Немного о счастье, собаках и всё такое. Не законченное размышлен

Ты почто скажи мужик,
В Windowса мои проник?
Ориентацию наверно
Потерял, и это скверно…
Тебе надо подлечиться,
Или пить, но что б не спиться.
Ведь грешно… На «ентом» свете
Так не делаются дети.

Выдавливание из звонка соплей, путём свидания его с мясным изделием 1973г. выпуска, в миру называемое «Кастетовская клешня» увенчало сосредоточенное сопение, подходящее больше ножному насосу и покачивание тучного тела, которое не скрывало, что принимало, приняло, и будет принимать на грудь впредь.
Тело нетерпеливо перебирало не хилыми ботинками – «вездетопами», аки конь, какой копытами, и следило за сим процессом немигающим взглядом, сверху в низ не отрываясь, с высоты своей «дурной башки, как от сам любил представляться в «190 семе от уровня морей».
Остальные части того же тела, не участвовавшие в процессе движения и сопения-кряхтения, приноравливались не меньше, чем обнять «ентот мир»…
 Тело и Мир видимо разделяла всего то только входная металлическая дверь, но желание у Тела было огромно и удары, последовавшие за звонком, констатировали неизбежное и скорое их соитие…
Недра квартиры в ответ на стоны звонка и стуки, принадлежавшие дятлу, подсевшему на анаболики, выдавили из себя сонную фигуру, которая, как шмель на свет, прошаркала «лыжником на пенсии» к входной двери, не открывая глаз…
Автопилот, руководивший сиим процессом подвёл щёлочку глаза к глазку входной двери…стыковка состоялась.
Положение сторон усугублялось наличием в квартире господина Собакина, здорового 9-ти летнего кобеля - боксёра, возраст которому совсем не придавал сговорчивости…
Он, зевая, во всю свою боксёрскую пасть, которая во все времена, почему то, была больше его головы, уже медитировал, растягивая слюни вожжёй, тупо уткнувшись черепом в дверь.
К этому моменту звуки замерли, и разглядывание тем же автопилотом окрестностей лестничной клетки не дало результата, точнее результат был и равен нулю…диалектика мать её. Но Собакин стал требовать крови, и дверь отворилась.
 Кастет сидел на полу в позе куклы, что непременно украшают капоты свадебных машин. Отсутствие цветов и рюшечек на кукле компенсировалось рядом лежащими на том же полу в сверкающем гробике из фольги курицы гриль и гордо стоящей ей памятником пузыря водки…
Сраженный наповал запахом курицы, Собакин, из-за смещения центра тяжести желудка, уронил задницу с обрезком хвоста там, где стоял, на пороге, увеличив слюноотделение в разы.
Кастет открыл тяжёлые веки и, не испугавшись Собакина, а, даже обрадовавшись, заржал. Ржание содержало поток информации: имя Собакина, до того, как он стал хищником, слюну и улыбку.
Сразу было видно, что встретились представители одной породы, причём оба разговаривали и молчали на понятном друг другу языке….
Запах курицы временами доминировал над нависающим ядерным грибом выдоха Кастета.
Здесь необходимо заметить, что Кастет, в светлом девичестве, был Костей, но то ли девичество у него украли до рождения, то ли это было так давно, что об этом помнили только его мама в день его рождения и его жена, в минуты выполнения им супружеского долга. Так как сей процесс был редкостен, как у амурских тигров, складывалось впечатление, что он размножался почкованием, среди сочувствующих именуемое «бочкованием». Это не мешало ему быть любимым отцом, мужем, опрятным и культурным электриком. Говоря об опрятности, следует отметить, что это была консервативная опрятность женатого лет десять человека-мужчины, которая отличается не броскостью и основательностью от опрятности не глаженного закоренелого холостяка или парфюмированного шика ловеласа. Даже к любовнице Кастет ездил «не броско»: только по пьяни, и как на работу, с тоскующими глазами быка-производителя. Не надо говорить о том, что процесс Кастетова «заливания за воротник» жёстко регулировался его женой, путём регулярного собирания и разбирания его вещей в чемоданы, как «автомат Калашникова для домохозяек», и обещаниями неизбежного развода. Развод, как «конец света», регулярно нависал тучей, но, как положено туче, рано или поздно исчезал с горизонта семейной жизни.…Всё непременно заканчивалось лекцией о вреде алкоголизма, покупкой пива на «поправиться и восстановить кислотно-щелочной баланс» и походом в воскресение на рынок втроём: она, он и его вечная вина перед ней.
Собакина же Кастет знал все девять собачьих лет, что не мешало ему быть изредка укушенным под настроение.
