Одинокий Пастух
Это был один из тех дней, которые иной раз выдаются зимой –совершенно не к месту, ну вроде как весна берет их в кредит, чтобы потом как-нибудь в мае отдать должок - заморозками, диким ветром, а то и снегом. Небо было безоблачным, и вызывающе синим, солнце светило вовсю, припекая с каким-то поистине мартовским пылом, и снег, конечно, тут же принялся таять, так поспешно, как будто задался целью полностью исчезнуть с московских улиц в этот субботний январский день. Он не любил такие дни, они всегда выбивали его из колеи, из привычного зимнего равновесия, приносили с собой чувство какого- то неясного беспокойства. Может быть, предчувствия того, что может случиться с Ним весной. Странное, в общем, такое чувство. Да и сказать по правде, Он вообще не слишком любил солнечные дни.
Не то чтобы это было каким-то озарением, или прозрением (хотя наверно, взглянув на все происшедшее позже, и захочется сказать, что это было так). Но и нельзя сказать, что Его, как героев исторических романов, «влекла неведомая сила». Просто, едва встав с постели, Он уже знал, что будет сегодня делать. Просто, подумал: «А не поехать ли мне…?». И решил, что так и поступит.
Автобус был почти пустым, но Он отчего-то остался стоять посередине, там, где в местах соединения двух половинок кузова старенького уже, в общем-то «Икаруса» резина местами протерлась и в дождливые дни безбожно протекала, заставляя пассажиров растерянно взглядывать вверх. Ему всегда казалось забавным одно и то же выражение озадаченного недоумения, возникавшее на лицах абсолютно разных людей. Он и сам подчас задирал голову вверх, если на лицо падала капля, и это как-то роднило его с другими пассажирами в этом маленьком автобусном мирке, они переглядывались понимающе, как будто протекающая крыша автобуса делала их причастными к какой-нибудь тайне мироздания. Но сегодня дождя не было, да и пассажиров было немного, да и те, что были – дремали на своих сиденьях или безучастно-обреченно смотрели в окно. Он разглядывал мелькающие за окном дома, прохожих, деревья. Потом стал рассматривать сидящую напротив женщину, блондинку с темными у корней волосами, почему-то такие женщины всегда казались ему несчастливыми. Он и сам не мог объяснить, почему, ну может из-за вот этих отросших непрокрашенных прядей. Каким-то краешком сознания он подумал, что эту мысль наверно стоит записать, и снова стал смотреть в окно.
Он был единственным, кто вышел на этой остановке, да оно и немудрено – посреди кольцевой дороги, а желающих пересесть на останавливающийся здесь же пригородный автобус не было – все же до начала дачного сезона еще надо было худо-бедно дожить, и приобретение рассады еще пока не занимало умы граждан, прочно закрепившихся в статусе горожан на всю зиму. Выйдя, Он моментально был оглушен грохотом проносящихся мимо машин, так оголтело мчащихся по каким-то своим неведомым, но, судя посему неотложным делам, что поспешил свернуть на бетонную дорогу, ведущую в лес, неизвестно куда и зачем, но хоть от кольцевой подальше. Он не был здесь раньше, хоть часто проезжал мимо. А вот сегодня почему-то решил выйти здесь. И, шагая по серым от подтаявшего снега бетонным плитам, из которых местами торчала какая-то ржавая арматура («и как только машины здесь ездят», - подумал Он), поглядывал по сторонам, а больше – под ноги, чтобы об эту самую арматуру не споткнуться. Ему было как-то жутковато, да ладно, если называть вещи своими именами – довольно страшно, мало ли, что могло таится там, за голыми стволами деревьев, хоть и день, и солнце светит, а все же – кто знает, лес ведь есть лес, хоть и Москва – вон она, рукой подать, и поселок недалеко, но, как известно – в наше –то время… Но при этом Он почему-то упрямо продолжал идти вперед, а потом, оглянувшись, и заметив, что кольцевая уже скрылась за деревьями, а конца бетонной дороги не видно, свернул налево, в лес, и, проковыляв по сугробам метров двадцать, набрав полные ботинки снега, и безнадежно испачкав джинсы, устало опустился на довольно крепкий пень, который кто-то, по-видимому, из числа бодрых пенсионеров, уважающих прогулки на свежем воздухе, накрыл куском фанеры, тем самым создав неплохую импровизированную табуреточку. Странно, но эта вот фанерка на пне подействовала на него успокаивающе, как признак разумной жизни, существующей где-то поблизости, а, увидев на ветке соседнего дерева несколько кормушек для птиц, и рассыпанное под ними пшено, Он и совсем перестал бояться. Было совсем по-весеннему тепло, даже в лесу, и Он просто сидел, думал о том, о сем, подперев рукой подбородок, изредка покашливая и порой усмехаясь своим мыслям. Он и сам не знал, зачем приехал сюда. В последнее время Его жизнь стала необычайно насыщенной, события сменялись, как в безумном калейдоскопе, иногда Он как бы со стороны видел себя, говорящим с кем-то, кто потом сменялся еще кем-то, а потом Он мчался в абсолютно противоположный конец Москвы, чтобы встретится с кем-то еще, а вечером Он обнаруживал себя на каком-нибудь важном свидании, и от себя самого у него в конце концов начало мельтешить в глазах. Возможно, ему просто хотелось побыть одному. К тому же слишком много вопросов Он задавал сам себе, а ответить на них не мог. А может, просто некогда было.
