МУМИ

                М У М И

               
" И тут Туу-тикки запела о бельчонке:
                Жил - был маленький бельчонок,
                очень маленький бельчонок,
                Был он очень неразумный,
                зато теплый и пушистый.
                Теперь он лежит холодный,
                совсем холодный,
                его лапочки застыли.
                Только хвостик его, как прежде,
                самый мягкий и пушистый.
                ...
                ...
                - Если бы мне достался красивый
   беличий хвостик на муфту, было бы ...
                лучше, - возразила малышка Мю. "

                ТУВЕ  ЯНСОН.

                " ВОЛШЕБНАЯ  ЗИМА "




                1


    Я - Муми-Тролль. У меня не завидная внешность - толстогуб, толстобрюх, шевелюра мочалкой, дурацкий короткий галстук, который мне , например , как раз очень нравится (я вам не сообщу всего , а вы не будете трезвонить о моих возможно странных привычках) , штанишки на розовых бретелях и толстоватые ноги.
 Я не очень - то люблю смотреться в зеркало, а если в том назревает необходимость - тогда лицо моё делается чрезвычайно комично и
будто плавает. И тогда... и тогда я стараюсь презреть его... это лицо, но отыскиваю серьёзность и некоторое мрачное настроение. Однако, серьезность ... о ней следует говорить - говорить отдельно... Таков расклад.
    Живу в картине, что подвешена в углу длинного коридора. На картине изображено ненастье, осенний ветер, часть фасада серого дома, и я под зонтом, прикрывающий свой уродливый нос. Здесь чувствуется запах опрокинутого озона.
  Временами я выхожу из картины и брожу среди людей,- они не видят меня, и я стараюсь не придавать столь сильное значение факту моего присутствия. Своей невидимости - я обязан.
Мама всегда говорила, что наши предки жили за печкой... Признаться обращение людей друг к другу мне кажется грубоватым ... И потому, может быть, я чаще предпочитаю оставаться сам по себе, чем вступать с кем - либо в диалог.
  Да и что мне скажут? Я все беседы на разный лад слышу , а  мне сказать только: Я -  МУМИТРОЛЛЬ.

                2


     Двадцать лет назад, как разорился наш дом, наш голубой домик в чудесной долине, полной  цветущих деревьев, где с гор стекала узкая прозрачная речка, обвивающая его.
   Покатила жизнь круговертью, непонятным таким - то путём. Вертишься с утра до вечера, в суете сует, непробудной и бестолковой.
И лишь ночью да, лишь ночью в яркое небо звёздное взглянешь и вспоминаешь дядюшку Ондатра, наши катания с Туу, волшебную  шляпу, комету...
     Мысленно я прохожу к сараю и вскарабкиваюсь наверх, туда, где поджидает меня гурьба комаров и свежий, холодный серый ветер, так я его понимаю, потому что особенность воздуха сверху сенной  - какая-то полупрозрачность и твёрдая прохлада. И тут чудятся такие истории, которых сам волшебник не  выдумает. Я не могу пересказать их. Их нужно пережить.
 


               




3

                " Удивительная штука эти реки и дороги.
                Глядишь, как они стремятся мимо тебя, и
                на сердце становится так тревожно, так
                смутно. Неодолимо тянет в чужие края ,
                тянет отправиться вслед - посмотреть,
                где же это они кончаются ... "