Никто не верит, что господин Собакин, до того, как стать «злющим-вреднющим», тоже был маленьким. Первым зрителям пришествия Собакина с птичьего рынка, где он был куплен скорее за наглость, с которой он неистово и «назло» всем спал в какой то корзинке, предстал рыжий в черную полосочку «желудок», с по крабьи свисающими лапками в белых носочках. На желудке была белая грудка – «слюнявчик», навсегда закрепившая его любовь к молочному и не молочному. Это комочек жизни регулярно затихал, опорожняясь и натужно, и от того плавно, мотал сверху в низ и обратно «мордой имени Черномырдина». Так вот, в те светлые для мира дни, что его окружал, Собакина обозвали Босей. По мере роста и совершения подвигов он был и Кабаньесом (в честь игрока футбольного клуба, как обычно насолившего нам) и Бисквитом, что на месяц его сроднило его с известной лошадью-кинозвездой, Обжорой, Рыжим, Скотинякой, Сволочью редкостной… Любимыми занятиями у Собакина были обсуждать «меню», его же употреблять на скорость. После содеянного, валятся в коридоре мёртвой собакой или лежачим полицейским. Да, ещё расширять своё меню кошками и разминать организм в ежедневных драках с любыми кобелями в радиусе видимости этого «оглоеда».
Была у Собакина и мечта. Стать дегустатором мяса на мясокомбинате, которая настойчиво посещала его организм в дни, когда его по каким то причинам (обычно в связи с перееданием) не кормили...
 Не надо быть семи пядей во лбу, что бы понять, что болел Собакин за «Спартак». Песни он слушал тоже мясные или о мясе, типа «я за ним поднимусь к небу, я за ним (мясом, разумеется) упаду в пропасть…», или «я просто тебя съем»...
«Чего сидим, кого ждём?» Голос принадлежал белым кактусам ног выросшим из больших семейных трусов весёленького цвета…Оттянутый карман на трусах, где- то в области коленки, подчеркивал не только «достоинства», но и официальность момента нарушения частного владения.
Головы боксёров-собеседников, не долго, но и с интересом, молчавшим друг с другом, синхронно повернулись на голос вверх, ища глазами источник шума. Купаясь в их обоюдном внимании «источник шума» произнёс краткую, минут на десять, пламенную и содержательную речь, в которой матерные слова и выражения широким потоком залили не только лестничную площадку этажа, но на два этажа как положено вниз…В ходе её прочтения никто из присутствующих не заметил, как Собакин, не выдержав пытки воздержания от еды, уничтожил курицу вместе с фольгой, и потеряв к событию интерес окончательно, весь в блёсках фольги, как рыжая новогодняя ёлка, побрёл на кухню, где у него для таких случаев была запасена не хилая кость из серии «не грусти-похрусти».
Краткая же речь в переводе сводилась к простой фразе, типа «даже «свинорылы» знают, что дверь в этой квартире не закрывается на замок, по причине хронического недоедания Собакина и пусть еда сама приходит».
Кастет, не отрывая спины от стены, как это делают тяжело раненные в «америкосовских» фильмах, осторожно поднялся и в падении повис на шее у подскочившего во время Кактуса, целуя его в небритую щёку, и повторяя обиженным ребёнком «Она же ше сука», обмяк окончательно.
Для близких людей смысл этой емкой и многозначительной фразы был понятен давно, и со временем смысла своего не меняло, как ленинские тезисы. Расшифровка сводилась к следующему:
Ещё часов с четырёх на работе состоялась дегустация Кастетом и Ко свежего армянского коньяка, примерно по О, 5 на лицо…Эта доза растворилась в кастетовском организме с эффектом одной таблетки аспирина "упса" - мало и смешно звучит. Короче, его приспособленному организму это было, как слону дробина, и только разожгла интерес к жизни. Далее его «электричка» промчалась со всеми остановками. В ежечасные телефонные сеансы связи с женой он рассказывал ей о штормовом предупреждении и о таком же ритме работы. Тем временем флюгеры в городе по очереди дохли от безветрия. Все халтурные деньги кончились у Кастета к двенадцати ночи, как раз к тому моменту, когда, наконец, жена просекла в каком состоянии её навестит Кастет. Что об этом думает, она неприминула сообщить в выражениях используемых собственниками квартир к лицам их арендующим, и непременно на «птичьих правах».
В результате Кастетовское безжизненное тело было занесено в только коридор, по причине его неподъёмности и брошено на диванчик, стоящий там для Собакина. Брошено с минимальными раздеваниями.
У Собакина, от такой наглости, впервые в жизни пропал аппетит. Кость была экстренно оставлена в покое. Ещё долго он пристально смотрел в безжизненное лицо Кастета, мучаясь гамлетовским вопросом «кусать или не кусать». Дело окончилось следующим образом: Собакин залез на Кастета и закрыл телом щель, образовавшуюся между кастетовской спиной и спинкой диванчика, предварительно просунув туда лапы. Расчёт был на то, что ночью тело будет ворочаться и Собакин всё же упадёт в эту щель. Остальное будет делом техники и лапами тело будет отжато с его, Собакина, диванчика. Это собственно и произошло, часа через два. Оставшуюся часть ночи Кастет провел на полу, искренне не понимая, почему диванчик стал таким жёстким и холодным.
Кактус не стал досматривать этот боевик, зная заранее, каким будет финал. Сразу нырнул в свою отнюдь не холодную постель, стараясь это сделать неслышно. Навстречу из одеялок уже вылезли две веточки, которые лианами обхватили Кактусово тело…Обладательница «веточек» набросилась на Кактус, как после разлуки лет в десять. В голове у него осталось только две мысли: первая «я уже больше не могу», вторая -«только бы не раздавить ребёнка»…

Правила съёма или немного о спорте.

