Репетитор

     Вот бы сейчас выйти во двор и погонять мяч.
             Или.
             Вот бы сейчас вернуться домой и поесть по-человечески.
             Или.
             Вот бы сейчас посмотреть телевизор, а потом сходить в компьютерный клуб и поиграть там.
             Но нет же. Надо ехать на занятия. Опять сидеть в этой грязной квартире у совершенно чужого человека. Вместо того, чтобы болтать с друзьями, слушать музыку, читать интересные книжки.
             Вместо всего этого.
             Надо и после школы заниматься с репетитором. Готовиться к предстоящим экзаменам. Ведь поступление в университет это вам не шутки. Это вполне серьезное занятие, требующее как от детей, так и от их родителей полной самоотдачи.
             И даже когда наступит долгожданное лето, все равно придется сидеть за учебниками и тетрадками, решая те самые, столь далекие от реальной жизни задачи, задачи, не имеющие к ней никакого отношение, но столь необходимые, столь нужные кому-то. А можно было бы сходить на пляж, искупаться в еще прохладной воде, обсохнуть под еще ласковым солнцем.…
             Замечтавшись, Павлик чуть не пропустил свою остановку. Сквозь грязные стекла, сквозь пыль в маршрутке он заметил знакомые здания, эти ненавистные высотки, и крикнул водителю, чтобы тот остановился «на повороте». С огромным рюкзаком за спиной, проталкиваясь с заднего ряда, он пробрался наконец к выходу и расплатившись с водителем, у которого на лице было написано: «ну когда ты уже выйдешь», Павлик ударил кого-то портфелем и выходя стукнулся головой о пластиковый козырек над дверью.
             Блин. Всегда так.
             Захлопнул ее. Из последних сил. Пошел дальше. Растворившиеся в запахе помойки мечты о летнем отдыхе вернули Павлика Морозова в суровые будни потенциального абитуриента.
             Действительно, звучит странно. Потенциальный абитуриент. Павлик Морозов. Абитуриент – это потенциальный студент. Так что же получается, Павлик Морозов был потенциальным потенциальным студентом? И это тоже странно. Как муж и жена (родители) с фамилией Морозовы решились назвать своего третьего сына Павликом? О чем они вообще думали в этот момент? Этого не знал никто, в том числе и сам Павлик. Хотя труднее всего приходилось именно ему.
             Многие не упускали возможности в ситуации, когда надо было как-то задеть и оскорбить его, напомнить ему об этом. И Павлик каждый раз расстраивался.
             Морозов.
             Павлик.
             Ха!
             Но особенно часто подобным приемом пользовалась Светлана Михайловна, его репетитор по физике и математике, к которой он сейчас и направлялся. Страшная женщина. Он боялся ее всей душой. И уже подходя к подъезду, видя обшарпанные двери, ступая по сбитым ступенькам, он испытывал страх перед ней. Страх перед следующим моментом. Перед ее взглядом. Перед ее фразами. Ее насмешками. Ведь Павлик не был очень умен. Он не разбирался ни в физике, ни в математике. Получал свои законные тройки, иногда четверки. Но скучал. Он не мог себя заставить. Для этого заботливые родители и наняли ему такого репетитора. Как Светлана Михайловна. По совету друзей.
             Она держала своих подопечных в ежовых рукавицах, постоянно орала на них, называла их тупицами, и жаловалась Господу Богу за то, что он послал ей таких глупых учеников. Но у нее был результат. На лицо.
             Все, кто у нее занимались, – поступали. И это главное. И это все объясняет. Дисциплина. Тотальный контроль. Гнет. Он не нравился детям, но нравился их родителям. Которые, так же как и сами дети, не могли заставить. А она могла.
             У Павлика каждый раз, как только он думал о том, что сегодня надо идти к репетитору, где-то в груди, где-то, подкатывая к горлу, возникало отвратительное гнетущее чувство. То чувство, которое ощущаешь, когда тебе что-то не нравится, но ты никак не можешь это что-то изменить, предотвратить, избежать, избавиться от него. Ты не можешь обмануть родителей. Ты не можешь обмануть себя. И, скрипя зубами, идешь, садишься и слушаешь, какой ты тупой. Павлик пытался опровергнуть это. Иногда ему удавалось. Чаще – нет.
             Лифт спускался убийственно долго.
             Сколько можно ждать?
