59, Теленок по имени Борька

Ах, какое летом в селе раздолье! Шестилетний Петрик второй раз в своей жизни проводил лето у деда с бабой. Село называлось Нижняя Гута, и это название вызывало у Петрика закономерный вопрос: если есть Нижняя Гута, то где тогда Верхняя? Деда с бабой на такой простой вопрос ответить не смогли, а может просто не захотели пускаться в долгие объяснения о прошлых годах, когда Верхняя Гута сгинула, как и множество других сел, в одночасье  ставших неперспективными.
Почти каждое утро Петрик ходил на рыбалку на узенькую, весело журчавшую речушку Мурлевку.  Речушка текла вдоль опушки леса, быстрая и узкая, больше похожая на ручей, чем на речку, с маленькими бочажками, суводями и мелями. Коротенькой, что бы не путалась в прибрежных кустах, удочкой, на накопанных за хлевом, в старом навозе, красных червяков, он ловил больших  жирных пескарей, которых пускал в наполненный ручьевой водой старый алюминевый бидончик.  Пескарей бабушка потом чистила и жарила на пахучем постном масле. Золотистая корочка жареных рыбок легко и необычайно вкусно похрустывала на зубах. Разве может быть хоть что-нибудь вкуснее, чем пойманная самим рыба? Не может! После позднего завтрака Петрик часок второй спал в прохладной комнате, окна которой выходили прямо на большую старую вишню, от чего комната всегда была наполнена пряным ароматом.
Вернувшись с рыбалки сегодня, Петрик увидел, что дома происходит что-то необычное. И дед, и бабушка, и еще какой-то дядька в сером халате, то носили в хлев, где жила корова Манька, воду, то какие-то тряпки, потом дядька надолго исчез в хлеву, потом туда же ушел и долго не появлялся дед. Бабушка все время заглядывала в двери, откуда доносилось надсадное манькино мычание. Петрик протянул бабушке бидончик, но бабушка только отмахнулась:
-Погоди, Петрик, не до пескарей сейчас. Манька у нас рожает.
Петрик поставил бидончик на завалинку, и присоединился к бабушке. Он не совсем понимал, как Манька может рожать. Вот кошка понято.  Как-то он пришел из школы, а мама ему и сказала:
-Сын, наша Ксюха окотилась. Пойди, посмотри.
Петрик посмотрел. Всего было четыре котенка. Они лежали, уже облизанные Ксюхой, слабые, слепые, почти неслышно мявкающие, но такие классные! Тогда у Петрика не возникло никаких вопросов. Кошка окотилась. Тут все понятно. Две недели назад появились поросята у Охо Баси, здоровенной свинюки. Петрик ее не очень любил. Она жила в темном грязном хлеву, шумно дышала, злобно хрюкала и от нее всегда воняло. За ее тяжелые вздохи Петрик и прозвал свинюку Охо Бася. Тогда дед сказал:
-Ну, вот, наконец, и Бася опоросилась.
Тут Петрику тоже было все понятно. Бася опоросилась  поросятами. Но почему бабушка сказала, что корова рожает? Рожают ведь только люди? Мама ему уже рассказывала, что все люди рожаются из животов. Может, корова окоровливается?
Наконец вышел дядька, за ним озабоченный дед.
-Ну? – спросила бабушка.
-Отелилась, слава Богу! Бычок… - махнул расстроенный дед.
-Отелилась! Значит, у нас теленочек есть! – радостно воскликнул Петрик, у которого после этих дедовых слов все стало на свои места, - деда, а можно я теленочка посмотрю?
-Можно, - сказал дед, только ты не шуми, тихонько из дверей посмотри, не надо сейчас Маньку тревожить.
Петрик осторожно открыл двери и заглянул в полутьму теплого, пропахшего парным молоком, хлева. На подстилке из сена лежала черно-белая Манька, а рядом с ней… А рядом с ней лежал самый настоящий теленочек, тоже черно-белый, еще мокрый, с кровавыми пятнами на боках. Самый настоящий теленок! Он пошевелился! Он живой! Восторженный Петрик тихонько прикрыл дверь. Бабушка сливала по очереди деду и дядьке в сером халате, воду из ковшика. Дед и дядька тщательно мылили  ладони и руки по локоть, передавая друг другу кусок желтого мыла.
-Баба, - сказал улыбнувшийся дед, вытирая руки одним концом поданного бабушкой большого серого полотенца, а второй подавая дядьке, - теленка-то обмыть полагается!