Лучше синицы в руках иль конфеты, (соврал! Балтика N6 forever!)
Наглого бюста бухгалтерши Светы, (опять соврал! Это супер!)
Лучше поэтов, вечно влюблённых, (есть такая секс ориентация-поэт)
Умерших актов, т.е. не совершённых. ( это правда, иногда воздержание помогает)
Не устаю заявлять априори: (есть такое слово, чёрт знает что означает)
«Практика» лучше любого «love story»?! (перевести?)

Ребенку на вид было лет восемнадцать-двадцать максимум, видимо из-за субтильности, по паспорту же природа откуковала уже двадцать пять лет…Пола ребёнок уродился женского и во все времена был красавицей и живчиком, достоинства фигуры которой присутствовали, но были сконцентрированными . Итак, Ребёнок стоял на обочине улицы, «прости господи имени Мусы Джалиля», выбросив руку в сторону и , как опытный слепой собаковод, дающий своей глухой животине команду «рядом». Выполняя ребёнковую команду, у её ног собралось разноцветной гусеницей немеренно машин частников, в надежде поживиться. Чинно и неспешно, по очереди, они выслушивали десятки длинных извинений «за то что побеспокоила и иже с ним», но рано или поздно даже у водил заканчивалось терпение. В этих равнодушных людях непременно просыпался Шумахер и Жириновский одновременно… Они с матом и пробуксовкой покидали её с обещаниями вернуться с оружием или с психиатром…Консенсуса явно не намечалось…….
В это время, по противоположной полосе сего действа проследовала машина Кактуса, выгодно отличаясь от собравшихся не только маркой, то блестящечью.«Ничего себе ириска!», подумал он о Ребёнке, закуривая. В космических войсках эта команда звучит по иному: «Пуск» или «Взять», но это уже в других…и не в войсках…
Ему удалось, не зевая, выслушать её до конца, при этом два раза повышая громкость приёмника…Монолог её содержал просьбу проехать по каким то делам в центр, или что то типа этого. Кактус ничего не слышал из-за радио, а по губам он не умел и не хотел читать, но сдержанно улыбнулся, уже прикидывая в уме «время сопротивления» и кивнул, приглашая на переднее сиденье.
Приняв в салон жертву, как в паутину, машина-паук, не теряя времени, направилась домой, протесты были робки и несерьёзны... Немного шампанского и Андре Бочелли по ходу, потом показательный выгул в парке уже давно нагулявшегося и от того послушного, милого в своей усталой «страшности» Собакина. Душещипательный рассказ на лоне природы о трудной одинокой жизни перемежался с остротами и «умностями» по ситуации…Сеё действо «валило с ног» не один десяток девушек-женщин разного возраста и состояния регулярно по субботам. От того, сей день, был прозван «сексуальным».
Мало романтики? Поправим…:

Она нарисует его бесконечной нежностью снов,
Брызгами ясными глаз, опьянённых сказочной вестью:
В нём остаться и верить радостью новых богов,
Где- то около сердца, не занозой, не раной, а песней.