    Тролли и др. как-то разом вытянулись, повзрослели, разбежались по углам большого мира. Никто никогда не собирался покидать нашу сказку, наш большой дом, муми-маму, папу ...  Но байка окончилась навсегда, и никто больше не намеревался оставаться.
 Когда я пишу письма без адреса (куда их отправишь?), я повторяю мысль (хоть  не люблю повторов), преподношу ее " под разным соусом ", метафорично, аллегорией, ЧТО БЫЛА ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА, ПОСЛЕДНЯЯ ИСТОРИЯ В НАШЕЙ ИСТОРИИ, КОТОРУЮ СЛЫШАЛИ ВСЕ, И О КОТОРОЙ КАЖДЫЙ СДЕЛАЛ СВОЙ ВЫВОД.
А было ль так раньше? Что-то щёлкнуло, мучная огнёвка билась в аморфной лампе, так-то попала туда. Малышка Мю ковырялась в носу, а наш завсегдатай - сказочник ведал:
    " Мои дорогие друзья, не думайте, что теперь я придумаю историю более  фантастичную, нежели раньше, отнюдь сия повесть есть точно наполовину  уж наиподлиннейшая правда ... "
     Признаться россказнь была вялой. Я уснул, а когда проснулся , повествование волшебника ещё не окончилось и более того, было где-то посредине. Я же очутился на горячей подушке (было жарко). Тогда кто-то перенёс меня с насиженного  кресла.
Я занялся слушать и смотреть в жёлтые, от керосинового света, лица Троллей: мамино, папино, сестрино, гостей. Лица светились слабым каким - то самостоятельным светом ещё и изнутри, неоновым светом.
 Ноздри раздувались, Снорк сильно кашлял, - все после последней безумной серии целодневных купаний в реке.   
- И те жили, - воспринимал я сказочника, - без всяческих фантазий и измышлений, а, прагматически соизмеряя каждый свой шаг. Присутствие одного из граждан этой удивительно богатой колоритной стороны настораживал другого. Всегда.
По - нашему вроде б странновато.
Но сия бдительность каждого против каждого, делала, придавала всякому действу, всякой вещи, лежащей с делом или без дела - смысл!
 Большой денежный смысл! То, что ранее не замечалось, то принимало особый вес и значимость. Каждая булавка лежала не просто, а головкой на северо-запад или иначе как-нибудь по-разумному, всякая чашка была выпита или не допита до донышка (поглядите - как в своей) не просто так, но и в четверти дюйма можно было  отыскать важность".
 В той чужой, дальней стороне все было не так, как у нас. Нет, ещё раз напоминаю,   
 Муми никогда не ходили вверх тормашками. Кроме осторожного обращения друг с другом, вдумчивого с окружением ещё и неодушевлённым, чужестранцы мечтали по - иному (может в том гвоздь?), они мечтали, что когда-нибудь их мир нарушит гигантский взрыв, красочный фантастический - таков, что нигде более не может быть, что этот взрыв не принесёт вреда, кроме великого развлечения, и тролли - чужестранцы поймут своё замечательное предназначение, которое их объединит навсегда.
Те мечтали. Но мечтали не по-нашему.
Мечта зиждется на реалиях, китах и слонах определённого порядка: чужестранцы - тролли, живущие распрекрасно, чрезвычайно много знают о себе и ... ничего знать не хотят о других.
Сейчас это и объединяет их.
Раскрой глаза чужестранцам, втолкуй скорбь земли нашей, они станут разочарованы и далеко отступят от ожидания колоссального фейерверка - взрыва.
Удар в самое сердце. Им это неприятно, и не надо.
А чем жить? Головы поникнут, прекратится смех, вздорный вопль, улыбки, посерьёзнеет до мрачности свет. М что же?
Мы, к примеру, в отличие от них, можем так жить годами, веками, терпеливо. У нас наивность простая. А у них простодушие воспитывается аккуратно, тщательно.
Их наивность другой марки, другого образца. По причине той  же - осторожности.
Они не полезут с первым попавшимся вопросом, либо восклицанием к соседу. Мозгульки прокрутят незамедлительно,- есть двести вариантов их к вам в расположение, и потом сам вопрос уже будет звучать завуалированно, искусственно.
  Нет у них нашей парадоксальной спонтанности, загадочности. Фейерверк их не там.
    Но доложу вам, эта сторона достигла небывалых высот. Вот вы сидите здесь: кто вприсядку, кто на дряблой кровати, стульчике, а у них - подобные сказоньки бают на диванах да пуфах! И при том происходит такое шелушение золотистых фунтиков самых расшоколадных конфет..., - вот вам правда чужой половины. Рассказывали о том почтенные люди мне.
    Завсегдатай - волшебник - рассказчик (З-Р) возымел прекрасное впечатление на слушателей, кроме внутреннего свечения. Тролли и другие гости после окончания рассказа рассыпались в вопросах о необыкновенной пальмовой стороне.  З-Р.  же отталкивался несложным отчётом , мол слыхать слышал и даже краем видывал, но что с того ? ЖИТЬ надо нашим.
    Как можно жить, оставаясь на месте, не изведав дали? Как? Зря этот рассказчик растревожил души.
Мало ль кто, что насочиняет? И есть ли на самом деле все это? Их влияние, той стороны на нашем существовании отражается? Чувствуется.
 Тролли продолжали жизнь, но зрел  У КАЖДОГО В УРОДЛИВОЙ ГОЛОВЕШКЕ, СВОЙ, ОБОСОБЛЕННЫЙ ВЫВОД ПО ПОВОДУ.
    Разумеется,  З–Р.  не одну историю преподнёс в дальнейшем, но никакая так сильно не задевала. Страна удовольствий...
Его прерывали и заставляли повторить ломтик прежней. Задавали вопросы, однако все пассивней, и смущаясь, и будто уже стыдясь друг друга.
  НЕИЗВЕСТНАЯ СТОРОНА пожевала, заела и отрыгнула нашим братом. И вот тут решили все повзрослеть, взяться за дело  " одушевлённому, неодушевлённому ", ко всему приложить руку. Пришла пора разъезжаться.
Так пропали поодиночке все, каждый из виду.
Но до того колоссального взрыва - вечности, чудится так, и не добрались пока.
Не разжевать нам чужестранной мечты, не раскусить.
ЧТО - ТО ЭТАКОЕ ДРУГОЕ В НАС, грандиознее: не такое мечтание, не логика... А черт знает что...
 Рассеялись мы и невидимы стали среди людей. Человеки не помнят полной прелести нашей истории сказочной древней страны троллей, прервавшейся вздорной сказкой о чужестранцах, ПОСЛЕДНЕЙ  сказкой.
ПРЕЛЕСТЬ ЖЕ ИСТОРИИ (желаю вам отметить) ЛЮБОЙ в том, что она будто бы продолжается. Будто бы герои идут на сонный покой, а потом вновь самым естественным образом возвращаются. Именно возвращаются, как словно никуда и не ходили.
ПРЕЛЕСТЬ ОДНОЙ ИСТОРИИ ПОЛНОСТЬЮ НАРУШАЕТСЯ АНАЛОГИЧНОЙ ПРЕЛЕСТЬЮ ДРУГОЙ.
     Помню мамины большие добрые глаза , остановившие меня слова ее, звучащие и сегодня откровением, она отметила однажды небывалую сосредоточенность мою и сказала:
    " - Что  ты  там  ЕЩЕ придумал, золотко моё?  Смотри, не упади!"

                4


    Вот и размышляю я, нынешний (покорный слуга ваш): а стоило так копаться в той последней россказни? Знать о той великой чужой стране? Ведь то нас и сгубило, что приняли на веру, взяли знаки, повытягивали головы, пошли - лишь бы куда, только прочь бы. А вышло - в разные стороны.
    Размышляю я: от уродской души Муми получилось все эдак и не так - всочувствовавание. Вера наша такая.
 Эмотивная доверчивая натура. Получится: жить  без  всяческих  фантазий и измышлений нельзя, а слушать байки о другой стране можно. Каждый шаг той полуравдивой истории теперь отражается оврагами на наших судьбах. Каждый шаг...
     Ненастье в картине, и я в вечном ожидании дождя и грозы стою под зонтом. Тусклый свет старого керосинового фонаря. Мое лицо скрыто, нет перспективы, гляжу под ноги.
И верно под этот каждый шаг, разбавляющийся в грязной колоде луж, думаю об едином - как бы не плюхнуться рожицей в фиолетовую водицу . Вот как  помышляю я теперь о КАЖДОМ СВОЕМ ШАГЕ. Не иначе.

