Затуманенному небу...

Не тобой болеет сердце,
Сердце бедное не жаль.
А как в небе осень перцем,
В доме холод и печаль…

Я укрою поцелуи
Серой ниточкой дождя.
День не кончен, день не начат,
Если рядом нет тебя…


Весна пришла в город недавно, зато сразу, внезапно нахлынувшей волной тепла и счастья, накрыла всех жителей с головой. Воздух, еще не прогретый, свежий, чистый, пропитался запахами недавно сошедшего снега и черной голой земли, первых розоватых почек на гладких ветках деревьев и звонкими песнями радостного города.
Солнце светило особенно ярко, длинными теплыми лучами закрывая Ей глаза. Она лежала на деревянной скамейке, неподалеку от сердобольной старушки, зорко за Ней наблюдающей. Она не любила людей, но эта милая пожилая женщина ни раз и ни два приносила Ей рыбы и остатков мяса, отгоняла собак. Конечно, Она не нуждалась ни в чьей помощи, но иногда так хотелось расслабиться, вытянуть лапки и просто прикрыть глаза, что Она сейчас и делала. Меланхолично помахивая хвостом в такт своим мыслям и мурлыканью, Она разомлела, греясь на солнце. Эта зима выдалась нелегкой, и Она была уверена, что заслужила отдых.
- Здравствуй, здравствуй…
Она вздрогнула, шерсть на затылке зашевелилась, Она приоткрыла глаза.
- Ах, это ты… Муррр… Я почти заснула… Муррр… Что тебе надо?...
На спинке скамейки сидел белый голубь.


Они познакомились в начале осени. Она удирала от старого сварливого пса, а Он летел сверху и услужливо подсказывал, куда Ей бежать. Когда опасность миновала, и Она распласталась на дереве, вытянув передние лапки, со злорадством наблюдая, как беснуется внизу черная лохматая псина, Голубь присел на соседнюю ветку, сложил крылья и внимательно посмотрел на Нее черными пуговками-глазками.
- Здравствуй… - проворковал Голубь. – Я рад, что помог тебе.
Она зевнула, но не ответила. Голубь подумал, что Она не услышала, и повторил чуть громче:
- Здравствуй…
Конечно, Она слышала его, у Нее был отменейший слух, с этим никто не сможет поспорить, но разговаривать с птицей было ниже Ее достоинства. Голубь, казалось, понял это, и черные глазки заблестели. Он опустил голову, помял лапками ветку, на которой сидел, расправил крылья и улетел. Она проводила его внимательным прищуром глаз.
- Какая наглая птица! – подумала Она.

