Магистериум. Часть 1

        Nigredo. Дезинтеграция.

        Он смотрел на скальпель не отрываясь, и французское слово absurde фривольно вертелось у него на языке. Наверху в пустой соседской квартире изнывал телефон. Неведомые существа на другом конце провода терпеливо нарезали звук длинными сверкающими лентами. Вот уже на протяжение часа они продолжали извлекать из аппарата единственную меланхолическую гамму, на которую тот был способен.
        Казалось бы, это может свести с ума кого угодно. Ивану же, напротив, нравилась их тупая настойчивость, он видел в ней знаки, посланные Провидением. «Как только он замолчит, я сделаю это», - загадал Иван. Он уже насчитал 48 прерывистых попыток добиться ответа. Такое ощущение, что эти черти пытаются дозвониться самому Господу Богу.
        Перед глазами всплывали фрагменты несуществующих, прекрасных и поэтому проклятых им мест. Раньше Иван считал это мистическим опытом и очень страдал, когда галлюцинации переставали посещать его. Кудрявые головы островов, наполовину погруженные в облака на горизонте, зачарованные сады, чью сумеречную магию сдерживали ажурные решетки, осыпанные осенней листвой пыльные перекрестки в незнакомых немых городах …много, много странных, неуместных, сбивающих с толку видений…
        Двухголовая дева на замшелом лесном камне, лубочный ангел, просунувший голову в его форточку, черный пеликан с серебристой рыбой в клюве, явившийся ему раз перед алтарем храма… Бывшая подруга объяснила Ивану, что к чему: оказывается, Иван «живет архетипами, которые пробудило в его мозгу длительное увлечение мифологией». Позже последовало: «Просто ты не умеешь находить красоту в окружающих тебя вещах и грезишь об услышанном или прочитанном. Хватит паразитировать на готовом! Где творческий подход, школяр?!», - безжалостное ничтожество, она знала, куда наносить удар, хотя потом оправдывалась, что всего лишь шутила. Зато как было приятно слышать ее мольбы, рыдания и клятвы, когда Иван приказал ей убираться из его жизни на все четыре стороны!
        Визионерство или грезы книжного червя? Этот вопрос мучил его давно, но сейчас вся мука и горечь от непонимания своего предназначения оставили Ивана. Он устал. Смертельно. Ох, какая истома в этом слове – смерть– тельно…
        Вчера Сергей прислал ему подборку фотоснимков. Ничего сверхъестественного, труп молодой женщины на разных стадиях разложения. Самое отвратительное скрывалось в середине. В конце концов, ему стало казаться, что чем неузнаваемей распад тканей изменяет лицо блондинки, тем сильнее оно напоминает ему черты той, которую он теперь ненавидел. Сергей объяснил, что это распространенный психологический феномен: многие узнают среди мертвецов на фотографиях своих близких, не важно, живых или уже сыгравших в ящик. Но она-то уже не была ему близкой… Ухмыляющийся скелет с прилипшими к черепу прядками почерневших волос – ха-ха, Иван счел последний снимок хэппи эндом в истории обреченной плоти.
        Его рука лежала перед ним. Неприлично маленькая для мужчины, узкая, с бледными длинными ногтями, кольцо из фальшивого агата на мизинце. Он повернул ее ладонью к себе: глубокая иссеченная линия сердца, разорванная пополам линия ума…обидно длинная линия жизни уходит в запястье. Трезубец вен, дельта пульса. Лезвие нагло блестело, переливалось, подмигивало.
        Иван представил себе, что как только «он сведет счеты с жизнью» (до чего же дрянной пафос у суицида, как будто жизни можно отомстить, она в любом случае выигрывает, банально продолжаясь, когда иных уж нет, а те далече, - плодится червями, цветет цветами, летает воронами, конечно, nevermore ведь существует только для Ивана, который и пойдет им всем на корм), так вот, как только он отправится к праотцам, лезвие-вампир плашмя припадет к его руке и будет долго ползать по столу, собирая всю кровь до последней капли. Они найдут обескровленный, аккуратный труп, оболочку без «красноречивых» (хороший каламбур, отметил про себя Иван) свидетельств того, что он вообще когда-то жил. Все его фантазии окончательно утратят надежду быть понятыми и пополнят музеи ноосферы. Sic transit Gloria mundi.
        Телефон продолжал звонить. Ивана клонило в сон. Олимпийский Мишка на полке начал расплываться, превращаясь в подобие индейской маски. Стрелки часов встретились и разминулись. Гляди-ка, Бык уже успел сменить Крысу.
        О нем непременно напишут в газетах. Пять строк в разделе «Срочно в номер», черный жирный заголовок: «Студент истфака МГУ вскрыл себе вены». Чтобы увеличить материал в объеме, ему достаточно написать сенсационное предсмертное послание. Любовная драма (он вспомнил, как сегодня случайно обнаружил ее кружевной лифчик у себя под кроватью, вот они, мои «розовые ленты Лотты») – надоело, смертельная болезнь (СПИД? Гепатит? Рак?) – как расписка в трусости. Он – латентный гомосексуалист, самое оригинальное, что пришло ему в голову. Нет, такого он не может себе позволить. Что подумает Сергей? А как будет смеяться она… Вот хороший вариант - философское самоубийство. Он Кириллов нового тысячелетия. Но тоже не пойдет: слишком литературно, не для масс.
        Внезапно Ивану очень захотелось посмотреть на себя в зеркало. На кого он больше всего сейчас смахивает? Какую личину ему выбрать, какую посмертную маску надеть Ивану? Он поднес лезвие к лицу и увидел в нем свой нос, изогнувшийся зигзагом. В этот момент телефон наверху замолчал.
        Тишина протекла с потолка, заставив Ивана против своей воли забиться в ознобе. Он вдохнул побольше воздуха, завернул манжеты повыше, согнул левую руку в локте. Говорят, лучше всего это делать лежа в теплой ванне, следуя примеру Сенеки. Из запястья торчал благоухающий багряный гиацинт, теперь ему остается только надрезать стебель… Проделки воображения. Иван потер сонные глаза.
        Стрекотание звонка возобновилось. Поистине их упорство достойно упоминания в Книге рекордов Гиннеса. К прежнему, выношенному отчаянию присоединилось другое, поменьше, рахитичное, на кривых ножках, за ним подоспело, потея, пучеглазое любопытство.
        Скальпель в руке задрожал, Иван предпочел положить его обратно на стол. Он обхватил голову руками и обратился в слух. Может, у этого есть какая-то разгадка? Может, ему сейчас откроется смысл всей его жизни? 60. 61. 62.
        Наверху прошаркали тапочки. Три часа ночи, пришло время настенным часам сыграть «К Элизе», что они и сделали, заглушив первые слова разговора, но Иван понял, что там все-таки сняли трубку. Он услышал, как плоский женский голос произнес: «Да неужели?». Затем раздался вопль, от которого у него зашевелились волосы на голове, и что-то со звоном упало на пол. «Боже мой…» - прошептал Иван и от страха перекрестился.