Когда Он увидел между деревьями силуэт, явно принадлежавший человеку, то даже как-то и не удивился. Но было в его очертаниях что-то странное, какое-то несоответствие, и Он принялся напряженно всматриваться в приближающегося к нему, пытаясь понять, что же не так, без страха, скорее с любопытством. Что-то было не так. Потом Он услышал музыку – и с первых же нот узнал «Одинокого Пастуха» Джеймса Ласта, и как всегда, услышав какое-нибудь хорошо знакомое произведение, обрадовался. Со стороны пока еще плохо различимого прохожего было конечно несколько абсурдно играть на флейте в лесу, недалеко от кольцевой автодороги, но, если подумать, то и сидеть в одиночестве на пне посреди леса январским полднем в ста метрах от все той же автодороги не менее абсурдно. И вообще, Он давно уже привык к некоторому элементу абсурдности в своей жизни, и вынужден был принимать самые невероятные вещи за само собой разумеющиеся. Так что уж тут удивляться. Музыкант меж тем постепенно приближался. «Сейчас закурить попросит», - подумал Он и слегка улыбнулся. Тут игравший на флейте вышел из-за деревьев, и стало ясно, в чем таится несоответствие его очертаний. Подошедший был одет ( Он бы сказал: «облачен») в странные какие-то холщевые штаны, явно несовременного вида, просторную холщевую же рубаху (это в январе-то месяце), поверх рубахи имелась правда меховая то ли жилетка, то ли тужурка, то ли какой-то тулуп без рукавов, но в общем тоже достаточно сомнительного вида. Голову подошедшего украшала широкополая шляпа, местами заплатанная все той же холщовой тканью, и закрывавшая практически все лицо. «Играет на блок-флейте – по профессиональной привычке отметил Он, и еще подумал, - Колоритный мужик, бомж, что ли».
- Привет, – сказал подошедший, перестав играть.
- Привет, - ответил Он, почти не удивляясь.
Подошедший уселся на поваленное дерево напротив, и тут выяснилось, что в довершение всего он еще и босиком, хотя как видно это обстоятельство не слишком его заботит. Во всяком случае, его ступни, торчавшие из-под порядком пообтрепавшихся внизу штанин, хоть и выглядели достаточно грязными (справедливости ради надо отметить), но отнюдь не замерзшими или там какими-нибудь мертвенно-бледными.
- Ты меня звал? – спросил подошедший, приветливо и вместе с тем чуточку высокомерно.
Он, чуткий к интонациям и оттенкам сказанных слов, задетый этой высокомерностью, ответил слегка язвительно:
- Уж если я кого и звал, так уж точно не тебя, на фиг ты мне сдался, мало того, что без башмаков, так еще в каких-то шкурах… Да и как я мог тебя звать, если даже не знаю, кто ты?
Его собеседник улыбнулся, Он не увидел этого, а, скорее, почувствовал, по каким-то неясным, но верным признакам, может по чуть изменившемуся тону:
- Ты ведь все время ищешь ответы. Хочешь о чем-то узнать. Или я неправ?
- С чего ты взял? Ну да, хочу. Ну а ты, что – гуру? Или, может быть, - моя совесть? Откуда ты вообще взялся?
Подошедший не ответил. Потом сказал:
- Тебе ведь одиноко?
Он вообще не терпел, когда кто-то начинал лезть в душу без всяких церемоний. Ну да, Он сидит один, на пне, посреди леса, да, может, если со стороны посмотреть, то Он и вправду выглядит одиноко, или как персонаж, в целях обретения истины удалившийся вот сюда, на пень, подальше от людей, а в этом случае, не свинство ли подходить, затевать разговор, даже не спросив разрешения сесть рядом, да еще утверждать, что Он лично звал это чудо в шляпе. «Ненормальный какой-то бомж», - подумал Он, с некоторым уже даже раздражением. Но ответил почему-то правду:
- Да, мне одиноко. - Он хотел добавить «а ты что, можешь помочь?», но почему-то промолчал.
