Последняя встреча с Анныванной из серии рассказов о Лизе

       Лиза заканчивала 8 класс, последний, выпускной класс в их детдоме. Была весна, в воздухе стоял запах сирени, и мысли о  будущей свободе от бесконечных правил, порядков и запретов наполняли девочку счастьем.

       Наконец, они были самыми старшими. Учителя и воспитатели за 8 лет привыкли к ним, считали своими, относились почти как к родным и даже вели разговоры, что, вот, мол, вы уйдете и нас забудете. Но девчонки вразнобой на всю группу радостно орали, что нет, они  обязательно будут приезжать и привозить подарки.

        Восьмиклассники чувствовали себя уже взрослыми и почти такими же, как бывшие выпускники, приезжавшие иногда по праздникам. Воспитатели гордились ими и, тронутые встречей, вечером рассказывали  про них разные истории. Лизе запомнилась одна.

        История  была о мальчике, который всегда учился только на пять и был очень способным. Имя его называлось с гордостью, но Лиза его забыла. Когда мальчик окончил школу, его не стали выпускать из детдома, как остальных, а решили оставить, чтоб он доучился в  соседнем поселке (в их не было десятилетки).

        Добираться до этой школы нужно было на электричке, и Лиза во время рассказа представляла, как он встает, зимой, пока все еще спят,  в темноте, холоде и одиночестве  выходит за железные ворота детдома и двигается по тропинке.  Через сквер,  где  они на субботниках сажали деревья, идет он к мосту через речку, на которой они расчищали  каток, ссорились  и дрались с мальчишками, чтоб  кататься там  самим допоздна без  ребят с их вечным хоккеем.

        Она видела,  как он идет по мосту, потом по дороге между заборами домов, по лесной тропинке к станции, исчезая все дальше и дальше. Он идет, а кругом молчаливые голые сосны, тишина и снег, только лают деревенские собаки. А потом электричка увозит его куда-то вдаль, и уже на какой-то  станции  в наступающем рассвете его силуэт постепенно растворяется на фоне большого, незнакомого здания, еле видного в зыбкой полосе встающего солнца.

         Днем он возвращался в детдом, обедал и потом до самого вечера делал уроки. Школу он закончил на одни пятерки и прямо отсюда, из детдома, поехал поступать в Москву, в Университет. Возвращался он, пока не сдал все экзамены и не устроился в общежитие.

          А потом детдом помогал ему. Все время, пока он учился. Так  он окончил  Университет  с красным дипломом и поступил в аспирантуру.

           Лиза подозревала, что рассказывали эту историю  неслучайно, и  произошла она очень давно. Хотя бывшие выпускники приезжали в гости довольно часто,  герой истории никогда не появлялся. Вся история превратилась в легенду, но ее  вспоминали так тепло, что Лиза верила, что это было.      
   
  Приезды бывших выпускников были праздниками и для воспитателей, и для детей. Сбивался налаженный режим, и под шумок можно было не делать домашние уроки, а заниматься своими делами или слушать разговоры взрослых. Лиза смутно помнила  ревнивое ощущение оттого,  что их воспитателей и учителей связывают с теми, кто приехал, какие-то общие воспоминания. Потому что они долго сидели вместе и говорили, забыв о группе.

Но теперь, когда она сама заканчивала 8 класс, от этих встреч веяло  ароматом такого притягательного внешнего мира, что его близость рождала тревогу и радость.

          Будущее именно Лизы было уже определено. У нее не было никого, кроме матери, с которой нельзя было жить вместе. Мать навещала ее с огромными сумками  продуктов, понимая, что тащит их не только для дочки, но домой к ней Лизу не отпускали: мало ли что придет в голову психически больному человеку. Училась Лиза хорошо, поэтому с ней все решилось просто: перевести в московский детдом, где она сможет окончить среднюю школу.

            Кончался май. Среди выпускников прошел слух, что их приглашает к себе в гости завуч Анна Ивановна,  которую уже давно не видели в детском доме. Лиза не знала, было ли это традицией для выпускных классов, такое приглашение, или Анна Ивановна их любит больше других. Поговаривали, что  она сильно болеет.

           Лиза почти не слушала эти разговоры, потому что все время и силы уходили на подготовку к экзаменам, а чувства были переполнены и будущей свободой, и  весенней влюбленностью, которой, казалось, был пропитан и наэлектризован воздух, и все восьмиклассники словно сошли от нее с ума.

          Быть  в домашней обстановке Лизе приходилось не часто.  Это был особый мир, о котором рассказывали загоравшиеся вечерами окна чужих домов, куда так и манило заглянуть, когда идешь мимо, и книги, в которые Лиза погружалась с головой и с трудом возвращалась потом в детдомовскую реальность. Этот мир возникал и в  фильмах, когда сидя на столах в темноте они  группой следили напряженно за светящимся экраном, и в историях воспитателей о своих домашних.

          Обычно на каникулы часть  детей разъезжалось по родственникам, и лишь немногие оставались в детдоме. Лиза непременно была одной из них. И хотя она  уже бывала в домах учителей, живших в поселке, мир дома, семьи все еще оставался для нее таинственным и притягательным и по-прежнему загадочно манил. 

      До их пор она помнила первый свой приход в гости. Это было в дошкольном  детском доме. Воспитатели, устававшие от детского гомона, криков, беготни по коридорам, бесконечной возни малышей, придумали новое поощрение - за хорошее поведение  самого спокойного и послушного ребенка дежурная нянечка после ночной смены брала к себе в гости домой на целый день и ночь. Однажды  этим приглашенным стала Лиза.

