Портрет Пелагеи

Сколько себя помню, Пелагея была всегда со мной. Мой тёмный ангел, моя сила и моё проклятие. С юных лет я пытался бороться с ней. Ещё подростком, глядя в её лицо, я думал, что в молодости она была красива. Её красотой и сейчас восхищаются, но лишь  непосвященные, к которым она обернулась своей светлой стороной. Но даже её дьявольской хитрости не хватает чтобы удержать мужчин. Пелагея не даёт им. Она вообще никому не даёт последние пятнадцать лет. Даже себе. Последний раз Пелагея мастурбировала в детстве, её застукали и долго публично порицали. После этого она больше не принимает ванну.
«Только душ»,- говорит она,-«ванны меня отвращают с колыбели»
Вот так Пелагея становится богом в своём доме. Я не знаю больше людей, что могут так неожиданно, нагло, естественно и глупо врать. Божественность Пелагеи в том, что она всегда права. Как бы не свершились обстоятельства, Пелагея всегда найдёт выход из ситуации. «Даже если я столкну с края стола тарелку, виноват скорее тот, кто поставил её туда, потому что столкнувший просто перст слепой судьбы. Им мог оказаться кто угодно»,- думает она, и с легкой совестью закатывает скандал мне, как виновнику. Если бы не вселенская тупизна её доводов («почему ты купил бьющиеся тарелки?») она стала бы известной шпионкой.
Как настоящая разведчица, попавшая в логово к врагу, Пелагея всегда держится достойно (то есть так что в её представлениях было «достойно»), и упирается в своей лжи до конца. Её нельзя возмутить никакими фактами. Она всегда крутила и вертела прошлым как хотела. Наши отношения, диалоги, прошедшие поездки стали для неё пластилином, из которого каждый день получались невиданные по своей нелепости звери. Пелагея была немыслимым человеком: она была несчастна и хотела делать несчастным меня. И это у неё хорошо получалось. Ещё в детстве помимо милых запираний в темном чулане, она любила закармливать меня до тошноты тем, что по её мнению было едой. Однако, самые изощренные свои фантазии она реализовывала в диалогах. Пелагея – работник слова.
Она угрожала мне каждый день. Она начала свои угрозы с того, что не будет справлять мой день рожденья и когда это перестало повергать меня в слезы, переключилась на убеждение меня в моей уродливости и глупости. Никакие доводы не могли её переубедить, оценки в школе она не воспринимала как доказательство моего ума, а спорить с ней о моей бесполезности было тратой времени.
Она могла одной только интонацией заставить меня срываться. Сначала я научился  кричать, потом  орать и матерится. Сейчас мне мало и этого, Пелагея заставляет меня  бить и уничтожать вокруг всё, обходя лишь её, не смея дотронуться. Я как ураган кружу по дому, который ненавижу, потому что он создан ею и вокруг стоят её любимые ароматизированные свечки. Пелагея любит эти свечки больше меня, она сама говорит мне об этом.
Пелагея любит сравнивать любовь к вещам или действиям с любовью ко мне. Она часто проводит негласный устный конкурс, с наслаждением описывая мне, насколько любой предмет лучше, полезнее и дороже ей, чем я. Пелагея считает, что от этого у меня портится настроение. Она жестоко ошибается, просто в эти минуты я начинаю ненавидеть её чуть больше чем обычно.
Пелагея – барьер между мной и моим счастьем. Она думает что люди не могут жить без скандалов и именно это и говорит о том что я люблю её. Я пытался её переубедить, но Пелагея закрывает глаза рукой и выходит на самое видное место лить «крокодильи слезы». Если это не имеет своего действия, она теряет сознание или просто вызывает скорую, сопровождая её ожидание оханьем и стенаниями.
Пелагея нашла смысл своей жизни. Им было доказать мне своё превосходство и мою никчемность. Сначала доказать мою никчемность, а потом своё превосходство. Её нравилось вытирать об меня ноги. Но с годами, у неё стало хуже получаться. Это в её глазах только доказывало мою преждевременную деградацию и бесполезность.
Несмотря на всё это Пелагея полностью зависела от меня. Я был тем солнцем, вокруг которого крутились её планеты и она вцепилась в меня как крыса в сыр, лежащий в мышеловке. Где-то в глубине души она знала, что однажды механизм ловушки придет в действие и убъет её, но ей казалось что всё ещё за горами. Пелагея сидела в своей унылой клетке и страстно желала, чтобы я собственными силами запер себя в такую же одиночку несчастья и серости.
Я возил её по магазинам и мечтал что однажды избавлюсь от этой пиявки. Я мечтал, как вырву её холодное жестокое сердце и брошу его в адский пламень. Пелагея мучала меня своим убийством в снах, я продумывал в деталях её погребение, но стоило мне столкнуться взглядом с её высокомерным взором, вся моя воля прогибалась и замирала, пока я вновь не оставался один.
Все же Пелагея тоже любила меня. Своей особенной любовью, любовью твари. Она спасла меня от убийства. Она умерла сама, по причинам несчастного случая, не желая оказывать мне такую услугу. В последнем раз на её лице отразилось всё удивление и недовольство, на которое она была способна. Никогда более не будет Пелагея лепить козлов из своего серого пластилина. Никогда не будет бессердечничать и вызывать у меня ярость.
Я смотрел на её лицо, подернутой маской смерти и думал, что оно выглядит чересчур безмятежным, словно дьявол оставил её. Но где же истинная Пелагея сейчас? Ей не бросить меня так просто, она засела где-то внутри и ждет часа, когда я ослабну. Как вырвать её с корнем?
Пелагея, моё родовое клеймо и мой позор.
Почему Пелагея? Не знаю, но с сознательного возраста, мой язык не поворачивался назвать её матерью.
Пелагея…
Ненавистнейшее из женских имен.