид. Они все устремлялись к нему, когда он появлялся. Как к магниту. Приходилось сторониться и защищаться.

По утрам он гулял в лесу, вечерами строгал игрушки. На это и жил. И в деревню можно было подолгу не возвращаться.
…Он бежал по тропинке, словно чувствуя чью-то беду. Неизвестно каким чувством, но от долгого одиночества он привык себе доверять. Беда была рядом. Это подгоняло.
Впереди показался просвет, наверно, поляна. А с нее доносился то ли лай, то ли визг, то ли шум и какие-то странные незнакомые звуки.

Выскочив из-за деревьев, он остановился, как вкопанный….Свора собак…Оскаленные пасти, брызгая слюной, что-то рвали. Только клочья шерсти, как серый туман, мелькали в воздухе, разлетаясь в разные стороны, цепляясь за кусты, и таяли, словно дым…Дым. Это были не клочья.

То, что рвали собаки, только было похоже на дым. Но он им угрожал, шипел и плевался. И, видно, плевки убивали, раз он еще боролся.


Вот одна из собак отползла. На боку он заметил паленую шерсть. Но не вспышек, ни огня…хотя дыма без огня… И паленая шерсть…

Пеленой застилало глаза… . Будто марево, воздух дрожал и сжимался, пока сквозь него не пробилось…протяжное «бо-о-о-ль-но». Сжало горло. Словно кто-то ему прямо в душу вложил: «Помоги, погибаю».

Не раздумывая, подхватив где-то палку в кустах и замахнувшись на собак, он погнал их с поляны.

 Вернувшись, он с трудом на полянке нашел то, что принял за дым. Оно плакало и дрожало. И как будто вместе с ним все дрожало вокруг. Как он понял про плач, он не знал. Это было ни на что не похоже. Только рваные кусочки поднимались вверх и уплывали. А оно под ними становилось все меньше. Маленький живой серый сгусток - еле мерцающий, пульсирующий все слабее и слабее.

Почему-то его вдруг это страшно испугало. Показалось, что того, кто плакал, может не остаться.

Заслезились глаза, заболело плечо, закололо вдруг сердце. Словно чью-то беду он был должен принять на себя.
А кусочки от дыма все вверх поднимались и исчезали. Только каждый из них перед тем, как исчезнуть, жалобно вскрикивал: «А-а-а-ххх». И от этого было еще тяжелее.

Сбросив с плеч на траву свой рюкзак, он сорвал с себя куртку и укрыл ею то, что нашел, аккуратно подтыкая с боков. Бережно подняв с земли этот комочек, он тихонько прижал его к груди, слегка покачивая, как ребенка.
Оглядев поляну в последний раз: ничего не осталось – значит, здесь все, в кульке, - он подхватил рюкзак на плечо и отправился домой.

Чувство жалости и сострадания переполняло его к тому, что он нес: «Как помочь?».


И он внутренне сосредоточился, направляя это чувство на куртку, словно согревая и укутывая то, что в ней оказалось.
Он боялся сделать неосторожное движение, причинить боль, убаюкивая и оберегая то, что нес, своей заботой и нерастраченной любовью, вливая собственные силы в то, что теряло свои… . Он боялся не успеть.


Дома было темно. Он осторожно подошел к столу, опустил тихонько свой груз и направился к печке.

 Что делать дальше с тем, что нашел, он не знал. Но теперь уже верил, что придумает, что все обойдется: он дома.

Вспоминая то, что видел на поляне, собак, обожженный бок одной из них, он думал: «Чем оно их могло так…? Похоже на жало…». Но его почему-то это совсем не пугало. Он хотел растопить печь, но вдруг замер: оно не хотело.

За спиной зашуршало. Поворачиваясь к столу, краем глаза он успел зацепить движение: что-то серое мелькнуло, бесшумно пронеслось и юркнуло под кровать в самый дальний угол…


Зажигая лучину, он не сразу заметил, что происходит. Почувствовал позже… . Грусть заполнила дом, опалив его сердце чужою тоскою. И сквозь этот насыщенный воздух еле слышно пробилось: покой.


 «Ничего, ничего. Подожди, все пройдет»,- приговаривал он, понимая уже, что об ужине придется забыть.

