Служить бы рад

Служить бы рад…
                Сначала это были просто строки. Строки, записанные бледной пастой шариковой ручки на отдельных клочках бумаги. Они долго лежали без употребления – времени обработать их просто не было. И хотя даже хранить их было опасно – своего часа они дождались. После дембеля я засел за обработку своих первых армейских впечатлений. Получился некий монолог – о том, что удивляло, о том, что забавляло, о том, что возмущало. Воспринято это может быть по-разному, но за одно  ручаюсь – здесь всё правда.

Часть 1. Областной сборный пункт.
           Армия начинается с областного сборного пункта. Настоящая армия. Не та, о которой читаешь книги, не та о которой смотришь книги и даже не та, о которой говорят ребята постарше, подвыпив на проводах и напутствуя:
- Будь мужиком, а если чё – пиши, подъедем, разберемся.
С областного сборного пункта начинается наша родная российская армия, где всё по-особому – в соответствии с нашим хвалёным русским менталитетом.
Сборный пункт - это что-то среднее между вытрезвителем и дурдомом. Угрюмые, малопонимающие, опухшие с проводов пацаны лежат или сидят, где попало. Им очень хреново – как физически, так и морально. Атмосфера страха, неудобства, зажатости...
           Казарма располагается в подвальном помещении, куда ведёт крутая: того гляди, шею свернешь, железная лестница. На лестнице отвалилась одна ступенька, которая качается и постоянно падает со звоном. Внутри казармы темно и холодно.
          Ждать нужно долго. Чтобы как-то занять призывников крутят два фильма: «Блокпост» и «Чистилище». Некоторые смотрят их уже 4-й,5-й раз. Запоминается фраза из невзоровского боевика. Сержант Вася, лет 30-ти, перед расстрелом орет в лицо чеченцам:
         -Давить вас сук надо, давить. Только обученным войском, обученным. Не бордюры нужно красить, а воевать учиться!
          У тех, кто кантуется не первый день, заканчивается пища. Если подпортилась колбаса, ничего пройдёт. Упал кусок хлеба на грязный пол - что упало у солдата, то упало на газету. Горячего нет ничего. А на дворе декабрь. Пьют минералку, лимонад- всё холодное.
         У меня хлеб и сало, закусываю яблоками, чтобы не пить, так как нечего.
         Объявление по громкой связи: те, у кого совсем ничего не осталось покушать, подойдите к дежурному. Дают по банке каши и банку тушёнки на двоих, хлеба нет. Без росписи и какого-либо учёта. Интересно, сколько консервов можно списать хотя бы за один такой день?
         Внутри казармы стоят дневальными четверо молодых, даже сопливых «духов». Лица бесхитростные, но уже наглые. По одному подзывают призывников, отбирают перчатки. Отдают безропотно.
         Выясняется, что будем ночевать: «покупатели» сегодня не приехали. Томят ожидание и неизвестность. Спать приходится в том, в чём приехал. Наученный опытом ночных снов в общежитиях, вагончиках, сторожках я снял с себя и куртку и свитер. В свитер завернул ноги, куртку накинул на плечи, под голову положил шапку, под бок шарф. Кое-как переспал. Болят бока.
Приблизительно к шести утра  «духи» начинают выбирать своих жертв – нужно мыть казарму. Поднимают своеобразно – ударом сапога по стопам. Сопротивления никакого. 
        С подъёма сходили умыться, почистить зубы. Полегчало. В этот день всё-таки «купили». Наконец-то не будет сволочи прапора, который нажирается вечерами и потом избивает солдат; наконец-то не будет всё и вся стреляющих «защитников отечества», отбирающих перчатки, сигареты и деньги у призывников; наконец-то пойдёт срок службы.
Сводили всех сфотографироваться. Забегая вперед, скажу – бизнес армия делать научилась очень толково. Одного за другим вызывают призывников, дают черный берет и китель с подшитым к нему куском тельняшки. Он будет виден через расстегнутый ворот -  одевать настоящую и негигиенично и долго (второе важнее). Тридцать секунд на изготовку, щелчок затвора – следующий! Через неделю домой к призывникам наложенным платежом приходит конверт с четырьмя фотографиями. Что в конверте – на почте не знают. Просто говорят – из армии. А какой родитель не возьмет – когда он еще даже не знает, где служит его сын? Мои заплатили 167 рублей. Учитывая, что служить идут в основном дети небогатых родителей – сумма существенная. За четыре фотографии. У любого жадного коммерсанта одна фотография стоит 4-5 рублей …
        Представители части не порадовали. Улыбчивый и спокойный «летёха» и два сержанта-контрактника: один толстомордый и недоброжелательный, другой вообще психопат.
        Части выделили 19 человек. «Покупатели»  отложили в сторону личные дела шестерых с высшим образованием и одного женатого. Пошли просить других, без «вышки». Не нужны нашей армии люди с образованием. И это на фоне постоянных разговоров о понижении образовательного уровня призывников.
        Других бойцов не дали. Пришлось взять всех. Четыре часа до электрички. Беспрестанно орущий второй сержант. Достало. Скорей бы ехать.
        Скоро едем в часть. Нас везёт толстомордый сержант-контрактник. Сразу же приказывает собрать по червонцу. Типа на эти деньги купим что-нибудь по дороге. Денег больше никто не видел.
        Всю дорогу до вокзала многих ребят провожали любящие девушки, плачущие матери, сурово сдержанные отцы. Снова слёзы. Какое-то щемящее, очищающее чувство, когда люди вдруг просветляются, наполняются потоком нежности и доброты; чувство, которое никого не оставляет безучастным.
          Всё это я испытаю позднее, когда буду проезжать мимо родного города…
          Медленно подъезжающий поезд остановился у вокзала. Стояли минут 10. Я смотрел сквозь замёрзшие окна на до боли знакомые места и в моей голове стучала только одна мысль: выйти из вагона  и бежать, бежать, бежать. Бежать к ним, своей Любимой и Матери. Бежать к тем, кого так люблю, и кому не уделял столько времени, внимания и нежности, сколького они были достойны.
          Противовесом, волнорезом в голове стучала другая, трезвая, сухая и расчётливая, противная в своей непоколебимой правоте мысль: нужно терпеть. Бежать уже некуда. Другого пути нет. Нужно протерпеть всего 12 месяцев и вернуться, ворваться в этот, казавшийся спокойным и обыденным мир, который вдруг заблистал, засиял, расцветился новыми красками, прорезался неожиданными сверкающими гранями. Любить, жить, дышать полной грудью. Не разбазаривать время зря и не обращать внимания на мелочи…
         В поезде сержант предупреждает, что в части отберут и уничтожат всю еду. Девятнадцать призывников набрасываются на всё, что осталось. Толстомордый контрактник  отбирает банки со сгущёнкой, другие консервы. Ребята успевают открыть по одной банке «сгухи» и кильки в томате. Сгущёнку пьют все по очереди через остропродранную, неровную дырку. Банку кильки открыли только наполовину: едят её, доставая просто грязными пальцами.
        Пошёл по кругу клубничный рулет, от которого все отламывают по куску. Небольшой кусочек достаётся и мне. Думаю, что это последнее лакомство на ближайший год. Никто не жмётся, все делятся друг с другом.
       Появляются бутерброды, пакеты с печеньем и конфетами, у кого-то даже бананы. Всё это съесть невозможно. Львиная доля продуктов собирается и отдаётся бомжам, сидящим в конце вагона.
       Один из парней, чувствуя, что деньги в части всё равно отберут, покупает на всех шоколадки и мороженое, раздаёт пацанам. Есть уже нет сил, шоколадки бросаем в сумки и пакеты.
      Через минуту идём к выходу: наша станция…