                5


    АБРАХАДАБРА - не просто болтовня, а слово - заклинание от злых духов. Кто б мог подумать, что повторяемое нами есть спасение. Каждый растолкует понятие по-своему и запомнится , впадет в память своеобразно личная точка зрения, и я (с вашего позволения) поделю наше имя на слоги и еще мельче - на буквы, и растолкую.
    М-У-М-И-Т-Р-О-Л-Л-Ь.
    М - моя мама вспоминается мне вкупе с далёким детством. Я не видел ее давно. Что - то, наверное, происходит с воображением, когда стараешься представить образ очень дорогого существа, которого так давно не встречал.
 Я всматриваюсь в своё комичное отражение в зеркале, и не могу понять главную линию связи с моей дорогой мамой. Где же она во мне? Что от неё?
 Только помощь таблеток (однажды я очень сильно захворал) - моё тело, вместе взятое и меланхолическая омега на сморщенном лбу застыла, как на старичке. Да я не припомню, - было ли в маме такое?
 Кажется это моё собственное изобретение. Кто ж из миллиарда мам укажет сходство моё на хоть одну из них?
    Тремя  строками  выше я вспомнил болезнь. Это была скарлатина, гадкая ангина...  Хемуль напичкал меня мороженым; разумеется, это стало известно моим маленьким дружкам, в частности Тофсла и Вифсла ,  сестричке ,  бесславному Снусмумрику , а так же остальным. Мол: дети не выпрашивайте у взрослых денег на удовольствие, на своё МАЛЕНЬКОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ - МНОГО ДЕНЕГ. Мораль великолепная, а-то знал ее что ли, раньше?.. В тот день перед скарлатиной  выполз на коленках из-под стола с голой бордовой задницей.
    У дяди Хемуля исчезло девять (девять!!) монет. Он бы и не приметил исчезновения, если б не глупое - детская моя доверчивость, " розовая " доверчивость (не чужестранная: те бы смолчали, а я разоблачился!).
 Я накидал ворох синих " эскимо " бумажек в мусорное ведро - ну? Как не заметить? Идиотство! Сколько раз позже я, итак безобразный, стоя перед зеркалом говорил себе: "Не дурак ли?" И это вроде успокаивало, как-будто кто-то соглашаясь со мной, жалел меня тут же.
Наевшись вдоволь, тем образом, я поспешил расправиться с ужасным ощущением вора. А увидели,  расспросили, отмеряли ремнём. И все грехи - вон.
Под вечер повышение температуры и семь дней горячего полусумрачного "блаженства".
Мне не хотелось брать в кавычки последнее слово. Но блаженство болезни было. Мне не хотелось вставать, показываться кому-либо на глаза. Так бывает? Так есть.
    Сейчас день за днём я, а, наверное, чаще - час за часом, вспоминаю осенние те дни скарлатины.
Жёлтые сухие листья срываются гулко, несутся голубем, произвольно выспевая песнь каменного ветра. Несутся, громоздятся где-нибудь в одном месте, собираемые и обругиваемые подметальщиком. 
Ржавые  стукаются  о  мой больничный подоконник, а небушко такое светлое, ясненькое, хрустальное, слегка подзанавешенное голубоватой дымкой...
И я думаю думу.
    Мама пробиралась в мою палату и читала смешную детскую книжку. Мне нельзя было смеяться и она сердито прикрикивала на мой радостный хриплый скарлотиновый смех. ДЕЛАТЬ СМЕШНО И БОЛЬНО ОДНОВРЕМЕННО - ТАК ЧАСТО РАЗРЕШАЮТ СЕБЕ ОЧЕНЬ БЛИЗКИЕ ЛЮДИ. А ты разве не разбираешься в этом ?
    Потом мы молчали, она раскрывала апельсин, ставила рядом банку смородинового сиропа, я садился, изображая на лице нечто то, что пугало мать.
Она подбивала подушку повыше и глядела внимательно, сурово сначала. И наблюдала, как нежно и долго тянули мои губы подогретый сок и послушно стягивают мездру  цитруса.
         Блаженство, в которое хотелось бы окунуться ещё раз. Скарлатиновое больное блаженство. Наверное, взрослый,  прихватив детскую болезнь, испытывает сие " блаженство ". Нет, взрослый так болеть не умеет.
  Она спала на лавочке, я позже об этом узнал.  Мама - одна на узкой жёсткой трёхпольной лавочке. Она ничем не укрывалась, ей нечем было укрыться, подбирала колени и подкладывала руки под голову. В то самое время, когда я думу думал и блаженствовал.
  Мама - первое слово. Основное  начинается с этой буквы.

                *  *  *

    У. Утюг. Мысль заключается в следующем. Огромное сладкое правдивое сверх ценное (или не оценённое)существо - мама когда-нибудь все же даёт осечку . Она попросила меня однажды (это было через много месяцев после скарлатины ):
        - Подай-ка утюг!"
  Я ответил: " Он горячий, ма!"
    - Но я же беру!
    - Я не могу.
    - Возьми, и подай!
    - Я боюсь, мама. Не могу ...
    - Вот так ВЫ ВСЕ. ДЛЯ ВАС СТАРАЕШЬСЯ, а после получишь - НИЧЕГО!
  Я заупрямился не на шутку. Мне не приходилось никогда брать в руки горячий утюг. А требование  навязывалось.
 Окончилось ничем: я надул губы и ушёл в свою комнату. Мама взяла утюг и продолжала гладить. Она не пришла как раньше (может впервые так), и не обняла мою голову и не прижала к себе.
 Она отдалась злу, которое вливалось тонкой больной струйкой и мне, в мягкую целомудренную мою душу. Предательство приручено воспитанием. Вкус первого предательства терпок, ведь мы получаем его от самого дорогого человека.
    Отец на один мой проступочек сказал:
  - Он сделал это специально. Клянусь моим хвостом !
  В мою голову тогда не укладывалось - как  же можно сделать родителям что-то неприятное нарочно. Не укладывалось. Но фраза жёстко натянута суровой бечевой  прорезала нутро.
    И тогда я стал представлять: как можно сделать  неприятность близким, что при том чувствуется им и себе? Вот вопрос!
   Первое предательство - маленький живец и его с удовольствием заглатывает
 СПРУТ. И далее с нами он - во всю жизнь. Мы усваиваем науку, побеждаем чудовищ, либо не замечаем страдания. Но город, обнаруживается однажды, - давно полон  трупами. А мы продолжаем усваивать, воевать. За что? Как живут в той чудесной стране, о которой говорил Рассказчик?


