Ты сидишь у холодной стены

Я всё ещё стою возле тебя. Ты молчишь, как тогда. Но сегодня всё изменилось. Я не хотела причинять тебе боль. Я не знала, что ты тоже умеешь чувствовать. Жестоко вот так обманывать тебя, хотя прощаться тоже жестоко. Я в тупике. А ты, может, меня уже простил…  за нелюбовь. Твоя красная куртка уже успела запачкаться, вся в дожде, в едком кислотном дожде воспоминаний. Я буду стоять, пока ты не уйдёшь первым.
На улице начинает холодать, и мне больно думать о том, что тебе холодно, что моя любовь тебя больше не греет. Перчатки потихоньку покрываются инеем, а иней начинает покрываться пылью, а пыль -  новым слоем пыли, а этот второй слой застывает грязью, осыпается на землю и поднимается в небо от ударов дождя, впитывается в него и проливается уже в роли кислотных частиц, которые почти разъели твой облик. На улице уже холодно, стёклам тоже холодно. Я дышу на стекло, но оно не запотевает, я отдала этому стеклу своё дыхание, и теперь оно жадно отражает в себе тебя. Ты сидишь, прислонившись к холодной стене, которая так долго нас разъединяла.  Ты умираешь, прикрыв голову руками, сглаживая крики привычным молчанием. Но молчание отвыкло быть привычным, отвыкло видеть тебя умирающим. Твои руки дрожат, от холода и от крови, бегущей в слишком непривычном темпе. Мне жарко. Мой белый шарф давно перестал обвивать шею и теперь бездыханно лежит на земле и греет её. Мне не нужно тепло, я хочу замёрзнуть среди сентябрьской осени, чтобы не чувствовать себя виноватой, чтобы не ругать себя за то, что я отбираю у тебя тепло, которое так нужно сотне одиноких сердец, превратившихся от холода в хрусталь.
Дождь обрывается с веток облаков и проливается безнадёжностью, что застывает снежинками на твоём теле. За моей спиной кто-то стоит, стряхивая с меня пар от растаявшего дождя. Мне страшно…ты можешь умереть, но я не захочу тебя оживить, потому что я умру раньше тебя, завтра, когда всем станет известно  о смерти моей души, когда вместо плача я услышу смех презиравших меня небес. Боги тоже исчезнут в день моей смерти, умерев от изнурительного смеха, направленного в мою сторону. Где-то за углом стонет скрипка. Она пронизывает твоё сознание, приближая твои роковые часы, она призывает покинуть этот мир. Где-то за моей спиной танцуют демоны, одержавшие сегодня победу, в противостоянии справедливости и безысходности. В стекле отражается скрипач, танцующий с ними, тот, что оставил свою скрипку причинять людям боль, своим глубокомыслием убивать тебя. Ты….
Ты точно не уйдёшь первым, а я не смогу уйти, потому что ты молчишь. Так и будем вместе до рассвета…Я дождусь первой фразы, вырвавшейся отчаянным набором звуков из твоего сна, и исчезну. Приду домой, пройду по листве на кухню. Включу конфорку, соберу с пола листья, опавшие с растений, которые не нужны этой мёртвой квартире, которые я не поливаю в течение моей жизни. Я соберу эти пожухшие листья в старую рубашку и выброшу из окна. Листва смешается с остальным потоком листьев, но всё же не перестанет выбиваться из их живой толпы. Дворники, замученные морозом и совестью за неубранные полметра асфальта, удивятся моим мёртвым листьям, пожмут плечами и похоронят их вместе с остальными в общей могиле прессовальной машины. Из моего окна чётко видны две тропинки, изображая крест, провозглашая приход нового одиночества. И я услышу голос своей сестры, надену наушники, подойду к двери, но её там не окажется, буду стоять возле двери, зная, что сейчас откроются жадные двери лифта и выпустят её каблучки на площадку. Она подойдёт к двери, а дверь уже открыта, как и окно, из которого я только что выпрыгнула. Она ещё не знает, но уже чувствует в своём сердце холод, от которого сегодня умрёт ещё и он, тот, что ещё сидит, прислонившись к холодной стене, ожидая нового приступа кашля, который не смогут вылечить, который перерастёт в пневмонию и убьёт его дыхание. Стёкла отдадут ему щедрый запас моего дыхания, но он откажется, сославшись на то, что оно слишком жестоко… А я всё ещё стою возле него. Стою,но теперь я всего лишь тень..