                «дух»     - в/с первого периода службы: прослуживший менее полугода
                «слон»   - в/с второго периода: от полугода до года
                «череп» - в/с третьего периода: от года до полутора
                «дед»     - в/с четвёртого периода: от полутора до двух

Часть 2. Начало.

         В часть приехали часов в 8 вечера. Прошли мимо плаца – бойцы орут «Духи, вешайтесь!» Это уже традиция. Многолетняя.
 В казарме тут же окружают ребята в камуфляже: наш призыв, приехали неделей раньше. Сразу спрашивают чего-нибудь пожрать. У кого, что осталось, отдаём им. Всё не успеваем. Появляется сержант, отгоняет всех «камуфлированных» на их сторону. Границей служит «взлётка».
         Остатки жрачки, по-армейски «халявы», собирает сержант. Немного разговариваем с ребятами. Те пугают дедами с нижних этажей. Незаметно  приходит время отбоя.
         Глубокой ночью просыпаюсь от какого-то шума. Сержант лазает в моей тумбочке. Шепчет, что очень хочет жрать, но уходит пустой, так как там всё равно ничего нет. Забегая вперёд, скажу, что на другой день сержанту набили морду два дембеля, за то, что он ничего не подогнал им из «халявы»…
         Утро начинается с заправки кроватей. Бессмысленная вещь, которыми прямо-таки кишит армия. Выполняя их, привыкаешь не думать, не рассуждать, а только тупо повиноваться.
         Кровати стоят по пять в ряд. На каждом одеяле по 3 поперечные полосы. Мы их заправляем так, чтобы видны были 2. Потом натягиваем ниточку и выравниваем по ней сначала дужки кроватей, а затем полосы. В армии всё может быть безобразно, зато однообразно. Затем каждому матрацу, обёрнутому одеялом, изначально бесформенному, нужно придать форму шоколадки, «отбить кантик». Делается это с помощью двух «отбив» - прямоугольных досок с ручками на пласти.
         Затем мы идём на завтрак. Завтрак – это по ломтю белого и серого хлеба, половник каши, стакан чая, 15 гр. масла, 2 раза в неделю варёное яйцо.
         Обед – большая тарелка баланды: очень жидкого, на редь где плавает капуста, но на мясном бульоне первого. Также 2 ломтя хлеба. Половник каши, но с мясной подливой. Стакан компота. Горсть салата.
         Ужин – половник каши или картошки. 2 ломтя хлеба. 15 гр. масла. Стакан чая. Кусочек вареной или жареной рыбы.
          Всё это, неся в себе большое количество калорий, приготовлено на редкость бездарно. Это разница между своим и государственным, частным ресторанчиком и общепитовской столовой. Притом, что на армию тратятся огромные деньги, расходуются они крайне неэффективно. Солдатский паёк, нужно это отметить, - очень продуман. Если бы его не обкрадывали на четверть, а то и на половину – мы бы забыли словосочетание « вечно голодный солдат». Любая домашняя хозяйка из того набора продуктов, что положены солдату (см. паёк) приготовила бы такую конфетку, что пальчики оближешь.
         Чего нам точно недодают – так это сахара. Чай и компот совершенно несладкие. Вместо положенных по общевойсковому суточному пайку 70 гр. сахара не дают и 30.
        «Нехват» сладкого ощущают все. Если поначалу держишься, то потом это превращается в навязчивую идею. На любую конфетку, на любой пряник набрасываешься как волк. Половина мыслей о сладком и мучном. Те, у кого есть деньги, ходят в чайную    («чайник» или «чепок»), покупают лимонад, печенье, пряники, конфеты, просто сахар. На них, на «чайников», по возвращении набрасывается почти вся рота. Просят, тянут руки, расталкивают друг друга, требуют. Чувство собственного достоинства спрятано так глубоко, что его не видно. Достаётся по прянику, по половине, кому-то по кусочку и глотку лимонада. Я на всё это поначалу смотрю с брезгливостью: всё равно, что стая шакалов кидается рвать свою жертву. Через месяц практически также буду кидаться и я.
         В казарме стабильно держится отличная температура 14 градусов Цельсия. Несмотря на то, что у нас две «белуги» - летняя и зимняя, а также кителя, мы всё равно мёрзнем. Ночью ещё хуже. Накрываемся одной простынёй и тонким шерстяным одеялом. Вначале ещё ничего, но к середине ночи просыпаешься от холода. Сворачиваешься в клубок, голову засовываешь под одеяло и начинаешь дышать, создавая микроклимат.
        В столовую и баню мы ходим без бушлатов, в одних кителях, несмотря на морозы.
Было и –36, ничего. Хуже всего мне – я правофланговый 1-го взвода, т.е. выбегаю на улицу первым и стою, жду, когда соберутся все 3 взвода. Всё тело бьёт мелкая дрожь, руки сильно болят от нестерпимого холода. Да тут ещё сержанты, выйдя, решат покурить, естественно не торопясь.
        Само собой, также, что в казарме нет горячей воды и умываться можно только с голым торсом (и это правильно).
        Все эти меры, направленные на закаливание, понятны и оправданы. Но прямую палку в кривую нужно сгибать постепенно, а не резко, иначе её можно сломать. За время КМБ – курса молодого бойца из 80 человек моей роты в госпитале с различными заболеваниями перележало 25 человек. Из оставшихся все ходили с соплями, половина с кашлем, многие с температурой. Так родная армия нас закаляла…