                *  *  *

    " М " номер два - Мебельный ящик Ондатра. Это крепкий буковый ящик, в который когда - то складывались лучшие пиджаки дядечки Ондатра. Он сремонтировал себе новый, а этот оставил. В нем свободно помещались два взрослых. Неизвестно сколько бы он стоял во дворе просто так, сколько бы наполняли этот замечательный предмет мусором, - сыпали песок, оставшийся после монтировки плиточной дорожки и так далее. Но как - то: за него хорошенько взялись отчистить. И поставили сушиться. И я присматривался к его роскошному широкому дну. Моя идея была сделать из него вертолёт.
    Я отпилил немного верху, чтоб легче было забросить ногу, приделал допотопный штурвал - погнутый и заржавленный руль от старой косилки, найденный мною уже давно на свалке; навалил в ящик " боевого " хлама: детский бинокль, запасные резинки на рогатку , банку с несколькими белыми монетами - на случай если в самом деле улетишь.
 Я фантазировал, что приспособлю последнее устройство - винт к несложному каркасу дубового ящике, и тогда - взмою в воздух, направляясь вперёд.
        Только меня и видели!
        Я махану перед домом, сделаю этакий рискованный крен. Аххнут! У меня за спиной громко хлопнет мотор, я обернусь, двигатель чихнёт и зажужжит прежней музыкой. И тогда я не стану испытывать более терпения и направлюсь поскорее в путешествие.
Над нашим посёлком, над рекой, над высоким орешником.
Сорву наспех немного лещины. Пролечу поле, где обычно мы барахтались в низкой нежной траве после купания в водоопреснительном канале.
Трава поклонится, расстелется под натиском винтового  ветра.
  Мой буран направится дальше , где я ещё не был: к той сказочной  богатой стороне?
        Я вернусь и расскажу, что нет, да - нет, - ТОЙ великой страны, разрушу
"последнюю сказку", надуманным заключениям. И произнесу подтверждение: "Там не живётся совсем!"
 Будут слушать, и расспрашивать о моем изобретении, путешествии. Они захотят сами вскарабкаться на мою машину, и покататься - каждый, по очереди. И я соглашусь - хитро . Но полетит не всякий ...
    Второе место было пилота. Всегда должно быть свободным.
 Мне преотлично помнится, как тщательно именно его я приготовил. Поставил низкий табурет и прибил ручки-гвозди для поддержания, страховки моего напарника. Для кого предназначалось то свободное место? Кажется, лучшему другу - Сниффу, но он не полетел. И я не полетел. Однако, с тех пор я все-равно готовлю подобное соседство - свободное, рядом с собой.


                6

    И. Это Ирита. Мне снилось (так явно было это, я хорошенько запомнил) - на своём вертолёте, который питал долго мои надежды, пролетаю мимо окон в мансарде . Там махонькая комнатка Ириты, занавешенная шторами в белый дурман с огромными фестонами. Она часто посиживала дома по произволению ли родителей? Может быть, ей самой так просто нравилось? И когда я видел ее, она выходила с подругами, я пребывал в чрезвычайном волнении. Помнится ...
    Какое-то комедиантство во мне живёт, оно как - будто со временем тает, оттирается, но мне кажется, никогда полностью не пропадёт. А может ли вообще что-либо исчезнуть, ОДНАЖДЫ ВЫЛЕЗШИ ? Сие есть в нас - констатируем, а нужно ли?
И за что нас тогда потом судить? За то, что однажды случайно выползло?
 Гляди- следи когда выпускать.
 Комичное и сегодня живо.
 Тогда же я взбирался на старую иву и болтал ногами, вроде боясь спрыгнуть, другой раз, поднимал невидимую штангу, корчась при том по-настоящему. И кто это видел, думал; какой мальчик смешной! Я размахивал руками, падал, клоунски барахтался. Мне хотелось, чтобы она увидела номер из своего окна. Но, может быть, она, маленькая девочка, уже тогда знала, чем чревата грязная комичность, то есть то, что ОДНАЖДЫ вылезло.
    Я нацарапал признание десятым прудом, намёками, что, мол, люблю и что делать? Короткую, притязательную записочку бросил позади себя нарочно так, чтобы она заметила во время наших детских  догонялок. Я рассчитал точную траекторию бега в радости упарившейся девчонки. Записка выпала и была подобрана. Она развернула и читала.
  Фунтик  бумаги в коем смысл моей Вселенной. Была. Первая любовь.
  Это было нахождение парацельсовой " сигнатуры " - доброго символа. Выскочившего так же комично. Мне стыдно за ту первую любовь? Надо, чтобы было так. Надо.
        Но это  не так.
        Я собираю старые символы и ничего кроме мистического, счастливого того объяснения мира не нахожу ...
  От каждого по изюминке, а вместе - ВАРЕВО, потёртые сладости в большой фруктовой тарелке. Добрые символы - что с ними делать?
Не попробовать прошедшее детство на зуб - не хорошо.
    Я чертил на стене ее имя. "Ирит". Я писал  записку другую, третью и рвал одну за другой. Потому что не получил ещё ответа от первой. Я получил урок, жестоко обжёгшись любовью. Я старался взять себя в свои уродливые руки и приговаривал:
 " Что  дороже тебе - папа, мама или ОНА? А?"
     - Отвечу.
     - Ответь и тогда сбудется или нет.
     - Папа и мама дороги, но Ирита - мучительна ... Они все мне дороги...
     - Нет-нет. Так хитро выходит. Мог бы поменять родителей на неё?
    - Нет, конечно.
  Ответил и чувствовал, что это не правда.
     - Этот вопрос неразрешим, - вот что.
     - Тогда: сбудется ИЛИ нет.

 
                *  *  *

  Ирит. Она всегда находила забавным мою любовь? И остальные находили это смешным, надуманным?
 Я ощущаю себя крошкой Соломеей, которая влюбилась в Хемуля, жила постоянной надеждой ещё и ещё раз услышать звуки медного рога. Но Хемуль был огромный и так всегда спешил, что никогда не замечал ее. С некоторых пор (или так было всегда?) не люблю девчонок, не принимаю их. Не понимают и они меня.
 Я жду, когда окончится бесславное наваждение, когда сердце застынет, образ оскорбится.
Иногда я намеренно провоцирую язвящее пренебрежение к ним, и себе, и тогда давлю со всей силы на сей ячмень. Он выскакивает. Вижу ядовито-водянистый белый гной. Это - то и стоит.
  Нет любви, которая грезится мне. Бесполезно искать в любви духовное. Любовь скорее в фетише,  мираже, фантазии, комичности твоей, и ни в чем конкретном.
  Надо заставить ее уйти обманом. Так предлагала избавиться от грохочущего рога Хемуля Туу - тикки ( ведь Хемуль был уверен , что его Все любят ) :
  " - Скажи ему, - посоветовала она мне, - что холмы в Пустынных горах - гораздо выше и лучше, чем здесь . Я нашёл его и поговорил.
    - Надо бы поглядеть, - отвечал мне Хемуль, вдохновляясь. - Но туда путь не близкий . Если я отправлюсь в Пустынные горы , может статься , мы не встретимся нынешней весной. А жаль, не правда ли?
    - Ага! - соврал я и густо покраснел.
    Следующим утром Хемуль играл " Марш Хемулей " на своём медном роге и заканчивал пьесу замысловатым пассажем, рядом сидела счастливая Саломея.
    - И подумать только в Пустынных горах! Сколько там свежайшего воздуха!
  Словно прощаясь Хемуль, сообщил мне:
    - Ты только не обижайся, не расстраивайся, но я все же поеду в Пустынные горы. А следующей зимой обещаю научить тебя кататься на лыжах.
    Я подарил ему на прощанье большую банку клубничного варенья, на закрывавшей банку бумажной обёртке написал:
    " Моему старому другу - Хемулю." И был благодарен сам себе за продолжавшуюся любовь Туу-тикки.
    Хемуль ушёл в Пустынные горы от подножий до вершин укутанные снегом в ночь безлунную.   Он раньше всех нас ушёл куда - то, откуда не желал возвращаться и следующей зимой. В походном мешке Хемуля лежала согретая теплом сонная крошка Саломея и все время прислушивалась к звукам рога" .
        Она любила его.