Следующий раз Они встретились нескоро. Зима принесла с собой холод, ветер и снег. Приходилось двигаться быстрее, лапы очень быстро начинали замерзать. Еды становилось все меньше, люди злели, гоняли Ее из двора во двор, найти укрытие от холода становилось все труднее. Голубь появился откуда ни возьмись, когда Она перебегала дорогу.
- Здравствуй! – громко крикнул Он, летя над Ее головой.
- Какая надоедливая птица! – пронеслось у Нее в голове, но резкий шум приближающейся машины заставил прижать уши и прибавить скорость. Оказавшись на другой стороне дороги, Она перевела дыхание и лизнула лапку.
- Здравствуй! – и снова рядом раздался шум крыльев и неподалеку опустился Голубь.
Она прищурилась и прижалась всем телом к земле, воинственно размахивая хвостом из стороны в сторону. Голубь снова принялся что-то ворковать про погоду, а Она прыгнула. Он взлетел и уже сверху, смешливо и в то же время с легким разочарованием сказал:
- Ты же прикована к земле, а у меня есть крылья. Тебе никогда меня не достать.
Она легла на землю, спокойная и грациозная, словно прыгнула только для того, чтобы размяться.
- Что тебе нужно от меня, глупая птица? – промурлыкала Она.
Голубь вновь опустился, но Она не шевельнулась.
- Я не могу тебя забыть, - ответил Он чуть смущенно.
Она от неожиданности перестала мурлыкать, но, вновь вернув себе самообладание, небрежно повела ухом.
- Болтливая птица, понятия не имею, зачем тебе понадобилось выслеживать меня. Тебе жить надоело?
И Она прищурилась, всматриваясь в его лицо. Бусинки-глазки внимательно изучали Ее.
- Ты – потрясающее животное. Гибкая, быстрая, пушистая, бесшумно передвигающаяся на мягких лапах. Ты – олицетворение всего того, о чем можно было бы только мечтать.
Голубь опустил головку и потупил взор. Она улыбнулась в усы. Самовлюбленная? Она просто знала себе цену, и Ей льстили Его слова, несмотря ни на что.
- Ты смелая, храбрая, чуткая, внимательная... – продолжал Голубь, - я давно за тобой наблюдаю. Ты бесстрашная, умная, ты самое замечательное существо, которое я только встречал…
- А ты самое бестолковое, - беззлобно сказала Она.
Голубь смутился. Она встала, потянулась, бросила через плечо:
- Не понимаю, зачем ты ищешь себе неприятностей. Думаешь, я буду спасать тебя от дворовых? Никогда. Думаешь, сможешь подружиться со мной? Ошибаешься, я – одиночка. И вообще. Ты птица. Ты безмозглый крохотный организм, напичканных перьями на небольшой кусок мяса. Которое, кстати, я ем, - добавила особенно ласковым голосом она.
Она собралась уже идти дальше, но Голубь преградил ей дорогу. Перья на голове у него взъерошились, крылья растопырились, взгляд горел, Он весь пылал.
- Почему ты меня оскорбляешь? Ты ведь совсем меня не знаешь! Какое ты имеешь право так говорить со мной, будто бы я несмышленый птенец? Ты упрекаешь меня в том, что я птица? Но я горжусь этим! У меня есть то, чего нет и никогда не будет ни у тебя, ни у других животных, похожих на тебя! Вот это!
И Голубь выставил вперед свои крылья прямо Ей в лицо. Она отстранилась.
- Знаешь, что это? Нет! Ты никогда не знала и не узнаешь, что это! Это крылья!
- Нашел, чем хвастаться… - неуверенно мяукнула Она, отступая.
- Благодаря ним, я умею подниматься ввысь, летать вместе с ветром в облаках, высоко-высоко, быть свободным даже от земли!... Я повидал полмира!... А ты! Ты говоришь мне гадости только потому, что тебя этому учили с детства. Неужели я ошибся? Неужели ты такая же, как те домашние пушистые подушки, которые смотрят на этот мир через стекло толстых окон своих хозяев?...
Голос Голубя начал дрожать и срываться. Ей вдруг стало очень стыдно, внутри все сжалось. Ей было жалко Его, но Она не привыкла просить прощения.
- Может быть ты и прав. В конце концов, я тоже когда-то была домашней. Потом меня выкинули, и я должна была научиться выживать. У меня не было другого выбора, понимаешь? И я стала такой.
Она посмотрела Ему в глаза. Голубь подошел к Ней близко-близко и кивнул.
- Просто разреши мне быть рядом. Иногда. Очень редко.
Она ухмыльнулась и, ничего не ответив, ушла.