             Войти. Отмучаться. Уйти. Наконец. Ведь все когда-то заканчивается. Значит и это тоже. Единственное, что утешало Павлика. Наступит день, он поступит в университет, и никогда, никогда сюда больше не вернется. В эту злосчастную квартиру. В которой повсюду валяется какое-то барахло. В которой постоянный бардак. А кухня, соединенная с балконом, где и проходили занятия, вообще напоминает одно большое мусорное ведро. Стол всегда неубран. На плите что-то постоянно готовится. Полная раковина немытой посуды. Бумаги, ручки, учебники, сковородки, кофемолка, ножницы, хлеб. Все вместе.
             Павлик смотрел на это и всегда думал.
             Как можно жить в таком сраче?! Ничего ж не найдешь. Павлик всегда удивлялся. У нее ведь есть дочь. Здоровая девка. Учится в университете. И ничего не делает. Не может даже привести квартиру в порядок. Это добивало Павлика. Он должен выслушивать унизительные замечания на счет своих умственных способностей из-за неправильно или вообще нерешенной задачи, сидя на захламленном балконе, уставший, голодный, злой и слабый, со всем соглашаться (ведь все так), а эта ее дочь будет сидеть в соседней комнате, смотреть со своими столь же безобразными и никчемными подружками какой-нибудь очередной фильм или слушать музыку, и смеяться, гоготать просто надрывным смехом над чем угодно. Павлику казалось, что над ним. Всегда над ним.
             А Светлана Михайловна будет молчать.
             А Светлана Михайловна не будет ничего говорить.
             У Павлика складывалось такое впечатление, крохотное, но приятное и радостное, что она боялась. Так же, как и он. Она боялась своей дочери. Единственное. Слабое место. И когда Павлик заставал их ссорящимися. Да, они ничего не стеснялись: ни учеников, ни соседей. Павлик сидел и решал свои задачки. Ведь этого хотели родители. А ее дочь кричала, ругалась, угрожала.
             Подобные треугольники вместе с трансформаторами отходили на второй план. Нет. Главное - учеба. Надо заниматься. Репетитор необходим. Не какой-то. А вот именно, что жесткий, даже жестокий. Вдалбливающий в голову. Вместе с правилами и методами объясняющий, кто ты. Объясняющий, что тебе надо делать. Объясняющий, как решать ту или иную задачу. На пальцах. Понятно. Это необходимо. Побочные эффекты не в счет.
             Наконец пришел лифт. Павлик и так опаздывал. Он уже знал, что Светлана Михайловна, конечно же, съязвит по этому поводу:
             - Ты что-то рано сегодня.
             И сделает такое лицо, словно разговаривает с дегенератом, не достойным ее внимания, утомляющим ее своим присутствием. Это больше всего бесило Павлика. Но он ничего не мог с этим поделать. Он боялся. Своего репетитора. Само это слово. Репетитор. Ассоциировалось у него только с одним. Югославский диктатор Тито. О котором он делал доклад на уроке истории. И все. И больше ничего. Репетитор Светлана Михайловна. Бррр. Аж мурашки по коже.
             Этаж. Еще этаж. Кабинка лифта поскрипывала. На полу была лужа. Она пахла. Павлик стоял в углу. Прижавшись. Чтобы не наступить в нее. Сердце учащенно билось. Он вспомнил, что забыл сделать дополнительное задание.
             
             
             Аккуратно перешагнув через лужу, выйдя из лифта, пытаясь дышать глубоко и уверенно, успокаивая себя, Павлик Морозов направился к двери своей учительницы. Еще не подойдя к ней, еще у лифта, он заметил, что металлическая дверь, выкрашенная в отвратительный бежевый цвет, как раз и ведущая в квартиру Светланы Михайловны, приоткрыта. Ничего особенного в этом, конечно же, не было. В позапрошлый раз Павлика вообще встретила дверь, открытая настежь. Как раз в духе этой семейки. Тогда он вошел, не позвонив, и, конечно же, отхватил свою долю помоев за бестактность и невоспитанность (уж кто бы говорил), но главное, как он сам понял, за свою опрометчивость.
             В этот раз Павлик учел «ошибки прошлого». Он позвонил один раз.
             Сквозь щель открытой двери пробивался свет, зажженный в прихожей. Он позвонил второй раз.
             Подождал. Никто не шел, чтобы его впустить. Никто не кричал ему с кухни, требуя, чтобы он вошел сам, да еще и закрыл за собой дверь.
             Павлик стоял.
             Ему хотелось развернуться и пойти назад, к лифту, спуститься вниз, убежать, умчаться отсюда. Вернуться. Наконец-то. Домой. Но что если вдруг это просто очередная насмешка Светланы Михайловны? Ведь она же потом обязательно позвонит его родителям и скажет, что он прогулял. И ему обязательно за это влетит.
