58. Рыбка академика Павлова

У академика Павлова домашних животных не было.
Ну кроме тараканов, которые от соседей заходили. Но ведь тараканы придут и уйдут – все равно есть нечего.
Давным-давно был случай, дочь щеночка блохастого с улицы принесла.
А академик тогда доцентом был. Как раз с работы вернулся, в голове только опыты. Похлебал рассольника, промокнул рот галстуком, поставил тарелку в мойку. Достал из несессера пузырек с хлороформом, положил щеночка на стол, блеснул столовый нож, ну и…
Хм…
Ну и нехорошо получилось – обои в крови, дочь в слезы, жена в крик:
- А если бы палачом работал, то же бы работу домой приносил?
Чего хотел, сразу из головы вылетело. Пришлось зашивать – погнул швейную иголку, нитки, правда только обычные были.
Но ничего – щеночек очухался, хлебал молочко из блюдца. Подрос… Можно сказать, что вымахал. Никакой возможности не стало его в квартире содержать - отдали соседям по даче…
Много с тех пор воды утекло из крана да в канализацию. По разному водичка-то текла – и мощной струей и каплями мелкими. Иногда и вовсе воды не было только хрип, будто помирает кто-то.
Дочь выросла и ушла - уже своя семья. Жены тоже нет. Встретила свою первую любовь, да и ушла.
Профессор потери жены не сильно и заметил. В его квартире есть кухня, там холодильник, в нем кефир. Белье машинка стирает. Жаль, что не гладит еще…
На кухне в буфете справа стоят тарелки, слева книги по евгенике и генетике. В ящиках стола ложки, ножи, и тут же скальпели, ланцеты. Под мойкой – сорок литров спирта. Спирт – вещь полезная, на все случаи жизни: и друзей принять, коль придут что-то обмыть, и сантехнику набулькать за труды. Наконец, заспиртовать что-то можно…
Ах как мало человеку надо для счастья. Меньше ему нужно только для горя…
Я б еще вам чего рассказал про жизнь профессора, да что-то вступление затянулось…
-//-
Поговорим?...
Поговорим, скажем о том, как мало в жизни чуда.
Вот скажем умер человек – хороший, умный, великий, любимец детей и беременных женщин. И все с этим согласны, уже готовы объявить его святым, да вот неувязочка – для беатификации необходимо чудо, совершенное усопшим. А его не имеется – что делать, а?...
Придумать его? Совершить чудо самому? Остановить ракету взглядом, разогнать силой мысли облака, собравшиеся над Центральным парком.
Но никто этого не сделает, потому что где-то слышал – ничего из подобной затеи не выйдет.
Хочется, безумно хочется сделать шаг за край, даже если этот шаг последний, если этот шаг в пропасть.
Стоя у незакрытой двери  электрички, ах как хочется шагнуть в проносящуюся пустоту.
Хочется прикоснуться к проезжающему трамваю, и посмотреть, что будет. Может руку оторвет, а, может трамвай сойдет  с проложенной дистанции, побежит за тобой полем, через мосток, в лесочек, заберется на дерево, станет звонком пугать кукушек, дразнить пролетающих ворон.
Чудеса в обыкновенном, обычное в чуде.
Зачем священник кипятит святую воду? Для пущего эффекта? Или просто чая захотелось?
На кой одноногий мальчик покупает кроссовки? Неужели своему брату в подарок? Или в нем живет зло именуемое надеждой? Верой?
Но разум говорит одно? Мечты – иное… Но мы же ведь разумные люди?...
Мы топчем в лужах отраженное солнце, над нами парят архангелы и пришельцы. И все-то надо, чтоб их увидеть – это поднять голову, посмотреть наверх, но мы не делаем и этого.
Мы смотрим под ноги…
-//-
Под ноги, под ноги…
Лед тронулся, начались танцы на грани весны.
И черт бы подрал этот весенний дождь. Он смыл пыль, напомнил о минувшей молодости, но и развел сырость.
И лужи надо бы обходить.
Впрочем, разве все обойдешь?
Еще ботинок-то правый совсем разваливается.
Тогда так – правую бережем, ступаем только посуху. А вот левым можно заступить и в воду.