                *  *  *


    Когда мы уезжали из долины ещё не зная, что навсегда,  папа  купил дом в другом селении, желая его подремонтировать и подарить кому-то из муми. Я надел коричневый пиджачок и вышел под моросящий дождь , встал под грибок , поставил каблук на край сцены, выигранной  все мои тупые комедиантства, песочницы. В голове рулетка и брошен шарик: если есть святость в сим мире (видит Бог, как искренни, отчаянны мои чувства), тогда - выйдет она ко мне, Ирит. Я сообщу ей коротким словом своё бедное состояние. Умчусь, стыдясь, пряча лицо...
ТАК НЕ ДЕЛАЕТСЯ, ОЙ - НЕ ДЕЛАЕТСЯ...
Но я убегу, потому что встречусь с таинством - двойником счастья. А так бывает ль?
    Она не вышла. И не взглянула в окно, она знала, что я уезжаю, но откуда же  ей знать точное время, когда мне вздумается выйти под грибок?
    Со Сниффом мы поцеловались в щеку и попрощались, на время. Я написал ему письмо, как уже приехал в ремонтируемый, он ответил в скорости раз, потом ещё раз и больше - никогда.


                7

    Пошла "ТР". Следующее. ТРЕЩИНА. Не могу не придать особенного значения слову, понятию и даю ему две буквы. Когда пошла трещина - это помнит каждый. У каждого - своя. У меня, например, пошла именно после переезда.
  Мы с мамой остались в большом доме, папа уехал в свою обычную командировку. Мы не могли нарадоваться на новый, светлый, тёплый, отличавшегося от прежнего, дом. Бывшие хозяева оставили немного мебели и нежные розовые стены в дешёвых обоях. Я: то любовался внутренностью дома, то вылетал в сад, и там, сидя на скамеечке опять-таки смотрел на дом и думал: "Зачем его потом кому-то дарить?"

                ТРЕЩИНА
   ...................
   ...................

    Я было стал писать о постороннем  и не о том важном, что есть в  трещине, посему выше стер десяток пустых строк и возвращусь к теме.
    Мама потакала мне какое-то время: не идти в новую троллеву школу. Мне же предстояло влиться в чужой коллектив!
    Именно рассматриванием дома и ближайших окрестностей я долгое время занимался. Завести друзей в новом месте не так-то просто. У соседей сидел мальчик на веранде  моего возраста, может, немного младше, и я часто глядел в его сторону.
  Меня что-то  брало, что-то и отталкивало от него . Неприветливость, хмурость?
  Вообще - возможно ль, что при переезде из одного городка в другой,  расположенных в трёхстах милях друг от друга, встретить похожее на тебя, но бесконечно мучительно чужих троллей?
    В школу я пришёл спустя две недели после переезда. Троллева школа из белого кирпича в три этажа. Серые берёзы не спеша сбрасывали листву, а на скамейках сидели девчонки в школьных фартуках. Каждая - чуть на свой лад: насколько можно было высоко подшита юбочка.
  Ребята задорно беседуют.
    В моем классе я ощущал себя затерянным. Все здешние однолетки были намного выше меня и смелее , развязанней .
Я сидел большей частью на переменах в классе или выходил где-то недалеко
погулять.
 Учительница уже не обращала на меня такого внимания , как обращали на меня внимание прежние добрые учителя.
 Урок за уроком и домой. И так день за днём.
    Происходило масса приключений, обыденных и необыкновенных событий, но стоит ли рассказывать?
Трещина подготавливалась несколькими подстерегающими тонкостями.
 Чем дальше к взрослости, глубже усаживалась в подростничестве. И тем острее обнаруживалась индивидуализация. Я как никогда стал чутко ощущать свою персону. Необыкновенность... Где же та проданная за гроши комичность, комедианство, которое так легко давалось?
Уродство троллей делилось на каждого, но были и не так уж некрасивы  мальчишки и девчонки. Я не принадлежал и не приставал к сему клану.
Я слишком часто говорил невпопад, чтобы меня поняли, необременённые плохой внешностью тролли.
 Были среди них и умные, подвижные, общительные, хоть и не красавцы, как и я. Но и к им я не принадлежал.
 Подростническую шизоидность все острее чувствовал и переживал.
 Я выбрал себе очень определённый круг друзей (мечталось больше). Они не были верными товарищами, как прежние, оставленные мною.
 Внутренняя речь вместе с телом тянуло ввысь и я нёс все более тяжелеющее тело. На каком-то этапе меня потащило расти непомерно. Дикий рост - зачем он придуман природой? Чтобы расстаться с пристанищем маленькой души?
Он распирал меня, все, что раньше было понятным созерцалось и мыслилось мною так же полновесно и начинало реверсировать в отношении к окружающим.
Чудной диапазон, не знакомый мне ранее, чувств - от глубокой очарованности какой-нибудь девочкой до упрямого воспоминания-депрессии.
 Девчонки - тролли становились все отдаленней, отдаленней. Все не похожей на нас- троллей мальчишек.
Даже те, которые раньше были ничего ещё - наивными, смешными, безмятежно радостными становились по другую сторону.
Будто нам всем предстояло взять какой-то барьер и требовалось до конца расстаться с детством. Этому нас и учили преподаватели, жизнь...
Я отличался задумчивостью, тихостью. Едва ли это хорошее качество. Позже я переломил и стал вызывающе активен, когда окончательно хотел расстаться с самим собой... Но когда все смолкает...