Общевойсковой суточный паёк

№ Наименование Кол-во,гр
1 Хлеб ржаной 350
2 Хлеб пшеничный 400
3 Мука 2-го сорта 10
4 Крупа разная 120
5 Макаронные изделия 40
6 Жиры животные 20
7 Масло растительное 20
8 Масло сливочное 30
9 Рыба 120
10 Мясо 200
11 Сахар 70
12 Соль 20
13 Яйца 4 шт в нед.
14 Чай (заварка) 1.2
15 Перец 0.3
16 Лавровый лист 0.2
17 Соленья, коренья, зелень 40
18 Картофель 600
19 Капуста 130
20 Морковь 40
21 Свёкла 30
22 Лук 50
23 Сухофрукты 20
24 Кисель 30
25 Соки 50
26 Томат (паста) 6
27 Уксус 2
28 Молоко 100








Часть 3. Офицеры или «Шакалы»?

       День начинается с резкой вспышки света и громкого крика: «Рота подъём!». Кто просыпается не сразу, получает порцию матюгов или сапогом по боку. Или сержанты устраивают «самосвал», т.е. опрокидывают кровать вместе с бойцом. Затем начинается заправка кроватей, уборка помещения. Если ты что-то делаешь медленно или плохо, то рискуешь получить от не выспавшегося  сержанта порцию грязного мата или по морде.
В туалет и умывальник никого не отпускают: если не успел уложиться в 20 минут, то будешь ходить с не вычищенными зубами, гноем в уголках глаз и полным мочевым пузырём.
         С туалетами у нас вообще была отдельная история. Как-то всё вдруг поломалось и вместо 6 писсуаров и 6 унитазов, в рабочем состоянии остались только 2 унитаза. И это на 80 человек, которым нужно одновременно справлять свои нужды.
         Ещё хуже было отношение сержантов. Ну, как же, вдруг войдёт какой-нибудь «шакал» с проверкой и ему не понравится запах в туалете. Поэтому в туалет мы стали ходить 2 раза в день: утром и вечером. Днём делай, что хочешь. А каждое утро и вечер, после оправки, туалет вымывался водой с добавлением зубной пасты. Зубную пасту дневальные собирали по тумбочкам. Многие ребята недосчитались домашнего «Блендамеда». Кроме того, дневальные разбрызгивали одеколон. Не повезло тому бойцу, который привёз его в казарму: по трети флакона разбрызгивалось запросто…
Единственное хорошее время для нас – после ужина. Если быстро успеешь подшить воротничок, побриться, умыться, то остаётся возможность поболтать с друзьями, посмотреть телевизор, написать письмо.
          Письма – это вообще отдельная тема. Письма в армии начинают писать все, даже те, кто двух слов связать не может. А уж для тех, кто служит за тысячи километров от дома, письма близких – это вообще, как Евангелие для истово верующего.
          Когда в казарму входит сержант с пачкой писем, то вокруг него образуется плотное кольцо ребят, тянущих руки и подталкивающих друг друга. А уж, с какой надеждой смотрят эти, сразу просветлевшие глазёнки!
          Вообще в разлуке, не имея возможности видеть близких, ребята здорово менялись. Переоценивали свои отношения с родными, понимали насколько они важны. Причём все, даже такие бойцы, от которых подобного не ожидаешь. Были и совершившие кражи и вроде бы вообще «отмороженные» - все одинаково грустят, все одинаково тоскуют.
          Недели через 2-3 после призыва к некоторым солдатам начинают приезжать родители. Привозят много вкусного, по-армейски «халявы», подбрасывают денег. «Халява» сначала попадает в руки сержантам, которые, естественно, забирают свою часть. Сколько они возьмут, зависит от отношения к бойцу. Если это какой-то «ушлёп», то могут отобрать почти всё; если парень нормальный, то возьмут четверть-треть привезённого. Что касается денег, то тут такса строгая – 50 рублей. Забегая вперёд, скажу – это ещё хорошая часть. В других забирают всё – и еду, и деньги. Да и суммы поборов исчисляются сотнями, а то и тысячами.
        Кстати, возвращаясь к жаргонному слову «шакал». Я далёк от того, чтобы идеализировать образ современного русского солдата. В большинстве своём он малограмотен, в основном не сообразителен, совсем не прочь выпить, в подавляющем большинстве не прочь стащить то, что плохо лежит, и уж абсолютно все ругаются матом.
         Мат и армия – вещи неразделимые, по крайней мере, сейчас. В моей части ругались все, начиная от сопливого «духа» и заканчивая командиром части. Это действительно тот случай, когда матом не ругаются, а на нём разговаривают. Его просто не считают руганью, поэтому даже старшие офицеры изъясняются с солдатами, обильно нашпиговывая речь матерщиной. Соответственно и обращения друг к другу зачастую являются производными от известных слов. И то, за что я на гражданке сразу бы дал в морду, в армии приходится терпеть. Приходится к этому привыкать, хотя поначалу это очень неприятно и унизительно.
         Если я далёк от мысли идеализировать солдат, то ещё меньше склонен превозносить офицеров. Вы знаете, как по всей стране подавляющее число солдат называют своих офицеров?
 «Шакалами».
            Знаете, это веско. Даже со скидкой на неграмотность и лень многих солдат. Это диагноз нашей армии. Я не ровняю всех под одну гребёнку, у нас есть много замечательных, талантливых, порядочных офицеров, но общая ситуация, увы, такая.
         Если офицеры бьют солдат, если офицеры пьют в открытую, если офицеры не считают солдат за людей, то о чём тут говорить.
        Солдат в современной русской армии – что подстилка, половичок у плохой хозяйки. Если кому-то нужно пройти по грязи, ног не запачкать – в самый раз его бросить. Грязно или холодно, ну и что, это же половичок, подстилка. И стирать его часто не надо и штопать. И вообще, он, по сравнению с хозяйкой, просто вещь.
 