В общем, произошло то, что должно было произойти, как происходило не раз по отработанной методике.
 Каково было удивление, когда ребёнок утром, не требуя «продолжения банкета» или не исчезая «неслышной ланью», как требуют того учебники, направился не домой, а на кухню «не свет не заря» и принялся готовить неумело завтрак, посекундно громко спрашивая, где что лежит и как готовить. В результате этих потуг родились: жизнеутверждающая улыбка и утренний кофе, но в постель ….
Так прошел день, за ним другой, она не уходила… Первым продался Собакин, за сухари с изюмом, которые ребёнок всякий раз бросал ему после каждого рыка, брошенного с достоинством хозяина в её сторону. Чтобы не бегать к ней за сухарями постоянно, Собакин стал спать и бодрствовать исключительно в её ногах и мягчал к ней день ото дня, позволяя иногда гладить. Кактус крепился, и раздражаясь, хмыкал, «подозревая во всех тяжких», на неумело приготовленный «едоподобный» ужин, на ежеминутные приставания и нежности «из жизни голубей», сопровождаемое заглядыванием в глаза «у нас же не спорт, правда? У нас же любовь?» Но решил, так как иногда был совестливым, не травмировать ребёнка и отменить сексуальный день, пока ребёнок сам не убежит и перестанет ранить его подорванную психику хлопаньем ресниц «аки пичуги какой крылья»…
Но Ребенок не убегал и с неутомимостью муравья, обволакивал своим жизнелюбием и вдруг возникшей чистотой . «Радио» у ребенка не выключалось ни на секунду, от того за пару дней Кактус знал всё о жизни ребёнка и её подруг и подруг её подруг прямо со дня их зачатия, а так же все новости из её офиса за день и с комментариями специалиста, т.е её…
Одиночество…Кактус любил своё одиночество, наслаждался, оберегал и потреблял его как лекарство. Только лекарству свойственно при передозировке превращаться в яд, который убивает медленно и неспешно, проникая в сознание, отравляя его. Он стал замечать, что ему лень регулярно бриться, всё равно, как он выглядит и как пахнет, что 35 лет прожитых им грешно и в большинстве своём неудовлетворительно, это не возраст, а диагноз. Жизнь постепенно перестала радовать и сливалась в одну сплошную и бестолковую беготню, где препятствия он перестал перемахивать разом, а обходил их без удовольствия и смысла, а скорее по инерции.
 Но неожиданно для самого себя, его мысли о Ребёнке стали какими то розовыми и несерьёзными. Ему наверно стало даже нравиться наблюдать, как она бегает в своих в голубых пижамных штанах с мишками по квартире, прикасаясь к вещам, и раздаёт им свой запах. У него появилось терпение и желание разговаривать с ней и отвечать на тысячу глупых и не очень вопросов, по началу от которых тошнило. Проходя мимо церкви и по привычке крестясь, он стал ловить себя на мысли, что надоть зайти и поблагодарить боженьку за такой подарок, хотя здравый смысл подсказывал, что микрорайон Братеево, не лучшее место для сказок.
Хотя, все эти правила ухаживания – условности, не более…цветы, звёзды…А душа желает простого человеческого понимания, тепла и уюта, пусть это просто вмещается в протянутой ладошке и измеряется в неизмеряемом - в умиротворении…И все эти мириады звёзд любой звездочёт отдаст за нехитрый ужин на кухне и сакраментальное « что нового на работе? » И знать конечно и наверняка, что это не вопрос, а начало монолога, и слушать, слушать, слушать…по мере насыщения сущности своей звёздочётной, засыпать…Думаю, что и звёзды были бы не прочь оказаться на месте звездочёта….
А сейчас они все спали….
Ребенок даже во сне руками искал тело Кактуса, беспокойно перебирая руками воздух, и нащупав, магнитом прилипал к нему...Ей снилось, что Кактус заболел, а она его выхаживает и спасает от смерти и ему ничего не остаётся, как жениться на ней…Надо похудеть…Снилось, как Собакин уступает ей место на диване и не рычит….Платье она уже видела и приценивалась… Но надо будет ещё сходить….ребёнок спал очень чутко, как спят мелкие и средние хищники у недоеденной или надкушенной добычи…
Кастету снился сложный прибор управления отопительными системами «Мастер», который обычно он боялся вскрывать даже бухим и даже, когда очень хотелось.…Будто его начальство поставило именно на эту должность, наладки и установки. Он им отвечал, что там всё просто и может его модернизировать….