-А я видел! Я видел! Его Манька облизывает, зачем его еще мыть? – Петрик снова тихонько открыл дверь, что бы убедиться, что Манька действительно облизывает теленочка. Манька недовольно посмотрела на открывшуюся дверь, и Петрик, испугавшись, быстро и плотно прикрыл ее снова, - лижет! Честное слово, лижет!
-И пусть себе лижет, - дед ласково потрепал внука по волосам, - Манька его оближет, а мы обмоем, и будет он у нас чистенький и здоровенький, а, Петрик?
-Будет! Будет!
Бабушка и мужчины пошли в дом. Петрик недоуменно посмотрел на хлев, потом на дом. Неужели теленка дома обмывать будут? Может в том большом тазу, где купают его самого? Бабушка с порога позвала внучка в дом.
В большой кухне был накрыт стол.  Четыре глубоких белых тарелки, возле каждой из которых лежала блестящая ложка и вилка. На плетеной, из соломки, тарелке, лежал толсто порезанный черный хлеб. Рядом стояла баночки с желто-зеленой горчицей и бордово-розовым хреном. В деревянной плошке лежала крупная соль. Розоватое, с коричневыми прожилочками, сало, соленые огурцы, маринованные помидоры, грибочки, словом, все, что у бабушки имелось в погребе, было представлено на этом столе. Бабушкины котлеты, так вкусно пахнущие чесноком, лежали в большой глубокой тарелке, стоящей в центре стола. Еще стояли два графинчика. В одном был розового цвета, самый любимый Петриком, вишневый компот, а во втором… А во втором, и это Петрик сразу понял по запаху, была самогонка. Она не часто появлялась на дедовом столе. И каждый раз Петрик никак не мог понять, что хорошего находит ней дед. Выпив маленький стаканчик этой, совершенно ужасной самогонки, он кривился, закрывал глаза, мотал головой, что-то мыча сквозь зубы, занюхивал ее хлебом, чем-то быстро закусывал, а потом распускал губы в улыбке и говорил:
-Хороша, зараза!
Как же зараза может быть хорошей? Другое дело вишневый компот! Сладенький, прохладный,  вишни тугие, а вкусные!... Петрик ни за что не променял бы один стакан компота на пять графинов этой противной самогонки.
Дед разлил самогон по стаканчикам, по комнате разлился нелюбимый Петриком запах.
-Ну, пусть растет нам на радость! – все подняли стаканчики и чокнулись. Петрик тоже поднял свой стаканчик с вишневым компотом.
-На радость!
Дед помычал, помотал головой. Дядька, уже без серого халата, с шумом хапнув широко открытым ртом воздух, сдавленным голосом проговорил:
-Ну и ядреная!... Чистый спирт!
-Ну, - улыбнувшись, дед  спросил внука, - как бычка называть будем?
Бабушка и дядька тоже уставились на Петрика.
-Что, мне называть? – с радостным содроганием в душе, спросил Петрик.
-Тебе, - подтвердила бабушка.
Неизвестно откуда и неизвестно почему в памяти Петрика возникло имя Борька.
-Борька! – радостно воскликнул он, - пусть будет Борькой!
-Ну что же, пусть будет Борькой!
Пообедали плотно. Дед, пропустив еще пару стаканчиков славной заразы, прилег на диван, дядька, упаковав в маленький чемоданчик свой серый халат и засунув в карман несколько разноцветных бумажек, врученных бабушкой, ушел со двора, весело поблескивая глазами и что-то насвистывая. Петрик тоже вышел на двор. Первое, что он увидел, это был опрокинутый бидончик с пескарями, о котором он в этой сутолоке совсем забыл. Кошка Бандитка, так прозванная дедом за склонность к воровству, доедала последнюю рыбку.
-Бабушка! – возмущенно закричал Петрик.
Бабушка испуганно выбежала на улицу.
-Бандитка моих пескарей съела!
Бандитка увертливо проскочила мимо разгневанного Петрика и бабушки, бесполезно пытавшейся попасть в нее веником, и шмыгнула в дом.