             Поэтому Павлик толкнул железную дверь и вошел в прихожую. Опять этот бардак. Ступить некуда. Некуда поставить портфель. Свет горит. Павлик устало вздохнул. И продолжил свой путь. Пройдя прихожую, переступая через разбросанную обувь, пытаясь ни дай бог ничего не задеть, он вышел на кухню. И услышал. И увидел.
             На полу в луже крови лицом вниз лежала Светлана Михайловна. Она что-то хрипела.
             Павлик застыл.
             Он смотрел на нее. В этом старом халате и рваных домашних тапочках, толстых шерстяных носках, лежащей под столом рядом с плитой. А на плите стояла кастрюля, и горел огонь. Что-то попыхивало. И в духовке свет. На этой кухне как всегда готовили. Нашинкованный лук лежал в тарелке, готовый опуститься в бурлящий, наверное, бульон. Пахло куриным бульоном. Ножа не было. Повсюду шкорки, ошметки, крошки. Все как всегда. Только вот Светлана Михайловна не бегает от плиты к своим ученикам, чтобы проверить, как они выполнили последнюю задачу, а лежит в луже крови. И хрипит что-то.
             Павлик прислушался.
             - Вверх. Подними. Подними меня, - булькающий шепот. Булькающая кастрюля. Репетиторские часы Павлика всегда приходились на время обеда.
             Павлик молчал.
             - Кто? Ты стоишь. Поднимите. Плохо. Мне. – Почти ничего не было слышно. Но Павлик отчетливо разбирал слова. На столе стоял телефон.
             Позвонить! Вызвать милицию! Скорую! Нет. Сперва надо поднять Светлану Михайловну. Иначе она задохнется. Надо решиться. Но Павлик не выносил вида крови. А ее становилось все больше и больше. Даже когда папа резал говядину, Павлику делалось дурно. А сейчас. Человек умирает. Кровь в буквальном смысле слова сочится из него. Течет. Вытекает. Он приблизился немного. Но нет, не смог.
             - Подними ты, - хрипела она. Угасала.
             А он боялся. Ему было страшно. Как никогда. Эта страшная женщина пугала его своей беспомощностью. Рука потянулась к телефону. Ты что дурак! Нельзя ни до чего дотрагиваться!
             В квартире никого.
             Вдруг подумают, что это он. Руки тряслись. Позвать. Надо позвать кого-нибудь на помощь. Павлик думал только об одном. Не видеть это толстое распластавшееся тело. Умирающее. Но что же делать? Он побежал назад к двери. Пытаясь не дотрагиваться. Но это было невозможно. Павлик что-то задел. В прихожей зачем-то стоял стул (лампочку, что ли, вкручивали).
             Вырваться из этой квартиры. Не слышать хрипа и бульканья. Переложить на чьи-нибудь плечи.
             В глазах стояла страшная картина. Он видел, как дочь в порыве ярости вонзает нож в собственную мать. Потом вдруг понимает, что же она наделала, хватает нож и убегает. Оставив ту одну.
             Или.
             Пятеро человек, грабителей, врываются в квартиру. Убивают старуху. Хватают дочь и тащат ее вместе с драгоценностями, которые она им показала, в машину, но они просчитались. Старуха не умерла.
             Или.
             Павлик приходит на занятие. Опять слышит укоры и недовольство Светланы Михайловны. Не выдерживает. Хватает нож. Она смеется над ним, смеется ему в лицо. Он бьет прямо в сердце. Какой ужас.
             Дверь напротив. Наверняка соседи дома.
             Павлик хотел позвонить им. Позвать их на помощь. Его рука потянулась к звонку.
             
             
             На лестничной клетке, если оглядеться, всегда чувствуется какая-то пустота. Ее ощущаешь столь отчетливо, что кажется, будто весь мир сейчас уже исчез, и только ты один стоишь на этой несчастной лестничной клетке и оглядываешься по сторонам. Во многом это происходит из-за того, что человек подсознательно чувствует, глядя на каждую из дверей, находящихся на этой лестничной клетке, что за каждой из них скрывается нечто совершенно ему неподвластное. За каждой из них кто-то живет. Причем живет своей собственной обособленной жизнью. Со своими проблемами, со своими отношениями, потерями, радостями и горестями. И вот он живет за этой дверью в своем доме, в своей квартире, никого не трогает, и соответственно не хочет, чтобы его кто-нибудь трогал. Закрывается. Отгораживается. От всего мира. От целого мира. И поэтому человеку, стоящему на лестничной клетке, так одиноко. Нет никого. И одновременно совершенно ясно, что кто-то все-таки есть. Там. За дверью. Павлик задумался. Конечно, надо позвать кого-нибудь на помощь. Надо спасти человека. Помочь ему. Если уж он сам не может. Так может кто-то другой? Сострадание. Это правильно.