Собакин, как обычно во сне дрался и спаривался, оглашая квартиру то хвастливым визгом купированного мачо, то рыком «баскервилины», от которого тараканы из этой квартиры всё же сбежали, вместе с законной женой Кактуса. А может просто… он во сне летал:
Собаки ведь тоже летают,
Когда они недоедают,
И в окне не испортится вид,
Когда к Солнцу собака летит…
Да и что же в том необычного
Если в небе собака приличная?
Кактусу снилось темное «ничего», так он сам говорил и верил что это непременно Малевич. Может так оно и лучше, ведь сны это вторая жизнь, а нам бы одну прожить, не разочаровываясь и не разочаровывая…

Наймит

Что касается юнца
Сало, бульба и маца
Не еда, что лист капустный.
Русский: письменно и устно.
Устно, прОшу извинять,
Поминает часто мать.
Для него, то, как халва,
Эти матные слова.


Весна. Вот уже, как первоцвет, вылезли девичьи коленки из-под одежды, поближе к лампочке солнца, от того и тает стыдливо снег. Весна и хочется непременно жить и непременно……. регулярно.
 За такими мыслями асфальтовая дорожка тротуара Марьинского моста застала Намита Петра Федоровича, в просторечье Наймита. Он был хамом и циником и об этом знал. Новая шинель службы судебных приставов с зеленеющими, аки баксы, лейтенантскими погонами и яркие яловые сапоги, которыми он мерил асфальт, смотрелись на мосту памятником жизни, которая не начавшись, в свои 23, уже удалась. Лишь лёгкое амбре и засос на шее, горделиво не прикрытый, вещали окружающим, что он тоже человек и тоже не чужд…
После моста, он свернул на Братеевскую… Среди ранних прохожих возле дома 24, его выделяли усталый взгляд и сильная походка…Нет, нет, это была даже не походка, а своеобразный танец охотника перед охотой…
 Он всегда приходил к должникам рано и очень рано, заставая их дома соннорасслабленными и беззащитными. Сеё облегчало выполнение обязанностей. Ему улыбалась оранжевая тарелка заспанного солнца имени Ющенко, кокетливо выглядывающая из-за домов. Щенком лизало его выбритое и хорошо пахнущее лицо, и он верил, что солнцу это нравится!
 Оглядев дверь, с понравившейся ему цифрой 200, он с удовлетворением отметил возле неё Кастетовский пузырь. Значит, гуляем-с, попиваем-с….рвань, пьянь, дрянь…заныл он себе под нос, уложив эти, с позволения сказать определения, на не хитрый мотивчик…Отточенный профессиональный нюх «змеи подколодной» констатировал пришельцу, что дверь не заперта. Сознание уже рисовало поставленных в позу краба полупьяного хозяина и его челядь, которая по определению не лучше… «и навар…навар….навар…как вы смеете, это взятка, ах полноте…» Наймит рванул ручку двери, не снимая перчаток…
Собакин давно уже не спал и всё слышал… Обычно он имел привычку сообщать, что всё слышит, нечеловеческим рыком, что облегчало мочеиспускание и не вызывало вопросов. Но, толи время было раннее, толи стресс из-за диванчика был слишком сильным… Ну не произошло этого!
Зато произошло следующее: увидев в дверях еду, Собакин, используя подъёмную силу диванчика, как подкидной доски, достал цель в одном прыжке. Еда, кувыркаясь, пролетела с ним ещё метра два и, падая, шипко ударилась о пожарный шкаф головой и затихла. Еда, которая не сопротивлялась, была не интересна Собакину. Он вернулся в коридор и растянулся на диванчике и принялся подозревать.
Тем временем Pink в свои законные семь часов вырвалась темой будильника мобильного телефона и заверещала на всю спальню о своей семейке голосом загнанной в тёмный угол подворотни матери героини. Причем загнали её туда не менее, чем взвод негров-насильников. Ребенок отозвался на сии звуки всплеском активности своих членов и жизнерадостным подпеванием вышеозначенной певицы из серии для детей раннего полового созревания. «Перебирая ношками» она направилась на кухню, чтобы… Хотя кому это интересно, что там собирался сделать Ребёнок…Радостную ультрафиолетовую картину её утра убила тушка Кастета на полу в коридорчике и человек в непонятной форме на лестничной площадке, явно уложенный не по своей воле…Над этим всем безобразием довлел отсутствующего вида Собакин. Ребёнку стало страшно, и он заплакал, как плачут только дети: яростно громко и весьма мокро…