"Тишина и покой были полны ожидания. Порой кто-то вздыхал во сне и, свернувшись клубочком, ещё глубже зарывался в свою перину.
 … - Мама! Проснись! - закричал Муми-тролль и потянул за одеяло.
     Но мама не просыпалась. Сны, в которых ей снилось лето, стали  беспокойнее и грустнее, и проснуться она смогла, но очень поздно".




                *  *  *

     Мои  наклонности  воспринимались дико. Один приятель сказал, что я забавно смеюсь - все лицо скачет , комически передёргивается:
    - Я и теперь смеялся не с смешного, а с тебя!
    Несмотря на мою " комичность ", в голове постоянно происходил отбор потребных и " несъедобных" троллей. Шёл навык " наведения посторонних ",- неприятелей, разумеется через шишки и боль. Я показал несколько своих цветных рисунков одному из сдружившихся со мной (дружба содержалась какое - то время, дружба - очень интимное состояние).
 Рисунки мой временный дорогой друг оценил неоднозначно - что-то понравилось в них ему, более он ничего не сказал.
    - Почему они у тебя такие размытые?
    - Понимаешь, это не рисунки обыкновенные, это фото.
    - Фото?..
    - Я рисую что-нибудь на листе бумаги, акварель, потом накладываю на него другой, слегка промокаю и со второго снимаю клише - оттиск.
    - Зачем?
    - Мне нравится. Это давнее моё увлечение. Ещё ...
  И я принимался рассказывать о содержании своих фото.
    В свои тринадцать, как ни странно ( а это странно ), мы с товарищем играли в солдатики, разнообразные смешные сценки я изображал перед ним. Мои фигурки карабкались по отвесным: дивану, креслам , бултыхались  в  стакан с водой, обстреливались и выживали. Да, я разыгрывал целый фильм моему гостю ; мой дорогой друг же был  рад тогда этому .
 Любопытно, отчего меня все время (с тех пор после переезда в другой троллевый городок) тянет к неприметным людям? Незначительным. Знаете ли, ТАМ И ТОГДА было замечательно отличиться в поведении, носить в дневнике отметку " хорошо ", тем паче " отлично " за поведение .
 Эта отметка имела цену, была действенной.
Теперь: ЧТО ОТ НЕЕ ОСТАЛОСЬ ?
 Что осталось от честно заработанного  примерного поведения? БЗИК!
Бзик самый натуральный , во всем блеске и невидимый, и неощутимый после того как произведён был раз когда-то и более никогда...
БЗИК, как каждый из нас .
    Однажды я дрался (история о моем дорогом друге продолжается), я защищал то, за что шёл и мой " оппонент ", - за честь.
Честолюбие ведь во всяком водится, и мне надоело прятаться и быть изо дня в день одним и тем же, - третьим, пятым.
 Я послал "ко всем" одного приятеля из соседнего класса.
Назначили кулачный бой.
Секунданты и проч. С его стороны - трое. Один из них пообещал со мной разобраться, если я не заткнусь ещё до драки.
 Гнусь текла ещё с моих уст, пока ещё, казалось мне, можно было что-то противное говорить, до дуэли. Но я заткнулся.
    Мы накатали хорошенько друг другу; он бил очередью - потом я  понял, как  удачен  данный приём в дилетантской драке.  Я бил редко, да метко. Мне набили  синяков, ему же я хорошенько расквасил губу.
    Мой  дорогой временный друг волок меня к себе домой и похохатывал, он дал мне пятаки и посоветовал прикладывать  их к распухшим местам.
Я улыбался сквозь зализанную губу,  меня трясло, и я болтал чушь, всякую чушь, лишь бы поддержать своё скверное самочувствие, и выразить другу благодарность.
  Я глядел в лицо моему дорогому другу и завидовал - как чист и красив он.
  Как строг, честен, смел, в том числе, мне он казался, а я в сей миг - ничтожен, боязлив, потому что драться вторично (как подговаривал меня мой дорогой временный друг), - вторично сражаться я не желал.

                *  *  *

    Тогда я  не относился так строго, безапелляционно к проступку моего дорогого друга как теперь.
Сегодня я знаю, что проступком наделён каждый, что предать близкого, собственно ничегошеньки не стоит, что допускать так близко, ТАК БЛИЗКО к себе, там, где сам ты чрезвычайно редко бываешь, САМ БЫВАЕШЬ, - нельзя,  НЕДОПУСТИМО!
 Обыкновенное правило, правило номер один, к которому идёт каждый самостоятельно и только за этим правилом пойдёт подлинный набор жизненного опыта, а до тех пор розовое детство... - вертолёт.
Возможно,  я ошибаюсь в последовательности, и только.
Мой дорогой друг выдал все нюансы, кои были меж нами - игру в солдатики, акварельные фото и моё признание, захлёбывающегося в обиде от побития , и сбивчивые слова в синяках. И то, что наивно, дурачок я признался, что если бы была у меня это не первая драка, то я бы по-другому, умеючи, дал противнику (я бы вынес такую тактику серийных ударов - бомбёжек).
Уже на следующий день, как я явился в троллеву школу, надо мной хитренько посмеивались и задавали вопросы:
    - Ты дрался первый раз? Может, со мной подерёшься? Это будет - второй.
    - Сфотографируешься со мной?
    - О-о! Что вы! - Реагировал я на все нападки. -  Я окончил игрушки играть ещё до школы ...
     Мой дорогой временный друг вынес, как выплеснул всю подноготную моих затаённых идей, увлечений. Мой "дорогой друг"...
        Возможно он больше  рассказал?
И само окружение, ВНИМАЮЩЕЕ ОКРУЖЕНИЕ, не вынесло кощунственно более, чем предпочло, остальное - оставить погребённым.
 Нашёлся-таки где-то предел клевете, хамскому наговору, предательству.
    Через пару недель мы с " моим дорогим другом " вновь общались, каждый из нас что-то выдавал другому, но затмение прошло.
Мы друг от друга начинали таиться.
 ТАМ, ГДЕ НЕ БЫЛ САМ, ОТКУДА ЗНАЕШЬ, КАК ГОВОРИТЬ ДРУГОМУ? Раньше же позволял себе... А теперь ... Роскошь описывания... Избегай неразборчивости. Твоя троллева душа никому не нравится до конца.
     Далее, к периоду подростничества относится "естественное" преображение внешности, когда ты не такой как раньше становишься. А раньше - был лучше, симпатичней.
  Когда ужасаешься мыслям, кои растут, как ядовитые грибы после дождя, и от невидимых спор тянутся вершки. Их - то и ешь, чтобы быть дальше разборчивей!
    Тогда и сложилась окончательна ТРЕЩИНА.
 Трещина - эрозия почвы на твоей великой планете, где хозяйствуешь ты и никто более, но где всегда находится неодушевлённое нечто, что пытается мешать с тех лет.
 Ледники и жара, опасные насекомые, дикие растения, много чего ...
        И ТРЕЩИНА.
По своей земле ты ходишь  и  в  некоторых местечках бываешь по нескольку раз, задерживаешься - любуешься. А в другие не заглядываешь никогда - не хватает времени, сил даже на путешествие по собственной земле. Там, снаружи, тебя уверяют, что есть, есть, есть прелестный ландшафт, где голубые
реки и солёное лазурное море, где климат помягче. Там - прекрасные постройки, там - тролли другие, и жизнь - не та...
 Ты знаешь и веришь. Но и знаешь и то, что ЕСТЬ ТРЕЩИНА, НА КОТОРУЮ ГОРЬКО СМОТРЕТЬ, ОГЛЯДЫВАТЬСЯ.
    Может быть, она в Антарктиде? На твоей планете, тролль?
    Ведь не попрёшь ты в мерзлоту?
        ГДЕ ТРЕЩИНА?
 Ты никогда ее БОЛЕЕ не увидишь , она забьётся в памяти... Конечно... Неприятно...
  Не надо возвращаться, нет - не надо.
   