- Тебе всегда будет одиноко.
- Обнадежил, - усмехнулся Он.
- Но это нестрашно, - мягко продолжал Музыкант, - тебе не стоит этого боятся. Один ты не будешь. Знаешь, случайные люди сами отсеются из твоей жизни, и тебе не будет больно, когда это произойдет. А неслучайные люди всегда будут с тобой. Единожды войдя в твою жизнь, они уже не исчезнут.
- Но чувство одиночества… - начал Он, но странный босоногий парень перебил его:
- Это потому что ты не умеешь слышать себя. К тому же все люди, по сути, всегда одиноки. Ты можешь, конечно, быть с кем-то вместе, и даже чувствовать себя какое-то время счастливым..
- Вот именно, какое-то время, - вставил Он,
- но вместе с тем, ты будешь оставаться как бы сам по себе. Но это ведь нормально. Ты ведь уникален, такой как ты есть, и ты самодостаточен..
- В том смысле, что сам себя постоянно достаю ?, - снова усмехнулся Он, правда, не очень-то весело.
- В том смысле, что ты такой – один. Каждый человек ведь уникален. Конечно, у тебя есть единомышленники, или люди, которые скажем так, созвучны тебе. Но и они тоже в целом одиноки. Просто в большинстве своем люди пытаются это чем-нибудь заглушить. Осознай свою уникальность. И – у тебя ведь есть, что сказать миру. Ты ведь и говоришь – посредством своих песен, стихов и музыки, и всего, что ты делаешь. Все это не проходит бесследно. И когда ты делаешь это – ты перестаешь быть одиноким. Не знаю, согласишься ли ты со мной сейчас, но может, потом, как-нибудь. У каждого есть свое послание миру. – помолчав, добавил Музыкант.
Он посидел некоторое время молча, размышляя над услышанным.
- Постой, вот ты говоришь, что неслучайные люди всегда будут со мной. Ну а если они причиняют мне боль?
- Ну, тогда, это лишний раз подтверждает то, что они – не случайны. Хотя, кто знает, пережив несколько раз боль, причиняемую тебе человеком, которого ты считал близким, ты можешь вдруг осознать, что он, в общем-то, не нужен тебе, и, перейдя какую-то грань, освободишься от него. Разве ты не знаешь, что все происходит для того, чтобы ты научился кое-чему. Вся жизнь ведь для этого. Ты все время учишься. И все имеет причину.
- Погоди, погоди, - этот разговор увлек Его и вдруг показалось важным, чтобы странный парень в немыслимых одеяниях объяснил еще кое-что,- Погоди, вот ты говоришь, что у каждого есть свое послание миру. Но не все ведь пишут песни, стихи или картины, большинство людей ведь просто, ну не знаю, сидят себе в офисах фирм или банков, ну или на заводах чего-нибудь там такое производят, их-то послание в чем?
- Должен тебе сказать, что любое дело, которое человек делает от души, вкладывая в него сердце, - это и есть послание.
- Ну да, ты что дурак что ли? Не знаешь, что в наше-то время большинство народа сидит в банках и фирмах не от души, а потому что кушать надо, детишек кормить, жена капризна и все такое?
Его собеседник снова невидимо улыбнулся:
- Ну, во-первых, ведь кроме этого люди просто общаются с другими людьми, со своими друзьями-знакомыми, да с кем угодно, ты ведь, например, тоже иногда перебрасываешься парой слов с пассажирами в автобусе? И каждое высказанное слово, или сформулированная мысль – неважно, озвучена она или нет – это тоже является посланием. Ты ведь сам говоришь, что ничто не проходит бесследно, и ты абсолютно прав. Ничто не проходит бесследно. Каждое слово, сказанное тобой здесь и сейчас, в настоящий момент времени, определяет твое будущее...
Он вскинул голову, жестом прерывая собеседника:
- Эй, постой, откуда ты знаешь, что я говорил, что ничто не проходит бесследно? Хотя ведь в интернете …, - но сам-то Он прекрасно понимал, что его собеседник вряд ли черпал информацию из всемирной паутины, эта мысль проскользнула как бы на заднем плане, и Он не стал за нее цепляться, его волновало другое, - Но это ведь ужасно, получается, я каждую секунду должен следить за тем, чтобы не сболтнуть чего лишнего, а то в будущем такое меня ждет, что лучше бы и вообще не рождаться?, - Он покачал головой, - Ужасно…
- Не стоит бояться. Если ты умеешь слушать себя, и слышать себя - ты не ошибешься.