...Кастета с пола поднимать не стали. Он чмокал губами даже во сне ища воду и они решили не отнимать у него этого удовольствия посещения Сахары, но пиво открыли и поставили рядом.
Стонущего и беззащитного Наймита перевязали «шапкой лётчика» и перенесли под руки в гостиную на кушетку, как раненного бойца с поля боя, с уговорами и причитаниями. Перчаток с тела не снимали.

Утро

Громким сопением и резкими выдохами подлечившийся и курящий Кастет с балкона 22 этажа радовал мир. Мир, в ответ баловал Кастета солнечными зайчиками, бьющими весёлыми очередями из окон напротив, и ещё не прогретым, сырым, утренним воздухом, что трезвит и пробуждает желания и всё такое…
Особенно ему удавались сегодня резкие, но не твёрдые взмахи ногами-краколыгами, что само по себе возвещало о возращении жизни в Кастетовский организм и постепенно собирало на балконах и окнах напротив женскую часть населения, неохваченную порочащими связями и от того страдающую по гормональному взрыву…Весна, етит её хряснь!
Кастет наслаждался свежестью и популярностью, и отпивая пивца, даже один раз подумал, что не плохо бы бросить курить. Но это было только один раз, который, как говориться, не считается.
Выйдя с балкона, он ущипнул за попку пробегающего Ребёнка и загоготал, перекрывая басом её слабый писк. «Как же тебе повезло злыдень!» «Злыднем» посчитал себя почему то Собакин, и, заворчав, побежал с кухни на диванчик и занял на нём лёжа круговую оборону.
«Это чё за крендель?» Кастет склонился над Наймитом, разглядывая незнакомую форму. «Не трогай его! Это пограничник!» Пискнул с уважением ребёнок, который сам додумался до этого и этим был если не потрясён, то уж точно горд. Кастет отпрянул, оглядываясь по сторонам, видимо ища находящуюся рядом границу, которая по определению на замке.
Нет, в армию Кастета не взяли. Родина о своём желании его видеть в рядах её защищающих оповестила как обычно повесткой, и он её родную (повестку) не потерял и не выбросил, и не закосил. Только зря она оповестила его слишком рано, даже нет, не так, зря она, отправив повестку, потеряла бдительность. Получив документ на руки, Кастет принялся усердно прощаться со всеми, кто разделял его суровые и не очень будни. Прощание окончилось пьяной массовой дракой с болельщиками ЦСКА в ЦПКО стенка на стенку и разрывом необходимой для армии Кастетовской селезёнки. Парня быстро поставили на те же ноги, что были до драки, но Родина, подвыпившей невестой, кокетничала ужо с другими. Военные о Кастете забыли, да и он о них вспоминал только 23 февраля в качестве узаконенного повода. Пограничники и разведчики как были для него с детства, так и остались гипнотическими символами доблести и отваги и этого отнять у него вместе с селезёнкой никто не смог.
А Наймит лежал, и не открывая глаз, слушал, как хлопнула входная дверь за Ребёнком, убежавшим на работу, как перед уходом она долго и настырно рассказывала Кактусу, что где стоит и лежит и что ему сделать и тот послушно угукал, скорее по инерции и нетерпения расставания. Но, судя по её голосу, ей это всё равно было приятно и некоторые тезисы и наставления она произносила по второму кругу (для особо одарённых). Голос её становился переиграно строгим с неизбежным в этих случаях срыванием на сюсю-мусю и я тебя, чмок-чмок и я тебе...
Потом всё подозрительно надолго затихло, и Наймит, щурясь, приоткрыл глаза. Над ним склонились три головы принадлежащие, он долго подбирал название головам, но кроме как патологоанатомы, хотя он их никогда не видел, в голову ничего от страха не лезло. Один из патологоанатомов нервничал, ронял слюну и облизывался от нетерпения передёргивая черной недоброй мордой.
 В эти секунды у обычных людей от страха пролетает перед глазами жизнь, но Наймиту, хоть и считал себя взрослым, вспомнить по большёму счёту, кроме крепких бюстов сокурсниц и шальных бабок , было нечего… Вместо жизни, перед его глазами журавлями пронеслись номера инструкций и циркуляров, которые он нарушил и если ему сегодня придётся отгрести ещё и люлей, то всё будет абсолютно по делу. Он зажмурился и напрягся.
 «Ну что «погранец» поднимайся завтракать» Мужики заржали, заржали по доброму. Даже Собакин поддаваясь хозяйскому настроению, плотоядно заулыбался, открыв свой компостер.
« И перчатки сними…Майкл Джексон»
Тот, что Кактус, с большёй и сизой самопальной наколкой на плече ЗГВ ДМБ89 наливал чай страждующим и не очень , не спрашивая, накладывал кашу шлепками, как в общепите, и был небритым и грустным. Нет, он почти всегда улыбался и подначивал Кастета, а тот его, что приносило им обоим нескрываемое удовольствие, но глаза были грустными.
«Только у меня документов с собой нет господа, куда то делись на лестничной площадке и фуражки нет» первым начал Наймит, отпивая быстренько чай и ожидая либо ржания, либо взашей…
«Кушай сынок» отозвался Кактус, снова грустно улыбнулся, кивая на Кастета, который усердно трескал манную кашу с сосисками и так бил ложкой о донышко тарелки, что казалось, что вот-вот её расколет… «Сейчас ложку бросит», продолжил Кактус. Кастет и в правду резко отодвинул от себя пустую тарелку и лихо забросил в неё уже ненужную ложку... «Так лихо жрать…даже ложка нагревается от трения, что в руках не удержишь»
«Ты не парься сынок», продолжал Кактус, «описывай чё надо. Бог велел не только делить , но и делиться.»
Развод ещё никому не прибавлял здоровья. Это как новая смерть, смерть близкого человека, жившего долгое время в тебе. Теперь его не стало, его место заливается алкоголем и всякими оправданиями, саднит и ноет…хочется плакать и мстить. Как правило получается, что мстишь самому себе. Становится еще хуже, но всё же лучше чем было. Опять чертова диалектика. И смерть эта рождает первую седину, пока не замеченной собственником. В глазах появляется ожидание, которое пропитывается со временем цинизмом, как губка.
 За этим идёт, неизбежный, как рассвет делёж проклятого имущества. Это самое трудное и хочется сохранить лицо. Другого пути, как организованное отступление с оставлением обоза не придумали. Но это нужно сделать, ибо, когда снимут в конце пути маску и посмотрят в глаза, не отводить взгляд, и падать на колени, моля о прощении.
«Может его подлечить "малёха", день тяжело начинается, надо укрепить нервную систему и членики организмов» Кастет уже держал стесняясь бутылочку и конечно же имел ввиду свой авитаминозный организмик, но состояние заботы о ближнем придавало высказыванию теплоту, которая обезоруживала и подкупала. Возражений не последовало.
«Дык мы можем договориться», продолжал Наймит потея и снимая шапку лётчика, спадающую ему постоянно на нос… «Можем мы подождать там, (тактичная театральная пауза для повышения усваяемости слушателями) пока Вы тут всё причешите и уберёте лишнее, созвонимся и нагрянем неожиданно через недельку…»
«Сколько?» Кастет всегда в эти дела врубался быстрее, и вопрос был задан в правильной интонации.
«Штуку, извините тариф! » Наймит, направивший разговор в правильное русло собрался и приобрёл деловой вид.
Кастет хлопнул по доминошному по столу, и на нём родились две штуки рублей, подозрительно новые, что ранее за ним не водилось. Приговор был таков - две недели. На том и порешили, предварительно выпив «За нас», и помянув недобро прекрасный пол.
« А парень то нормальный…наш человек…» Кастета пробило на любовь и он через стол дотянулся и громко чмокнул Наймита в лоб с царапинами и шишкой, которые после этого просто обязаны были зажить до свадьбы…
Только теперь Наймит понял, что самое страшное позади, расслабился и стал похож на воробья, на обыкновенного пьяного и потрёпанного воробья непонятного окраса. На лбу у воробья засохла узкая полоска манной каши от Кастетовского поцелуя и он упорно избегал смотреть на Собакина.

