Причинить боль

Мамаши в основном говорят о детях. Вон та, в красной юбке ниже колен — а ведь сейчас редко кто носит юбки. Она тоже говорит о своем ребенке. Громко, четко делит предложения на слова. Шевелятся полные губы.
— … сломал ножку у любимого стула. Ну, сломал бы и сломал, что поделать? Думала, Андрей с работы придет, отремонтирует. Так Павлик не стал папы дожидаться, кричит, что стулу больно. Отмотал туалетной бумаги, и перебинтовал сломанную ножку. Нет, представляешь, как трогательно?
— Да, очень чуткий мальчишка растет, — отвечает её подруга, длинная, с волосами, густо покрытыми лаком.
Вместе они идут к магазину, обсуждая только детей, и ещё чуть-чуть мужей. В магазине нагрузят килограммами сумки, обсудят покупки. На обратном пути будут курить дешевые сигареты, и снова — о детях, о мужьях.
Он отвернулся и переменил позу. Вот уже час сидит на скамье, а она так и не появилась. Может, ошибся? Может, она теперь совсем в другом месте, и не появиться, сколько бы не ждал?
Зеленые листья над головой перекрывают небо. Если долго вглядываться, то они сливаются с голубым воздухом в одну бирюзовую смесь. Этот цвет напоминает её, и смотреть можно до бесконечности.
Она наконец въехала во двор. Желанная, прекрасная в каждом изгибе. Этот, её хозяин, припарковал. Хлопнул дверью. Несмотря ни на что, они не расстались.
Этот лезет под неё. Бесстыдно и грязно. Невозможно смотреть. Уйти, как можно быстрее.

А все-таки удачно он снял квартиру. В том же доме, что и её хозяин.
Из окна видно, как этот моет её; густая пена стекает по бирюзовым бортам. Очень нежно касается. Как хочется оказаться на месте этого. Если бы только подобрать к ней ключ, понять, как открыть её, завести. Но она холодна, и отвечает только на прикосновения хозяина.
Но однажды, видел собственными глазами, она прищемила этому палец дверью. Быть может, она не так уж любит этого?

Ночью никак не мог найти себе места. То мерил шагами комнату, то становился у окна, закрепляя руки на подоконник, а взгляд — на фонарный столб. Холодное,вечно пустое помещение, в нем нет даже его. Он — неживой, предмет, кусок дерева, тщетно пытающийся различить отметки на термометре за стеклом.
Настало серое раннее утро, когда он, наконец, не выдержал. Спешно сбежал по лестнице, выскочил на улицу. Сразу бросился к ней и стал подбирать ключи из давно уже подготовленной связки.
Но все эти большие, неуклюжие куски железа не подходили к изящной замочной щели. Он перебирал ключи один за другим, возвращаясь к уже опробованным, словно те могли вдруг измениться. Быстрее, только бы на этот раз успеть. С шумом втягивают ноздри холодный воздух.
— Мужик! Да сколько же можно! Опять!
Грубые руки этого разворачивают к себе. Этот ниже, неопрятней, заспанный какой-то.
— В который уже раз… в пятый что ли? Или в четвертый? Сколько ещё раз можно пытаться её угнать? Да нахрена тебе вообще моя «копейка» сдалась? Два раза отсидел — опять по новой? Вот замучил ты меня.
Он смотрел на асфальт, вертел в руках ключи. Этот посмотрел на связку и словно бы успокоился. Сказал, уже гораздо мягче:
— И вот ещё чего понять не могу. Ты ж слесарь, так? Вскрыть машину можешь только так. А каждый раз с этой связкой ключей.…Зачем?
Этот хлопнул себя по бедрам. Эти руки — ими этот ласкает её. Каждый день, и она, наверно, отвечает на ласки
— Слушай, а давай я ее тебе продам? — вдруг спросил этот, — накопишь. Много за развалюху не возьму. Ну, накопи, я продам. Ну? Что мучаться-то, а? Согласен?
— Да! — громко ответил он. Голос вдруг оказался совершенно незнакомым — да и когда он последний раз говорил?
— Ага. Вот и молодец. А сейчас давай, иди. Потом обговорим цену.

С трудом передвигая туловище, он отошел в сторону. В голову никак не могла влезть страшная мысль: она будет его. Купит её.
Но если купит, значит, она — вещь?
Поступил с ней, как с вещью.
Нет, не так. Она и есть вещь. Неодушевленный предмет. Машина. Железяка.
Безразмерность мысли в ужасающей простоте. Он нашел какую-то палку и побежал к машине. Если просто вещь, то ничего испытывать не может, вообще ничего. Разбил фары, лобовое стекло, попытался проколоть колеса. Обессиленный, сел рядом с автомобилем. А рядом стоял этот и смотрел.
Подняться он смог лишь минут через пятнадцать, и думалось лишь об одном — как он мог причинить ей боль?