Он оказывался рядом, когда Ей было скучно или когда Она охотилась. Иногда, когда Она спала или когда ела. Он находил Ее везде, где бы Она ни была. Молчаливый, грустный, белой тенью Он все время был неподалеку. Она не могла понять, почему это Ее не раздражает. Иногда Ей даже хотелось поиграть с Ним, и Она заводила беседу. Он, радостный, подходил ближе, что-нибудь спрашивал или рассказывал. Она иногда пыталась поймать Его, но тоже, как в шутку. Он обижался, но всегда возвращался. Она не скучала, когда его не было, но Ей становилось чуть теплее, когда Он возвращался.
- Странная ты птица, - как-то разоткровенничалась Она. – Других заботят только пропитание и продолжение рода, а ты разговариваешь постоянно, всем интересуешься. Любознательность – это, конечно, неплохо, но до добра тебя не доведет. – Она улыбнулась. Ей нравилось, что он всегда очень внимательно слушал Ее, чтобы Она не говорила. - Не понимаю только одного, сказала Она, перевернувшись на бок. – Неужели ты совсем меня не боишься?
- Боюсь тебя потерять. – Ответил Голубь.
Она рассмеялась.
- Неужели ты не понимаешь всей опасности, которой себя подвергаешь, общаясь со мной? Я животное настроения, непостоянное, порывистое. Моя душа – потемки.
- Ты очень загадочная, но мне это нравится…
- Наивный, маленький птенец, - фыркнула Она, вновь улыбнувшись.

А потом настали самые тяжелые времена. Холод сковывал лапы, не давал дышать. Тяжелая бесконечная сонливость мешала сосредотачиваться. Пару раз Ее чуть не разорвали оголодавшие местные собаки. На дорогах становилось все опаснее: машины скользили. Сугробы все высились, а деревья покрылись слоем льда, мешавшего карабкаться на них. Все источники еды сводились к редким подачкам слезливых тетенек или продавщиц соседнего магазинчика. И то порой они стоили слишком дорого, и из драк Она выходила чуть живая. Голубю тоже приходилось тяжело, и Он прилетал все реже. Она была рада ему, но сил и времени не хватало порой даже на себя, и Голубь все чаще улетал обиженный Ее грубостью или равнодушием.
Как-то раз, когда Ее живот сводило трехдневным голодом, а лапы уже почти ничего не чувствовали, Голубь прилетел с небольшим целлофановым пакетиком сырого мяса. Где Он его достал, Она не знала. Она набросилась на него, как обезумевшая, рвала когтями, вгрызалась зубами… Когда от мяса ничего не осталось, обессилевшая, Она легла под полузанесенную снегом машину и заснула. Когда Она проснулась, Голубя уже не было, вокруг была темная глубокая ночь.

Снег начал таять только в апреле. Медленно сползал липкими ручейками-лужицами с асфальта и тротуаров. Над городом повисло молочно-серое беспросветное небо. Все время моросил промозглый дождь, люди кутались в плащи и куртки, натягивали капюшоны, хватались за уносимые порывистым ветром зонтики. Она зябко ежилась и вылизывала пропахшую сыростью шерстку. Голубь прилетел нескоро, очень похудевший, почти тощий, мокрый, жалкий, как-то особенно погрустневший. Она очень ему обрадовалась. Она не думала, что Он пережил эту суровую зиму, и теперь была действительно рада, что это не так. Он долго сидел с ней рядом под машиной и, понуро опустив голову, рассказывал, какие злоключения с ним случались зимой. Она смотрела на него с жалостью, почти с нежностью, и еле сдерживала себя, чтобы не пододвинуться к нему ближе.
- А потом.… Вот… - закончил свой рассказ Голубь, выставив вперед маленькую красненькую культяпку без пальцев, вместо лапки.
- О! Мне так жаль!... – не сдержалась Она.
Он кивнул, и Его черные глазки заблестели благодарностью.