Зефиркин

Собакин же любой прием пищи в квартире, почитал за кино…В эти минуты он был беззащитен как кошка и походил больше на очень нервного сфинкса. Терпения и благопристойности ему хватало ровно до первой крошки или кусочка, не дай бог , упавших со стола. Он айсбергом врезался в нагруженный едой Титаник стола на свидание с упавшей пищей. Только мастерство Кактуса, который был и за капитана тоже, обычно спасало мероприятие от полного погружения на пол.
Но сегодня всё было по-другому, потому что Собакина ожидала встреча с ранцем….
Это изделие полетело в него прямо с порога и без предупреждения . Веса оно было приличного.
 Вслед за ранцем в квартиру влетел отрок 12 езов, оставляя по траектории движения, видимо помечая её, последовательность из куртки, шапки, шарфа. Ботинки, потерпевшими аварию автомобилями замерли в не естественных позах на проезжей части…
 «Зефиркин!» нарочито фальцетом закричал Кактус, комкая сына в объятиях и громко и смачно чмокая в маковку. И если жило на этом свете счастье, то непременно оно существовало именно с такой маковкой.
«Зефиркин!» с ужасом в глазах отозвался Собакин и походкой Майкла Джексона (хвостом вперёд) отступил в первый попавшийся угол и затих, как очень крупная рыжая, но осторожная мышь.…
Кастет ничего не успел даже подумать, и был взят с разбега Зефиркиным на корпус, как делает это «хоккеист Ковальчук, реальный пацан». Чудом сохранив равновесие, Кастет дал ещё крабика, (рукопожатие правильных мужиков), показал мышцу ( напрячь пресс и держать напряженным, пока его будут бить кулачком и не давать бить ногой) и согласился, что кони ( ЦСКА) «ваще оборзели…а Аленичев – красавец подлечится и всем им покажет». Далее был визит на балкон и прицельный плевок на припаркованные в низу машины. Судя по настроению Зефиркина, после насильственного осмотра зубов Собакина путём засовывания в его пасть лица, и наводящим вопросам уже к Кактусу, типа «что едим и к чаю есть чё?», день у него задался…
Кактус вспомнил почему то первый бой Зефиркина…его огромные дорогущие чёрные эверластовские трусы с жёлтыми полосами по бокам, такую же майку на вырост со смешными потому что длинными лямками…собственно из за них сама майка начиналась у него на талии. Боксёрские перчатки с его голову были похожи на алые мячики, а сам Зефиркин на клоуна-жонглёра. Он как обычно трусил, два раза бегал писать прям в перчатках и был выброшен Кактусом на ринг почти насильно. Два раунда Зефиркина били. Нет, били Зефиркина всегда и везде по причине его маломерности (ну не в кого), шкодливости и язвительности.
Сейчас его били с удовольствием, оттягиваясь по полной, и наслаждаясь безнаказанностью. Два раунда Кактус жалел его, жалел себя, каждый удар по Зефиркину отзывался болью в нём, он потел, но на взгляды тренера «может прекратим?» неизменно дулся, и отвечал отказом. Перед глазами то и дело всплывала «напоминанием о регистрации» иконка тёщи, которая оценит его усилия в воспитании сына по синякам продолжением ежедневного сериала о нём: «Душегуб», «Душегуб 2» и «Душегуб возвращается».
 Третий раунд был очередным подтверждением, что всё же, слава Богу, Зефиркин был его сыном с причитающимся ему, по причине родства, набором генов и всего, что по этому случаю положено....
Мало того, что Зефиркин не падал и не плакал, хотя лицо и нос от ударов распухли и походил он больше на заболевшего свинкой негра-альбиноса. Он приноровился и начал прыгать, потому что не прыгая, не доставал перчаткой до лица соперника, который уже устал и врезал ему за всех недомерков на свете которые были и которые будут.
Зефиркин конечно проиграл, но уходил с ринга гордым Тайсоном, которому не дали загрысть Холлифилда, но которого он надкусил…
С этого времени в школе у Зефиркина началась лафа. Одноклассники, присутствовавшие у него на бое и по началу громко гоготавшие, пока он получал на орехи, разом призадумались…Мужская половина школы на следующий день признала торжество силы бокса, а те кто её не признал, не испытывали ни малейшего желания её испытать.
Зефиркину дали сертификат, в котором чёрным по белому и с печатью было написано, что он тоже боксёр. Этот документ был тут же предъявлен Собакину и три дня подряд был использован в качестве букваря для «бестолковых собак». В ходе обучения чтению Собакин начал заикаться.

Лебединая песня.