-Ну, Бандитка…
На следующий день Петрик на рыбалку не пошел. Утром во двор вывели Борьку. Он неуверенно переставлял ноги, и его слегка водило из стороны в сторону. От яркого солнечного света Борька подслеповато щурил глаза, мукал, тыкался головой в манькин бок, пытаясь добраться до вымени. Бабушка чистой тряпицей хорошенько вымыла теленка. Его короткая шерстка была теплой и шелковистой, ослепительно белой и угольно черной, а сам он, с этой шатающейся беззащитной походкой, добрыми большими голубыми глазами и тоненьким хвостиком, был так симпатичен и обаятелен, что  Петрик просто в него влюбился. Все  время, пока теленок находился во дворе,  Петрик не оставлял его ни на минуту. Он пытался кормить его свежей зеленой травкой, гладил, разговаривал, даже обнимал за шею, словом, никак не мог выйти из восторженного состояния, вызванного появлением на его глазах такого чуда, как новая жизнь.  Борька был не игрушечным, а самым настоящим. Еще день назад его не было на свете, вообще не было, нигде на всем земном шаре не было, а сейчас он появился, вот здесь, при Петрике,  настоящий, живой! Это чувство исключительности вызвало в мальчишке такой прилив доброты и нежности к теленку по имени Борька, что он не мог  оставить его даже на час.
Прошел месяц. Борька привязался к Петрику, и стоило тому появиться на пороге, как бычок весело подбегал к нему, тыкаясь теплыми влажными губами в руки, словно спрашивая, где же ежедневный вкусный кусочек хлеба. Теленок подрос, и его, вместе с Манькой, стали отправлять  пастись на пастбище. Петрик раза два сходил вместе с пастухом пасти стадо, но это оказалось очень скучным и утомительным занятием. Если бы можно было играться только с Борькой, это одно, но надо было помогать пастуху пасти все стадо, а это уже совсем другое дело. Петрику это утомительное дело очень скоро надоело и он снова начал ходить на рыбалку, играясь со своим другом по вечерам, когда стадо пригоняли с пастбища.
Как-то Петрик пришел с рыбалки чуть раньше. Рыбалка была очень удачная. Сегодня, кроме пескарей, он поймал двух карасей, каждый величиной с ладошку. Это была большая редкость. Карасей в Мурлевке было очень мало, а тут поймались сразу два. Петрик поставил бидончик на завалинку, и уже собирался крикнуть бабушку, как через открытое окно услышал разговор.
-Дык понимаешь, мать, деваться-то некуда, зарезали и зарезали. Телятина есть телятина, да и молоко опять же…
- А Петрик? Что ему скажем? Как внуку объясним, куда теленок делся? Скажем, что на мясо пустили?
У Петрика ослабли ноги, он сел на завалинку. Не помня, что он делает, рядом с собой поставил  бидончик с уловом, а к стенке прислонил удочку.
-Ты, баба, мне лекцию не читай! Я что, не понимаю? Скажем, что отвели в колхозное стадо, на дальнее пастбище, и там он будет пастись до глубокой осени.
Петрик, понимая, что случилось нечто ужасное и непоправимое, кинулся к хлеву. Там стояла, мерно двигая челюстью и тяжело дыша, безразличная ко всему, Манька. Борьки не было. Почти с ненавистью он посмотрел на окошко, за которым разговаривали дед с бабушкой, разговаривали  о Борьке не как о ласковом и игривом теленке с нежной шелковистой шерстью цвета молока и угля, верном его друге,  а как о куске свежего мяса. По щекам Петрика потекли слезы, и перестала жечь коленка, которой он нечаянно прикоснулся к крапиве. Он схватил бидончик со свежепойманной рыбой и, придерживая крышку, что бы по дороге не расплескалась вода, бегом побежал к Мурлевке. Найдя заветное место, под большим раскидистым кустом, где крутился легкий водоворот, собирающий в себе свободно плывущие листья и щепки, он аккуратно вылил воду, вместе с рыбками, обратно в речку. Вытер тыльной стороной ладони слезу со щеки, оставив на ней грязный размазанный след и, тихонько всхлипывая, побрел обратно домой, изредка оборачиваясь назад, словно прощаясь не только с выпущенными на волю карасями и пескарями, а чем-то еще, правда, не понимая еще с чем. Издали он увидел сидящую на завалинке, рядом с прислоненной к стенке удочкой, бабушку. Бабушка, рассмотрев размазанную по щеке слезу, все сразу поняла, встала и сделала шаг навстречу внуку. Петрик, уткнувшись в бабушкин мягкий и теплый живот, заплакал навзрыд, вздрагивая худыми и острыми мальчишечьими плечами.
-А что, Борьки уже никогда-никогда больше не будет?
Бабушка промолчала.
Вечером садились ужинать. На столе стояла сковородка с жареной картошкой, миска с салатом и глубокая белая тарелка с котлетами.  Дед крякнул при виде графинчика со славной заразой. Петрик наложил себе картошки, набрал салата и потянул руку за любимой котлетой. Вдруг его рука застыла в воздухе.
-Это… Борька?
-Это котлеты, - твердо сказал дед, - в них много чего намешано. Ешь, давай…