             Но вот.
             Павлик посмотрел на улицу. Такой день сегодня замечательный. И никого. Никто не гуляет. На небе всего одно облако. Тепло. А он стоит здесь, с протянутой к звонку рукой.
             Зачем?
             Ведь надо представить в сущности что произошло. Кто-то, возможно, смертельно ранил его репетитора. Его. Репетитора. Приди Павлик вовремя на занятие, возможно, этого бы и не произошло. А возможно, и он стал бы жертвой. Как и его репетитор. С другой же стороны, опоздай он еще немного, или просто не войди он сейчас в квартиру, ничего бы ему делать не пришлось. Это его не касается. Павлику понравилась такая мысль. Никто ничего не видел. А то, что Светлану Михайловну еще можно спасти? Она может выжить. Вдруг рана неглубокая? Она скоро поправится. Если не задохнется от собственной крови.
             По небу летел самолет.
             Взгляд Павлика упал на детскую площадку. В этом дворе тоже было небольшое поле. В этом дворе тоже кто-то играл в футбол. Но не сейчас.
             А друзья Павлика наверняка уже накачали мяч и ждут, пока все соберутся после уроков, чтобы поиграть.
             Но как же человек?
             Разве ж так можно?
             В его руках жизнь.
             С каждой секундой, пока он думает, вероятность того, что Светлана Михайловна выживет, становится все меньше и меньше.
             А может, стоит написать записку, положить перед дверью, позвонить и убежать.
             Тогда соседи выйдут, заметят открытую дверь, найдут Светлану Михайловну, помогут ей. И через некоторое время она поправится. И все повторится. Он опять будет ходить к ней на занятия. Опять будет слушать укоры в свой адрес, ведь она не будет знать, что это он ее спас. Опять этот срач. Опять эта квартира. Опять это ее тяжелое дыхание и гнилые зубы. Опять она будет есть свои жареные семечки, жрать свои бублики и крошками плевать ему прямо в лицо, опять будет издеваться над ним, и говорить, что способ, которым он решил задачу настолько глуп и тривиален, а времени, которое он потратил на ее решение хватило бы на строительство новой электростанции, говорить, что таких твердолобых детей, как он, надо вообще убивать при рождении. Все в шутку. Конечно.
             И родители так ничего и не поймут. Они будут глухи к его просьбам, к его мольбам о новом репетиторе. Никогда не наймут другого.
             - Правильно она с тобой.
             - Нечего с вами цацкаться.
             - Это мы сюсюкаем.
             - И вот результат.
             - Так хоть знания будут.
             Рука Павлика опустилась.
             Репетитор Светлана Михайловна.
             Павлик Морозов не сможет прийти на ваше занятие. Он сегодня очень занят.
             Репетитор Светлана…
             Павлик Морозов опоздает на ваше занятие. У него сегодня игра за сборную школы.
             Репетитор…
             Павлик Морозов не стал ждать лифта. Он решил спуститься по лестнице. В конце концов, всякое бывает.
             Он мог и в пробку попасть. И на уроке их могли задержать. А родители все равно ничего не узнают. Репетитор его не видел и вряд ли позвонит им, чтобы пожаловаться.
             Выйдя на улицу, Павлик почувствовал себя намного лучше. Ему все еще улыбалось солнце. Впереди была куча свободного времени. Которое предстояло потратить на такие прикольные вещи. Ну там…
             На ветке защебетала птичка. А что было? Ничего не было. Он ударил валявшуюся на дороге банку и точным попаданием забил гол под одну из машин. И щурясь (послеобеденное солнце светило прямо в глаза) пошел к остановке.
             По-пути он репетировал слова, которые скажет родителям, когда раньше времени вернется домой, (он мог бы вернуться и вовремя, но уж больно есть хотелось):
             - Ну я пришел, а там никого не было.
             Или.
             - У нас по физике контрольную перенесли, и поэтому Светлана Михайловна сказала, что на дополнительное занятие сегодня можно не приходить.
             Или.
             - Да просто устал я очень. Уроков столько было. А к ней я в следующий раз пойду, ведь ничего же страшного не случится?
             
             
             Конец.
             
             
             Ефим Марковецкий
             16 апреля 2005г.
             15:02:03