Солдатский словарь

Бег в противогазе – земля в иллюминаторе Масло – кусок счастья
Посылка – я помню чудное мгновенье                Подъём – крик сумасшедшего
Стукач – неуловимый мститель                Плац – долина смерти
Прапорщик – фантомас разбушевался                КПП – окно в рай               
Завтрак – сам поел, помоги другому                Письмо – зов предков
Посыльный – без вести пропавший                Взвод – Тимур и его команда
Наряд по столовой – Али баба и 40 разбойников Подушка – ни пуха, ни пера
Спортзал – буду умирать молодым Туалет – место для размышлений



Солдатские афоризмы

Чем больше сержант спит, тем меньше от него вреда
Скорей бы ужин и отбой, скорей бы дембель и домой
Два пьяных «духа» в БМП страшнее роты ВДВ
Солдат человек вольный: куда прикажут, туда и идёт
Что такое Новый Год? Это пряник и компот
Армия – это зона отдыха. 1-й год – зона, 2-й год – отдых.
Гражданка – это мёд, кто не служил, тот не поймёт
Котелок, мой котелок, котелок походный, что с тобой, что без тебя – один х.. голодный
Солдат, как огнетушитель: пока не ё..шь, не заработает

Солдатские стихи

Тяжело без сигарет, Забыть солдата – это подлость,
Тяжело без сна, Любить солдата – это гордость,
Но ещё трудней солдату, А ждать солдата – это честь.
Когда нет ему письма.

Кто не был в учебке, тому не понять, Солдату нужно очень мало:
Как хочется, есть, как хочется спать, Лишь пару строчек от родных,
Как хочется сержанту морду набить, Каких-то 5 минут привала
А после отбоя пузырь раздавить. И сигарету на двоих.







Часть 4. Госпиталь.

          Госпиталь – штука в армии не самая плохая (см. солдатский словарь). Внутри тут конечно не очень: уныло покрашенные стены, обсыпавшиеся  потолки, почерневшие от конденсата стыки стен и перекрытий, облупившаяся краска дверей, окон и подоконников.
             Ещё хуже форма, которую тебе выдают. Рваные носки (у всех), рваная белуга (как повезёт), не по размеру штаны и китель. А уж верхняя одежда подошла бы только деду Щукарю. Нет ни одной нормальной шапки: уши в разные стороны и мех клочьями; нет ни одних парных валенок; половина сапог – рваные. В такой одежде чувствуешь себя просто пугалом, а никак не воином, мужчиной, защитником. Хотя может быть наш солдат должен внушать страх врагу…
         Но вот что в госпитале бесспорно хорошо и неизмеримо лучше, чем в части, так это кормёжка. Кормят здесь, если одним словом, по-домашнему. Давали и курицу, и творог, и рыбу, и яблоки, и соки; каждый день варёное яйцо, 45 гр. масла. Причём практически всегда всё горячее, чай сладкий и никто не торопит. Рай для солдата.
        И всё равно половина больных не наедается. На армейском жаргоне это «нехваты». Дело в том, что кормят хотя и вкусно, но мало. Например, хлеба давали раза в два меньше, чем у меня в части. «Нехваты» решают свои проблемы по-разному. «Деды», конечно, кушают в палатах и кушают нефигово. «Халяву» подгоняют «духи», да у старослужащих обычно и деньги водятся: можно сходить в «чепок» (черезвычайную помощь оголодавшему курсанту).
        Но у большинства нет ни копейки. Просят добавки в столовой, пытаются поесть 2 раза: нас кормили в две смены. Ну и конечно, самый верный солдатский способ – скоммуниздить. Знаете, как расшифровывается «дух»? Давай украдём хлеба. Мой сосед по палате, историк, педагог, закончивший университет с красным дипломом, через 4 дня «лёжки» уже воровал белый хлеб в буханках, когда ходил за продуктами. Я, правда, технарь, но тоже окончивший университет с отличием, таскал плюшки и яблоки, когда ходил за полдником.
       Вот так армия делала из нас людей…
       В госпитале есть такая вещь, как наряды на работу. Вообще-то их положено распределять между выздоравливающими. Но распределяет старшина со своими приближёнными, а старшина – такой же солдат, только «дед».
       Соответственно здоровые старослужащие «пинают балду» в палатах, а хилые, бледные, не долеченные «духи» вкалывают на территории: убирают снег, носят песок, ходят за едой.
        Ещё одна проблема в госпитале – это курение. Ведь денег-то у большинства нет, а значит, нет и сигарет. Вопрос: «Есть закурить?»- задаваемый с большой надеждой, с жалобной мольбой в глазах я слышал не меньше сотни раз. Сам я, правда, не курю…
        Редко кому удаётся выкурить целую сигарету, раскуривают всегда на двоих, на троих. Офицеры, лежащие в госпитале, устав от бесконечного попрошайничества, прибегали к «военной хитрости»: носили в пачке одну сигарету, другие оставляли в тумбочке. А последняя сигарета – это святое.
        Я был свидетелем исключительного случая. «Дед», которому оставалось служить 97 дней, «дед», который, конечно, не ел пайковое масло, поднял и докурил бычок, брошенный кем-то из больных, может быть и «духом».
        Некоторые старослужащие, так же, как и в части, не прочь поустраивать дедовщину. Заставить подшить воротничок вместо себя, послать за таблетками, поменять плохие тапочки на хорошие. Случались и посерьёзнее, например, отобрать деньги у того, к кому приезжали родители. К чести руководства госпиталя следует отнести отчаянную и жестокую борьбу с этим мерзким явлением.
         Ярким событием в госпитальной жизни был концерт барда-подполковника, прошедшего обе чеченские компании с ранениями и наградами. Звучали песни собственного сочинения и песни известных бардов, трагично-патриотические и глубоко лиричные, просто шуточные. Лично у меня не раз просто наворачивались слёзы на глаза. Вот такого офицера «шакалом» никто не назовёт…
         Один забавный случай. Как-то мне пришлось ждать не на своём этаже прихода стоматолога. На тумбочке дневального лежал журнал «Воин России». Забота администрации госпиталя о воспитании патриотизма среди больных. От безделья взял полистать. Журнал оказался интересным, разноплановым. Здесь и обширная, справедливо горделивая статья о ракетных системах «Тополь» и «Тополь-М». Здесь и проблемная статья о здоровье, а вернее нездоровье призывников. Здесь и главы исторического романа о времени Александра Невского.
         Потрёпанный вид журнала вызывал гордость и уважение. Сзади даже были оторваны обложка и лист содержания. Сам я взялся читать главы исторического романа. В это время мимо проходил один «шкурник», т.е. пациент кожного отделения. С абсолютно непроницаемым, невозмутимым видом он подошёл ко мне, оторвал 3 страницы и, растирая их в руках направился к туалету…
           Госпиталь вообще-то считается воинской частью, однако ни одного солдата в его штате нет. Корпусов много, площади большие, работы предостаточно, а солдат – ни одного. Поэтому применяется следующая  «военная хитрость». Солдат, которых что-либо не устраивает в части, по желанию, оставляют в госпитале. По бумагам он болеет 2-3 месяца, а на самом деле совершенно здоровый работает на благо госпиталя.
          Кстати о нежелании возвращаться в часть. Некоторые ребята, уезжая, просто плакали. Есть такое понятие: тянуть «стодневку». Тянут её «слоны», гораздо реже «духи» (стодневка начинается, когда деду до приказа об увольнении остаётся 100 дней). Тянуть – это значит «рожать» всё, что нужно «деду». Пачку сигарет, килограмм пряников, батон колбасы, 100 рублей денег. Всё, что угодно. Один «череп» мне рассказывал, что истратил на стодневку около 5000 рублей. Другому за независимый нрав отбили ноги. «Деды» зачастую побаиваются бить по лицу и чтобы не  оставлять видимых следов бьют сапогами по голени. Причём в одно и тоже место. У него нога распухла и гноилась так, что уже не влезала в сапог. Тут заплачешь…