И вот теперь Он снова здесь. Сидит нахохлившейся на спинке скамейки и воркует.
- Скоро лето, чувствуешь? – встрепенулся Голубь.
- Муррр, - одобрительно отозвалась Она.
- Ты выглядишь счастливой, - заметил Голубь.
Она расплылась в такой широкой улыбке, что задвигались ее длинные черные усы.
- Я умиротворенная, что примерно то же самое.
- Я очень рад за тебя, - немного грустно сказал Голубь. – Я, правда, очень рад за тебя.
Она принялась неспешно вылизываться, а Он сидел и смотрел на Нее, временами чуть вздрагивая от прохлады весеннего дня.
- Чем ты будешь заниматься теперь? Пищи у тебя должно быть предостаточно, да и времени тоже, - промурлыкала Она.
- Пока не знаю. Мне грустно покидать тебя. Я ведь тебя люблю.
Она, мурча, засмеялась, потом посмотрела на него, сев по-царски прямо и статно.
- Ты забавная птица. – Сказала Она тихо. - Ты самая интересная птица, которую я встречала. – Добавила Она еще тише.
Голубь кивнул, по-прежнему печальный и задумчивый. Она еще раз улыбнулась, муркнула, встала и медленно пошла по дороге. На минуту задержалась около милой старушки, потерлась о ее ногу и даже дала себя погладить по спинке. Наверное, эта весна сделала Ее слишком сентиментальной. Старушка, улыбаясь, говорила Ей ласковые слова и гладила морщинистой рукой по пушистой шерстке на спине и заметно округлившемся животике…

Лето выдалось на редкость жарким. Асфальт горел и плавился под лапами, солнце казалось почти белым в недвижимом прозрачном небе, воздух обжигал легкие. Приятная истома разливалась по всему телу вязкой ленью. Сочные листья беззвучно трепыхались под горячим ветром, поднимающим столбы городской пыли. Люди старались сбежать за город или ближе к водоемам. С красными лицами, потные и разморенные, они медленно ползли по улицам, стараясь подольше задержаться под прозрачной тенью домов и магазинов.
Она, высунув мокрый язык и тяжело дыша, шла вдоль большой аллеи в поисках фонтанчика или лужицы, но ничего такого не было видно. Отчаявшись, Она прилегла около ветвистого широко раскинувшегося дерева и вздохнула. При такой жаре невозможно было ни искать пищу или воду, ни сидеть дома. При мысли о доме, внутри стало еще жарче. Она облюбовала один из очень уютных подъездов, откуда Ее не гнали. Дома Ее ждали четверо мохнатых комочков, теплых и уютных, веселых и так похожих на Нее. Она вздрогнула, оторвавшись от своих приятных мыслей. В нос ударил знакомый запах. Она научилась его различать среди всех других. Она пошла на него и вскоре увидела белеющее пятно.
- Здравствуй!... – подбежала она.
Но Голубь не ответил. Он лежал на спине, перепачканный кровью, с мутноватыми черными глазами-бусинками. Она ткнулась в него носом, обнюхала, обошла кругом, потом еще раз понюхала. Он трепыхнулся, но в сознание не пришел. Теплый, сердце еще билось. Глухо, тихо, глубоко. Кровь медленно струилась между белых перьев по длинным крыльям. Она легла рядом и закрыла глаза. Как? Кто? За что? Она не знала. Да это уже было неважно. Голубь опять трепыхнулся и, кажется, попытался поднять крылья. Она еще раз поглубже вдохнула в себя Его воздух и перегрызла Ему горло. Горячая кровь с жарким воздухом просочилась по ее зубам и поползла червем внутрь, застыла где-то посередине тяжелым грузом. Она отвернулась и на ватных лапах побрела домой.

Наступили нежно-сиреневые сумерки, принесшие городу живительную прохладу. Бурые и фиолетовые облака медленно плыли по затуманенному небу, подгоняемые легким ветерком. Деревья тихо вздыхали трепещущими на ветру листьями, остатки закатного солнца впитывались в горизонт, озаряя крыши и играя слабыми бликами на окнах домов. Город продолжал жить.
Она сидела на крыше и смотрела в небо. В такие моменты Ей больше всего на свете хотелось летать.


Не о том, что было раньше,
Не о том, что ждет теперь
Не расскажет мой приятель,
Мой неласковый апрель…

Ты пугливой ланью где-то
Промелькнешь в лесах моих,
Затуманенное небо
Разливая на двоих…



18.04.05