    Когда я пришёл к этой мысли, мне стало легче жить.
    Я не доверял троллям (это нормальным стало). Я делал это, не оглядываясь на трещину, не воспоминая - ОТКУДА ВСЕ ЭТО ВЗЯЛОСЬ. Я предавался радостям и грусти, но опять-таки, не оглядываясь на прошлое , ТЩАТЕЛЬНО ИЗВЕДАННОЕ ТОГДА, В МАКСИМАЛИСТИЧЕСКОМ ПОДРОСТНИЧЕСТВЕ.
Безусловно, там, там осталась гора правды.
Искренней и нужной, но каждый из нас на память взял камешек, драгоценный настолько, насколько ТОГДА СМОГ ПОТРУДИТЬСЯ.
Господи, ведь самое главное - никогда не оглядываться назад, к щели, продолжающей разрушать, разрастаться, вмещать мрак и холод, неизвестность.
  Кусок смерти - ПРАВО каждого помещать, как угодно будет ему над собой, самостоятельно.
  Вот  она - в уголке глаз, рта, носа, плеча. Есть сие право. Только к чему? К чему тогда вся жизнь троллева?
    Когда ты решаешь жить, да " с маслицем ", когда вырабатываешь образ дальнейшего твоего шествования, выхода во взрослые тролли - тебе поможет сохранить здравомыслие и высокопробное настроение идея: никогда не оглядывайся на все разрастающуюся щель.
  " - Холодная вода лучше всего на свете! - сияя, говаривал Хемуль. - Она гонит прочь все досужие мысли и фантазии. Верь мне : самое опасное - запереться в четырёх стенах. От этого в голову лезут разные мысли ."
    Хемуль говорил о трещине.


                8


    О - октава.
       Продолжим тему. О - октава большого музыкального произведения. Каждый проживёт свою песнь, складную, либо нет и, тем не менее, понятную, но лишь себе и самым близким. Да и песня ясная большинству - нет ли в том грубой артистичности и подхалимажа? Это на вкус.
 Не ведаю - можно ль прожить под чужую дудку?
    Одна октава вместила фрагмент трещины, а другая - нет.
Тогда я понял, что прожил октаву, что песнь - жизнь живая, но не вся - частями. А  иная песнь не допетой остаётся.
Что прожито? Кому это важно? Не так важно, пока не придёшь к точке. А за  вертикальными  чёрточками - следующая октава, крупнее музыкальнее периоды.
Есть парафразы - искусная импровизация общей темы, виртуозное исполнение объяснения накопившегося опыта. И это и есть искусство жизни троллей.
     Я как - то был сумрачно расстроен.
  " Туу - тикки удила подо льдом рыбу.
    - Оно ... никогда не вернётся. - Сказал я.
    - Кто? - спросила Туу-тикки.
    - Солнце! - Закричал я.
  - Это ты зря! - ответила Туу спокойно.
  Мы вдвоём долго прислушивались к отдаляющемуся эху, которое вторило: Солнце! Онце, Онце, Онце ...
    - Не спеши так, - продолжила Туу. - Солнце каждый день всходит, выйдет и сегодня. Убери свою мордочку, тогда я смогу выбраться из проруби.
    Она вылезла и села на крутую лесенку купальни, понюхала воздух, прислушалась и сказала:
    - Через час. Садись и жди ".
    Я ждал.
        И оно, правда, вышло.