Часть 5. Что делать?

    Примерно через 3 недели КМБ у нас появляется новое развлечение. На все 80 человек изготавливаются деревянные лопаты и мы, поначалу с азартом, приступаем к чистке снега.
      Лопаты сделаны по-совковому, не для себя. Очень ненадёжно. При этом нас предупреждают, что стоимость каждой 80 рублей. Если что мол, вычтем из зарплаты. Это всё равно, что дать стеклянный молоток плотнику и сказать: «Смотри, не разбей!».  Естественно, что через две недели половина лопат была переломана. Так в армии тратятся деньги налогоплательщиков.
        Часть у нас по площади большая, а людей в роте мало. поэтому снег мы чистим с утра до вечера, от темна и до темна. Подъём в 6, в 6-30 завтрак, с 7-00 и до 14-00 чистка снега, в14-00 – обед, с 15-00 до 19-00 – опять снег. Получается 11-часовой рабочий день, давно отменённый и запрещённый (бывал, кстати, и 12.5-часовой). Причём такой              11-часовой день был у нас и 31-го декабря и 7-го января. 31-е декабря запомнился тем, что вечером мы убирали снег около генеральской столовой, где сновали одна за другой дорогие машины, подвозя коробки с продуктами, источающими соблазнительные запахи. Мы же на ужин, в качестве праздничного приложения получили по котлетке, стакану лимонада и маленькой вафельке в шоколаде. Ну и на том спасибо.
        Наша работа не зависит от погоды. Работаем и в –36 С, и в –30 С с резким ветром. Руки болят страшно: армейские перчатки придуманы не для того, чтобы было тепло, а чтобы руки не отморозились. И всё равно, через 2 недели такой работы тыльные стороны моих ладоней стали сизо-чёрными, кожа потрескалась в мелкие трещинки, через которые сочилась кровь.
        У нас много обмороженных. Отмораживают носы, щёки, иногда уши. Солдаты ходят или почерневшие или с повязками. Повязка на ухе поначалу заставляет вздрагивать от неожиданности. Потом привыкаешь.
        Самое неприятное в этот период – это отношение офицеров, вернее «шакалов». Тут и так всё ноет, тут и так надоел этот бесконечный снег, тут и так жрать охота, а ещё над головой несётся: «Быстрее кидайте, б…и ё…е».
        Три раза в день мы ждём. Первый раз ждём обеда, потому что это короткий перекур. Второй раз ждём ужина, потому что это конец работе. И в третий раз мы ждём отбоя, потому что это отбой.
        После долгой работы на морозе мы здорово замерзаем. Сержанты придумывают очередное развлечение: полёты на Кипр. В бушлатах, в сапогах, в шапках мы всей ротой, плотно, как сельдь в бочку, набиваемся в «сушилку», где температура не опускается ниже +24 С.. Один из нас становится лицом к батарее, спиной к нам – это пилот. Он объявляет: «Уважаемые пассажиры, Вы находитесь на борту самолёта «Внуковские авиалинии». Мы совершаем рейс Сушилка-Кипр. Температура за бортом –28 С., высота полёта 10000 м.». Потом в игру включается сержант, он командует: самолёт совершает правый поворот – вся рота кренится вправо, потом левый поворот – мы наклоняемся влево. Полёт продолжается, пока мы не надышим, не нагоним температуру +30 С.
            Вечером наши горячо любимые сержанты любили пошутить. Например, один раз играли в «танчики». Сержант выбирал двух  парней покрепче, они соединяли руки «крест-накрест» и сажали на них сержанта, здорового взрослого мужика. Он выставлял вперёд ноги и вся эта троица, этот «танчик» начинал носиться по «взлётке», сбивая всех, оказавшихся на его пути. Без комментариев.
           В другой раз, на вечерней поверке, сержант, в молодости занимавшийся борьбой и рукопашным боем, вывел из строя худосочного «духа» и начал отрабатывать на нём приёмы. Борец и из сержанта-то плохонький, а из «духа» - вообще никакой. Поэтому сержант с видимым удовольствием несколько раз хрястнул бедного солдата на деревянный пол. Себя он наверняка чувствовал героем, эдаким Рембо.
Никто из служивших в армии, не избегнул и поиграть в предотбойные «три скрипа». Сержант кричит «рота, отбой!» и тут же начинает считать до десяти. После этого слушает – достигнута ли абсолютная тишина. Улечься успевают не все, да и панцирные сетки шевельнуться не дадут – скрипнешь. Первый скрип, второй, третий – и «рота, подъем!». Все вскакивают, одеваются, строятся. И так пока не надоест. Надоедало, к счастью, довольно быстро. Эта, конечно, самая безобидная игра – и даже небесполезная. 
          Один из главных принципов, который успешно применяется для муштры – это принцип коллективной ответственности ( кстати, успешно применявшийся в сталинских лагерях). Принцип: «Из-за одного страдают все». Справедливее было бы именно этот лозунг поместить на первую полосу официальной газеты Московского Военного Округа, вместо паскудно-лживого «Солдат для отечества превыше всего».
  Один солдат не побрился вечером – весь взвод долго и упорно отжимается, один боец покурил в туалете – вся рота лишается перекуров на день, строевой шаг не даётся одному – часами марширует целый взвод. Понятно, какие чувства испытывают бойцы, по отношению к таким «косякам», неудачникам. Вот и начинается подавление и унижение слабых. Армия воспитывает в новобранцах вместо смелости – наглость, вместо жёсткости – грубость, вместо дружбы – вражду.
       Только слепой сейчас не видит, что армия  испытывает глубокий кризис, что армии нужна реформа. И кстати, контрактная служба – это не панацея. Например, в нашей роте - 3 взвода. У каждого взвода - по сержанту-инструктору, это срочники - молодые: от 20 до 22 лет отроду, сильные, подтянутые и жёсткие. Умеют спрашивать, умеют заставлять.
       Кроме этого у каждого взвода есть сержант-контрактник, заместитель командира взвода. Как специально подбирали и тех, и других. Контрактники – полная противоположность нашим дедам-сержантам. Все трое – жирные, толстомордые, ремни спущены на яйца, камуфляжи – засаленные.
          Особенно выделяется наш «замок», зам комвзвода. Это парень 20 лет с детским, круглым лицом. Больше всего запоминаются его маленькие и ватные, неосмысленные глаза. Смысл его службы – ничего не делать самому и поменьше попадаться начальству на глаза.
         Вот вам и контрактная служба…
         Что касается реформы, то выскажу своё мнение: мнение обычного рядового. Нужно иметь около 10 боеготовных дивизий из контрактников-профессионалов на случай локального конфликта. А для срочников сократить срок службы до года. Проверено на собственном опыте: чтобы научиться обращаться с автоматом Калашникова, или даже с гранатомётом, или снайперской винтовкой достаточно и 6 месяцев. Конечно же, в войсках, требующих большого объёма специальных знаний (например, РВСН – ракетные войска стратегического назначения) также должны служить профессионалы. И тогда не будет никакой дедовщины, потому что не будет старослужащих. И тогда не будет столько «косарей», потому что служба становится приемлемой. А страна будет иметь небольшую армию контрактников на случай войны локальной, и необходимое количество подготовленных запасников на случай войны глобальной.
        И всё-таки, я снова повторю, что контрактная система, сама по себе, не панацея. Всё дело в людях и это касается не только реформы в армии, но и всех других реформ. Реформы не идут должным образом, потому что в стране нет необходимого числа профессиональных, честных, талантливых, патриотичных людей. Их нет благодаря репрессиям, войнам и эмиграциям ХХ века. И появиться они могут только из подрастающих поколений. Но с нынешним образованием, с нынешней пропагандой в СМИ, с нынешним отношением к культуре они не могут появиться. По крайней мере, в достаточном количестве.
         Потому и надеяться нам, увы, не на что…

Часть 6. Здравствуй прапор, я вернулся!