«Я у тя остаюсь» выразился Зефиркин, вымачивая в каше нижнюю часть лица. « Я перестаю её понимать. Курица.»
Кактусу последняя фраза, почему- то, была до боли знакома. Он вспомнил, что так сам любил выговариваться, и ему стало неловко и стыдно. «Может всё поправиться ещё, мама любит тебя и расстроится?»
« У неё есть друг, ей сейчас не до меня. Я её предупредил.»
Вещи и мебель в квартире в раз зашевелились и застонали, вбирая энергию Зефиркина, проводящего очередную охоту на «диких собак» с последующим неминуемым седланием Собакина близкого к обмороку от бессилия и унижения.
С охоты Зефиркин вернулся с трофеем, кружевным чулком Ребёнка наперевес, поочерёдно спрашивая у собравшихся: «Твоё? Можно?» намериваясь надеть такую красоту на морду Собакина в качестве намордника.
Кастет и Наймит было пытались объяснить запинаясь, краснея и боясь до тронуться до этого совершенства, чьё это и для чего. Но приговор по детски категоричен, несмотря на все мужланские охи ахи был таков : « Нам здесь никого не нужно, даже тётю, которая супер и те понравится, даже убираться и готовить и лечить! Мой папа сам всё умеет! Да пап ?»
Кастет смерил Зефиркина взглядом производителя и язвительно заметил, что папа умел и умеет действительно всё…но Кактусу уже было не смешно и он подумал, что хорошо, что он сидит.
Как- то не заметно, Кастет с Наймитом допили всё.
 Испытывая острое желание совершения поступка, свойственное нашим людям в подпитии и зная наверняка, что завтра об этом он будет жалеть, Наймит медленно и даже торжественно поднялся и гордо, положив обратно на стол Кастетовские две тысячи, заключил : « Нам теперь же детей растить». За это он был опять поцелован и опять сильно Кастетом в лоб.
Кактус тоже медленно встал и пожал руку Наймиту и тоже сильно. Медленно он встал не потому, что оценил торжество рождения нового типа чиновника, а потому что ноги дрожали от мысли, что он скажет Ребёнку… Он медленно побрёл в комнату походкой, которая являлась зримым подтверждением теории Дарвина, о близости и далёком родстве мужской части человечества всё таки к приматам.
Кактус ещё долго клещом шуршал во внутренностях шкафа, выставив, как положено клещу, на свет божий только задницу.
На кухню он вернулся, одетым в китель ПШ и «ремнём на яйцах», на вытянутой руке он держал «бедным Йориком» фуражку с красным околышком советского общевойскового образца.
Китель был дембельским, с латунью по три сопли на алых погонах и рядом значков и отличтельных знаков, что от времени не потускнели и горели на солнце праздником.
И хоть Кактус обращался к Наймиту, а разговаривал он всё больше с «Йориком»…
«Нет у тебя фуражки, так и хрен с ней.» Говорил он тихо и медленно, будто уговаривал и наверно свято верил, что Йорик его слышит.
« Нет у тебя фуражки, носи эту. Не за деньги носи, а за Родину, хотя она шлюха у нас приличная и продажная, потому что мы стали такими». Он пожал плечами. « И паны нас шугались и гансы…и немкам не в падлу было советскому солдату дать»
Наймит не очень то понимал, что же конкретно немкам было не в падлу дать нашим солдатам, но слушал стоя и тихо.
Йорик гордым зверьком с красной полосой оказался на голове Наймита. Кокарда с золотыми колосьями и наглой красной звездой, знающей себе цену, смотрелась дорогим украшением.
Кастет хотел было съязвить, что Наймит уже начал созревать с головы неопознанным овощем, но промолчал, не тот момент.
«Ты, вообщем, сынок, не подводи нас, человеком будь и всем зефиркиным примером»
 Вдруг голос Кактуса надломился и на удивление всем неверно и ужасно начал завывать:
«Красная армия марш, марш вперёд, реввоенсовет нас в бой зовёт…»
Наймит, как положено подчиненному, подхватил за главнокомандующим песню, сглаживая своим неплохим тенором общую картину звука….
«Ведь от тайги до британских морей Красная армия всех сильней…»
Зефиркин встал на стул, что бы быть, как настоящему мужику, ближе к такой радости, и обхватив Кастетовскую шею и подпрыгивая на стуле в такт, тоже завопил выученную ещё с детского сада песню…
Кастет как обычно слов песни не знал, но это не мешало ему орать громче всех и при этом показывать « что сжимала таки и как Красная армия руками».
Собакин суетился вокруг, лаял и пока никто на него не обращал внимания, прикусил не сильно два раза Зефиркина за всё хорошее. Он тоже хотел в Красную армию, потому что, если так все радуются этому делу, то питание там наверно нормальное.
Вечером, посадив напротив себя Ребёнка, Кактус, уперевшись глазами в её коленки с дежурными мишками, не придумывая ничего заново, затянул, не единожды им исполненную версию «Нам надо расстаться, ты достойна большего, посмотри на меня»
Ребёнок побелел и бухнулся в обморок, изрядно напугав и без того потерянного рассказчика.
Он отвёз её домой, не переставая уговаривать себя, что это для всех лучше, а на обратном пути вдруг разревелся, как пацан.

Где- то, через год, она ему написала письмо. Был чертовски мокрый день, он промок не единожды и к вечеру не оставалось ни эмоций, не сил, эти вот эмоции взболтать…Прежде чем прочитать, что написано на конверте его залили капли дождя с плаща и не покрытой головы…Он так и стоял в закутке 1 ого этажа, там где прячутся почтовые ящики, обездвиженный и торопливо читал уже мокрое и от того похожее на тряпочку нехитрое письмецо. Писала, что у неё всё хорошо, работа, что уже есть семья и скоро будут дети…Он не понял, толи это ему в укор и назло, толи сожаление, какое…Вообщем, он совершенно не понял для чего ему прислан отчёт о проделанной работе, или «у них так принято?»
При всей внешней незначительности этого события он так и не заснул в эту ночь. Уже под утро испытывая желание сходное с наваждением написал ей ответ, где так и написал, что жалеет о произошедшем, что испугался не за сына и не за неё, а за себя, хотя боятся в этой жизни уже как то и разучился, а вот нате…Что у человека есть всего два возраста. Первый, когда приятно получать подарки, а второй – когда приятно их дарить, сожалел, что застрял всё ещё в первом, а она не боится второго и ему это в укор. Пожелал счастья и всё как полагается.
Только потом он понял, что конверт с её письмом он вчера порвал и выбросил и значит, адреса ему не знать и не вспомнить.
Он долго курил на балконе, с радостью осознавая скорый свой уход на работу и от этого освобождение от этой затянувшейся бессонной ночи. Руки, как бы сами, без его участия, сложили из его письма самолётик…
Он докурил, поправил крылья у самолёта и запустил его с балкона. Лети.