Шаг, еще шаг, мелкий шажочек, остановился, примерился – прыгнул. Еще сделал шаг, хотел чуть заступить в лужу, но остановился – из-под его подошвы выскользнул малек.
Вот вам и чудо – лужа весенняя, вчера ее тут не было. А сегодня и лужа в ней, и рыбка в ней.
Что оставалось делать профессору – завтра солнце взойдет, высушит воду, сотни ног вытопчут все, что от лужи останется?
Достал профессор из саквояжа коробочку с какими-то пилюлями. Пилюли ссыпал в карман, в коробочку зачерпнул воды вместе с мальком.
И пошел дальше – к себе домой…
-//-
Ну а дома…
А что дома?...
Там все по-старому – на полу протертый до дыр палас, кресло-качалка, трубка прожженная. Паучок паутинку в плафоне лампы ткет.
Под мойкой нашел профессор нашел трехлитровую банку, только горлышко чуть сколото. Набрал туда воды прямо из крана, выпустил туда пойманную рыбку. Покормил ее: бросил крошку хлеба, от колбасы кусочек отщипнул.
Поставил профессор банку на журнальный стол в аккурат под лампу. И стали они жить в таком комплекте – профессор и рыбка.
Профессор сидит газеты читает, рыбка плавает.
Бывает, подплывет к стеклу, смотрит то ли на свое отражение в изогнутом стекле, то ли на свое отражение любуется, то ли хозяйскую газету читает через плечо.
А там чего только не пишут:
…В тайге обнаружилось племя староверов, которые вместо собак держат на цепи вурдалаков, что в полночь на полнолунье превращаются в тыкву. Ту самую, у которой голова хоть и пустая, но светлая, что на день Всех Святых ухмыляется, подмигивает с огоньком зажженной в ней свечи…
…Фирма Coca-Cola передала Санта-Клауса марке Fanta и теперь именно ее и будут рекламировать Деды Морозы всего мира, предварительно сменив красные полушубки на оранжевые четверть-плащи…
Короче, бред полный …
-//-
А малек-то стал расти.
Да только рос как-то странно – не по правилам, не по пропорциям, установленным наукой – не в длину набирался, а в ширину и высоту.
Решил профессор с другом посоветоваться с кафедры ихтиологии. Подошел, говорит, мол так и так нашел в луже, живет в банке, и сам как банка – толсты и пузатый.
- Все ясно, - кивнул знакомый, - ты его хлебом кормил?
- Ну кормил, - согласился профессор.
- Значит хлеб в пищеводе разбух, забил внутренности и теперь рыбка будет твоя пухнуть, пока не издохнет. Уж прости…
- И ничего тут не сделать? Может быть пургена в воду набросать?
- Попробуй, - ему товарищ отвечает с таким видом, что и без слов ясно: можешь пробовать что угодно, все равно толку не будет.
Думал профессор, что уже не застанет рыбку в живых, когда вернется домой. Ан нет – плавает еще…
Хотел придушить, чтоб, значит, не мучилась, да присмотрелся – она и так не мучается вроде. Вообще малек себя больным не чувствует – плавает как и раньше плавал. Правда профессор так прикинул – к утру издохнет…
Лег спать, проснулся не то чтоб рано, смотрит в банку – рыбка жива.
Мало того – у нее начали лапы отрастать.
-//-
Короче, была рыбка, а стала жабка.
Маленькая такая, еще хвостатая. Но отпадет хвост, отрастут ноги, чтоб было на чем из воды выйти.
Конечно некое разочарование – пригрел, понимаешь, профессор жабу. Но лучше живая жабка, чем мертвая рыбка.
За сим, стал профессор ухаживать за жабкой…
Сходил на птичий рынок, купил аквариум небольшой, кормов всяческих накупил, водоросли, улиток по пять штук за рубль, даже щебня аквариумного взял. Хотя таковой чуть не на любой стройплощадке имеется, и что характерно, совершенно бесплатно.
Бульбулятор купил чтоб пузырики воздуха в аквариум пускать.
Иногда в ванную водички наберет, пустит поплавать.
Думал снести ее куда-то выпустить, да не решился – жабка-то совсем ручная. Комаров, вроде, глушит, да вот человека совсем не боится…
-//-
Случилось это в ночь на пятницу, когда снятся пророческие сны и сбываются самые безумные предсказания.