         Возвращение в часть после отпуска было не самым приятным. И атмосфера взаимоотношений между «духами» стала гораздо нервнее, злее, жесточе; да и меня встретили гораздо холоднее.
        Интересно было наблюдать перемены, произошедшие с молодыми ребятами. Совсем недавно, меньше четырёх месяцев назад мы ехали в одном вагоне. Делились бутербродами, напряжённо шутили, деланно смеялись. Ехали одной компанией, одним коллективом. Кто-то тогда сказал правильные слова:
       -Если мы будем держаться вместе, то никакие «деды» нам не страшны.
Не получилось. Мы не то, что не вступались друг за друга, мы стали попросту давить друг друга. Изменились абсолютно все. Все стали грубее, злее, жесточе. В роте есть несколько «козлов отпущения», человек 6-10. Их можно ударить просто так – никто тебя за это не осудит, скорее, поддержат и навешают ещё.
         Почему всё так получилось? Говорят, что трудно сломать систему. Это так. Но на самом деле всё ещё хуже. Ведь проходили же эксперименты в тюрьмах: отделяли тех, кто сел в первый раз, кто не знал всех этих лагерных порядков. И всё равно, через некоторое время история повторялась. Подобная иерархия: лидер – его приближённые – рабочие лошадки, мужики – отверженные выделяется практически в любом коллективе, предоставленном самому себе. Такова природа человека.
           И единственный способ борьбы – не предоставлять коллектив самому себе; сразу же, с первых дней жёстко и неумолимо навязывать ему свою систему, справедливую и честную. Например, в США всем военнослужащим прививается дух коллективизма, солдатам подразделения говорят: - Вы – одна команда. У нас же принцип коллективной ответственности: из-за одного страдают все. Почему? Да так офицеру проще управлять: солдаты сами разбираются между собой. А то, что при этом страдают самые слабые – никого не волнует.
          Вот и выходит, что единственная сила, способная бороться с дедовщиной – офицерский состав, с ней не только не борется, но помогает её становлению.
          И только маленькую надежду дарят некоторые, выделяющиеся из общей массы солдаты. В этой иерархии они занимают своё особое место, место независимых. Кстати, возвращаясь к извечному вопросу «Что делать?» скажу, что именно опираясь на них, офицеры могли бы переломить ситуацию.
           Из таких, например, был Сашка Иванов. Этот интересный парень сочетал в себе, казалось бы несовместимое: глубокую православную веру и увлечение панк-культурой. Какой-то удивительно беззлобный, щупловатый натурой, с немного прищуренным, растерянным взглядом и улыбкой, спрятанной в уголках рта, но всегда готовой затеплиться.
           И отсутствие волос на голове и камуфлированная форма были абсолютно не по нему, да и вообще, положа руку на сердце – солдат он был никакой. За время службы Сашка не выработал ни командный голос, ни научился ругаться матом, ни стал тащить, что плохо лежит. Будучи хорошим самородным художником, он разрисовывал всем старослужащим конверты, не умея отказать. Во время Великого поста он не ел яйца, масло и мясо, и это при нашем небогатом солдатском рационе.
            Несмотря на первое ошибочное впечатление некоторой мяклости, унижать себя он никому не давал. Мне запомнился случай, когда он ответил ударом на удар Васе Рогову, который был гораздо крупнее, сильнее и наглее.
            Тоже из независимых, но совершенно другого плана человек – мой друг Сергей Пряхин. В своё время, этот парень, прекрасно подготовленный физически, имеющий категорию «А» - абсолютной годности по всем параметрам, поступил в Саратовское военное училище спецназа. Однако на КМБ, при прохождении полосы препятствий, подорвался на взрывпакете, получил вывих плечевого сустава, черепно-мозговую травму и страшное сотрясение мозга. С тех пор его непрерывно мучили головные боли, он просто сидел на «колёсах» - сильных обезболивающих таблетках. Из училища его сразу отчислили. Каким испытанием это стало для парня, долгие годы мечтавшего именно об этом училище, можно только догадываться.
             И тем не менее, спустя несколько месяцев он скрыл на ВВК факт своей травмы и пошёл служить в ряды РА(!), чтобы иметь возможность снова поступить в училище, что он и сделал, подменив рентгеновские снимки.
            Этот случай навёл меня сразу на две мысли. С одной стороны, есть надежда на возрождение нашей армии, пока в неё идут служить такие парни. С другой, почему так слабо учитывается мнение ребят, поступающих служить, относительно рода войск. Серёгу, для которого стрелять из автомата – такое же счастье, как для «духа» жрать столовой ложкой «дембельскую кашку», засовывают чуть ли не в стройбат, где он орудует только деревянной лопатой. А где-нибудь в мотострелках служит парень, который оружие просто ненавидит, в силу религиозных убеждений или особенностей характера. Разве плохо было бы поменять их местами?