          В чужом доме больше всего ее поразили звуки и запахи. Она никогда не слышала запах детдома. А этот дом весь был пропитан своим собственным ароматом, который  был так же уютен, как оборочки, скатерти, салфеточки и вся обстановка. В детдоме все было строго и чисто. Здесь же на подушках, стоящих уголками вверх, были какие-то прозрачные, кружевные белые накидки, а окна закрывали  ажурные занавески, за которыми виднелись горшки с цветами.

          Почти в центре комнаты стояла очень большая кровать без привычных металлических спинок, называвшаяся ленивым и томным словом «софа». Было тепло и пахло домом. Но больше всего потрясла Лизу кукла с пшеничной косой, сидевшая на самоваре в широченной юбке.

        Наверно, было и вкусно тоже, но этого она не помнила, как не помнила нянечки. Зато она помнила, как проснулась ночью.

        В тишине мерно тикали большие деревянные настенные часы,  периодически гулким медным звоном отбивая очередной час, слышалось чье-то похрапывание, и совсем близко, как моторчик, урчала большая, пушистая кошка, спящая у Лизы на животе. Звуки заполняли собой полутемную комнату с горящим ночником, густо обволакивая девочку, словно не позволяя ей нарушить эту насыщенную тишину.

         С тех пор прошло уже много времени. Воспоминание стало зыбким, от него остался только образ ночного пробуждения и острое ощущение нового запаха, когда она входила в чужие дома.  И этот запах был признаком тепла и уюта, в котором живет семья.

         Дом  Анны Ивановны был в поселке за железной дорогой.  В отличие от дома Марьи Артемовны, их 1-й учительницы, куда они часто бегали с девчонками помочь по огороду, это было довольно далеко от детдома. 

Но теперь они были старшими. И можно было идти без воспитательниц и не парами,  а  веселой гурьбой, теплым весенним днем, по самой середине дороги, переругиваясь с мальчишками,  поддразнивая их и смеясь.    

           Наверно, потому, что их было много, почти 20 человек, комната Анны Ивановны показалась маленькой, они еле уместились. Вероятно, их кто-то впустил, потому что Анна Ивановна запомнилась Лизе полулежащей в кресле с закутанными одеялом ногами. Лицо ее, бледное,  исхудавшее, с заострившимися чертами, даже когда оживлялось, излучало сильную усталость. На подлокотниках кресла лежали тоненькие иссохшие ручки, до которых было страшно дотронуться.

       От всего ее облика веяло той безысходностью, которая возникала у Лизы когда-то  ночами. Она, маленькая, впервые узнав о том, что умрет, пыталась представить себе это. Лежа лицом к стене, в темноте, Лиза сначала долго говорила себе: «Я умру, я умру, меня не будет, меня не будет, совсем не будет, не будет никогда», - пока не приходило смутное ощущение понимания.  Из глубин сознания и темноты поднимался ужас, наползая и разрастаясь, и становилось так страшно, что девочка начинала судорожно повторять: « Нет, нет, нет, нет, не надо, не надо, не буду, не буду, не буду…». Боясь вставлять слово « думать», вдруг не успеть, и проскочат страшные  мысли, она торопилась забить свои чувства словами, создавая ими хоть какой-то барьер. Наползающий ужас, остановленный ее словами,  отступал так же медленно, как появлялся. Смутный образ этой страшной и непонятной безысходности витал над обликом Анны Ивановны.

             Изменения в завуче так поразили Лизу, что все остальное она едва помнила. Кажется, был чай с шоколадными конфетами, и разговор о будущем, и расспросы о том, как в детдоме. Помнилось, что вначале было ощущение неловкости и из-за этого несколько искусственной оживленности, но потом они вроде освоились и разговор потек.  Вспоминались всякие смешные случаи и ЧП. И совсем не узнать было здесь, в этой женщине,  ту строгую Анну Ивановну, которую они в детстве боялись. Чаепитие и конфеты  сделали свое дело, и  ребята расслабились, забыв и о  детдоме, и о болезни Анны Ивановны, толкаясь у стола  и препираясь. Но после чая опять неловко замолчали: вроде обо всем поговорили.  Заминка ненадолго затянулась, и стало видно, что  Анна Ивановна очень устала  и даже не могла говорить. Начали прощаться. Анна Ивановна приглашала забегать к ней, не забывать, и они  пылко обещали.

          По дороге назад девчонки говорили, какой Анна Ивановна раньше была красавицей, не подозревая о том, что во многом это впечатление от первого знакомства  восьмилетней давности, и как она изменилась. Нинка и Анька, которые всегда все знали, толкаясь и размахивая руками, возбужденно рассказывали, перебивая друг друга, что она больна раком, что-то с гинекологией, т.е. женскими делами.  Ирка  вспомнила о старом романе Анныванны с руководителем дома культуры, и девчонки даже поспорили, был он или не был. Пошли догадки, знает он или не знает и как, интересно, относится. Кто-то спросил, что такое рак, и все дружно переключились на новую тему, увлеченно обсуждая,  умирает Анныванна или нет, и кто будет завучем, если она умрет. Между тем мальчишки умчались вперед, играя в футбол на пыльном шоссе пустой металлической банкой. Так, болтая и смеясь, играя и носясь по дороге, ребята добрались до детдома, и через некоторое время в суете новых впечатлений постепенно забыли об этой встрече.

        А в разгар экзаменов узнали о смерти Анныванны и будущих похоронах. О новости гудел весь детдом. Асфальтовая дорога проходила через его территорию, и, увидев траурную процессию, ребята, возбужденные нарушением распорядка, понеслись по коридорам, загрохотали по лестницам, и, хлопая дверьми, помчались на улицу, чтоб успеть увидеть, как процессия будет проходить по дороге.

           Ребят не взяли на кладбище. Но вечером, когда взбудораженных детей разогнали по спальням и выключили свет, девчонки долго обсуждали редкое событие.
      
2003