- Ну да, это может и подходит для людей, которых не раздирают противоречия, и которые никогда не сомневаются в том, что тот, кого они там внутри себя слышат – это и есть они настоящие. А вот во мне, может, вообще живут два разных человека, а то может и не два, один одно говорит, другой – другое, а я то сам, как ты говоришь, настоящий - который из них? Или может, я вообще не в своем уме? Вот скажи, скажи..
- Да нет, в своем, не беспокойся. Но ты наверно слышал, что первое побуждение – самое верное. Ведь у тебя бывало же такое – перед тобой возникает проблема, и ты, еще не дав ответ, в глубине души уже знаешь, что поступишь именно так, а не иначе? Так, как этого требует твоя сущность. Но потом, правда, начинаешь вот раздумывать, взвешивать все за и против, и можешь поступить вопреки первому побуждению, а ведь оно, как правило, самое верное. А что касается раздвоенности или растроенности внутри тебя самого…
- Растроенности –расстроенности, улыбнувшись поиграл словами Он.
- Так вот, - терпеливо продолжал Музыкант, - Вспомни те моменты, когда ты чувствовал себя счастливым. Вот тогда ты и был самим собой. Потому что человеку только тогда хорошо бывает и комфортно, когда он становится таким, какой он есть на самом деле. И в такие моменты, хоть они и недолго длятся, ты лучше слышишь себя, и те ответы, которые ты в это время себе даешь на какие-то свои вопросы – они тоже являются правильными. Может, потом ты и будешь подвергать их сомнению, но в какой-то степени они ведь тоже могут определить твое поведение.
- Знаешь, даже не знаю, что и сказать…Так все складно у тебя получается…Но, боюсь, когда я чувствую себя счастливым, вообще не задаюсь какими бы то ни было вопросами…Хотя… А слушай, вот еще что. Может ты совсем от жизни отстал, так я тебе могу сообщить, что есть такие люди, они вообще большую часть жизни проводят, валяясь где-нибудь под забором в виде, оскорбляющем человеческое достоинство, то есть, смертельно пьяными, ты хочешь сказать, что и это – их послание миру?
- Они просто не слышат себя. Или делают вид, что не слышат. Или не хотят соглашаться с тем, что слышат.
- Но ведь бывает так, что изначально все у них было нормально, ну ты слышал наверно о таких случаях – родился, учился, женился, то да се, работал, ну как все, а потом - раз, и начал пить, или там одурманиваться другими способами, и привет…
- Значит, произошел сбой где-то в чем-то. Предал себя человек. Впрочем, у тебя будет время поискать ответы на свои вопросы и самому. И, - кто знает, - может быть, ты ответишь на них как-нибудь иначе. Буду рад услышать твое мнение.
- А если оно будет неправильным? - поинтересовался Он.
- Не бывает неправильных мнений. Бывает либо твое, то, с которым ты соглашаешься, либо другое, - которое ты не принимаешь. Истинное – не бесспорно. Это как с книгами, знаешь. На самом деле книги ничему не учат, и ответов на вопросы, в общем-то, не дают. Ты просто находишь в них какие-то мысли, которые совпадают с твоими собственными, хоть может ты и не задумывался об этом, и радуешься, что ты думаешь так же. Вот и все, собственно.
Он не заметил, что день уже практически на исходе, зимой ведь темнеет рано, и солнце уже почти закатилось. Становилось прохладно, и Он вдруг почувствовал какое-то беспокойство, легкий холодок пробежал у Него между лопатками, и какая-то догадка, не то чтобы догадка, а предчувствие догадки стало постепенно вырисовываться перед Ним. Он снова посмотрел на босые ноги сидящего напротив человека, по логике вещей за это время его пятки должны были, как минимум посинеть и отвалиться, но – странное дело, складывалось такое впечатление, что под ними даже снег не проминался. Ему вдруг стало как-то не по себе, и захотелось, чтобы странный босой парень ушел, и домой захотелось, жутко.
- Пойду я, - Музыкант словно прочитал Его мысли, и поднялся, стряхнул со штанов сосновые иголки, какие-то остатки сухих листьев и мелкие веточки, нападавшие с деревьев, - Пора… Рад был поболтать с тобой. (Он подумал, что для своего бомжеватого вида Его собеседник слишком хорошо изъясняется, где-то даже церемонно) – Теперь тебе есть над чем подумать, ведь правда. И, надеюсь, я сумел хоть что-то немного прояснить для тебя, а не запутал тебя окончательно. (Он снова почувствовал улыбку в голосе говорящего) – Мы еще непременно встретимся. И продолжим наш разговор. Гармонии тебе и равновесия. Bye.