                9


    Итак, после расхождения троллей, отыскавших свои интересы, каждый поселился в миру, своём уголке.
 Я попал в картину с ненастьем. Отчего так?
  Ненастье даром не  пришло. Признаться  меня более и раньше удовлетворяла природа в дожде. Нравилось.
Тогда всякого тролля останавливает поток прохладной воды, и всяк откроет зонт, либо притулится к стене под козырёк.
  И останется - один. Мне нравилось то? Отчего ж?  Не ясно.
    Сегодня этакий лиризм со мной ежедневно.
Это обычное состояние погоды внутри меня, и я квашусь тут на одном и том же месте.
Разумеется, люди, которые приобрели картину с уродливым троллем, не заглядывают в неё ежеминутно и даже ежедневной, намного реже.
 Висит и висит. Тогда я выхожу из картины, и иду в этот дом, сижу там и греюсь.
  Я включаю старый камин и пью травяной горячий чай . Воспоминаю прошлое. И прошлое мне чудится таким распрекрасным.
 Наверное , это не правильно - жить воспоминаниями...
Именно о детстве. Кусок подростничества, знакомство с трещиной. И тут я взбадриваюсь, не оборачиваясь, подрезаю.
    Моя история теперь кажется вычурной, с этим местожительством - на картине. Не всякий тролль поверит в это, не каждый так устроился странно. Только поразмыслив: а почему бы нет?
 Почему не верить мне? Почему не верить родственной, хоть издали, душе?
 Ведь говорят же - жизнь такая замечательная. В картине - не так замечательная. Потому и начинают верить.
Моя фантазия чудится и мне самому настолько вычурной, насколько в вечернее, пред сонное время, когда нам, малышам, отец, направив на потолок диапроектор показывал и прочитывал титры цветной сказки. Короткой, но всегда интересной и страшной сказки, например о Локе - путешественнике.
 Этакой сказочный тролль, живущий среди нас. Однажды попадает в фантастическую историю, сначала - это метаморфоза малого Гулливера.
Все вокруг увеличивается в несколько раз, а он просыпается у огромного пня и его замечает великан. Великан  - троллеед, но великан, разумеется, делает непростительную, для него роковую оплошность, он медлит с поеданием нашего героя и потому влезает в крупную завязку ...
Лок – путешественник,  будучи не глупым готовит козни великану.
 Лок - потро ... путешественник устраивает систему припонов, рогаток, рычагов, катается на реактивной местной серой мыши, чтоб  не  быть  задавленным разъярившимся  великаном (обыкновенный великан сказочный, ведь обыкновенно глуп, раздражителен, психопатичен).
 Лок - путешественник устраивает все так, что в конце концов прелюбезный уродище сваливается, повязанным изобретательнейшим малым Гулливером в собственную же кипящую кутью.
Эта сказка была не окончена, оборвана плёнка. Последние кадры изрядно потёрты.
В ужасных белых полосах (мы видели их на складках простыни-экрана), и рваным параболическим финалом. Вы знаете, как рвётся плёнка - вниз и острой бляшкой. Отец перекручивал, не спеша плёнку до скончания, и при том всегда дорассказывал сказку.
 А выходило: великан отчаялся до того (довёл изобретатель Гулливер-тролль), что хорошенько обварившись в своём супе, согласился даже отнести домой Лока, лишь  бы  более  никогда наверняка не встречаться с парнем. Мы смеялись.
Вторая часть начиналась с того, что в пне имелось дупло и через него требовалось проникнуть в мир других троллей - не великанов...
    Эту сказку мы с сестричкой любили (где она сейчас?). Сказка та была, пожалуй, не более фантастичной, она должна была быть страшной нам. Это теперь мы бессмысленно водим глазами по духу нынешних психологических детективов - криминалов.
 Несколько кадров увеличивали героя Лока - путешественника до формата великана, его черты лица укрупнялись, мышцатые руки, одежда , дротик на поясе.
Он улыбался другой улыбкой, проникшись уже идеями верной борьбы с великаном. И титры под картинками подтверждали это. Но великим ему было скучно. Не та история. А вот, когда он вновь уменьшался, тогда творил каверзы.
 В испорченных кадрах, где видны только первые титры, смываются картинки, видна лишь увеличенная голова Лока, посаженная гордо.
 Нас всегда учили, что маленьким быть полезно.
    Лок - путешественник, мой рваный, простолюдинин герой, отчего прихватил ты меня в свою историю? Отчего я попал на застывший диапозитив картину и ты бываешь здесь со мной...
     Это " Л ". ЛОК.
     Я встречаю Лока. Есть место мистике в моей картине мира. И Лок преследует откровенней нежели раньше посредством нашёптывания противных сказочек и особенных снов .
Но он ничего дурного не делает, кроме этого. Он пугает меня. А это мои дела, не правда ли?
Вижу - тень, вон, прошмыгнула по противоположному краю улицы, мало ли ... Но потом Тень преспокойно переходит дорогу и грядёт по ближайшему тротуару навстречу мне!
Улыбающийся Лок с логично законченной сказонькой, что все должно быть хорошо.
 И так и бывает - он или вовсе исчезает, или бродит тенью.
Умением жить.
Как только мой дух захватывает, я начинаю учащённо дышать, словно выплёвывая энергию, чтобы Лок преспокойно прошёл мимо меня оцепеневшего по своим, чужим делам, и не обратил на меня никакого внимания. Казалось бы ...
Я ощущаю холод какой-то расправы над собой, но в чем она и я вместе. Лок минул и вновь покой душевный и зло перешло в мир внешний и холод ненастья, как прежде.
И, кажется, на моей картине так же дождь прошёл.
    " Ь "- знак есть смягчение. Говорят - подстелить соломки , но соломка сия подложена уже.
Я думаю , что каждый имеет право досочинить как когда-то отец в детстве мумми троллю неоконченную россказнь о себе самом.
 Закончить, как желается себе.
Это великое счастье - не видеть разорванных кадров никогда. Никогда до них не добраться.
И единственное смягчение всей существовательности нас, троллей.
 Когда я захожу в дом, располагаюсь у камина, жгу свечу и грею чай над ней, тогда я размышляю над этим. Руки погружены в мягкий, стелющийся мрак от жёлтого пламени свечи и тусклого воздуха за окном.
 То синий вечер, то розоватый рассвет - здесь все одно и то же. На моей картине.
    Я фантазирую хороший конец, дую в горячий напиток. Присаживаюсь в Вольтерово кресло,  забрасываю  ноги повыше, и укрываюсь пледом.
Тогда негодность никто не видит, тогда как и мыслилось художником, в итоге: где - нибудь я должен найти одиночество для откровения, покой. Успокоиться. И, главное, не тревожить других. Я дышу ровно, размеренно.
 Варюсь в измышлениях и никому не приношу вреда. Думаю о спасительной соломинке, перебирая травинки.
  " Хочется бежать по тающему снегу, чтоб солнце жгло спину. Бежать и ни о чем не думать, быть счастливым. Добежать до берега моря, выбежать на причал, промчаться через пустую купальню, где гулял всегда ветер. Усесться на крутую лесенку купальни, к которой подкатывали волны весеннего моря. Сюда же доносились звуки шарманки, игравшей далеко-далеко в долине. Закрыть глаза и попытаться вспомнить, как это было, когда море, покрытое льдом, сливалось с темным небом ".
               
10

    Другое " Л ". ТРОЛ-Л-Ь. Что ещё за "л" ? Лесть , ложь , легенда ,
 лицемерие..? Что есть второе " л "? Загадка.
  Я предаюсь неге, размышляя о втором " л ". Воображаю "л " - любовью.
  " Мама, я ужасно тебя люблю! " Но где взяться любви в сыром мире моей картины (без единого знакомого лица).
        Неизвестно. Вот - фантастика.
        Лок - Потрошитель не моя выдумка, если разобраться.
        А любовь ? Моя.
        Даже, если она так нужна ...

Только куда ей тут втиснуться?