              Не секрет, что к приезду проверяющего начальства в частях заранее готовятся. Скажем в соседнем мотострелковом полку на обед всегда ставили на стол полные бачки каши и супа, в отличие от обычных, наполненных чуть больше, чем наполовину. У нас подобная подготовка не касалась качества и количества пищи, но только сервировки.
               Всё было как в лучших домах Лондона и Парижа. Тарелка с подтарельником, и ложка и вилка и нож, белоснежные скатерти, которые мы проклинали. И вот в один из дней, когда скатерти уже постелили, а начальство ещё не доехало, мы пришли на обед. Обеду предшествовала проверка чистоты рук и блеска сапог, которую проводил дежурный по части, капитан, замком по тылу. Недостойных отправляли исправляться. Надо сказать, что в столовой всегда присутствует как минимум 2 офицера: заведующий и дежурный по столовой, а во время приёма пищи к ним присоединяется дежурный по части или его помощник.
                Затем с гневным предупреждением, суть которого состояла в одной фразе:
       -Если на скатерть хоть что-то прольёте, то будет п..ц всему столу, - выступил дежурный по столовой, прапорщик-азербайджанец (фраза дословная). А по окончании обеда вдоль столов прошёл заведующий столовой и щедро одарил затрещинами ребят с 3-х столов, на чьих скатертях оказались пятна. Сопровождалось это грубым криком с обилием матерщины.
            В то же время, прапор стегал портупеей солдат из наряда, чтобы они быстрее разносили обед. Параллельно же капитан (дежурный по части) писклявым голосом долго материл оставшуюся часть роты, которая пришла на обед чуть позже:
       -Вы со мной по-скотски, и я с вами по-скотски. Если вы мне такое б..во устроите, то п..ц вам всем будет. Поняли, козлы б..ь!
        Всё правильно товарищ капитан. Только небольшое уточнение: это ВЫ начали с нами по-скотски, а не мы с вами…
         История со столовой получила достойное продолжение. Ванечка, самый большой ушлёп из нашего призыва, у которого всё всегда валилось из рук, у которого всё всегда получалось не так, как надо, начал уносить посуду на мойку после обеда. Когда он поднял стопу тарелок, то с верхней соскользнула вилка и, по иронии судьбы, падая, задела чашку, стоящую на краю стола. Чашка, естественно, упала и разбилась.
       Тут же подлетел дежурный по столовой, толстобрюхий сержант-контрактник 32  лет отроду и звучно влепил две затрещины, от которых Ванечка присел на скамейку. Контрактник при этом орал:
- Ну что ты за дебил! От тебя один убыток! Убыток один! Я ведь плачу за эти стаканы! Плачу! По 8 рублей (!) за штуку!
И влепил ещё одну оплеуху, от чего Ванина голова с большими перпендикулярными ушами, едва держащаяся на тонкой шее резко мотнулась влево и вниз и с резким, пугающим стуком ударилась о столешницу.
            Потом подошёл наш сержант-срочник и продолжил экзекуцию, больно ударяя открытой ладонью по коротко остриженной детской голове Ванечки. Затем он приказал:
      -Сдадите по 20 рублей (!) с каждого, кто сидел за столом сержанту Н-му.
После чего, наверное, для убедительности, раздал ещё несколько затрещин сидящим бойцам. Вот так мы и обедали…
          Но был у нас в части и гораздо более страшный инцидент. Тем более страшный, что часть, в общем-то спокойная, а наш командир очень строгий и порядочный. Два дембеля пожгли ноги Чике, ротному запевале, простому парню из деревни. Ночью вывели в сушилку и в течение 1.5 часов по-садистски издевались, в том числе жгли ноги обычной зажигалкой. Чика после этого не мог носить сапоги и ходил по улице в тапках. Для меня, в армии вроде бы ко многому привыкшему, это вызвало просто шок. Это даже не фашизм – жечь голое мясо парня, с которым почти полтора года ешь из одного бачка, за одним столом и спишь на соседних шконках. Это гораздо хуже.
         Причём Чика так бы ничего и не сказал, он просто пришёл в санчасть, фельдшер рассказала командиру, командир припёр к стенке дежурного по роте и до всего дознался.
         На утреннем разводе командир в своей гневной речи разнёс в пух и прах за «преступную халатность» командиров подразделений и я стал уважать его ещё больше. Затем он вызвал из строя одного из тех «дембелей», вкатил ему затрещину и заставил ползать в грязной луже. Можете обвинять командира, а заодно и меня в не гуманности или авторитаризме, но после этого уважение к командиру у меня поднялось ещё выше…
         На «дембеля», который был идейным вдохновителем и непосредственным исполнителем, военной прокуратурой было заведено уголовное дело. Закончилось же оно так, как и следовало ожидать. Мнимая честь части и спокойствие своего мягкого места оказались командиру дороже справедливости. Дембель даже уволился в срок…