Впрочем, профессор ни о чем таком не помышлял – так посидел с приятелями, пива с коньячком попил. Отчего легкость в теле образовалась неимоверная, такая что профессор возвращаясь домой два раза мимо своего подъезда проходил.
А ночь была как на подбор колдовская, с полной луной, да без звездочек. И ветер дул, чтоб ведьмам сподручней было нестись на шабаши.
Пришел Павлов домой, ботинки кое-как снял, начал пиджак снимать – раздумал. Лег спать.
Проснулся – пить хочется. Зачерпнул водицы из аквариума, похлебал. Пока пил, смотрит, а аквариум-то пустой. Нету жабки.
Осмотрелся, а в кресле у двери балконной девица сидит. И вроде бы ничего на ней нет – только тень от деревьев за окном что-то скрывает, волосы ее, да мгла ночная.
- Ну что, - говорит, - проснулся.
А у профессора голова-то гудит, мысли если и появляются, то путаются, дерутся друг с другом.
- Ты кто такая? – спрашивает у девицы.
- Я – твоя лягушка.
- Э не, ты мне голову не морочь! Лягушка у меня маленькая была зеленая, квакала. А ты, вон, большая, розовая и разговариваешь. Какая же ты лягушка?
- Я заколдована в лягушку. Только ныне ночь, что колдовство и бытие местами поменялось. Такая ночь – одна на тысячу. – говорит девица, и с укоризной добавляет, – а ты напился…
- Что-то припоминаю, - отвечает Павлов, - и чтоб тебя расколдовать, я должен тебя поцеловать.
Зарделась девица – даже в темноте видно.
- Когда я в человечьем облике – целовать без толку. Ты меня поцелуй меня, когда я жабка…
И что вы думаете профессор сделал? Ни за что не догадаетесь! Рукой махнул.
- Да ну тебя. Я напился, вот и чудится всякое. К утру пройдет.
И лег профессор лицом к стене спать дальше.
-//-
Проснулся – и действительно, прошло. В окошко солнце светит, похмелье все за время сна прошло. Жабка все так же в аквариуме плещется.
Все хорошо, да вот следы какие-то на полу мокрые – то ли от детской ноги, то ли от женской. И покрывало в кресле смятое – сидел кто-то.
А память – что-то капризничает. Пытается профессор вспомнить, что вчера было, да не шибко получается. Как пил помнит, как шел домой – смутно припоминает. По лестнице вроде как подымался, а вот как дверь открывал – не помнит хоть убей. Сходил в прихожую – действительно, входная настежь, ключи  в скважине.
Девушку помнит хорошо – особенно формы ее. Лицо еще кажется красивое, а вот какое именно – в толпе не узнает.
Может, разыграл кто? Да как теперь узнаешь?
Казалось, всего-то надо – вытащить жабку из аквариума и поцеловать. Да проследить что дальше будет. Иногда профессор запускает руку в аквариум, берет жабу на руки, носится с ней по квартире, подносит к окну, что она посмотрела на мир за стеклом, гладит ее будто то кошка.
Но дальше дело не идет. Казалось бы всего-то: поднести да поцеловать. Никого в квартире нет, никто не засмеет, что квакуху седой профессор целует. Да и профессор-то не брезгливый – все же хирург, на чего только не насмотрелся.
Профессор Павлов иного боится – а вдруг и действительно после поцелуя что-то произойдет. Вот обратиться жабка в девицу красную, пойди объясни, кто это такая, откуда взялась и отчего документов нет.
Да и что тогда делать, с тем чему его учили – что чудес не бывает, что диалектический материализм живет и побеждает.
Профессор подходит ко окну, смотрит вниз, на улицу. По ней идут какие-то люди, смутно напомин6ающие братца Аленушки после известной трансформации.
У всех свои сказки – кому-то водички из козлиного копытца полной мерой налито, профессору вот жабка… Конечно, получше удел, да ведь кому-то наверняка досталась и рыбка о трех желаниях…
Такие вот дела – и профессор жабку не целует, и другим не дает…
И вот что странно – вода в банке вроде как и не высыхает. Только все солоней становиться. Потому что ночью жабка плачет…