В этот раз он отправился вечером в лес, его что-то толкало, тянуло и звало. Не успел приготовить свой ужин, зато на помощь успел. А сейчас не хотелось мешать. Он пошел было к двери, но услышал испуг и как будто «не надо»: существо боялось здесь оставаться одно. Он вернулся. Подошел к кровати. Сел. Значит, просто пораньше придется лечь спать.

За окном пошел дождь, догорела лучина. Он не стал раздеваться и лег. Натянув на глаза одеяло, замер и прислушался. Под кроватью в углу что-то шуршало, устраиваясь и затихая. Погрузившись в себя и застыв, к тишине прикоснувшись тревожно, он услышал: «не больно». Наконец, успокоившись тоже, он крепко заснул.


Он проснулся от холода. Согреться не удавалось. Кажется, и горло было не в порядке, и тело ломило. «Как оно там? Вроде затихло»,- беспокойно подумал он и не стал вставать, чтоб не нарушить это хрупкое равновесие, этот покой, так необходимый другому. В тишине, окутавшей дом, он попытался забыться.

«Забыться, забыться, забыться»… Какие-то невидимые токи, словно тоненькие иголочки, опутав его тело, ритмично сжимали его и разжимали, а жаркая волна, накрывавшая его в этом ритме, пульсировала в такт дождю за окном, согревая все его мышцы, застывшие без движенья. «Забыться», - звучало в голове, вторя каплям, и, наконец, он действительно забылся.


Второй раз он проснулся внезапно и почувствовал нежный запах. В темноте над изголовьем, то есть над ним, что-то светилось, словно внимательно его разглядывая. И что-то дышало и вспыхивало… там, в этом сгустке. Видно, почувствовав, что он проснулся, оно замерцало и тихонько направилось вниз. Поплыло и спустилось.

Переполненный восторгом, он сквозь лучи наблюдал, как оно приближалось, не прикасаясь. Был один только свет, но заглядывал прямо в глаза. Словно взгляд. Этот взгляд осторожно, серебристым дыханьем коснулся щеки его нежно, разливая тепло, выпивая последнюю боль. А потом он, как светлая дымка, поднялся тихонько и исчез лишь тогда, когда у больного закрылись глаза.


Утром он проснулся от солнечных лучей, бьющих прямо в лицо. Ничего не болело. Вспомнил вчерашнее. Прислушался. Тишина.


Нагнулся, заглянул под кровать. Полутьма. Никого. Посмотрел наверх – там тоже. Сел. Внимательно осмотрелся .

У стены возле печки мелькало пятно. И оно кружилось и пело. Звуков не было слышно. Они были в душе. Оно пело, пульсируя светом. Присмотревшись, он увидел, что оно так играет. С солнечными лучами. Как солнечный зайчик.

Отражает свет серебристыми чешуйками, разбрасывая сияющие отблески вокруг. Потому что появились чешуйки.


«Регистр, палитра, регистр…»,- почему-то вдруг прозвучало у него в голове и исчезло. Музыка тоже пропала. Внезапно. Словно выключили. «Ну, хоть дымом быть перестало», - подумал он с грустью. Хотя понял - его благодарят.


Он поднялся с кровати и направился к двери. Оно поплыло за ним, не прячась и не боясь. Он открыл дверь, оно проскользнуло наружу и устремилось вперед. С беспокойством посмотрел он в ту сторону: оно остановилось. На открытом солнцу пространстве оно преобразилось неузнаваемо. Это не был уже маленький кусочек дыма или сгусток света. «Все. Защита не нужна»,- подумал он с какой-то щемящей тревогой и тоской, наблюдая за происходящим.

Радужные чешуйки между тем совершали, видимо, очень важную работу. Они раскрывались, разворачивались к солнечным лучам, наполняясь каждая отдельно собственным оттенком и собственным звучанием, и вдруг словно стали не только отражением этих лучей, но и их продолжением, увеличивая светозарное пятно прямо на глазах, превращая его то ли в радугу, то ли в северное сияние.

«Регистр, палитра, регистр…»,- опять прошелестело в голове, словно последняя команда, лишающая надежды.
С болью в сердце наблюдал он за этим превращением, ожидая неизбежного: исчезновения…

То, что было когда-то другим,
Словно выстроив ритм из лучей,
Серебристым, огромным, сияющим облаком музыки стало.
И когда он подумал, что все…
Вот сейчас оно улетит…
Впереди одиночество…
ПРОЗВУЧАЛО НАЧАЛО