Часть 7. Гостиница.

Удивительно, но среди лесов и болот – стоят в части 3 большие гостиницы: двух, трех и четырехэтажная. Задуманы для офицеров, приезжающих на сборы. На самом деле используются по-всякому.
Командует ими полковник в отставке Лев Мамиевич Замбахидзе. Пьяница и самодур. Для подтверждения всего один пример. Лев Мамиевич себя очень любит. Он ведь уже 40 лет в  армии. Поэтому, когда он входит, должны вставать все – в том числе и женщины. Дневальные, кроме того, должны ещё и честь отдавать (гражданскому в футболке). Дежурной по гостинице работала у нас одна русская женщина, беженка из Узбекистана. Так вот Нина Михайловна, одна единственная из всех, вставать при появлении Его Величества не собиралась. Продержалась ровно три недели. Из гостиницы её уволили. 
Гражданское лицо. По какому праву он живёт в воинской части? Занимает 3 шикарно обставленных номера. Терроризирует гражданский персонал и солдат-дневальных. Еду ему готовят  в офицерской столовой. Носят мясо, овощи, зелень, соки, минералку, даже водку. (Отгадайте, за чей счёт?) 
В гостиницах ночуют все кому не лень. Друзья командира. Попьянствовать, покутить, с девушками поразвлечься.
Напоминаю – территория воинской части. Отгороженная высоким бетонным забором. На КПП всегда наряд. Святая караульная служба, на вечернем разводе дежурный по части говорит о необходимости быть бдительным, нести службу со всей ответственностью, особенно в свете набирающего силу терроризма. А вечером же подъезжает БМВ с девицами на заднем сиденье – открывай калитку, сука, чего встал!
А командир – ум, честь и совесть сначала советской, а затем и российской армии. Железный  и несгибаемый - Арон Барнабович Бебия.
Только попав в гостиницу, и только по прошествию года службы стал ясен истинный размер его махинаций. Он и правда железный и несгибаемый. Лучший полковник российской армии. Только все правила делятся на две неравные части – для себя  и для других.
То, что солдаты  работают на офицерских дачах – в общем-то никого не удивляет. Хотя в этом тоже часть вины каждого из нас. Не закрывай мы глаза на очевидное попрание закона – не было бы  и таких мерзостей.
Но здесь всё масштабнее, циничнее, страшнее. Солдат поступает на службу, проходит курс молодого бойца, принимает присягу и отправляется… на хлебокомбинат. Работает грузчиком с 7 вечера до 7 утра. Без выходных, без праздников, без прав. К нему относятся, почти как к рабу. Хозяева комбината тоже кавказцы (кланово-родственные связи командира). В своей стране пойти защищать Родину и попасть почти что в рабство к иноземцу. Где ещё такое  может быть?
Хлебокомбинатом бизнес не ограничивается. В области есть еще птицефабрика, молокозавод, другой хлебокомбинат. Периодически требуется помощь соседнему вино-водочному заводу. Как-то сломался аппарат по мойке тары – пригнали взвод солдат.  Командир – он же щедрый. За чужой счет, не своими руками.
А может ли такое быть?- воскликнет недоверчивый читатель. Ведь есть же проверяющие структуры, есть милиция, ФСБ,  прокуратура. Есть военное руководство – штаб МВО, руководство дивизии, военная прокуратура опять же.
Так для того и нужны 3 гостиницы. Представители всех вышеперечисленных ведомств у нас бывали. В хороших номерах, ужинали в офицерской столовой, а кто попросит – тому и девочку.  Командир – он же умный. И дальновидный.
А откуда же деньги – слышу я очередной вопрос.
А вот для этого и нужен бизнес. Чтобы всем на всё хватало. Да и солдаты – ведь всё стерпят. Нет летних портянок в июле – ну и в зимних походят. А если не будет зимой теплых – походят в летних. Он же половичок, а не человек. Солдата можно и нужно наказывать самому. Зачем такие глупости, как прокуратура, суды, адвокаты. Проштрафился – поползай в луже, получи по морде. Сходили два друга в самоход – командир раздел их до пояса на утреннем построении. А дело было осенью, градуса 2-3 условного тепла, сильный пронизывающий ветер. А если бы кто-то заболел воспалением легких – никто не ответил. Территория жизни по законам полковника Бебии. Тотальное подчинение и беспрекословное исполнение любых капризов.
Все мы знаем как решается квартирный вопрос в нашей армии. Граждане Российской Федерации десятилетиями служат Родине без гарантий на получение собственного жилья. Многие остаются ни с чем – всю жизнь по гарнизонам, общежитиям.
А вот азербайджанец Керимов, переехавший с семьей в Россию, через 7 лет жизни получил двухкомнатную квартиру. Не знаю, успел ли получить гражданство. Даже не служил в армии – просто работал в воинской части. Ну и самое главное – дружил со всесильным командиром. Командир – он всё может. Его хорошо иметь в друзьях и плохо во врагах.