Произнеся это все, Музыкант повернулся к Нему спиной и неспеша пошел между деревьями.
Ему вдруг стало грустно. Как будто должен был сказать что-то важное, и не сказал. И Он заторопился хоть что-нибудь узнать об этом странном парне:
- Слушай, а кто ты все же? Послание миру, умей слышать себя, гармонии и равновесия - ты часом, не буддист? Хотя больше похож на поклонника какого-нибудь Ярило…
К этому времени Музыкант уже отошел от того места, где они беседовали, но вместо того, чтобы выбраться на бетонную дорогу и повернуть к кольцевой, почему-то вознамерился зашагать в прямо противоположную сторону по какой-то, как видно одному ему известной тропинке. Услышав Его слова, он остановился, обернулся и негромко, но очень отчетливо произнес:
- Если подумать, разница между Буддой и Ярило не столь уж и велика.
Сказав это, он пошел дальше, не оборачиваясь, и скоро скрылся из вида. Он посидел какое-то время, обескураженный. Спору нет, нередко Он думал о тех вещах, о которых говорил этот неизвестно откуда появившийся парень. Он так и не увидел его лица, но по голосу, живости речи и каким-то еще, неуловимым деталям сделал вывод, что Его собеседник был достаточно молод. Но откуда он все же взялся? И кем он был? Куда он ушел и почему так странно выглядел? Размышляя об этом, Он поднялся со своего пня и неторопясь направился к бетонной дороге, по которой пришел сюда. Казалось, что это было невероятно давно. По пути Он вертел головой, стараясь отыскать следы босых ног на снегу, но так и не отыскал, да и стемнело уже порядком. Один раз Ему почудилось, что там, где бетонная дорога уходила дальше в лес, между деревьями промелькнул огонек костра, и это как-то напугало Его, как будто присутствие кого-то еще, пусть и того человека, в разговорах с которым Он провел полдня, показалось ему теперь неуместным, и заставило прибавить шагу, но когда Он обернулся, высматривая этот огонек, - его уже не было. «Померещилось», - решил Он, и больше уже не оглядывался.
В автобусе Он продолжал думать о парне с флейтой, в голове сами собой всплывали какие-то обрывки сказанных им фраз: «Ты звал меня….», «Если подумать, разница между Буддой и Ярило не так уж велика..», что-то еще, и постепенно Он стал чувствовать, что как будто вот-вот перед ним возникнет некая тонкая ниточка, потянув за которую, Он все узнает. Но Ему никак не удавалось уловить что-то главное, что могло бы помочь сложиться кусочкам вырисовывавшейся в Его голове мозаики в единое целое…
….Он проснулся внезапно, как будто кто-то толкнул Его в бок или резко окликнул по имени, с тревожно колотящимся сердцем, резко сел на постели, всматриваясь в циферблат часов. Было около трех ночи. Он встал с кровати, зачем-то медленно подошел к окну. Странно, по ночам дома напротив всегда вызывали у Него чувство необъяснимой тоски. Может быть, оттого, что темные окна придавали им какой-то нежилой вид, делая похожими на декорации. И Он чувствовал себя особенно одиноким. «Значит, это мне приснилось все, - подумал Он с каким-то даже облегчением, - Бывает же..» . Он снова улегся в постель, завернувшись в одеяло по самые уши, и стал перебирать события своего сна, удивляясь, что там, в этом сне, Он ни разу не подверг сомнению реальность происходящего. А ведь, если рассуждать здраво, то босые, облаченные в замысловатые пастушечьи одежды люди, играющие на флейте «Одинокого пастуха» Джеймса Ласта, рассуждающие о тайнах бытия и самопознании, могут встретиться разве что во сне. Потом Он заснул.
Утром, стоя на остановке, раздумывая о предстоящих делах, Он почти совсем позабыл о странном сне, приснившемся Ему, да мало ли, чего только не приснится. Оставалось, правда, что-то, что как-то тяготило его…Он все никак не мог понять, что именно. Было прохладно, и Он спрятал руки в карманы куртки, и вдруг почувствовал в одном из них присутствие какого-то постороннего предмета. Озадаченный, Он поспешил вытащить его наружу. На его ладони оказалась маленькая блок-флейта, искусно сделанная, и, судя по всему, довольно старая. Он не удивился. Поднял голову, посмотрел вверх. Высоко в небе летел самолет. Все в мире было правильно.
Свидетельство о публикации №205041200082